Беседы с прот. Василием Ермаковым. Беседа третья. О пастырском служении

Протоиерей Василий Ермаков и протоиерей Георгий Митрофанов

БЕСЕДЫ

Беседа 3

Всего за несколько лет до кончины протоиерей Василий Ермаков сделал нашему радио подарок, которым мы хотим поделиться с вами, – записал в нашей студии несколько бесед на самые важные для себя темы. В этих программах мы присутствуем при беседах двух священников, близких друг другу и во взглядах, и в духовной жизни. Один из них – известнейший старец, другой – его духовный сын, профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии. Протоиерей Василий Ермаков и протоиерей Георгий Митрофанов часто общались и вне студии радио «Град Петров», и их беседы получились живые и открытые, как могут говорить друг с другом только давно и хорошо знакомые люди.

Прот. Георгий Митрофанов: Здравствуйте, дорогие братья и сестры! Мы продолжаем наш цикл бесед с настоятелем храма преподобного Серафима Саровского протоиереем Василием Ермаковым. В прежних наших беседах у нас была возможность поговорить о том сложном и долгом жизненном пути, пути церковного служения, который отец Василий прошел в нашем городе практически на протяжении 50-ти лет. Все это время отец Василий проявлял себя прежде всего как практикующий священник, как пастырь. И много вопросов, связанных с проблемами пастырского окормления православных христиан решались им с настоящим творческим дерзновением. Сегодняшняя наша беседа будет посвящена тому, как в очень сложных условиях советской действительности, имея перед собой людей с очень разными судьбами, с очень сложными внутренними проблемами, отец Василий пытался решать эти проблемы, помогать этим людям, подчас оказываясь в полном одиночестве и, в то же время, имея возможность помогать людям именно как практикующий священник, как православный пастырь, осуществлявший свое служение в храме Божьем. В начале XX века, когда в 1905 году началась широкая церковная дискуссия о тех проблемах, которые существовали уже тогда в церковной жизни, были поставлены вопросы, касавшиеся самой главной сферы церковной жизни – жизни богослужебной. Когда по инициативе обер-прокурора Константина Петровича Победоносцева Святейший Синод принял постановление, согласно которому все епархиальные архиереи должны были к концу 1905 года представить в Синод свои записки о положении церковных дел, в которых бы содержалось их видение тех проблем церковной жизни, которые тогда существовали, многие архиереи в своих записках, получивших впоследствии название «Отзывы епархиальных архиереев», уделяли большое внимание вопросам богослужебной жизни. Действительно, подавляющее большинство христиан и сейчас, и тогда большую часть своего времени, большую часть своей именно церковной жизни проводят в храме, воспринимая церковную жизнь прежде всего как жизнь храмовую, жизнь богослужебную. Многим и сейчас, и тогда кажется и казалось, что именно в этой сфере жизни не существует никаких проблем, всё более или менее ясно. Но отзывы епархиальных архиереев в 1905 году показали, что проблем уже тогда существовало очень много. Много проблем, связанных с богослужебным уставом, с богослужебным языком, с практикой совершения церковных Таинств. Все эти проблемы осознавались многими православными архиереями. И многие православные архиереи говорили о необходимости решать те или иные проблемы, связанные с богослужебной жизнью. Период, разделявший 1905 и 1917 год, год, когда начал свою работу Поместный Собор Русской Православной Церкви, был периодом, когда ожидая Собора, многие православные богословы, священнослужители готовились к тому, что на Поместном Соборе будут рассмотрены эти актуальные вопросы богослужебной жизни, предлагали свои варианты решения этих вопросов. К сожалению, получилось так, что вопросы, касающиеся богослужебной жизни, рассматривались богослужебным отделом Поместного Собора. И когда они были представлены на Собор в 1918-м году, их рассмотреть не удалось, ибо Поместный Собор был, по существу, разогнан большевиками. Вопросы остались нерешенными. А Церковь продолжала жить, и каждому священнику эти вопросы приходилось решать самостоятельно. И вот сегодня мы поговорим с отцом Василием именно о том, как многие очень сложные, не потерявшие актуальности до нынешнего времени и не нашедшие своего разрешения до нынешнего времени вопросы богослужебной жизни приходилось решать ему самому. И начать бы хотелось с тех вопросов, которые привлекали внимание наших архиереев в начале века, прежде всего с вопросов богослужебного устава. Напомню, что в это время многие архиереи подчеркивали, что уставное богослужение практически нигде кроме монастырей не совершается так, как должно. В каждом храме по благословению настоятеля имели место различные сокращения богослужения. Причем они были одними в приходских храмах, другими в домовых храмах. Все это приводило к тому, что люди приучались годами жить в ощущении того, что хотя церковный устав и священен, его можно не исполнять. И многие архиереи говорили о необходимости упорядочить богослужение, внести в него какие-то единообразные сокращения, сделать его предназначенным для употребления именно в приходских храмах, а не в монастырях. Предлагался даже вариант создания трех редакций устава: для монастырских храмов, для приходских храмов и для домовых церквей, ибо по мнению многих, составленный за много веков до XX века в монастырях чин богослужения требовал определенного рода корректив. Эти проблемы существуют и сейчас. Они существовали на протяжении всего периода, когда отец Василий совершал свое пастырское служение. Отец Василий, в условиях, когда Вам приходилось иметь дело с людьми часто вообще далекими от Церкви и делавшими первые шаги в своей церковной жизни, в этом отношении Ваше служение не напоминало служение священников периода начала века, когда многие миряне были воцерковлены с детства. Как Вы решали проблемы, связанные с неизбежным сокращением уставного богослужения, с применением конкретных требований устава к жизни конкретных людей, приходивших к Вам?

Прот. Василий Ермаков: Здравствуйте, дорогие жители нашего града Петра. Я счастлив вновь с Вами встретиться за этим круглым столом в студии «Града Петрова», чтобы поделиться своими воспоминаниями. Это было труднейшее послевоенное время, когда постепенно, очень-очень трудно Церковь возвращалась на круги своя, когда приходили в храм Божий одни полюбопытствовать, а другие принести благодарение Богу за то, что они остались живы. Служа в Никольском соборе, я смотрел внимательно, кто туда приходил. Приходили, повторяю, фронтовики, блокадники, люди, уставшие от того страшного времени. Они шли за тем, чтобы помочь своей душе, получить на сердце бальзам веры, укрепиться в том трудовом подвиге, который они совершали в послевоенное время. Работали они все шесть дней, только в воскресенье был выходной, потом дали два. Работали они до шести вечера. Заботы житейские, неустроенный послевоенный быт, коммунальные квартиры – все это заставляло людей торопливо прийти и помолиться. Тогда в сознании возник вопрос: как сделать так, чтобы люди получали хотя бы малое удовольствие от своего пребывания в храме Божием, в доме молитвы. Мы сокращали, не все стихири читали. Пропели три стихири «Слава и ныне» канон обыкновенно читалась на три, на четыре. А та практика уставная для монастырских храмов, я скажу прямо, она нигде не исполнялась. Да и тогда не было певчих, не было чтецов, кто бы мог так красиво преподнести святые строки стихирь и канонов. И здесь требовалась душа, душа священника, душа дьякона, душа псаломщика. Люди приходили и получали духовное утешение, самое главное – духовную поддержку в своей не до конца потерявшейся вере в Бога. Как могли, мы их поддерживали, чтобы они действительно думали о Боге, а не о ногах. Как говорил митрополит Филарет Дроздов: «Лучше сидя думать о Боге, чем стоя – о ногах». И мы старались так в течение двух часов дать возможность людям насладиться теми священными гимнами для утешения своей души и получения благодати Божьей. Почему они и приходили в Никольский собор. И он был забит полностью на Всенощное бдение, и в дни Поста Великого мы не видели оскудения храма Божьего.

Прот. Георгий Митрофанов: Можно сказать, что и Вам на протяжении всего своего пастырского пути приходилось, подобно многим предшествующим поколениям священников, осуществлять эти сокращения, не имея подчас никаких указаний даже епархиального архиерея на то, как должны осуществляться эти сокращения. То есть, Вы считаете, что назрела необходимость введения каких-то единообразных принципов, которые были бы обсуждены в богословской и богослужебных комиссиях нашей Русской Православной Церкви и представлены, допустим, на утверждение Священного Синода с тем, чтобы каждый епархиальный архиерей мог духовенству своей епархии разослать эти рекомендации по сокращению богослужения, чтобы они следовали именно им?

Прот. Василий Ермаков: Попытки это исправить, попытки создать единообразие делались сразу после военного времени. В Ленинградских, Санкт-Петербургских духовных школах, светлой памяти митрополит Григорий написал, как мы должны совершать богослужения, какие там должны быть акафисты, так чтобы мы находили время для своего прямого назначения, а именно учиться, а не молиться по монастырскому уставу. У нас не было 9-го часа только за исключением дней постных, когда положено. Там не было вступления «Господи, воззвах», которое поется теперь, когда я посещаю свою родную школу. Когда я слышу, так сказать, такое и вижу продолжительность богослужения, у меня она очень вызывает, так сказать, чувство недоумения. Школа духовная должна воспитать пастырей. И у нас так было в прошлом. Митрополит Григорий указал, что нам надо было делать. Теперь уже это забыто. Это первая сторона. Я сам с 1946-го года посещаю Троице-Сергиеву лавру. Я всегда приезжал молиться, и там шло сокращенное богослужение, пел прекрасный хор. Но трудно было стоять, когда канон читался на 8, на 10. Я посещал Пюхтицы 30 лет и всегда светлой памяти матушка игуменья Варвара более полагалась на тот подвиг труда, который совершали сестры в обители и давала указания, что надо сократить чтение канона на 6, допустим, стихирь, там, прибавить на 4 и прочее, и прочее. Даже если почитать описания жизни Валаама еще довоенного времени – там также была практика: человек, который трудился на послушании физическом, он не посещал богослужения. Потому что мы должны быть не телоубийцы, а страстоубийцы. Это первое и основное. И сегодня, когда я разъезжаю по России-матери, когда я вижу, стоит один богомолец, читает батюшка девятый час, стоит одна, псаломщик поет. Я говорю: «Отец Александр, зачем это надо, ведь людей-то нет?» – «Так положено по уставу». Устав, конечно, дело хорошее, но он должен быть не мертвой буквой к исполнению, а должен быть живым указанием, как надо идти к Богу. И, как Вы сказали, батюшка дорогой, архиереи уже тогда задумались, как это все сделать. И это надо было бы совершить в послевоенное время, когда мы голодные, 27 лет не бывшие в церкви, когда храмы очень осторожно открывались, когда возвращались священники из лагерей, когда не было духовных школ, – тогда надо было бы написать порядок совершения всего устава. Я знаю, сейчас ведь большинство не читает часов в течение понедельника, вторника, где-то среда, четверг. Особенно на периферии где найдешь хор, где найдешь псаломщика? И поэтому служба совершается в субботу, воскресенье. Не их вина, не вина священника. Время само диктует – надо все это пересмотреть, и властью архиерейской, святительской, Соборов русских святителей дать точное и определенное указание, как нам надо молиться, по совести, не нарушая устав.

Прот. Георгий Митрофанов: Наряду с уставным богослужением (которое, к сожалению, в наше время мало кто из православных христиан может в полной мере представить, ибо знание богослужебного устава подчас даже у священников оставляет желать лучшего), наряду с исполнением богослужебного устава традиционно большое значение в жизни православных христиан имеют соблюдения постов. Здесь тоже в начале века многие архиереи отмечали очень серьезные проблемы. У нас в принципе существует один монастырский устав, определяющий практику соблюдения постов, который опять-таки исходит из жизни монастыря. Предполагаются периоды, когда недопустимо вкушение пищи вообще в течение некоторых дней. В какие-то периоды предполагается лишь сыроедение. Устав оказывается в плане соблюдения поста очень сложным, очень трудно выполнимым для людей, живущих в миру. Точно также возникают проблемы, связанные с соблюдением поста детьми, больными людьми. К сожалению, у нас не существует до сих пор конкретных, общецерковных рекомендаций по поводу того, какие возможны здесь изменения, направленные на послабления поста применительно к конкретным случаям. Об этом вопросе много говорилось в отзывах епархиальных архиереев, причем подчеркивалось, что за исключением некоторых монастырей, пост, особенно Великий пост, не соблюдается практически нигде. И, опять-таки, как и в вопросе богослужебного устава каждый священник считает для себя возможным давать конкретные рекомендации, исходя из каких-то своих представлений о соблюдении поста. Между архиереями возникали очень большие дискуссии по этому поводу, разномыслия. Например, некоторые предлагали очень радикальное сокращение постов. Так, в частности, будущий председатель богослужебного отдела Поместного собора 1917-1918 года, тогда епископ Евлогий Георгиевский, предлагал даже существенно сократить посты в принципе. Он указывал на то, что целесообразно сохранить лишь соблюдение в течение года сред и пятниц как постных дней, всего Великого поста, но предлагал при этом Рождественский пост сократить до недели, Успенский пост – до одного дня, а Петров пост вообще упразднить. Это было, пожалуй, одно из самых радикальных предложений. Вопрос о сокращении постов также не был рассмотрен на Поместном Соборе 1917-1918 годов в связи с его досрочным роспуском. И вот мне бы хотелось услышать, отец Василий, насколько Вы в своей практике, имея дело действительно с очень разными людьми, с разными в возрастном отношении, в смысле состояния здоровья, в смысле их церковной просвещенности, как Вы регламентировали практику соблюдения ими постов.

Прот. Василий Ермаков: Великий пост в прошлом для нас давался очень сложно, очень трудно. И даже учась после войны в духовных школах, мы встречали его с каким-то, так сказать, внутренним напряжением. Что мы будем есть, как они нас будут кормить? Это в духовной школе. На приходах этот вопрос решался по-разному. Тогда были разные священники. Пост, конечно, необходим. Но требуется с благоразумием относиться к этому церковному предписанию. Вы сказали, что на Соборе 1917 года этот вопрос поднимался. Я об этом не знал. Но после войны мне приходилось встречаться и с архиереями, и, учась в духовной школе, с нашими профессорами, и как бы они решили этот вопрос? Вопрос был решен только вначале положительно Святейшим Патриархом Алексием Первым. Он нам разрешил вкушать рыбу. Потому что мы пришли в школы голодные, запуганные войной, обездоленные, раскулаченные, кто где был. Потому что мы хлеба не видели вдоволь, не говоря уже об остальных яствах. И какой мог быть пост этим людям, столько пережившим в жизни? Их заставить отказаться от масла, когда они этого масла никогда не ели, когда они корки хлеба не видели? И я предлагал святительское благословение дать на то, чтобы мы знали, как относиться к подвигу поста. Пост – для здоровых, не для больных телом. Сегодня встречаются многие ревностные священники, которые с амвона говорят и в прессе пишут о том, что поститься надо строго по уставу. Постом запугивали и сегодня запугивают. И есть такие младостарцы, которые не причащали за несоблюдение поста. У меня был такой пример. Служа в Никольском соборе, батюшка один за то, что женщина съела снеток, ее не причастил: «Потому что ты ела рыбу». Какая же это рыба? Там ничего рыбного-то нет. Я понимаю, рыба – это то, что водится на Волге, какая-нибудь семга, осетрина, белуга. А она съела какую-то там рыбешку… К посту надо относиться очень осторожно. Очень чутко смотреть, кто перед тобой стоит, каково семейное положение, какие возможности. Я не могу посадить пенсионеров, блокадников на сухую корку хлеба. И они прекрасно сами при моей практике понимают, я их толкаю, чтобы они немножко расслабились. «Ну, выпейте молочка, маслицем хлеб помажьте». Поэтому я обращаюсь к будущим своим собратьям: будьте благоразумны, имейте перед собой облик страдающего человека, того, кто своей жизнью в прошлом сохранил веру православную. И как он постился, как он молился. Если бы Господь не принял его молитву, нашей Церкви было бы очень трудно. Требуется благоразумие. И надо, конечно, на архиерейском соборе этот вопрос решить положительно. Был очень удобный момент в 1945-м году, когда мы избирали Патриарха Алексия Первого Патриархом, были какие-то оставшиеся после заключения архиереи, вот тогда голосом архипастыря, воззванием решили вопрос о постах. Вот сейчас наступит Петровский пост, время голодное, как быть? Знаю практически, что его народ не соблюдает. Слава Богу, на сегодня пост Рождественский соблюдается. Вот правильный пост Успенский. Но только не надо ставить во главу угла подвиг харчей, пищи, а не подвиг молитвы. Мы этим самым закрываем глубокую сущность праздника, где раскрывается тайна нашего спасения, тайна нашей веры. И не надо внешним благочестием надеяться войти в Царство Небесное. Не надо слушать тех, которые кричат: «Ах, не постилась, тебе то-то будет, ах, ты не соблюдала пост». Братья, подумайте об этом. Ныне идущий к Богу, подчас еще не воцерковленный народ, не устрашайте его подвигом поста. Надо со страстьми бороться, со взглядами. И всегда вникните, поговорите. Это мой практический совет. Спросите каждого отдельно человека – что он может.

