«Большевики убивали не за дела, а за авторитет». К 100-летию Петроградского процесса. Мученик Юрий Новицкий

Программа Марины Лобановой

«Возвращение в Петербург»

Тема: мученик Юрий Новицкий, передача пятая

Гости: Иван Васильевич Петров, Никита Владимирович Гольцов

Эфир: 18 июля 2022 г.

АУДИО

 

«Но Мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство – миряне отлучением от Нее, священнослужители – извержением из сана (Апостольское правило 73, Правило 10 Двукратного Вселенского Собора)». Патриарх Тихон. 15 (28) февраля 1922 года.

 

Марина Лобанова:

Почему патриарх Тихон не сделал другого послания, не сказал, увидев какие-то сообщения о происходящем, «отдавайте всё». Что, вообще не было возможности отреагировать? Либо он считал всё равно правильной такую позицию, которая уже была высказана в его послании?

 

Никита Гольцов:

Ни патриарху Тихону, не митрополиту Вениамину в этой ситуации нельзя приписывать какое-то упрямство, какую-то твердолобость занимаемой позиции, потому что, да, безусловно, патриарх занял довольно бескомпромиссную позицию в своем послании от 28 февраля, но когда через несколько дней к нему приехал Новицкий и стал говорить о том, что в Петрограде смотрят на этот вопрос несколько иначе, то патриарх сказал ему: пожалуйста, если митрополит Вениамин обратится ко мне, то я позволю жертвовать и то, что не указано в послании. Также и владыка Вениамин. Сначала его позиция могла показаться кому-то тоже довольно-таки твердо бескомпромиссной, но он опять же, как и патриарх Тихон, исходил из реальной ситуации. И уже в апрельском соглашении с властями митрополит допустил те условия изъятия церковных ценностей, на которые он не был согласен изначально.

 

Марина Лобанова:

Понимаете, допустил – одно, а послание – это другое. В умах у людей осталось послание.  Другого послания патриарх не выпустил. Этот вопрос как-то щемит сердце. Может быть, не было возможности? Но, наверное, вот мне так кажется, они все равно не могли остаться в живых, убили бы их все равно. А зачем такой подробный суд, зачем публичный процесс?

 

Иван Петров:

Подходя к этой проблеме, я все-таки вернусь к тому, с чего мы начали. Это 22 год. Надо было представить врага, осудить его, показать его ничтожность, показать его консерватизм, показать часть общества, которая не приняла революцию.

 

Марина Лобанова:

А что, Ленин действительно считал: враг – церковь?

 

Иван Петров:

Конечно.

 

Марина Лобанова:

Смотрите, множество же слоев населения есть: дворянство, купечество, есть зажиточные крестьяне ретроградные, есть царские офицеры, просто мещане – все враги, да куча же всяких «врагов». Почему церковь-то – главный враг?

 

Иван Петров:

Потому что у них у всех нет консолидирующего, объединяющего начала, организации. Не было же ни дворянских, ни мещанских, ни крестьянских организаций. В 1922 году отгремят последние бои гражданской войны на территории Дальнего Востока, в 23 году останется только у нас Якутия, территория Центральной Азии и всё. А Православная церковь, если мы рассматриваем ее политически, это институт, тогда еще не разделенный, на начало 1922 года. Почему и начинается, как один из вариантов, это вариант, связанный с деятельностью обновленчества. И условный бунт и критика со стороны белого духовенства «князей церкви», в данном случае. И, конечно, вот этот консолидированный институт это последний враг во многом. Тем более, что было много причин и много поводов к этому. Это и обращение, в данном случае, к Генуэзской конференции митрополита Антония Храповицкого и тех иерархов, которые ушли за рубеж, которые действительно придерживались монархических взглядов и критиковали большевизм. Это и кампания по изъятию церковных ценностей, и, в данном случае, если мы посмотрим на печать, которая выходила, и то, как именовали подсудимых, то можно увидеть, что характеристики были ну абсолютно такими карикатурными, называли всех арестованных «рясоносными черносотенцами»… Про Новицкого писали, к примеру, что: он был профессором царского уголовного права и теперь это право он ощутит сам на себе. Высмеивались манера речи, внешний вид. Допустим, владыку Вениамина называли «человеком с одутловатым лицом», «неаскетического вида», говорилось о том, что он больше похож на католического прелата, поклонницами которого были «петроградские светские барыньки». То есть в данном случае необходимо было обнажить вот названные вами категории населения тогдашней советской России, которые концентрируются как раз вокруг Православной церкви, последнего врага. И осудить их с помощью вот такого процесса, где, как казалось советской власти, можно будет с помощью грамотного построения обвинения показать ничтожность вот той стороны, которая находится на скамье подсудимых.

Но то, что впоследствии, после вынесения приговора, газеты замолчат, и последующие итоги –  они покажут, что кампания по изъятию церковных ценностей конечного результата своего не достигла. По крайней мере, тогда, в 1922 году, церковь не была уничтожена. То есть можно говорить о поражении большевиков в сражении со своим последним противником. Но попытка такая была. Это, безусловно, не тридцатые годы, не более позднее время, когда советские власти боялись перед собой, скажем так, представлять своих критиков и то, что они скажут. То есть была попытка осмеяния, но она была довольно неудачная.

Единственно, еще важное отличие, это, конечно, использование в качестве собственных адвокатов («защитников» советской точки зрения) представителей духовенства обновленческого, которые на процессе сыграли вот такую зловещую во многом роль. Хотя справедливости ради надо сказать, что уже после вынесения приговора… тот же Введенский… они пытались отстоять судьбу некоторых осужденных. В особенности – митрополита Вениамина. Но, кстати, не Юрия Петровича! За Новицкого просили его коллеги по профессорско-преподавательской корпорации университета, что тоже, допустим, в нынешних реалиях довольно сложно представить.

 

 

Марина Лобанова:

Что вас поразило по ходу этого процесса?

 

Никита Гольцов:

Я, возвращаясь к уже затронутой теме, сказал бы о том вопиющем противоречии между образами, которые создавались советской властью в газетах, в прессе, самим трибуналом… и реальной действительностью. Если мы говорим о Юрии Петровиче Новицком, то он в одной газетной заметке в «Петроградской правде» именовался профессором уголовного права, «разумеется, прежнего, а ныне им уже по-новому изучаемого на скамье подсудимых». В то время как Новицкий был одним из организаторов Костромского государственного рабоче-крестьянского университета. И по своей собственной инициативе преподавал в стенах этого учреждения такие курсы как «Конституция РСФСР» и вел семинары по советскому праву.

 

Марина Лобанова:

Это тоже преступление. Уж за что, за что, а вот тут точно нужно было расстрелять. Даже не на церковную деятельность, а за то, что посмел преподавать советские законы. Нельзя же объяснять всем людям, какие есть законы. Да какие при большевиках законы?.. Человек в кожаной куртке с наганом в руках – вот закон.

Кстати, вот эта связь обвинения: и церковной деятельности, и профессиональной деятельности Юрия Петровича, это же потрясает сознание! Мое сознание, как религиозного человека. Это когда право и церковь для большевиков стали – одно лицо. Убьем, убьем вот святое! А что мы убьем? Мы убьем –  когда церковь говорит, понимаете, в чем дело, отбирать нельзя, отдавать согласны. Большевики говорят: мы заберем, отдавать – не надо. Это конфликт только один: вот это – правовое сознание, на этой стороне церковь, это в данном случае Юрий Петрович представляет, и вот это – сознание антиправовое, это большевики.

 

 

Никита Гольцов:

Я бы привел еще оценку расстрела Новицкого, которую давал знаменитый историк Дмитрий Поспеловский. Он говорил о том, что расстрел Новицкого был еще одним доказательством того, что большевики убивали не за дела, а за авторитет, стремясь обескровить тем самым церковь и лишить ее тех лиц, которые способствовали росту церковного авторитета в обществе.

И в этом отношении, конечно, позиции, занимаемые по вопросу о Декрете об изъятии церковных ценностей, не имели никакого значения. Нужно было убить самых ярких, самых подлинно свободных людей. Таковыми были и митрополит Вениамин, и Юрий Новицкий. В свете этого та разница позиций, которые они занимали по вопросу о Декрете, уже не имеет никакого значения, потому что не она привела к расстрелу, а к расстрелу привела величина их личности.

 

Марина Лобанова:

Расстреляли четверых. Назовем их всех: митрополит Петроградский Вениамин (Казанский), архимандрит Сергий (Шеин), Юрий Петрович Новицкий, Иван Михайлович Ковшаров.

Всем понятно, почему расстреляли митрополита. Я надеюсь, наши слушатели все поняли из наших передач, почему также расстреляли Юрия Петровича. А вот почему расстреляли Ковшарова и Шеина… никто не понимает, мне кажется…

 

 

Иван Петров:

Здесь не так сложно на этот вопрос ответить. Архимандрит Сергий (Шеин) это политическая все-таки подоплека, его деятельность до принятия сана, и ее было легко увязать вот в таком политизированном процессе, что вот в том числе среди духовенства бывший активный политический деятель. Но и Иоанн Ковшаров тоже, во многом, как и Юрий Петрович, вошел вместе в общее количество обвиненных, расстрелянных. Будем помнить, некоторых представителей духовенства все-таки от высшей меры удалось спасти. И в данном случае вот этот «баланс» был соблюден, чтобы было расстреляно двое представителей духовенства и двое мирян. Можно сказать, что может удивлять только фигура Иоанна Ковшарова, а три остальных, в принципе, это вполне очевидно. Более того, с моей точки зрения, советская власть пошла на большой риск, ликвидировав митрополита Вениамина, главу епархии. А что касается Юрия Петровича, архимандрита Сергия (Шеина), то здесь довольно понятный такой процесс.

Что меня поразило в процессе, я могу сказать, что здесь скорее удивляет смелость людей, которые находились на улице и наблюдали за процессом. Те, кто писал и ходатайствовал за осужденных, то есть они некоторых из них спасли. Мы должны понимать, что этого не будет уже в тридцатые годы, не будет уже такой смелости. То здесь мы все-таки имеем дело с людьми, которые не были еще так большевизированы. И если мы будем говорить о совести, совести христианина, то здесь она видна, в Петроградском процессе. В этом и его значимость. Что, мне кажется, многие сейчас до конца не понимают. Что там не только показали себя большевики, обновленческое духовенство (по-разному), но и показали себя те, кто отстаивал каждого арестованного и впоследствии осужденного. И в этом большая разница между 1922 годом и последующими, когда потом многих арестованных… ну, их будут фактически «не замечать». В том числе и сами верующие, и представители епископата, и прочее, и прочее. Вот в этом суть процесса. И, конечно, в этом поведении, если мы возьмем того же Юрия Петровича Новицкого, в том, что многие арестованные не обговаривали друг друга, это тоже важное отличие Петроградского процесса от того, что произойдет в дальнейшем.

Трагедия сейчас в другом. Вот мы воссоздадим биографии новомучеников, то есть расстрелянных, но всех остальных, кто был арестован, кто совсем недолгое время провел в заключении… это люди, чей жизненный путь восстановить гораздо сложнее. И вот пойти дальше за эти рамки – это тоже задача исторического сообщества. Если будет какой-то такой проект, это и проект, направленный на то, чтобы вот дополнить Петроградский процесс и осознать, почему каждый из этих людей оказался тогда на скамье подсудимых, и рассмотреть их биографию в дальнейшем.

 

 

Марина Лобанова:

Последний вопрос будет, конечно, сами знаете про что, где, где лежат их святые мощи и можем ли мы их найти.

 

Иван Петров:

С местом и датой расстрела, я считаю, что до конца этот вопрос пока не решен.

…

 

Никита Гольцов:

Что еще меня поражает в истории Петроградского процесса – заключительное слово Юрия Петровича Новицкого.

 

Марина Лобанова:

А оно известно?

 

Никита Гольцов:

Дело в том, что в последний день процесса, когда обвиняемым предоставили возможность сказать «последнее слово», стенографисты не вели запись, но мы знаем, что вход на процесс осуществлялся по билетам, и в том числе многие близкие, многие знакомые обвиняемых имели возможность присутствовать, что-то записывать. И у нас есть записи трех человек, которые так или иначе передали последние слова Юрия Петровича Новицкого. Они несколько разнятся между собой, но все они, все трое близких ему людей делают акцент на главном, на то, что он предложил себя в жертву, и сказал, что если советской власти нужна в этом деле жертва, то пусть берут меня, потому что активен был я один.

И еще очень характерная деталь, не столько о содержании, сколько о форме этого последнего слова. Как вспоминал Сергей Сергеевич Безобразов, близкий друг Новицкого, который в эмиграции стал епископом Кассианом (Безобразовым), Новицкий говорил не заботясь о форме, не думая о публике, так, как говорят в частной беседе. Я процитирую эти замечательные слова: «Он так и кончил, без жеста, без торжественный фразы, без точной заключительной формулы». Что, в общем-то, показывает, что Новицкий воспринимал это не как некий великий духовный подвиг, он не мыслил о себе гордо, в каких-то высоких категориях.

 

 

Марина Лобанова:

Вот, кстати, кто были друзья Юрия Петровича? Это же выдающиеся люди. Вы упомянули Кассиана (Безобразова). С кем еще дружил Юрий Петрович?

 

Никита Гольцов:

Юрий Петрович дружил со многими представителями профессорско-преподавательской корпорации Петроградского университета и вообще со многими известными сегодня, я думаю, всем слушателям деятелями культуры. Он был в очень дружеских отношениях с Львом Платоновичем Карсавиным. И, к слову, Карсавин весной 1922 года уговаривал Новицкого эмигрировать. Дочь запомнила эти разговоры, которые проходили в их квартире. Он был очень дружен с Питиримом Сорокиным, одним из отцов социологии. Дружил с Николаем Бердяевым. Это целая плеяда очень известных имен.

…

Мы уже упоминали фотографии Петроградского процесса. Глядя на них, можно вспомнить, что известный исследователь истории новомучеников игумен Дамаскин (Орловский) очень примечательно назвал в своей книге главу о Петроградском процессе «Колизей в зале филармонии».

…

На общей фотографии в зале суда Юрий Петрович Новицкий сидит в первом ряду вместе с другими главными обвиняемыми – митрополитом Вениамином, отцом Николаем Чуковым… Но его очень сложно узнать, потому что здесь он оброс бородой.

 

Марина Лобанова:

Я благодарю моих собеседников, историков, это Никита Владимирович Гольцов, Иван Васильевич Петров, биографы мученика Юрия Петровича Новицкого. И, действительно, это главный новомученик из мирян, и, безусловно, это символ Петроградского процесса 1922 года, столетие которого в этом году мы отмечаем. Благодарю за ваши труды, за то, что вы готовите издание книги, это будет биография Юрия Петровича Новицкого. А чем еще мы можем столетие отметить? И еще такой совсем-совсем маленький, такой православный вопрос: а Юрий Петрович Новицкий как святой – он покровитель чего? Как вы думаете?

 

 

Иван Петров:

Мне бы очень хотелось сказать, что он покровитель университета… И очень хочется, чтобы его фигура не рассматривалась только в контексте юбилея.

…

Какие мероприятия проводить? Я, наверное, скажу о двух таких плоскостях. В первую очередь, это, конечно, научные конференции. Должна быть какая-то площадка для обсуждения судеб новомучеников, чтобы это были конференции с привлечением специалистов самых разных сфер научной деятельности, и теологов, и историков, в случае с Новицким это и юристы. К счастью, такие конференции есть, и есть эти конференции не только в Москве и в Санкт-Петербурге, но по всей России, в Томске и в других городах. Вторая плоскость, это не только, допустим, выставочная какая-то деятельность и мероприятия, которые проходят именно в юбилейные даты. Но это, безусловно, и проповедническая деятельность духовенства. И все-таки возникновение какого-то музейного пространства, даже церковного музейного пространства постоянного, в которых из истории Петроградского процесса будет вообще рассказываться о значении новомучеников и их подвига, о значении репрессий. Сейчас, как мне представляется, имеющиеся площадки не могут представить этот момент в полном объеме.

Главный мой призыв: чтобы на юбилейном 2022 году изучение и память о Петроградском процессе не закончились.

 

Никита Гольцов:

Буду краток. Я думаю, что память Новицкого – это, прежде всего, пример для всех нас, пример бескорыстного служения людям, своему призванию, данному Богом, и Церкви Христовой.

 

 

Полностью слушайте в АУДИО.

 

См. также: