Беседы с прот. Василием Ермаковым. Беседа четвертая. Послевоенные годы

Прот. Георгий Митрофанов: Мы продолжаем наш разговор со старейшим священником нашей епархии, протоиереем Василием Ермаковым. Немного осталось в нашей епархии священников, которые не просто помнят очень сложные эпизоды нашей недавней церковной истории, но готовы говорить о них искренне, с глубоким пониманием того, что крестный путь Русской Православной Церкви ХХ века продолжается и по сей день. В период начавшихся «хрущевских» гонений на Церковь многие священнослужители получили предписание предоставлять в трех экземплярах тексты своих проповедей до их произнесения правящему архиерею и уполномоченному. Отец Василий отказался произносить проповеди и перевел свое общение с прихожанами на уровень индивидуальных пастырских бесед, и это значительно увеличило его паству, хотя, я думаю, властьпридержащие отреагировали на это не лучшим образом. Хотелось бы, отец Василий, чтобы Вы рассказали нам о своем пастырском служении начала 60-70-х годов, когда, исполняя свой пастырский долг, Вы невольно бросили вызов новым гонителям Церкви в то время как вся страна радовалась «хрущевской оттепели». Прот. Василий Ермаков: Здравствуйте, дорогие братья и сестры, жители святого града апостола Петра. Я счастлив, что у меня вновь появилась возможность поделиться с вами воспоминаниями о том далеком трудном времени, когда надо было обращаться к вашим отцам и матерям, которые после войны потянулись в Церковь. Я служил тогда в Никольском соборе, а это было лицо нашей православной веры и жизни в Ленинграде. Они хотели слышать слово искренней правды из уст священников. Нужно было, чтобы они и в проповеди, и в частной беседе видели, что мы искренни, чтобы слово священника запало в их сердце. Время было очень сложное. Мы получили предписание писать проповеди в трех экземплярах: для уполномоченного, для благочинного и чтобы читать по написанному к народу. Власти ясно понимали, что слово написанное не дойдет до сознания и сердца людей так, как дойдет живое слово. Когда, служа в Никольском соборе, я получил это предписание, тогда секретарем епархиального управления был отец Александр Медведский, вечная ему память. Он сказал мне: «Вот, отец Василий, надо писать и читать проповеди». Я ответил: «Отец настоятель, я всецело принимаю Ваше наставление, но сегодня я не могу согласиться с этим указом митрополита. Потому что знаю и прекрасно понимаю, что наши проповеди будут зачитываться по ленинградскому радио, будут их по-своему комментировать, смеяться, издеваться, и говорить: «Смотрите, вы еще ходите в церковь, вы еще слушаете священников, а какие они недалекие! Они не могут сказать лично от себя ни слова, а все читают по написанному». Я отказался. Состоялся такой серьезный разговор отца с сыном. Он меня спросил: «Как быть?» Я сказал: «Вы нам доверяете, Вы знаете, что мы не антисоветчики. Ведь и Вы говорите всегда от глубины своего сердца. Давайте к концу года мы напишем по две проповеди для отчета». Он походил, размыслил, так оно и получилось. Ежегодно мы писали две проповеди к концу года – в декабре, а говорили то, что мы понимали и знали: на слово Евангельского благовестия, на истории праздников, на жития святых. Большинство, я знаю по опыту, писали, читали по написанному, брали «Журнал Московской Патриархии» и читали проповеди митрополита Николая, выдавая их как бы за свои. Кто еще отказался писать проповеди? Прекрасный священник отец Иоанн Кондрашов, отошедший в вечные обители Отца Небесного. Он тоже возмутился этим распоряжением и сказал мне, когда я с ним встречался: «Нет, отец, писать мы не будем, потому что это позор. Это делается для того, чтобы еще больнее нас стукнули, когда они получат материал из первоисточника, через уполномоченного, и пойдет по всему Союзу критика наших проповедей». Так мы жили в 1961 году. Но это предписание действовало не долго, пришел, светлая память ему, митрополит Никодим, и при нем нам стало легче заниматься духовными делами. Мы прочувствовали больше свободы, кое-кто еще писал, но большинство стало говорить проповеди от своего сердца, он это приветствовал. А в конце года он сам наши проповеди прочитывал и давал соответствующие комментарии. Это было довольно легкое время, и мы свободно вздохнули после хрущевского унижения нашей православной веры. Но все-таки многие священники в то время, боясь неисполнения указа митрополита, боясь уполномоченного (а может быть, кто-то был у уполномоченного в окружении), продолжали читать проповеди. И когда мне пришлось столкнуться с уполномоченным в связи с моим переводом из церкви «Кулич и Пасха» в Шуваловскую церковь, Григорий Семенович мне напомнил, что смотрите, Василий Тимофеевич, Вы очень много говорите, ярко призываете народ к вере, Вы все указываете на ту «теневую» сторону нашей жизни, а есть временные трудности. Как раз в это время были события в Новочеркасске, события в Одессе, когда были подняты цены на масло, на мясо, и Новочеркасск ответил демонстрацией. Погибло много гражданских людей, в которых стреляли советские войска. И когда был дан приказ генерал-майору Шапошникову, чтобы он танками давил людей в Новочеркасске, он отказался. Его понизили до полковника. Прот. Георгий Митрофанов: Отец Василий, вот Вы сейчас отметили этот печальный эпизод, когда по существу всем проповедям нужно было проходить предварительную цензуру. Этот указ вынужден был, под давлением уполномоченного, издать будущий Патриарх, тогда еще митрополит Ленинградский, Пимен. А приход митрополита Никодима (хотя, в общем-то, советская система в это время практически не изменилась, не менялась политика в отношении Церкви) дал Вам и, наверное, другим представителям нашего духовенства ощущение того, что появился архипастырь, который может взять на себя бремя давления, которое обрушивалось на Православную Церковь. Ведь о митрополите Никодиме говорят очень много довольно противоречивых слов и по сей день. Действительно, это был иерарх, который шел на очень тесные контакты с властьпридержащими, которые многих шокировали, но при этом он всегда, как говорят его сторонники, стремился сохранить Церковь. Он использовал свое влияние в государственных структурах для того, чтобы отстоять хоть какие-то возможности нормальной церковной жизни в епархии. Не могли бы Вы отметить какие-то отличительные черты того периода, когда нашей епархией управлял митрополит Никодим? Только ли в вопросе о проповедях он облегчил положение духовенства или были какие-то еще аспекты нашей епархиальной жизни, в которых он себя проявил как заступник своих епархиальных священников? Прот. Василий Ермаков: Владыка Никодим заботился не только о священниках. Его заслуга в том, что остались открытыми наши духовные школы. Известно, что хотели оставить Академию и Семинарию только в Москве, а здесь все закрыть. Все силы были направлены на то, чтобы уничтожить в Ленинграде духовные школы. Заслуга владыки Никодима в том, что он быстро открыл иностранный факультет. Сюда приезжали учиться люди из Сербии, из Африки, из других мест. Иностранным студентам здесь нравилось учиться. И тогда уже властьпридержащим стало неудобно закрывать ленинградские духовные школы. Это, повторяю, заслуга митрополита Никодима. Немного отвлекусь и напомню вам, что наш нынешний Святейший Патриарх Алексий II ценой своих страданий, я знаю, защитил Пюхтицу, когда ровно полдня осталось до того, чтобы ее закрыть. В Александро-Невский собор в Таллинне он сумел вовремя пригласить иностранную делегацию, а это было очень сложно. Благодаря его заслугам сегодня у нас остались и Пюхтицкий монастырь, и красавец-собор в Таллинне. Он прекрасно понимал ситуацию советской жизни, потому что он сам воспитанник советской действительности, как и я. И нам были ясно видны цели тех статей, которые выходили в газетах, передач по радио и телевидению. Они хотели уничтожить веру, Православие среди советских людей. Наши ленинградские жители с любовью ходили на архиерейские богослужения Владыки Никодима. Я знаю, тогда я еще был ключарем в Никольском соборе, и народ говорил: «Как прекрасно совершается служба, когда служит митрополит Никодим!» Было красивое пение, много духовенства служило, приезжали архиереи, и народ ощущал всю духовную мощь, видел в его деятельности подъем духа веры в сердцах советских людей. Владыка жертвовал собой и «сгорел» во имя спасения Православия в России. А его обвиняют разные люди, не понимая ни глубины его жизни, ни его стремлений. Я всегда отвечал так: «Вы бы даже и того не сделали, что совершил Владыка Никодим, потому что он, имея Божий дар, находил компромиссы с властью, с теми, кто хотел нас задушить». Его очень боялся наш уполномоченный Григорий Семенович. Когда ректоры Академии и Семинарии подавали на утверждение списки тех, кого собирались принять в духовные школы, он половину вычеркивал. А при владыке Никодиме этого не было. Принимались все студенты, потому что он был виден во всех концах нашей необъятной Родины. И владыка всегда, жертвуя своим здоровьем, всегда нес свет Православия и за границу. Когда он беседовал о вопросах веры, встречаясь с эмигрантами, все спрашивали его: «Владыка, как у вас идет жизнь церковная, как Вы там все это совершаете?» Он рассказывал, и слушающие его прекрасно понимали, что именно Владыка идет правильным, истинно православным путем спасения России. Прот. Георгий Митрофанов: В настоящее время нередко приходится слышать утверждения о том, что митрополит Никодим создал целое направление в Русской Православной Церкви, которое было нацелено на ее разрушение, что он активно участвовал в экуменическом движении. И вот очень интересно то, что Вы, отец Василий, справедливо считаясь одним из самых традиционных русских православных священников, я думаю, не только нашей епархии, но и нашей Церкви, далеким от всякого рода экуменических контактов и проблем, воспринимая митрополита Никодима прежде всего как архипастыря, подчеркиваете, например, в его экуменических действиях, в его внешних контактах, прежде всего основную его цель – сохранить таким образом церковную жизнь в России. Вы отмечаете в его богослужениях подлинно одухотворенный православно-церковный дух. Подобного рода точка зрения на митрополита Никодима для некоторых ревнителей веры, может быть, прозвучит достаточно парадоксально. И вот в этой связи хотелось бы услышать, отец Василий, Ваше мнение о том, насколько период правления владыки Никодима в нашей Епархии может быть сопоставлен с периодом правления другого выдающегося митрополита нашей Епархии, владыки Григория (Чукова), под руководством которого Вы начинали свою пастырскую службу. Прот. Василий Ермаков: Легко через 50 лет обвинять Владыку Никодима в экуменизме. Мы все виноваты пред Богом в том, что жили в Советском Союзе, жили при коммунистах, в том, что мы с ними общались, что мы читали коммунистическую прессу. А сегодня говорят, обвиняя, но не зная той жизни, не пожив в то время, как мне Бог судил прожить 60 лет при советской власти и сохранить Православие. И я все-таки жил своим умом, внимательно наблюдая за всеми событиями, которые происходили в то время. Мы видели, что владыка, я бы сказал, расчищает путь для православной веры, для того, чтобы, имея для этого все возможности, коммунисты нас до конца не задавили. Вы сказали о приснопамятном митрополите Григории. Этот выдающийся архипастырь был обречен на расстрел, но по воле Божией его выслали из Ленинграда. В его жизни тоже было какое-то особое «но». Я думаю, тот, кто пишет его биографию, это хорошо понимает. Ведь он и умер, исполняя послушание Патриарха Алексия I, за границей в 1955 году. Человек прекрасно знающий, прекрасно понимающий, что такое советская власть. Вам сейчас этого не понять. В его жизни тоже были особые дороги, пути, он неоднократно встречался с уполномоченными, с Председателем Совета по делам Русской Православной Церкви Карповым, а эти ребята были «пальца в рот не клади». Они были всецело направлены не на помощь нам, а на наше уничтожение. Прот. Георгий Митрофанов: Да и сам полковник госбезопасности Карпов до его назначения в 1943 году на пост председателя Совета по делам Русской Православной Церкви чуть было не попал под арест во время «бериевских» чисток по обвинению в особо жестоком обращении с подследственными в период чисток «ежовских». Можно представить себе, что это был за страшный гонитель Церкви. Прот. Василий Ермаков: И вот Владыка митрополит Григорий прекрасно, так же как и Владыка митрополит Никодим, два умнейших архипастыря на петербургской кафедре, умели обходить острые углы, защищая не себя, а духовенство и Русскую Православную Церковь. Потому что они были опытными людьми, знающими, что такое советская власть, не по учебникам и не понаслышке. Мне пришлось три раза пережить встречу с уполномоченными и с теми, кто работал при уполномоченном в отделе «Большого дома» (во время фестиваля молодежи в 1957 году). Тогда мне сказали, что я не увижу отчий дом, что не дадут образования моим детям, что со мною-де они быстро справятся. По сравнению с Владыками, я пережил очень немного… И никто не должен из нынешнего молодого духовенства бросать в нас камень обвинения в том, что мы ничего не делали, что мы подчинялись тому времени, тем людям. Если бы вы бы хоть раз увидели лицо озверевшего уполномоченного, который на тебя смотрел, ехидно улыбаясь, раздумывая, дать ли тебе регистрационную справку о том, что ты имеешь право служить в данном приходе. Когда издевательски руки у него шевелились, подписать или не подписать эту справку. Вы бы, ребята, ничего этого не выдержали. Это сейчас вас никто не терзает, вас никто не заставляет идти с поклоном к уполномоченному. Прот. Георгий Митрофанов: Отец Василий, вот Вы сейчас, упомянув двух выдающихся наших святителей – митрополита Григория и митрополита Никодима – отметили черту, на которую редко обращают внимание. Они, такие крупные церковные политики, были одновременно и добрыми архипастырями в том смысле, что они старались защитить свое духовенство. А ведь действительно православный священник во все времена был очень беззащитен, обремененный семьей, совершенно бесправный, особенно перед лицом советского государства, он всегда был очень уязвим. И вот они пытались, так или иначе, защитить наше духовенство от гонений со стороны уполномоченного, со стороны КГБ. Это стоило им больших, видимо, внутренних усилий. Но в то же время, ведь в это время, в 60-70-е годы, уже появилось новое поколение духовенства. То есть те старые священники, которые были Вашими учителями, уходили в прошлое, и в храмы приходили те, для кого учителем становились Вы. Расскажите, пожалуйста, о своих сослужителях 60-70-х годов, которые оставили наиболее благоприятное впечатление в Вашей душе. Прот. Василий Ермаков: Из тех, с кем я 23 года служил в Никольском соборе, для меня оставил яркий след отец Константин Басоевский. Это был народный пастырь, священник, побывавший в заключении, учившийся в Петербургской Духовной семинарии, откуда он был изгнан за революционное настроение, как сам об этом говорил. Впоследствии отец Константин служил полковым священником, был контужен под Ригой немецким снарядом. Он всегда так обращался: «Други мои!» И говорил: «Вот вы, когда служите молебен, спросите: по какому случаю, кто болен, кто в заключении, кто без вести пропавший (время было послевоенное). А когда вы служите панихиду, — учил он нас, — спокойно прочитайте все имена (без вести пропавших воинов особенно). Когда Вы встречаетесь с теми, кто к Вам обращается за решением вопроса: жив ли мой муж или брат, разберитесь не торопясь, спокойно. Вот так и надо служить». Ярко говорить проповеди нас учил отец Александр Медведский, тоже пострадавший. С ним было легко говорить на все темы: и как служить, и как вести себя в это трудное время (хотя мы и не кричали, что оно нам не нравится). Учил служить чистосердечно, прекрасно, одухотворенно. Еще вспоминаю я своего духовного отца – отца Иоанна Кондрашова, настоятеля Гатчинского собора, который тоже прекрасно служил. За ним шло очень много народа. Вспоминаю отца Василия Лесняка, который также звал людей к Богу. Вспоминаю отца Михаила Гундяя, который рано «сгорел». То есть были священники, которые не склонили голову перед страхом времени, а, исполняя свой призыв служить Богу и людям, ярко совершали свое пастырское служение. И поэтому своей стойкостью, своей молитвой, своей преданностью Православию они и расчистили путь нынешнему духовенству послевоенного времени. Слава Богу, что их не коснулось это страшное душе и телу убийственное время советов. Я много ездил по России и смотрел: где, что и как совершается. Я ежегодно бывал в Москве, начиная с 1945-го и до 80-го года, и в Троице-Сергиевой Лавре. Я видел, как там произносятся проповеди, и особенно мне было интересно, как молится русский народ в Лавре у Преподобного Сергия (ведь тогда не было монастырей), и как молится народ в Москве в Патриаршем Соборе. И вдруг я читаю, что благодаря встрече Сталина с духовенством — митрополитами Сергием, Николаем и Алексеем — были открыты монастыри: Троице-Сергиева Лавра, потом Курская Глинская пустынь. Столько всего ложного сегодня! Вы не поддавайтесь этим обманам! Не трогайте прошлое, вы не жили, вы не знаете его. У нас не было монастырей, кроме старых, Пюхтицы, Почаевской лавры и Печерского монастыря. Киевская лавра была закрыта, она действовала лишь при немцах. Да, был монастыречек маленький, в Одессе, для отдыха Патриарха. Все, больше ничего не было. Поэтому не говорите, как хорошо мы жили при советах. А ведь идет такая информация, что якобы Сталин посещал Воскресенский собор в Сокольниках, об этом вспоминает уборщица, а другой пишет о том, что Сталин был в Богоявленском соборе, что кто-то видел его. Третий рассказывает, что Сталин летал на самолете с иконой вокруг Москвы. Четвертый говорит о том, что он заходил в Успенский собор. И вдруг я получаю свидетельство о том, что Сталин причащался в Троице-Сергиевой Лавре. Я спрашиваю: «В каком году, в 1943-м?» Он отвечает: «Да, да, в 43-м году». Но этак скоро начнут говорить о том, что и храм Христа Спасителя в Москве взорвали немцы… Представляете, сколько такого «фальшизма», сколько ненужных легенд ходит вокруг этой личности. Прот. Георгий Митрофанов: Отец Василий, а вот как бы Вы как пастырь могли объяснить такое странное явление? Почему один из самых страшных в истории человечества гонителей Церкви, причем живший совсем недавно, почему он начинает обрастать подобного рода легендами? Ведь Вы очевидец тех событий, Вы собственно видели то, чего не видели многие из тех, кто сейчас пытается обелить Сталина. Поразительно, как один из уважаемых московских священников недавно в газете заявил о том, что при немцах было открыто шесть тысяч храмов, а Сталин в это время открыл семь тысяч. Хотя на самом деле всего при немцах было открыто десять тысяч храмов, а на той территории, где была Советская власть, было открыто менее тысячи храмов. Тем не менее, это были слова почтенного священника. И за всем этим стоит одно: ощущение того, что какой бы ни был кровожадный вождь и диктатор в России, все равно он по природе своей остается православным. Вот чем объяснить подобного рода мифотворчество? Прот. Василий Ермаков: Начну со времен далеких. Девиз коммунистов: «Религия – опиум для народа». И всеми средствами, которые есть у них, а именно: власть, террор, насилие, – надо выбивать веру из сознания людей. Поэтому был красный террор 1918-го, потом 30-х годов. Далее, видимо, кто-то хочет показать сегодняшнему поколению, что не так уж и плохо было в то страшное время. Зачем это им надо? Да ведь и сейчас есть коммунисты, которые заявляют, что они «за Православие». Смотрите, они говорят, что верят в Бога, они говорят, что уже не будет таких гонений. Но почему нам сегодня запрещено посмотреть архив уполномоченных во всей России? Потому что там мы все увидим, увидим их отношение, познакомимся с их предписаниями. Это во-первых. А во-вторых, несмотря на то, что у нас сонм новомучеников, они пытаются рассказать нам о том, какие коммунисты хорошие. Я за всю свою жизнь не встречал ни одного коммуниста в храме Божием, не встречал, чтобы он пришел со мной и помолился, поговорил бы со мной, чтоб мы нашли общий язык в решении тех или иных вопросов жизни России. В храмах их нет, только из прессы голоса раздаются. Даже коммунистические газеты, такие как «Дуэль» и прочие, стремятся очернить и Православие, и нашего Святейшего Патриарха Алексия, не зная сути дела. Не переживая то время, не понимая, что творилось тогда. А у них было опьяненное чувство: «Мы победители!» Я всегда им отвечаю: «Мы победили!» Ведь Парад Победы был назначен на Троицу. А почему же тогда они не призвали патриарха Алексия I, митрополита Николая и как положено, традиционно, не отслужили благодарственный молебен перед храмом Василия Блаженного и перед народом? Почему они устроили бросание немецких штандартов, парад Жукова, Рокоссовского именно в Троицу? Почему? Разве не было другого выхода? Почему не было молебна благодарственного? Почему они нас загнали, чтобы мы отслужили где-то в кельях, храмах молебен благодарственный без своего русского народа? Вот почему я, каждый год, совершая поминовение, чин панихиды на месте захоронения павших воинов на Серафимовском кладбище, всегда вспоминаю День Победы со слезами на глазах. А эти пустые обещания коммунистов, когда они говорили, что дадут свободу нам, победителям… Как ушли солдаты с нашего участка фронта из землянки, так они и пришли в землянки. Обобранные. Какую-то тряпочку, какую-то ленточку нес он, победитель, своим детям. Так почему же сегодня эйфория? Откуда это стремление вернуться к прошлому? Нельзя русскому человеку забывать кровавые «подвиги» коммунистов. Нельзя! И ни к Сталину, ни к кому другому не надо навязывать эту «народную любовь». Я повторяю: 60 лет я прожил при советской власти, и я хорошо ее помню. Прот. Георгий Митрофанов: Возможно, за этой попыткой представить Сталина каким-то тайным православным христианином стоит желание избавить себя от труда покаянного осмысления своего недавнего прошлого. Уж очень трудно признать, что на протяжении десятилетий страна преклонялась перед человеком, который был формально отлученным от Церкви (я имею в виду анафему января 1918 г. Поместного собора), богоотступником, которого, тем не менее, народ, даже ходивший в храмы, боготворил. Это, конечно, трудно признать, здесь был определенного рода соблазн, обольщение. И тем не менее, страна, в которой Вам приходилось осуществлять свое служение, медленно подходила к периоду, когда коммунистическая система стала давать трещины, когда коммунистический монолит стал рушиться. Случилось так, что именно в это время, в 1986 году, на Ленинградской кафедре появился друг Вашего детства, Ваш соученик, который провел вместе с Вами тяжелые военные годы, иподьяконствуя на оккупированной территории, – нынешний Святейший Патриарх Алексий II. Не могли бы Вы, отец Василий, рассказать про этот для многих неясный, переломный период, когда наверняка и у Вас, и, тем более, у митрополита Алексия, могло возникнуть ощущение, что временное ослабление коммунистической диктатуры может быть чревато новым ужесточением политики в отношении Церкви. Как в этот период Вы, оказавшись рядом с другом своего детства, со своим сослужителем, соучеником, теперь уже ставшим вашим епархиальным архиереем, осуществляли свое служение во второй половине 80-х годов? Прот. Василий Ермаков: Когда на нашу кафедру вступил Первосвятитель нынешнего времени Патриарх Алексий II, православные ленинградцы увидели в нем нового митрополита Григория и Никодима, то есть деятеля, который крепко, ценой своей жизни будет защищать Православие в нашей митрополии. Его Святейшество вспоминает, что когда он хотел, прибыв на митрополичью кафедру, встретиться с Ходыревым, тот отвернулся и сказал: «С такими людьми я не встречаюсь». Показал все нутро, все содержание, из поколения в поколение передаваемое гордым коммунистическим «Я». Поп ему не нужен. Прот. Георгий Митрофанов: Я напомню, что Ходырев был тогда председателем Горисполкома, а сейчас выступает как поборник несчастных стариков, будучи весьма преуспевающим предпринимателем, и одновременно говорит о себе, как о патриоте православной России. Прот. Василий Ермаков: Митрополит Алексий почти 25 лет был управделами, и в «хрущевское» время тоже. Он знал все, чем дышала тогда еще атмосфера, а именно стремлением закрыть храмы. Архиереи обвиняли тогда управделами митрополита Алексия в том, что он виновен в закрытии церквей. Но он же не мог прямо сказать: «Дорогой Владыка, ты закрой такую церковь, которая неперспективна, где нет народа». Я знаю, что некоторые архиереи так и делали. Это было больно видеть, больно слышать и, теряя здоровье, митрополит Алексей переживал за все эти непонятные, непутевые действия отдельных архипастырей. Далее, будучи председателем учебного комитета, он стремился возродить духовные школы, хотя в то время встречалось очень много препятствий. И когда митрополит Алексий вступил на нашу кафедру, он всецело направил свои силы на обновление нашей духовной жизни. Начались другие богослужения, и духовенство подтянулось. Очень важны были его беседы, его организация праздников Рождества и Пасхи, когда мы с радостью встречались с ним за трапезой в актовом зале, и лицо его всегда сияло благодатью. И мы в нем действительно чувствовали родного отца, который всеми силами защищал Православие и людей в то трудное время. Он всецело отдал себя на защиту, на прославление и утверждение Православия в сердцах русских людей. Почему ни один Патриарх до него не имел чести проехать почти всю Россию? Ведь люди жили в Сибири, да и везде, не видя лика Патриарха. Он приезжал, несмотря на свое не ахти какое сильное здоровье, обращался со словом проповеди, призывая людей русских, чтоб они хранили веру своих отцов. Это сыграло важную роль, ведь многие жили, не видя никогда Патриарха, не видя ни архиерея, а если еще и батюшка был, не всегда занимающий достойное место в своей службе… И вот люди получили возможность увидеть истинное лицо нашей православной веры. Потому что его Святейшество сам прожил очень нелегкую жизнь. А сегодня его стремятся чем-то очернить. Я живой свидетель того страшного времени, и мы с ним прошли 60 лет. Я помню прекрасное лицо, заботу, наставление приснопамятного отца Михаила Ридегера, отца сегодняшнего Патриарха Алексия. Это священник, который запечатлел в моем сердце яркий образ любви к Богу и народу. Он о себе мало думал, он думал о других, о заключенных-лагерниках, старался помочь, облегчить наши страдания. Но это непонятно нынешнему поколению. Непонятно, что такое жизнь за колючей проволокой, когда не знаешь, что случится завтра, может быть, тебя куда-нибудь уведут, и о твоем конце никто не узнает. Яркий след в духовной жизни нашей города, тогда еще Ленинграда, оставил сегодняшний Патриарх Алексий. Он любил этот город, любил свою родную школу. Когда он по воле времени к нам сюда приезжает, лицо его всегда сияет радостью и любовью, потому что он вновь видит места, где прошла его юность.