Прот. Георгий Митрофанов: Еще одним вопросом, касавшимся богослужебной жизни Церкви, который вызывал дискуссии и в начале века, и на Поместном Соборе 1917-18 годов, был вопрос о состоянии богослужебных текстов, богослужебного языка. Справедливо отмечая то, что после исправления богослужебных книг в 17-м веке других попыток исправить тексты не проводилось, архиереи указывали на то, что в богослужебных книгах содержится немало ошибок, затрудняющих понимание смысла богослужебных текстов. Еще до революции была проведена правка постной и цветной триодей, но вот что касается принципов отношения к богослужебному языку, здесь вплоть до Поместного Собора не было единомыслия. Какие-то архиереи в 1905 году предлагали лишь исправить ошибки в богослужебных текстах, какие-то предлагали серьезно реформировать церковно-славянский язык, упразднив, например, в нем греческую грамматику, уподобив ее грамматике современного русского языка. Некоторые архиереи предлагали даже ввести новославянский язык, который был бы близок к русскому языку. Были архиереи, предлагавшие вообще заменить церковно-славянский язык богослужения русским языком. На Поместном Соборе 1917-18-х годов этот вопрос также не успели рассмотреть, но в процессе предварительных дискуссий в Синод был подан доклад, на основе которого Синод принял решение о возможности совершения богослужения не только на церковно-славянском, но и на русском, и на малороссийском языках, как говорилось тогда. Предполагалась возможность даже сосуществования в разных храмах разных практик совершения богослужения. Скажем, в один день могло совершаться богослужение на церковно-славянском языке, в другой день – на русском. Но, разумеется, после того, как были бы осуществлены переводы церковно-славянских текстов на русский язык или на украинский язык, утвержденные священноначалием. Вопрос не был решен на Поместном Соборе. И сейчас нередко по этому поводу возникают дискуссии. Вот на основе Вашего столь длительного пастырского опыта что бы Вы могли, отец Василий, сказать по поводу возможности совершения богослужения как на церковно-славянском, так и на русском языках?

Прот. Василий Ермаков: Я вспоминаю свой первый шаг в 1941-м году в храм Божий. С 1942-го года я уже регулярно посещал церковь в субботу, воскресенье, в это страшное время оккупации. Я пришел в церковь. Я не понимал славянский язык, я не слышал, что читают, потому что псаломщиков не было хороших, также и священника. Но моя душа, когда всё читалось, она рвалась к Богу. Я душой ощущал молитвенность церковно-славянского языка. Затем, уже ближе познакомившись с богослужебным бытом, жизнью нашей Церкви, уже вникаешь во всё, что читается и всё, что поется. Я проникнулся великим уважением к церковно-славянскому языку. Попытка перекроить наше богослужение на русский, на какой-то ново-славянский… Русского языка как такового у нас не существует, потому что у нас остался язык уличный. Язык Толстого, язык Достоевского и прочих писателей не остался. Потому что XX век наложил отпечаток на сознание русских и советских людей. Мы думаем по-советски, мы читаем по-советски и воспринимаем всё, что читается, по-советски. Поэтому, если бы сегодня мы всё это вписали в богослужебный текст, это было бы страшное кощунство. И когда некоторые священники читают Священное Писание по-русски, канон Андрея Критского по-русски и еще ряд богослужений по-русски, я не вижу результата, того, чтобы больше стало приходить прихожан в этот храм. Такая попытка была еще во времена обновленцев. Было страшное время. Как оно было, Вы можете почитать в литературе. Престолы выставлялись на середину храма, все было по-русски. Но народ в своей массе не принял эту русскую традицию. Он не пошел за новоявленными священниками, даже архиереями, которые думали: «Я читаю по-русски, за мной пойдет народ». Народ искал, особенно в Москве, и также, наверное, и в Петербурге, где читают на родном им непонятном церковно-славянском языке. Они остались верными той практике, которая была у Русской Православной Церкви. Я скажу за свой храм. У меня народу много, особенно идет послевоенное поколение русских людей нашего города. Они славянского языка не знают, но они идут, чтобы здесь насладиться прекрасным чтением. Когда мы читаем так ясно, отчетливо канон Андрея Критского, храм забит. Когда говорят о том, чтобы насильственно через русский язык привлечь русского человека к Богу, это попытка очень слабая. И еще, повторяю, я сам пережил, я пришел к Богу, не зная ни одной церковно-славянской буквы, я сам через семь лет пришел и научился. А более того, сегодня есть тексты, переведенные на русский язык. Каждый желающий толково понять смысл того или иного текста богослужения, возьмите, всё переведено на русский язык. Пожалуйста, читайте «Новый завет», «Деяния апостолов», текст канона Андрея Критского, вы всё найдете. Я считаю, что ломать уже здесь ничего не стоит.

Прот. Георгий Митрофанов: Очень важной частью духовной жизни христианина является не только его храмовая молитва, но и участие в конкретных церковных Таинствах. Вхождение в Церковь начинается с Таинства Крещения. И, конечно, в прежние времена, когда крестили в младенческом возрасте детей из церковных семей, не возникало вопроса о том, нужно ли как-то приготовлять к крещению новокрещаемого. Считалось, что его родители, родители крещеного младенца, его крестные смогут воспитать его в вере. Очень многое изменилось в нашей стране с тех пор. И значительная часть принимающих крещение, думаю, даже большинство людей, принимавших крещение на рубеже 80-90-х годов, были взрослыми людьми, которые значительную часть жизни провели вне Церкви. И возникали в этой связи вопросы, связанные с тем, не следует ли возобновить в Церкви сейчас практику оглашения, то есть практику подготовки людей, принимающих крещение во взрослом возрасте. Как на Ваш взгляд, отец Василий, следует отнестись к подобного рода предложениям относительно того, что взрослых людей следует подготавливать к крещению? Если такая подготовка необходима, в какой форме она могла бы осуществляться?

Прот. Василий Ермаков: Вопрос очень сложный. В моей практике послевоенного времени мы крестили всех приходящих. Но я старался крестить взрослых отдельно и предварительно хотя бы минут 10-15 с каждым поговорить: зачем он идет в Церковь, что ему надо в Крещении, как он дальше будет жить в Церкви. На мой вопрос были ответы: «Да, я буду христианином». Но были и такие, которые сказали: «Меня послала мать, бабушка» – «А ты веришь в Бога?» – «Я в Бога не верю, ни за что. И я не буду верующим». И я говорю тогда: «Ребята, кругом!» Конечно, в своем храме мы со взрослым долго беседуем. Беседуем основательно, учим, очень много занимаемся оглашением. Я не всегда вижу положительный результат, чтобы человек воцерковился, чтоб он остался верным сыном или дочерью данного прихода. Времени мы очень много тратим. Разъясняем значение Крещения, как надо себя вести. Всё «да, да, да, как получится». И уходят далече. Могу сказать с прискорбием: сегодня нами оглашенные пополняют секты, в которые они уходят. Они были крещеные, русские. И их привлекла туда свобода. Там посидеть можно, там не заставляют молиться, никто не скажет, что не знают языка. То ли дело там: сказал «Господи, спасен» – они спасаются. Я могу сказать так: говорить надо, учить надо и твердо наставлять надо. Но мы должны помочь, маленькому – родители, а взрослому – те, с кем он общается. Большинство приходят к нам, они чуть-чуть подготовлены. Но приходят и такие, что выпивши. Я говорю: «Чего ты хочешь то?» – «Да вот, креститься» – «Так очухайся сначала…» Дело оглашения – это дело каждого священника и каждого прихода. Пусть сами практически убедятся, что дает оглашение и надо ли учить.

Прот. Георгий Митрофанов: На этом мы завершаем беседу о проблемах пастырской деятельности, с которыми приходилось сталкиваться отцу Василию на протяжении его столь долгого священнического пути. До свиданья, дорогие братья и сестры.

АУДИО

ТЕКСТЫ БЕСЕД: