QR-код для пожертвований через СБП в вашем смартфоне.
ВЕРСИЯ ДЛЯ ANDROID
«Великий Собор» — полгода в нашем эфире
«Великий Собор». К 100-летию Поместного Собора 1917-1918 годов.
Авторская программа Александра Игоревича Мраморнова, научного руководителя проекта Новоспасского монастыря по изданию документов Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 годов, выходит в эфире радио «Град Петров» с января 2017 г. по средам в 10.30, с повторением по четвергам в 16.10 и по субботам в 10.30.
Вспоминаем фрагменты прошлых выпусков и анонсируем передачи августа 2017 года.
Ученое монашество по сути дела существует как реальность, но при этом оно никак не организовано, не привязано к монастырям. Это явление предметно начинает обсуждаться в начале XX века самими монашествующими. А критика в их адрес раздавалась и раньше: что это такие «карьеристы», которые совершенно не знают, что такое жизнь в монашестве и вообще, как их можно монахами называть, и так далее. Возник вопрос – как можно это явление институциализировать? Рассматривались разные варианты. В процессе обсуждений прозвучало слово «орден». Причем, интересно, это прозвучало от критиков ученого монашества: что это у вас за орден такой? А в ответ сторонники ученого монашества не очень-то от этой идеи и открещивались, например, владыка Феодор (Поздеевский), который был одним из лидеров ученого монашества, писал, что пусть даже и орден, а сейчас разве монашество не орден? Это фактически орден, только неприкаянный. И почему бы не использовать эту форму, пусть это и католическая традиция, если она полезна?
Есть некий парадокс, который, с одной стороны, показывает очень бурный рост численный, причем это не просто рост – это рост с ускорением, в особенности за счет женского монашества. Рост числа послушников, послушниц, монахов, монахинь и рост числа учреждений каритативного, социального характера при монастырях, все это так. И это наводит даже многих современных исследователей, и российских, и зарубежных, на такую красивую картинку возрождения монашества, какого-то духовного всплеска в XIX – начале XX века. Мне ближе другая концепция. Ориентируясь на такой яркий образ Федотова, что Оптина и Саров – это два костра, у которых отогревалась замерзшая Россия. Цитата довольно расхожая. Как правило, обращают внимание на эти два центра, костры – такой яркий образ. А я обращаю внимание на основной фон. Если у этих костров отогревалась замерзшая Россия, то общий фон – это ледяная пустыня.
В 1905 году Рогожское кладбище, опечатанное при Николае Первом, все-таки снова стало старообрядческим центром. И в дальнейшем ситуация для старообрядцев все-таки изменялась в лучшую сторону. В 1905 году 17 апреля был принят Высочайший Указ об укреплении начал веротерпимости, полтора года спустя, 17 октября 1906 года появился специальный указ, в котором разрабатывались вопросы, касающиеся староверов. Но здесь, я должен сказать, произошла странная психологическая подмена: те, кто со стороны государства готовили этот закон, полагали, что его принятие позволит приблизить старообрядцев к главенствующей церкви. В частности, заместитель, то есть товарищ, министра внутренних дел, коим тогда являлся Петр Аркадьевич Столыпин. С.Е.Крыжановский в своих воспоминаниях писал о старообрядческих архиереях и священниках: с суровыми лицами, в нанковых рясах, они производили замечательное впечатление, и думалось – возрождение Церкви должно пойти от гонимых.
В 1907 году решили не созывать Собор, как я уже сказал, причиной тому могло быть нежелание императора начинать глобальную церковную реформу, которая могла бы привести к каким-то новым социальным нестроениям. В этом была своя логика. Ведь проведение Собора не могло ограничиться только лишь избранием Патриарха. Это, прежде всего, означало и корректировку существовавших церковно-государственных отношений, «вписывание» Патриарха в систему этих отношений. Как вписать – никто точно не знал. Победоносцев предупреждал императора еще в 1905 году, что архиереи не дружат между собой, мира нет между ними, и только обер-прокурор поддерживает порядок. Не будет обер-прокурора – архиереи не смогут спокойно друг с другом уживаться…
Буквально: взрыв проповедничества мы наблюдаем в 1920-е годы. Когда нет духовных журналов, нет духовного образования, единственное, что остается – это живое обращение священника к пастве. О том, что проповедь после Собора стала повсеместной, мы узнаем не только в мемуарах, но и в отчетах, которые составлялись ЧК для первых лиц государства. То, что проповедничество в 20-е годы очень широко распространилось – это несомненно. После Второй мировой войны, когда положение Церкви в СССР несколько улучшилось, видимо, контроль над проповедью стал несколько усиливаться. По крайней мере, священникам было что терять, у властей были простые способы на священников повлиять. Но, тем не менее, представление о том, что проповедь – это благо, что проповедь нужна, стало повсеместным. А в начале века такой всеобщей уверенности не было.
О роли Патриарха Тихона на Соборе — я бы сказал, что его роль в Соборе, может быть, меньше, чем роль Собора в его жизни. Потому что главное – это то, что Собор выбрал его Патриархом. Вначале он критиковал политику новой власти, но что очень важно: он критиковал действия людей, а не людей, он обличал действия, даже не называя тех, кто их творил, не называя какие-то партии, а именно действия. Он критиковал действия против Церкви, и не только против Церкви. Он критиковал и кровопролитие, и лишение людей свободы, и даже лишение свободы прессы.
Синод дал 1 миллион рублей. А до Собора Предсоборный совет посчитал, что нужно 9 миллионов. Но через полгода 1 миллион – это полмиллиона, из-за инфляции. Так что к концу года ни совет, ни Синод не имел никаких денег. Когда большевики отобрали, открыли сейф Синода – там практически ничего не было. Синод был банкрот. И дополнительный свечной сбор появился для этого, потому что поняли – денег на Собор не хватает. Кризис администрации. Нет денег – нет чиновников. Чиновников, которые могли бы выполнить все функции организации этой деятельности. Власть перешла от официальной Церкви – к приходам. И на самом деле уже осенью 1917 года приход уже и был у власти. А большевики тогда издали декрет, где сказали, что нет Церкви как юридического лица, и только приход может брать на себя обязанности использования храма… Мы пока еще очень мало изучали приход, очень мало. Мы изучаем иерархов, их биографии и так далее. А приход, который стал «хозяином» в Церкви в этот период – очень мало изучаем. Россия, конечно, большая страна, там очень разные приходы и они действуют совершенно по-разному. И сейчас мы только начинаем это изучать: приход и прихожан. Фонд в архиве канцелярии Синода – полмиллиона дел, а найти там прихожан – нелегко.
Действительно. Например, отец Сергий Мечёв говорил, в виде метафоры, о своем приходе как о покаяльной семье, объединенной вокруг одного пастыря. Да, еще были домовые церкви, где духовенство в большей степени зависело от тех, кто строил и содержал эти церкви – боярство, вотчинники и т.п. Но постепенно, особенно в условиях борьбы с расколом, власти – и церковные, и светские – прикладывали усилия к тому, чтобы все-таки приход территориальный стал доминирующей формой церковного окормления мирян. Так, собственно, и происходит уже в начале XVIII века. Исповедь в большей степени становится территориальной. Мне приходилось видеть документы середины XIX века, когда, например, приходские священники Козельского уезда Калужской епархии жалуются в консисторию на оптинских иноков, что они принимают их духовных детей на исповедь: они должны ходить к ним на приходы, а они идут в монастырь. Здесь даже некий конфликт существует. В Синодальную эпоху такого рода плюрализм рассматривается как неправильная вещь. А раньше он существовал как само собой разумеющееся.
Перед Соборным «Отделом о благоустроении прихода» стояла задача – разработать впервые в истории Русской Церкви и, наверное, вообще в истории Вселенского Православия на тот момент, Приходский устав. Где бы четко, правовым образом, регулировались все отношения внутри прихода, отношения прихода с епархиальной властью и так далее… Поместный Собор пытался урегулировать все стороны приходской жизни. От понятия «прихожане» до порядка выборов членов причта и порядка внутреннего приходского управления, порядка управления имуществом. Частные случаи были предусмотрены, например, были отдельные разделы, посвященные кладбищенским храмам, и так далее. Такого всеобъемлющего церковного документа на эту тему еще не было. С задачей выработать такой документ соборный Отдел о благоустроении прихода успешно справился. Вопрос об управлении церковным имуществом вызвал горячие споры на Соборе. Вопрос был животрепещущим в свете политики гонений – политики советской власти. Уже был к тому времени издан Декрет, в январе 1918 года, который национализировал церковное имущество. И значительное число соборян настаивали, что в этих условиях собственниками церковного имущества должны быть признаны прихожане, приходская община, которая единственно и может защитить и имущество приходское, и духовенство. Тогда как первоначально Отдел предполагал разделить имущество на две категории: собственно храмовое имущество оставить в ведении причта (святыни прихода, богослужебные предметы). Это был консервативный вариант. А часть соборян предлагала именно всё передать прихожанам. По этому вопросу было произведено даже поименное голосование, но и оно оставило старую позицию – имущество было разделено на две категории. То есть были отвергнуты обе крайности – и дореволюционный вариант (когда прихожане не участвуют в управлении приходским имуществом), и предложение части соборян всё имущество передать в ведение прихожан. Выбран компромиссный вариант. Это по вопросу об имуществе. А вот по вопросу о выборах духовенства Собор занял достаточно консервативную позицию. Отдел предложил достаточно разветвленную, проработанную схему рекомендаций кандидатов на священнические должности, причем так, чтобы кандидат проходил двойной епископский фильтр, чтобы епископ на двух этапах этих выборов имел возможность наложить вето свое, но все равно это были выборы. Так вот, Собор отверг это предложение Отдела и фактически вернулся к ситуации назначения. Формула, которая была окончательно принята, такая: выбор приходского священника осуществляется епархиальным архиереем. Слово «выбор» было оставлено, а речь шла о назначении, как это было в дореволюционное время. Но все 20-е годы у прихожан было достаточно больше возможностей к самоуправлению, чем у той же иерархии, которая была поставлена вне закона.
События такого рода, каким явился Собор 17-18 годов, важны не только для церковной истории, но важны вообще для истории. В исторических процессах религиозный фактор имеет большое и глубокое влияние. И то, что русское православие в моменте столь переломном (не только для России, но для всего мира) показало, что оно было очень живым и богатым духовных сил. Многие могли думать, что Русская Церковь после почти двух веков подчинения государству могла бы оказаться уже бессильной. Но наоборот, она была полна ресурсов. И особенно – человеческих ресурсов. И Собор это свидетельствует очень ясно. Конечно, можно сказать, это было плодом предыдущих десятилетий. Это и возрождение монашества, связанное с оптинскими старцами, и евхаристическое движение Иоанна Кронштадтского, и волна религиозно-философской мысли начала XX века, и миссионерская деятельность в первые годы XX века. Всё это говорит о том, что это была Церковь, которая была готова справиться с вызовами современного общества. А российское общество очень сумбурно менялось и дало очень много вызовов.
Собору, как мы знаем, предшествовала долгая предыстория. Предсоборная дискуссия – почти полуторадесятилетняя. И за это время стало ясно, что в Церкви есть определенный запрос на изменения, в том числе, в епархиальном управлении. Я бы выделил три основные темы, которые стояли в первую очередь на повестке дня. Это каноническое положение главы епархии – епископа, потому что, как мы знаем, в Синодальное время епископ был в значительной мере ограничен в своей власти. Это касалось и его отношений с Консисторией, где секретарь Консистории имел двойное подчинение – подчинялся и епископу, и обер-прокурору Синода. И это касалось полномочий самого епископа внутри епархий, потому что очень сильная была централизация управления, как мы знаем, то есть очень многие ключевые вещи решались только через Синод. Например, те вещи, которые сейчас для нас являются привычными: епископ сам в своей епархии открывает приходы, изменяет штатность этих приходов, назначает второго, третьего священника. А раньше всё, что связано с финансовой стороной – без Синода делаться не могло. Вот эта децентрализация – один из вопросов, стоявших на повестке дня. Второй вопрос – это расширение участия клириков и мирян в епархиальном управлении. Этот вопрос нашел свое отражение и в предсоборной полемике, и там есть разные точки зрения – от радикально демократических, условно говоря, до консервативно-охранительных. Но тем интереснее работа Соборного Отдела и конечное решение Собора.
Во-первых, это будет наиболее полное издание документов Юго-Восточного русского церковного собора. Кроме того, в этом издании содержатся материалы белогвардейской печати, другая документация, из других фондов, материалы Белых правительств, которые так или иначе затрагивают вопросы этого Собора. Для читателя будет интересен этот опыт жизни Церкви. Всякий Собор – это опыт жизни Церкви, причем это – опыт самоорганизации в отрыве от высшей церковной власти. Это поистине уникальный соборный церковный опыт. Этот опыт полезен любому церковному человеку. А человек нецерковный может почерпнуть новые сведения о Гражданской войне и о церковных процессах, общественно-политических процессах, происходивших на территориях, занятых Белыми войсками.
Слушайте в августе:
2 и 9 августа — интервью с Константином Ковырзиным, редактором 16 тома, материалы Отдела о положении Церкви в государстве. Тема: Церковь и государство в 1917 году.
16, 23 и 30 августа — интервью со священником Максимом Плякиным, клириком Саратовской епархии, членом Межсоборного Присутствия РПЦ. Тема: богослужебный устав, язык богослужения, проблемы канонизации.