«1954-й год я встречала с Петербургом, как с близким другом»

Программа Людмилы Зотовой

«Россия. Век XX»

Людмила Викентьевна Михеева-Соллертинская

Передача 3 (из 6)

АУДИО

Запись сделана в 2015 году

ТЕКСТ (фрагмент) – Екатерина Киселева

Людмила Михеева-Соллертинская:

…

У нас подобралась очень хорошая группа. В ней были музыковеды и композиторы, и было несколько человек дирижеро-хоровиков. Я по наивности думала, что они просто хотят, вот как и я, учится на двух факультетов. Но потом мне сказали, что они просто не прошли по конкурсу на дирижерско-хоровое, и поэтому их взяли на наш факультет, где были свободные места. Самое любопытное было в именах этих мальчиков, «капелланов», как их называли, выпускников хоровой капеллы. Из них два были будущие народные артисты СССР — Александр Дмитриев и Владислав Чернушенко. Вот они-то не прошли по конкурсу! Но я понимаю почему. Это дело было не ошибки педагога. Дело было в том, что на дирижерско-хоровой факультет приезжала масса выпускников провинциальных училищ с красными дипломами. И их были обязаны взять в первую очередь. Так что эти мальчики, к которым мы относились слегка снисходительно, потому что они были маленькими рядом с нами, вот эти мальчики проучились с нами все пять лет. Маленькими, потому что наш средний возраст был двадцать лет. Был среди нас один двадцатишестилетний композитор — Борис Кравченко. Была музыковед Ира Шумейко, которая не так давно умерла. Всю жизнь преподавала. Она была великолепным педагогом, она была тоже старше нас.

И была наша староста, но это вообще уникальный случай, потому что она была старше нас на десять лет. Ей было тридцать, и она была уже кандидатом биологических наук. Но после того как в 48-49 году биологию разгромили… а она всю жизнь любила музыку. Она решила, что в биологии ей делать нечего и поступила на консерваторию. У нее была старшая сестра, у которой я потом училась, потому что она была тогда педагогом, а потом профессором по фортепиано. Это были сестры Ивановы. Вероника и Клеопатра. Такие имена им дал отец, потому что сказал, что с такой фамилией надо иметь обязательно какие-то выдающиеся имена, чтобы их запомнили. Вероника Петровна Ивановна была замечательным музыкантом. Она была единственным ребенком, которого взял в свой класс знаменитый профессор Николаев. Тот самый, у которого учились Юдина, Софроницкий и сам Шостакович. Он детей не брал, но её тринадцатилетнюю взял как исключение, потому что она была действительно великолепным музыкантом, прекрасной пианисткой. Но ее судьба, собственно, и говорит о том, что для того, чтобы быть концертирующим пианистом, одних музыкальных данных мало. Надо иметь еще какие-то свойства, может быть, пробивного характера, может быть, какого-то спортивного, что ли, потому что она за всю свою жизнь не имела не одного концерта. Не только в Большом, но и в Малом зале Филармонии. В Консерватории, как раз, она ежегодно обязана была, как педагог, давать концерт, своего рода отчет. И зал всегда набирался полный, потому что у нее была своя, очень любящая ее, аудитория, которая приходила на ее концерт, тоже, как правило, ежегодный, в Доме ученых. Эта была особая концертная площадка — для посвященных. Там выступали немногие. Немногих приглашали в Дом ученых. Но она там была постоянно. И последний вечер ее памяти был уже, когда она ушла. Это было в ее девяностолетие 2006 году. Я его вела, этот вечер.

Но тогда я не была с ней знакома, а вот ее сестра, младшая сестра, которую, собственно, потому с детства не отдавали учиться музыки, что ее данные, по сравнению с ее блестящей, яркой сестрой были совсем не такие значительные. Вот ее отец пустил по своим стопам, потому что он был очень крупным биологом. Петр Павлович Иванов — он был профессором в Петроградском, тогда, университете. Он был одним из организаторов института, который назывался то вторым медицинским, то санитарно-гигиеническим. Но, во всяком случае, он был очень крупным деятелем. Его столетие отмечалось в университете, а вообще семья эта была во многих отношениях выдающая. В частности, его брат, брат Петра Павловича, Александр Павлович был самым любимым другом Блока. Именно к нему адресованы самые интересные, самые интимные письма Блока. Александр Иванов — все блоковеды это имя знают. Кроме того, они были дружны с Софьей Васильевной Шостакович — матерью Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, с которой они потом оказались живущими в одном и том же доме, только на разных этажах. Потом, много лет спустя, когда Софья Васильевна уже умерла, но осталось ее старшая дочь Мария Дмитриевна, я с ней познакомилась. Мы даже однажды встречали вместе новый год, когда Мария Дмитриевна после смерти матери почувствовала себя осиротевшей. И вот спустилась на первый этаж — к сестрам Ивановым — для того, чтобы с ними встретить. Это дом в Дмитровском переулке, номер два. Это было уже после того, как Шостаковичи переехали с Николаевской.

…

Общежитие на Зенитчиков я не воспринимала как Петербург, естественно. Это был достаточно новый дом, советской постройки, он был на кольце девятого троллейбуса. Не исключено, что там и до сих пор это кольцо троллейбусное есть, уже за Кировским заводом. И для того, чтобы попасть в Петербург, надо было для начала доехать до Нарвских ворот. Мне так казалось. Хотя, на самом деле, Кировский завод — это тоже Петербург, но я воспринимала весь этот район до Нарвских ворот как Ленинград, может быть, потому, что подавляющим таким зданием был Кировский райсовет. Вот, когда я доезжала до Нарвских ворот на трамвае, тут уже начинался Петербург. Это был совсем другой город. И главным счастьем для меня было — это когда после занятий в Консерватории я шла пешком в центр. Весь центр я исходила своими ногами. Я шла до Невского по улице Герцена, которой сейчас возращено имя Большой Морской. Я шла через Исаакиевскую площадь, мимо Медного всадника, которому я могла прочесть вступление — всё вступление из поэмы, выученное когда-то из любви. Причем, было удивительное ощущение, когда шла и видела слева Медного всадника, а справа эту потрясающую статую Николая I, которую, cлава Богу, не снесли, потому что это ведь уникальное произведение искусства. Я не знаю, может, где-то и есть еще статуя, где конь держится всего на двух опорах, но, по-моему, такого нет, потому что даже памятник Петру I, там же третья точка опоры — это хвост и дотянувшая до него змея. А вот на двух точках… Это, конечно, совершенно уникальное произведение, и вот идти мимо них и выходить на Невский, и видеть всю эту панораму… Я ощущала себя как в сказке.

И была у меня встреча нового, 1954, года — именно встреча с Петербургом, потому что у меня еще не было настолько близких друзей, с которыми я могла бы встретить где-то в застолье дружеском.  Но я и не хотела этого. Я приехала поздним вечером на набережную Невы и шла по Неве мимо Зимнего дворца, от Марсова поля к Дворцовому мосту и слышала, мне казалось, во всяком случае, что я слышу, удары, новогодние удары этих часов из Петропавловской крепости. И вот это было то, что навсегда легло в душу.

Правда, я очень соскучилась о своих, и поэтому в зимние каникулы я с удовольствием вернулась домой. Я ждала, считала дни и даже часы, когда я уже, наконец, сяду в поезд и приеду домой, к маме. И приехала к маме, и отдыхала, и радовалась тому, что я вернулась. Но потом, когда уже на второй семестр я возвращалась, и приехала на Московский вокзал, вышла на площадь и увидела перед собой панораму Невского вплоть до Адмиралтейства,  я вдруг поняла, что вот здесь, здесь мое место. Здесь я дома. Вот без этого города я жить не могу.

…