Чем провинились Вуокса и Терийоки

«Возвращение в Петербург»

Андрей Борисович Рыжков

Новости топонимической жизни Петербурга

Эфир 25 ноября 2019 г.

АУДИО + ТЕКСТ

Карельский перешеек – тотальная топонимическая зачистка 1940-х годов

7 ноября 2019 года под эгидой Топонимической комиссии Санкт-Петербурга прошел семинар «Массовые переименования 1940-х гг. на территории Карельского перешейка». О чем говорили участники семинара, какие интересные топонимические и исторические находки связаны с этой темой, каковы были причины такого коренного изменения топонимического ландшафта к северу от Ленинграда, рассказывает Андрей Рыжков.

События на Карельском перешейке выделяются даже на фоне многочисленных топонимических пертурбаций XX века, имевших место в Петербурге-Ленинграде и его окрестностях. Повальное изменение уличной топонимии — дело для прошлого века привычное, да и переименованиями городов нас трудно удивить. Но только здесь, на территории нынешних Выборгского и Приозерского районов области и большей части Курортного района Петербурга, в конце 1940-х гг. были тщательно переименованы вообще все географические объекты вплоть до рек и озер (более 5000 названий!), за исключением нескольких островов, железнодорожных станций и города Выборга.

С древних времен Приневье и Карельский перешеек были территорией жительства финно-угорских племен и местом соперничества славянских и скандинавских государственных образований. Первая зафиксированная в истории граница здесь была установлена Ореховецким договором между Новгородом и Швецией в 1323 году: «от Сестрея реки мох…» До конца XVI века на перешейке противостояли друг другу шведский Выборг и русская Корела. После Смутного времени все эти земли оказались под контролем Швеции, а Россия вернулась на перешеек уже в XVIII веке. Граница со Швецией 1721 года по Ништадтскому договору проходила примерно в тех же местах, что и нынешняя граница России и Финляндии. А после окончательного включения всей Финляндии в состав Российской империи в начале XIX века автономному Великому Княжеству Финляндскому были переданы и территории Карельского перешейка с преимущественно финским населением. Граница, хоть и «внутренняя», вновь прошла по реке Сестре. В этих границах Финляндия и провозгласила свою государственную независимость в 1917 году, ну а после Зимней войны 1939-1940 СССР в качестве «преемника» империи вновь отодвинул границу за Выборг.

На тот момент, однако, никакой глобальной топонимической перестройки на завоеванной территории не произошло. Только улицы в городах и поселках получили русские (а вернее, советские) имена. Е.А. Балашов в своем выступлении на семинаре привел интересный пример «мемориального» наименования в честь погибшего бойца РККА Громыхалова, историю которого он совсем недавно нашел в архивах. Происхождение названия улицы Громыхалова в тогдашних Келломяках (ныне Комарово) долгое время было загадкой для топонимистов. Таков характерный казус «увековечивания», когда само по себе название улицы не может служить гарантией сохранения памяти о человеке… Подтверждает это и соседняя с ней улица Валиева, чья личность не выяснена до сих пор. Несомненно, однако, что все названия улиц в Келломяках, Куоккале, Териоках были изменены уже до Великой Отечественной войны. А вот населенные пункты на новообретенной территории перешейка преспокойно продолжали носить финские названия, как, кстати, их носили и носят до сих пор в пределах «старой» границы многие деревни и поселки, окружавшие Ленинград.

Но и административное деление перешейка еще не приняло знакомый нам вид. Часть «новых» земель вошла в состав Ленинградской области, а часть севернее линии Койвисто (с 1948 Приморск) — Вуокса — Рауту (с 1948 Сосново) была передана свежеобразованной Карело-Финской ССР. При этом «дореволюционные» Выборг и Кексгольм (та самая древняя Корела) поначалу обрели двойное наименование: Виипури (Выборг) и Кякисалми (Кексгольм). А в 1944 году, сразу после выхода Финляндии из войны, и эти районы стали частью Ленинградской области. Сразу же перестали использоваться и финские дубли этих названий. На имя Выборга (в отличие от Кексгольма) с тех пор уже никто не покушался… В 1946 году создается Курортный район с центром в городе Териоки. Территория этого района от Оллилы (с 1948 Солнечное) до Лаутаранты (с 1948 Смолячково) перешла в подчинение Ленинградского горсовета. На вторично опустевший перешеек снова потянулись переселенцы из других областей РСФСР, но и тогда еще никому не приходило в голову менять «финские» названия.

Однако к 1948 году в различных (в основном новообретенных) частях Советского Союза уже произошли массовые географические изменения. Первыми, в 1946 году, были переименованы основные населенные пункты новой Калининградской области, затем, в 1947 году — Южного Сахалина и Курильских островов. Начиная уже с 1944 года, в несколько этапов, менялась топонимия Крыма. Нетрудно видеть, что все эти местности объединяло отсутствие недавнего населения. Е.А. Балашов считает, что Карельский перешеек был затронут в последнюю очередь лишь потому, что Парижский мирный договор с Финляндией, закрепивший прохождение советско-финляндской границы, был подписан только в 1947. С другой стороны, мирного договора с Японией у нас нет до сих пор, что не помешало вышеупомянутым переименованиям на Дальнем Востоке. Как бы то ни было, очевидно, что кампания «топонимической русификации» шла не снизу, а сверху. С начала 1948 года в городах, поселках и сельсоветах Карельского перешейка (но только в Ленинградской области, а не в Карело-Финской ССР!) проводились собрания, на которых гражданам просто ставилась задача: надо переименовать. Получившиеся предложения передавались «наверх», но до официального воплощения добрались не все народные варианты. Многие из них просто повторялись, другие были отвергнуты по не вполне понятным причинам, а кроме того, в конечном варианте переименований населенных пунктов было использовано много фамилий советских воинов, погибших на перешейке в 1939-1944. К сожалению, не все из них удается найти в известных нам документах. Об этом на семинаре рассказывал и А.Д. Ерофеев.

Отголоски патриотического подъема военных лет отразились, например, в предложении по переименованию Кексгольма. Увы, о том, чтобы возродить древнюю Корелу, и речи не было, но поначалу город предлагали переименовать в Суворовск, памятуя о «финляндском» этапе службы нашего знаменитого полководца. В результате победил шаблонный Приозёрск, который, правда, очень быстро приобрел «северорусский» оттенок звучания в виде ПриозЕрск. Довольно обидно, что на территории Курортного района, где имелись названия с богатой русской традицией употребления, прочно вошедшие в историю «серебряного века» да и вообще в русскую историю (Териоки, Куоккала, Келломяки и др.), применялся все тот же «лобовой» переименовательный подход. И здесь отказались от мысли возродить русские, но дореволюционные имена (Афонасово, Курносово), а согласованное поначалу переименование для Териоки — Курорт — не прошло в финальный текст переименовательного указа. По-видимому, дело было в том, что все железнодорожные станции должны были быть переименованы в соответствии с городами и поселками, а под Ленинградом уже была станция Курорт в Сестрорецке. Вот так на карте появился безликий Зеленогорск.

Железнодорожникам, однако, следует сказать спасибо за сохранение (в итоге) 18 самых что ни на есть финских названий платформ и станций на перешейке. Причина очень проста — принятые названия соответствующих населенных пунктов были так шаблонны, что одноименные станции уже существовали в СССР. Это и стало причиной «саботажа» МПС. Одно такое название являет собой пример, можно сказать, победившего абсурда. Станция Лейпясуо носила до революции русское название Голицыно, однако  оказалось проще оставить ей финское имя, чем вернуть «старорежимное». Вообще для населенных пунктов Карельского перешейка (а также и Калининградской области, и Сахалина с Курилами) очень четко прослеживалась идея даже не русификации, а «советской унификации».

Само по себе переименование «приобретенных территорий» в мировой практике явление не новое. Но, как правило, этот процесс происходил естественным образом, местная топонимия либо переводилась, либо переогласовывалась на лад нового языка, а то и оставалась неизменной. Кстати, с того времени, как на берегах Невы появились славяне, подобному воздействию подвергались и исконно славянские топонимы (Купчинова — Купсила — Купчино). Что же касается изменения финно-угорского топонимического слоя, на территории Петербурга и окрестностей это можно проиллюстрировать на примерах речек Карповки (финская Korpijoki) и Утки (Sorsajoki — Утиная речка). А вот река Оккервиль «победила» в соревновании с новыми названиями Порховка и Яблоновка естественным образом. Именно такой способ формирования топонимического ландшафта создает неповторимую картину местности. К счастью, на «российской» стороне перешейка названия финно-угорского происхождения специально переименовывать не догадались. Здесь можно видеть и явно русские Елизаветинку, Всеволожск, Девяткино, и «перелицованные» Осельки, Сярьги, Корабсельки, Лемболово, и оставшиеся «как есть» Пери, Керро, Хапо-Ое. Благодаря этому граница 1939 года на современной карте просто видна невооруженным взглядом! За ней начинаются сплошным слоем шаблонные Сосновы, Лосевы, Гвардейские, Привольные, Первомайские… Вряд ли на такой эффект рассчитывали организаторы переименований. Абсурдность «ковровой топонимической зачистки» в наших краях очень хорошо иллюстрируется той частью северного Приладожья, которая после 1944 года осталась в составе Карело-Финской ССР (с 1956 года Карельская АССР, ныне — Республика Карелия). Именно на этих территориях и карел, и финнов осталось ничуть не больше, но вот топонимия, иногда весьма замысловатая для русского слуха, сохранилась в неприкосновенности! (Лахденпохья, Лумиваара, Хухтерву, Куркиёки…) И это совершенно не мешает жизни тамошнего русскоязычного населения.

Переименователи 1940-х беспокоились вовсе не об удобствах новых жителей перешейка. Задачей было создание абсолютно нового топонимического ландшафта, стерильно советской, если так можно выразиться, земли без истории. Поэтому и не прислушались к робким предложениям географов возродить хотя бы древние русские названия населенных пунктов, в тех местах, где они существовали до Смутного времени. Однако когда дело дошло до переименования более 5000 природных объектов, удалось добиться некоторых приятных исключений. Эта задача была уже не по плечу органам государственной власти, и за дело взялись военные топографы. И представители штаба Ленинградского военного округа (под разными предлогами) смогли обосновать необходимость сохранения целого ряда географических названий.

На семинаре об этом подробно рассказал Д.В. Петров. Во-первых, военные топонимисты вывели из-под удара ряд морских подводных объектов (мели, банки и др.), дабы не пришлось менять международные лоции. Во-вторых, они доказали нецелесообразность переименования тех рек и озер, которые находятся на территории обоих государств. Отдельной строки в обосновании удостоилась Вуокса — не река и не озеро, а целая водная система перешейка, потому что ее подписывали на картах СССР даже мелкого масштаба. Но обоснования были не только прагматическими. Благодаря военным, не забывшим патриотический подъем русского оружия, на карте оказались даже не финские, а шведские названия: Бъёркезунд, Транзунд, Стирсудден, Киперорт, Рондо. Обоснование — эти имена хранили память о первых победах русского флота! На российских картах они присутствовали до последних дней 1917 года (на морских же лоциях — и до середины 1930-х). В этот же список возрожденных попало и старинное славянское название острова Равица. Да, финские топонимы были заменены и здесь, но замена эта была вполне исторической! Это переименование состоялось уже в 1950 году.

Конечно, эти штучные примеры не отменяют общего характера топонимической зачистки. Известно, что при переселениях народов наиболее подвержены естественным изменениям названия населенных пунктов, а в наименьшей степени — названия водных объектов, гидронимы. И по всей России многие реки и озера хранят языковую память даже не о непосредственных предшественниках славян, пришедших из Европы сравнительно недавно. Специалисты находят в них языковые пласты народов, о которых истории почти ничего  достоверно не известно. И чем название древнее, тем реже удается найти непротиворечивую версию его возникновения. Даже для относительно «молодой» Невы таких версий есть целых три: финская, скандинавская и саамская. Естественные ходы топонимической истории переплетаются весьма причудливо — современные финны называют Ладожское озеро Laatokka, переделав на свой лад русскую Ладогу. Но та, в свою очередь, сменила прежнее название озера Нево благодаря городу и крепости Ладога, которая, в свою очередь, произошла от впадающей в Волхов речки Ладожки, которая явилась переогласовкой древнего финно-угорского названия той же самой реки… Об этом на семинаре напомнил Г.Г. Мартынов.

Не менее интересным было выступление И.С. Николаева, которое было посвящено не прошедшим событиям, а современным топонимическим реалиям Карельского перешейка. Оказывается, стихийное, народное топонимическое творчество частенько обращается к финским предшественникам современных названий. Это происходит обычно при строительстве многочисленных дачных поселков. Причин тому несколько. Что греха таить, финское звучание «торговой марки» дает ощущение качества и надежности, это работает и при привлечении потенциальных дачных обитателей. Особенно в сравнении с советскими топонимическими ориентирами — Ялкала или Ильичево? Конечно, вкус не всегда сопутствует коммерции — кто-то назовет свой проект просто «Кивеннапа», а кто-то — «Тайпале-Плаза»! Тем не менее такая «микротопонимия» занимает заметное место в нашей жизни. Реальных же возвращений вряд ли приходится ожидать, хотя зеленогорские краеведы не теряют надежды вернуть на карту речку Терийоки. Дело в том, что за прошедшие годы так и не удалось понять, во что же ее переименовали. В документах разных ведомств попадаются и река Жемчужина, и ручей Жемчужный, и ручей Зеленогорский… Возможно, эту путаницу и удастся ликвидировать самым очевидным, «историческим» способом.