«Были изумительные священники…»

Программа Марины Лобановой

«Книжное обозрение»

Книга: «Воспоминания. Два поколения русской эмиграции. 1920 – 2020»

Гость: автор, протопресвитер Владимир Ягелло

Эфир 26 декабря 2020 г.

АУДИО

Марина Лобанова:

Нельзя не заметить, что книга вышла в год столетия Русского исхода. И с такими же датами: «1920 – 2020». Поэтому очень хотелось бы, чтобы вы сами рассказали об этой книге для наших слушателей. С чего все началось, как пришла идея эту книгу сейчас издать.

Протопресвитер Владимир Ягелло:

Вот как раз по случаю 100-летия, хотелось как-то это отметить. Это история нашей семьи, так что я постарался уже немножко больше года тому назад собрать материал, редактировать, я взял, конечно, некоторые тексты, которые уже были написаны моим отцом, и потом я сам добавил, потому что это не только история самого исхода, который был в 1920 году, но вся история нашей семьи до сегодняшнего дня. Так что это всё вошло в эту книгу. Тут сказано, что это два поколения, на самом деле, это, я сказал бы, даже шесть поколений. Потому что первые – это мои прадедушка и прабабушка Эриксон, это дедушка и бабушка моей матери, потом мои дедушки и бабушки, потом мои родители, потом мы сами, потом наши дети и наши 9 внуков. Получается шесть поколений в эмиграции.

Марина Лобанова:

Скажите несколько слов о ваших родителях.

Протопресвитер Владимир Ягелло:

Мой отец со своей семьей был в Крыму. Потому что мой дедушка, полковник Павел Денисович Ягелло, был, конечно, в Белом Движении, в Добровольческой армии, и он занимался боеприпасами, и с Врангелем он отступил в Крым. В Крыму наша семья Ягелло жили у своих родственников, которые жили в Севастополе. И всё это время провели в Крыму, ожидая трепетно, конечно, что будет из этого. План Врангеля был постараться остаться в Крыму и основать там Русское национальное государство, но, к сожалению, всё это не вышло, и пришлось уже, как раз в ноябре 20-го года, готовиться к эвакуации. Они уехали на «Рионе», это был большой корабль на 8000 человек, отправились в Константинополь. Но кроме «Риона» была масса других, и всё что могло вообще плавать, всё было нагружено и всё переправилось в Константинополь. Где ожидали вот всех этих русских беженцев, Русскую армию, собственно говоря, французские власти и, может быть, англичане,  но главным образом занимались этим делом французы. Французы, как будто, с одной стороны, помогали, но скорее всего старались как-то вообще избавиться от этого дела. Поэтому когда уже высадились на Галлиполи и Чаталдже, куда попала наша семья, тогда видно было, что, конечно, условия будут такие трудные, что там, конечно, не продержаться очень долго. И несколько раз французы угрожали вообще всех расселись по разным странам, чтобы ликвидировать эту силу. Дело в том, что это была всё-таки ещё армия, которая сохранила свой строй и своё оружие. Вот, например, как раз было обидно в своё время, что французы хотели обезоружить Русскую армию, забрать всё оружие, пулеметы, винтовки, и они действительно постепенно всё отбирали. Тем более, что они хотели, чтобы им заплатили тоже за пребывание всей этой массы русских людей, которых, конечно, они всё-таки кормили, очень паршиво, но всё-таки как-то кормили. И вот на все эти расходы ушли все эти корабли, которые сначала стояли, потом, после Константинополя, в Бизерте, года 2-3 они стояли, но постепенно французы забрали все эти корабли, которые пошли на оплату всех расходов по содержанию вот всей этой толпы, 150 тысяч человек примерно, которые выехали из Севастополя.  Это история моей семьи Ягелло.

А потом провели ровно 40 дней на Чаталдже, и потом уехали в Югославию на пароходе «Владимир».  Было тоже довольно много народу, но, в общем, было определено для нашей семьи ехать в Виньковцы. Так что они высадились в порту Плоче и потом поездом через Боснию поехали в Виньковцы.

А как раз в это время генерал Врангель старался как-то организовать пребывание русских в Югославии, и, в частности, для молодёжи надо было устроить кадетский корпус. То есть были уже части кадетских корпусов, которые тоже участвовали в эвакуации, надо было всех их устроить. И король Александр предоставил бывшую Австро-Венгерскую казарму, абсолютно пустую, и сразу там устроился корпус, уже в конце ноября 20 года. Это было сделано молниеносно, так как помещение было абсолютно свободно. Конечно, была проблема потом кормить всех этих людей, но тут всё-таки сербы тоже немножко помогли, и потом генерал Врангель находил какие-то средства на содержание кадетского корпуса, который стал Княже-Константиновским корпусом.

Мой отец там остался учиться до конца 26 года. И он был очень доволен. Несмотря на лишения, несмотря на голод, на всё… это были его счастливейшие годы. Такая была атмосфера ура-патриотическая в кадетском корпусе, и все вместе держались и хорошо учились, занимались, всё это было крайне интересно.

Поэтому мой отец очень полюбил Сербию и Боснию, где это было, в Сараево, и выучил сербский язык, и он передал это нам тоже, так что я тоже выучил сербский язык у нас тут, в Школе восточных языков. Потом моя дочь тоже, Ксения, выбрала этот второй славянский язык. И это остаётся у нас нашей традицией семейной.

И потом, в декабре 1920 года наша семья решила перебраться в Париж, потому что нечего было делать в Виньковцах, к сожалению, где работали очень тяжело на железной дороге. Вот мой дедушка Павел Денисович, полковник, со своими старшими сыновьями, работали на железнодорожной станции, и там было довольно трудно и бесперспективно. В общем, решили ехать в Париж, несмотря на то, что мой отец после корпуса думал со своими товарищами остаться в Белграде и поступить в военное училище, и некоторые действительно там остались. Но мой отец поехал в Париж со своей семьей, и довольно скоро в Париже, через несколько дней, они получили каким-то образом очень хорошую квартиру на улице Изящных искусств, напротив школы Изящных искусств, и в этой квартире жили до 1955 года. Была большая просторная квартира, конечно, абсолютно несуразная и без удобств, но хотя бы было место, и потом, что интересно, был хороший квартал – это Латинский квартал. Так что они были этим очень довольны, и это стоило очень дёшево.

И мой отец поступил тогда, это было тоже, была идея тогда среди молодёжи учиться на геологию, в Сорбонне, и вот мой отец пошел учиться тоже на геолога. Но ему это, собственно говоря, не так уж сильно понравилась, он сдал там, кажется, два или три сертификата, и потом бросил это дело, и потом перешел на рисование. И стал декоратором, собственно говоря, он работал сначала в ателье, где изготовлялись шелковые платки для дам, и вот это стало его профессией до конца его жизни.

А моя мать эмигрировала со своими родителями Волконскими и моей бабушкой Эриксон, они уехали из России в 1922 году, уже при Советской власти. И они поехали в Берлин, из Берлина в Швейцарию, где были какие-то еще сбережения моего прадедушки Эриксона, который был инженером в Москве и хорошо работал, экспортировал всякие машины из Швейцарии, так что были некоторые сбережения в Швейцарии и они этим пользовались.

Но потом, в 1930 году, они переехали в Париж. К сожалению, Волконский бросил мою бабушку и исчез вообще без вести. До сих пор мы не знаем абсолютно, что с ним случилось, куда он делся. Моя бабушка осталась одна с моей матерью, которая училась в лицее в Париже, и потом она поступила в модельерскую школу, которая как раз рядом с улицей, где жил мой отец.

Мой отец потом хотел работать еще с помощниками и, таким образом, он нашел помощницу – вот мою мать, которая тоже любила рисование и любила моду. Тем более, это была ее профессия. Так что они очень хорошо сошлись.

Но дело в том, что до этого еще мой отец был взят в армию по случаю войны, это было тоже очень большое испытание, и в 1939 году ему пришлось ехать в Пуатье, и потом он был во французской армии. И ожидали нападения немцев, готовились к бою. Но, на самом деле, пока они готовились… немцы, откуда ни возьмись, окружили тот полк, где был мой отец, и всех взяли в плен. И мой отец провел девять месяцев в плену в Германии. И умудрился оттуда бежать.

И только когда он вернулся в Париж, воображаете, как вздохнули родители, которые волновались всё это время, что что-то с ним могло случиться. И тогда как раз он познакомился с моей матерью. И тогда их бракосочетание состоялось 7 июня 1942 года в нашем соборе святого Александра Невского.

Я родился в 1943 году, во время войны, когда уже тоже начались бомбардировки американцев, которые бомбили некоторые заводы, которыми пользовались немцы, в частности, завод «Рено», который тут в Булони рядом с нами. И там много чего разбомбили. И вот таких побочных домов, и церковь разбомбили.

Наша жизнь организовалась в 1940-х – 1950-х годах, у нас была неплохая квартира, мой отец и моя мать вместе очень много работали, что было довольно успешно, и в 1953 году им удалось купить домик в деревне, такой дачный домик, что тоже было такое большое событие. А в этой деревне самый старый дом – это дом 1716 года, эпохи Петра Великого.

Я учился во французской школе, потом я перешел в лицей, и меня никогда, в общем, не спрашивали, откуда я. Что я русский – это никого специально не интересовало, и я ничего не рассказывал  о моей частной жизни. Просто был обыкновенный ученик, как и другие. Хотя поначалу, я помню, мне было немножко трудно с французским языком. Я не все слова знал, потому что всегда дома говорили по-русски, но, в общем, со временем это всё освоилось без проблем. И я учился, в конце концов, прилично. Дошел до, как говорится здесь, бакалавра, это экзамен для того, чтобы перейти в университет. И потом учился в университете на юридическом факультете, потом на филологическом факультете и в Школе восточных языков, где я взял как раз русский и потом сербский язык, и даже еще потом персидский, но уже персидский я не смог довести до конца, потому что наша жизнь уже стала меняться – состоялось мое бракосочетание с Варварой Балиной, которая является моей супругой по сей день.

Марина Лобанова:

Отец Владимир, расскажите, какие люди повлияли на вас в вашей жизни.

Протопресвитер Владимир Ягелло:

Влияние – это, во-первых, воспитание, это наша семья, это родители, дедушки и бабушки. Потому что всегда вспоминалась Россия и исход 15 ноября 1920 года. Это каждый день, так или иначе, вспоминалось.

Потом, когда мы были в русской школе, наша главная учительница Антонина Михайловна Осоргина, которая потом стала монахиней Серафимой в Покровском монастыре, оказала на нас тоже очень большое хорошее влияние. Она потом меня попросила остаться и помогать в этой школе, и я до сих пор так и остался преподавать.

Потом, у витязей, основатель Витязей Николай Федорович Федоров, с которым мы очень много встречались и работали вместе, конечно, оказал огромное влияние на нас и на наше воспитание, и моей жены, и меня.

Были еще некоторые люди, которых я вспоминаю тоже в этой книге.

Был наш друг Павел Федорович Волошин, это был тоже «номер», он был капитаном артиллеристом, но очень таким, очень талантливым педагогом.

Он сочинил, в частности, музыку для гимна Витязей «Мы витязи славной России», слова, конечно, Николая Федоровича Федорова, основателя, а музыка Волошина.

А до Волошина была тоже еще одна женщина, Анна Ивановна Боровкова, которая была из новой эмиграции, она приехала в Париж в 1945 году, она была учительницей музыки. Замечательный был человек.

«Были изумительные священники… отец Савва, офицер Лейб-гвардии Литовского полка, владыка Александр, Лейб-гвардии Егерского полка, владыка Роман, есаул, отец Федор, Алексеевского полка, отец Стефан, Дроздовского полка, потом только штатский – отец Николай, профессор Богословского института…»

Потом, не надо забывать, конечно, что церковь, можно сказать, была в центре всего этого. Наш приход, где были изумительные священники, у нас был отец Савва, архимандрит, который тоже очень любил молодежь, он был руководителем духовников у Витязей во время войны. Но это был тоже своего рода такой герой – Лейб-гвардии Литовского полка офицер был. Потом, конечно, владыка Александр (Семенов-Тян-Шанский), сначала он был просто протоиереем, тоже замечательный был человек, который тоже бывал в лагерях витязей, Лейб-гвардии Егерского полка, он провел 10 лагерей летних у витязей. Мы с ним очень подружились еще до того, как он стал настоятелем нашего храма. Владыка Роман, который провел у нас два года, тоже мы с ним очень подружились, хороший был человек, тоже офицер, казак, есаул. После владыки Александра у нас был отец Фёдор, который был из Алексеевского полка, потом отец Стефан Дроздовского полка, в общем, белые воины.  А потом уже пошёл штатский человек, отец Николай Куломзин, профессор Богословского института, так что, конечно, тоже это нам очень много принесло. Хороший богослов, очень проникновенный, мы многому от него научились.

А, кроме того, у нас в школе, нашей приходской школе, тоже преподавали почти все профессора нашего Богословского института, тоже там с ними познакомились, что было крайне интересно.

Я помню отца Бориса Бобринского, когда он еще не был даже священником, уже у нас там преподавал, потом я помню его диаконское рукоположение, потом его иерейское рукоположение, вот и мы так подружились … и до его кончины прошлым летом. Он был председателем «Голоса Православия» и он мне потом это передал, еще несколько лет тому назад.

…

Протопресвитер Борис Бобринский – прямой потомок Екатерины Великой. Протопресвитер Владимир Ягелло – потомок литовского великого князя Ягайло, женившегося на польской королеве Ядвиге,  объединившего земли, ставшие основой мощного государства – Речи Посполитой, король Владислав II Ягелло, основатель династии Ягеллонов – внук Гедимина, сын великого князя литовского Ольгерда и тверской княжны Иулиании. По знатности и древности Гедиминовичи спорили с Рюриковичами. Представители российской православной ветви рода Ягелло в основном были военными.

…

Полностью слушайте в АУДИО.

…

См. также: