Что такое «христианское понимание истории»? В программе «Уроки истории» об этом размышляют профессор-протоиерей Георгий Митрофанов и протоиерей Александр Степанов (передача 1).

Прот.А.Степанов: Здравствуйте, дорогие братья и сестры! В эфире радио «Град Петров» протоиерей Александр Степанов и программа «Уроки истории». Сегодня гость нашей программы – постоянный участник нашего цикла «Уроки истории», профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии, магистр богословия, кандидат философских наук, протоиерей Георгий Митрофанов. Здравствуйте, отец Георгий! Прот.Г.Митрофанов: Здравствуйте! Прот.А.Степанов: Сегодня мы хотели бы поговорить на общую тему историософии, то есть философского, глобального осмысления истории, смысла истории. Эта мысль подана нам некоторыми нашими слушателями, которые, выражая удовлетворенность тем, что мы делаем довольно много исторических программ, в то же время не вполне удовлетворены тем, что мы подходим к истории, как им кажется, может быть, слишком рационалистически, так, как подходит к истории, собственно, светская историческая наука. И хотя мне кажется, что мы часто говорим о нравственных аспектах исторического развития, в частности, России, тем не менее некоторым слушателям кажется, что этого недостаточно. Я понял, что они имеют в виду довольно обширный круг литературы, которая в последнее время издается в большом количестве. Это литература не сказать, что специально церковная, хотя иногда пишется и священнослужителями. Чаще всего это люди, считающие себя православными, при этом далеко не всегда профессиональные историки или философы, а иногда философы, но не историки, но которые, тем не менее, ставят перед собой задачу осмыслить историческое развитие. Как правило, такие книги все историческое развитие помещают в самую глобальную перспективу, начиная свой рассказ или от Адама и Евы, или, по крайней мере, от Авраама, от пути богоизбранного народа и потом переходят уже к новой истории. И чаще всего предметом их исследования является история нашей страны, история России. Очень часто в таких сочинениях наблюдается желание, тенденция обозначить свою позицию, обозначить то, что христианский взгляд на историю принципиально не совпадает с тем представлением об историческом развитии, которое сложилось в позитивной, рациональной науке. Вот поэтому, отец Георгий, я бы хотел первый вопрос задать Вам такой: Вы, как историк и как священнослужитель одновременно, как Вы относитесь к тому, что методологические основания исторической науки должны быть в каком-то смысле пересмотрены? Что в них должны быть внесены какие-то коррективы в связи с тем, что это православное слово об истории? Это может касаться самых разных аспектов. Прежде всего, способа получения исторической информации, то есть откуда мы берем знания. Обычно историк работает с письменными источниками, с археологическими данными и так далее. Какой-то есть стандартный набор. Есть ли какие-то отличия для церковного историка, или, так скажем, для христианского историка, историософа? Как интерпретируются эти данные? В обычной науке мы всегда используем аппарат формальной логики, прежде всего, сопоставляя данные, которые мы имеем, используя логический аппарат, мы получаем некоторые выводы. Есть ли здесь какие-то отличия? Ну и, наконец, выявление смысла истории. В чем цель исторического исследования? Какую цель мы преследуем? Что мы хотим узнать? Просто как происходили события или мы должны узнать, какой же был замысел Божий о нас? Какие выводы, одним словом, христианский историк, православный историк должен делать из своего исследования? К чему его исследование направлено? Прот.Г.Митрофанов: Вы поставили передо мной целую совокупность вопросов, и вот именно в этой совокупности вопросов, в том, как она выглядит, как она даже Вами сформулирована, а Вы формулируете, опираясь на пожелания, очевидно, наших радиослушателей, как раз заключается то, что у нас действительно существует какое-то поразительное смешение понятий, касающееся именно истории. Мы пытаемся, как утопающий хватается за соломинку, схватиться за какое-то очередное новое слово и вот уже мечтаем, что теперь уже не историки-марксисты, а православные историки откроют нам ту тайну мировой истории, мимо которой проходили все предшествующие поколения историков, буржуазных, марксистских, позитивистов, психоаналитиков и так далее. Но я бы хотел вернуться на самом деле к истокам того, что можно было бы назвать христианским пониманием истории. Я бы хотел вернуться к той мысли, которая уже не раз озвучивалась в наших программах, – мысли о том, что именно христианство, уже раннее христианство заставило человека задуматься над историей как над процессом, имеющим духовный смысл. Вполне понятно, что после воплощения Христа история стала рассматриваться, с одной стороны, как предыстория этого воплощения, а, с другой стороны, как реализация этого воплощения в судьбах конкретных народов, в судьбе конкретной Церкви Христовой, основанной Спасителем на земле. У истории появился смысл. Сначала история развивалась таким образом, чтобы стало возможно то, что Бог пришел к человеку, в его конкретной земной истории явить Себя, и после крестной смерти и воскресения Христова вся человеческая история получила смысл как процесс, в котором должно воплотиться дело Христово на земле, как процесс воцерковления жизни людей, живущих в земной истории. Вот это основная посылка. И это очень важная посылка, из которой следует прежде всего то, что Бог не игнорирует земную историю с той точки зрения, что в земной истории проявляет себя воля человека. Да, человека, отпадшего от Бога, впадающего в грехи и искушения, но тем не менее готового со своей стороны искать Бога. И вот на это искание Бога в истории, проявлением которого, например, являются самые подчас разнообразные религиозные учения, которые существовали в дохристианские времена, проявлением которого является, естественно, религия ветхозаветного Израиля, и вот на этот поиск человеком Бога Бог отзывается тем, что приходит как конкретный исторический человек вот в эту конкретную земную историю. И вот из этой посылки следует очень важный вывод о том, что та земная история, какой она была до Христа, какой она стала после Христа, должна быть предметом пристального изучения со стороны всех тех, кто является христианами. Хочу подчеркнуть – не только историков-христиан, но всех христиан, которые после того, как они осознали себя как христиане, осознают свою земную жизнь как нечто неслучайное, как нечто данное Богом для того, чтобы в этой конкретной земной жизни произошла встреча конкретного человека с конкретным Богом, пусть в этот момент и не воплотившимся в истории этого человека, как это было во времена пришествия в мир Христа. Ну, а уж коль скоро история имеет смысл, и история, которая осуществляется даже на наших глазах неслучайна, именно христианское человечество на протяжении веков стало вырабатывать методы фиксации исторических фактов, осмысления этих исторических фактов и, самое главное, делания выводов из этих исторических фактов в самых разных сферах. Я бы хотел подчеркнуть, что до христианства писались многочисленные истории, но история воспринималась как нечто не связанное между собой – описания жизни конкретных деятелей, конкретных народов. В этих историях сплошь и рядом вымысел сопутствовал с правдой. История вообще не воспринималась как нечто Богом данное. Бог не открывался языческому человечеству через историю. Христианство приучало людей на протяжении веков рассматривать историю как ту самую главную площадку, где происходит диалог человека и Бога. И вот здесь я бы хотел сразу обратить внимание вот на что: еще на то одно важное обстоятельство, которое после воплощения Спасителя сделало земную историю очень важным предметом именно для исторического осмысления. В мировой земной истории появилось нечто такое, что было несводимым к земной истории, а именно Церковь Христова. От Бога нам дано то, что Промысл Божий, безусловно, проявляющий себя в истории отдельных народов, в судьбах конкретных людей, в истории Церкви проявляет себя сугубым образом. Мы должны помнить о том, что в конечном итоге именно церковная история во многих случаях остается до конца необъяснимой и несводимой исключительно к человеческой деятельности. Приведу простой, хрестоматийный пример: почему во время Второй мировой войны почти полностью уничтоживший Русскую Православную Церковь Сталин изменил свою политику? Можно подобрать несколько обоснований для этих перемен, и, безусловно, они будут справедливыми. Прот.А.Степанов: Да, таких рациональных… Прот.Г.Митрофанов: Рациональных, человеческих оснований. Да, нужно было в ответ на возрождение церковной жизни на оккупированной территории продемонстрировать возможности подобного же рода церковной жизни на неоккупированной территории. Да, нужно было продемонстрировать западным союзникам, что Советский Союз – цивилизованная страна, в которой христиан не уничтожают. Да, нужно было попытаться восполнить уже выдохшуюся, основанную на интернациональных лозунгах государственную пропаганду лозунгами русского национализма, а русский национализм не мыслим без православной темы. Да, безусловно, митрополит Сергий (Страгородский) доказал Сталину, что он в любых обстоятельствах будет сохранять верность его режиму и будет проводить его политику. Все это так. И, собственно, нецерковный историк на этом остановится и скажет: да, вот в силу этого Сталин пришел к выводу, что нужно попытаться недоуничтоженную Церковь начать использовать в своей политике. Церковный же историк пойдет дальше. Он сделает вывод о том, что ко всем этим факторам все же не сможет быть сводима та перемена, которая произошла в политике Сталина, как не может, тем более, она быть сведена к предположению о том, что Сталин вдруг почему-то ощутил себя христианином. На самом деле произошло нечто иное. Мы обнаружили, что Церковь, основанная Богом, оказалась не уничтожимой силами богоборческого тоталитарного государства. И в конечном итоге ответ церковного историка на вопрос, а почему же все-таки Церковь была Сталиным до конца не уничтожена, сводится к ответу: Бог не попустил. Ответ апофатический, безусловно, не удовлетворяющий рациональное сознание, но для церковного историка это совершенно очевидно, потому что для него очевидно, что врата ада не могут одолеть Церкви Христовой. Но я бы хотел вот на что обратить внимание: очень опасно, когда ощущающий себя христианином человек начинает размышлять об истории, исходя прежде всего из таких метаисторических предпосылок. Вот здесь возникает соблазн избавить себя от труда познавания конкретной истории, от труда знакомства с историческими источниками, знакомства с историческими исследованиями самых разных ученых, начать, имея в распоряжении минимум исторических фактов, строить собственные, совершенно произвольные конструкции относительно целых исторических эпох. По-своему это интересно, это, может быть, даже увлекательно, но это находится за рамками не только истории как науки, но находится за рамками истории как сферы взаимоотношения Бога и человека. Вот почему христианский мыслящий историк начинает с того, с чего, собственно, и историк-рационалист. Я хочу подчеркнуть, что вот та самая методология исторической науки, о которой мы говорим сегодня, она ведь развивалась прежде всего в христианской Европе. И, собственно, история как наука в России, в частности, в Русской Православной Церкви появляется у нас не из под пера летописца, она появляется у нас именно тогда, когда под влиянием уже в значительной степени сформировавшейся методологии исторического исследования западной исторической науки начинают создаваться использующие метод исторической критики текста, например, жития святых. Я имею в виду всем вам известного святителя Димитрия Ростовского. Вот перед нами один из первых историков, который в рамках агиографии начинает применять исторические методы. Что это за методы? Я бы хотел опять-таки проиллюстрировать эти методы чем-то таким, что, в общем-то, лежит на поверхности. Когда у нас существует в распоряжении один рассказ о тех или иных событиях, только одного автора, мы оказываемся в очень сложном положении. Но когда у нас существуют рассказы нескольких авторов об одном и том же эпизоде, нам представляется возможность, сопоставляя эти рассказы, попытаться реконструировать более объективную картину исторических событий, ибо она дана нам несколькими очевидцами, нежели, когда это было при наличии рассказа только одного автора. Строго говоря, любой историк начинает с источников – а нужно сказать, что до сего времени основным историческим источником является именно письменный источник, зафиксированное человеком свидетельство о происходивших событиях. Это необязательно какой-то связный исторический рассказ, это какие-то исторические документы, которые создавались не для того, чтобы осмыслять историю или даже фиксировать историю, а которые были реакцией на те или иные конкретные события: приказ военачальника, распоряжение министра, письмо по какому-то конкретному поводу. И вот из совокупности этих многочисленных письменных источников историк должен начать черпать информацию, которая может быть положена в основу воспроизведения возможной, вероятной картины исторического прошлого. Потому что люди всегда субъективны, и объективной истории в принципе быть не может, человеческой объективной истории. История может быть более или менее объективной или более или менее субъективной. И вот здесь перед нами открывается то, что очень у многих вызывает неудовлетворенность: а если мы не можем претендовать на то, чтобы воспроизвести объективную картину какой бы то ни было исторической эпохи, любой исторической эпохи; если мы, даже, будучи очевидцами тех или иных событий, не можем считать, что наше знание этих событий объективно, то стоит ли стремиться к тому, чтобы такими рациональными средствами, выискивая все новые и новые источники, сопоставляя одни источники с другими, сопоставляя, скажем, письменные источники и археологические источники и так далее, нужно ли нам, идя вот таким трудным путем и зная при этом, что все равно полноты объективной картины нами достигнуто не будет, нужно ли заниматься подобного рода во многом даже, если угодно, неинтересными видами деятельности, когда можно попытаться, зная, что история осуществляется по Промыслу Божию, что Бог присутствует в истории, попытаться вступить в некий непосредственный диалог с Богом для того, чтобы узнать у Него, а что же было? У одних людей, далеких на самом деле от церковной жизни, это приобретает формы подчас самые причудливые, когда они черпают вдохновение из каких-то потусторонних, темных и сомнительных источников, а кто-то, и чаще всего происходит именно так, начинает свои же собственные произвольные предположения выдавать за некие открытые ему, его сердцу чуть ли не Самим Господом Богом откровения об истории. И это оказывается очень притягательно, потому что избавляет от труда кропотливого изучения конкретных исторических данных, а ведь часто от человека, читающего исторические сюжеты, это не требуется; достаточно прочитать уже существующие исторические исследования, чтобы уже получить какую-то более или менее твердую основу. Прот.А.Степанов: Но при это надо быть уверенным, что эти исследования базировались на таком кропотливом изучении фактов. Если мы не знаем, каким образом были получены эти данные, то мы, в общем, тогда вынуждены будем все проверять и перепроверять бесконечно, поэтому здесь очень важна единая схема, чтобы все люди, которые в этой области действуют, действовали по каким-то одним и тем же принципам. И тогда мы можем, доверяя честности исследователей, считать, что то, что мы здесь уже видим, как вывод, как результат, базируется действительно на тех самых методах, а не опять-таки произвольно откуда-то взятых… Прот.Г.Митрофанов: Вот здесь бы я хотел обратить внимание вот на что: Вы действительно справедливо говорите о том, что у нас очень часто люди черпают свои представления на исторические темы после того, как они худо-бедно что-то прошли в школе, может быть, в вузе в курсе истории КПСС, если говорить о старшем поколении, о поколении тех, кому сейчас уже сорок и более лет, они сразу хватаются за какие-то философские, историософские, публицистические работы непрофессиональных историков и принимают их данные с большим доверием. При этом, если речь идет, например, о русской истории, они не утруждают себя чтением не то, что Сергея Михайловича Соловьева или Василия Осиповича Ключевского, но даже Платонова или Карамзина. Эти авторы непопулярны, хотя как же без них можно вообще черпать сведения об истории России? Их не смущает, что в историософских сочинениях они и ссылок на этих историков не находят, как не находят они и ссылок на какие-то конкретные монографические исследования последующих историков. Их увлекает прежде всего то, что избавленные от труда чтения большого количества исторической литературы, они сразу получают в готовом виде информацию, которая разрешает все возможные вопросы, касающиеся мировой истории. И вот в этом-то как раз проявляется то, что на самом деле нам еще понадобятся очень многие годы для того, чтобы вырвать сознание наших современников из того прокрустова ложа, в которое его заключила советская историческая наука. Ведь именно в советский период, когда у нас сначала история была вообще просто запрещена до 1934 года, не было ни исторических факультетов, ни преподавания истории в школах, а затем она стала преподаваться прежде всего как вариант идеологически ангажированной пропаганды исторических полузнаний, когда, собственно, вся русская история должна была быть представлена таким образом, чтобы обосновать неизбежность, закономерность и благодетельность для русского народа прихода к власти партии большевиков, вот такая придуманная история и предлагалась людям на протяжении десятилетий, и у многих сложилось впечатление, что история – это вообще не наука, а разновидность литературы и публицистики. Вот почему именно у нас стал возможен феномен такого ученого как Фоменко – математик, который перечеркивает работу поколений историков всего мира, делая открытия, которых в истории быть по определению не может. Вот это очень характерная деталь. Когда на протяжении не одного века поколения историков, собирая данные из очень многих источников, приходили к каким-то определенным выводам, вдруг появляется некто, кто говорит: а на самом деле все было не так, потому что этого не было никогда. Прот.А.Степанов: Но это очень типично вообще для нашего времени, и не только в области истории, но и в области других наук. Если мы возьмем физику или биологию, существует огромная сфера «паранауки» или «псевдонауки», которая базируется не на позитивными способами добытых эмпирических фактах, их анализе и обобщении, создании теории, а просто самыми произвольными какими-то параллелями, аналогиями. Например, в биологии – из физики, в физике – из биологии и так далее. Отсюда появляются и биополя, и торсионные генераторы и масса всяких чудес, о которых многим людям страшно занимательно читать. А потом можно пытаться как-то и свою жизнь строить в соответствии вот с этим, например, лечиться у экстрасенсов или у людей, которые, так сказать, оперируют такого рода знанием. И вот здесь это становится уже просто опасным, и я думаю, что многие священники сталкивались в своей жизни со случаями, когда люди просто погибали, не желая даваться в руки врачам, а идя вот к таким, так сказать, знахарям «нового поколения», которые облекают свое знахарское врачевание в формы такой наукообразной теории, и опять-таки это всегда предельно общее, с космическими энергиями и прочее, и прочее. Так что, мне кажется, то, о чем мы сегодня говорим об истории, является тоже частью разлива этой мутной пены на поверхности добросовестного человеческого знания. Прот.Г.Митрофанов: Вы понимаете, антитезой естественной науке является, на самом деле, магия. Что касается антитезы науке гуманитарной, в частности, истории, то здесь речь идет не о магии, а о мифотворчестве. И в конечном итоге, подорван престиж объективной, рациональной науки в ХХ веке. Ведь ХХ век был периодом, когда появляется в одной стране арийская физика, а в другой стране – марксистская физика, а теперь еще появляется православная физика. Так вот ХХ век, подорвав авторитет объективной рациональной науки… Прот.А.Степанов: …которая, как мы выяснили, обязана своим появлением христианству… Прот.Г.Митрофанов: …да, она проистекает из христианской культуры, которая на протяжении многих эпох именно в христианской цивилизации и формировалась, и хочу подчеркнуть, что очень развитые цивилизации, скажем, Китай или Индия, в особенности, Китай, они достигали колоссальных успехов в области техники, но никогда даже не задавались задачей формирования рациональной научной картины мироздания или истории. Это все происходило в христианском мире и восходит именно к представителям христианского монашества, причем не только католического, но и православного монашества византийского времени. Прот.А.Степанов: Это можно отдельную большую сделать беседу на эту тему – о появлении вообще современной науки и ее связи с христианством. Прот.Г.Митрофанов: В частности, просто один эпизод: кто сформулировал принцип, что наука должна изучать такие явления, которые могут быть экспериментально воспроизводимы, которые повторяются? Францисканский монах Роджер Бэкон. Ну и так далее. Так вот что я хочу сказать. Подорвав авторитет рациональной объективной науки, ХХ век на самом деле не предложил какой-то лучшей, «высшей» науки, какого-то эзотерического знания он нам не предложил. Он нас возвращает в формы более примитивные, уже пройденные человеком магических знаний, формы мифотворческого сознания. И мы оказываемся не перед выбором между рациональной наукой и православной наукой, а наукой и ненаукой. И если эта ненаука дерзает называть себя православной или христианской, суть ее от этого не меняется. Разум дан человеку от Бога, и от человека зависит, насколько этот разум он будет в конечном итоге обращать к Богу. Ведь обратим внимание на то, что в Евангелии Христос ведет Себя совершенно адекватно и рационально. Он ведь не занимается, как какой-нибудь шаман, бессвязным камланием. Он говорит с человеком в достаточной степени логосно, и вот это очень важно. Так вот надо иметь в виду вот что: я имею в виду не только нашу страну, но и для всего мира это характерно – развитие массовой культуры. Ведь наука, конечно же, формировалась и определялась деятельностью очень узкого круга людей, тех, кого можно назвать элитой, общественной, исторической, национальной, культурной и так далее, но, сделавшись достоянием широких масс, наука и культура начинают примитивизироваться. И массы, обращающиеся к науке и культуре, конечно, очень падки на всякого рода суррогаты. Одним из таких суррогатов истории как раз является историческое мифотворчество, предлагающее себя вместо подлинных исторических знаний. Это характерно как для людей церковных, так и для нецерковных, здесь, к сожалению, разницы большой нет. Другое дело, что для церковных людей всегда существует соблазн, апеллируя к Промыслу Божию, к воле Божией, к откровениям тех или иных подвижников благочестия, предлагать в качестве истин, явленных Богом этим подвижникам благочестия, свои же собственные произвольные представления как о прошлом, так и о настоящем. Прот.А.Степанов: Отец Георгий, может быть, как раз как некоторую иллюстрацию сказанного я бы хотел привести высказывания одного из авторов – назову этого автора, это Тростников, автор книги «Православная цивилизация», который не является, конечно, историком, он тоже, кажется, математик. И вот один из первых тезисов, который он формулирует в своей книге, следующий: «Человеческая история в очень малой степени зависит от самих людей, и в основном пишется на небесах». Или вот в другом месте: «Божественный Промысл в большинстве случаев действует скрытно, чтобы мы не потеряли ощущение свободы нашего исторического выбора». То есть идея заключается в том, что вся история творится Богом, Его собственными руками, так сказать, а человеку только дается некоторая иллюзия того, что он на что-то влияет, что-то выбирает. На самом деле, как Бог решил, так оно и будет. И вот автор приводит разные примеры, например, когда он говорит об Александре Невском, он пишет: да, вот по человеческому разумению, конечно, наверное, князь Александр Невский должен был бы объединиться с единоверцами-христианами западными против монголов. А вот он, по внушению Божию, делает совершенно неожиданный выбор и объединяется с монголами, и выступает против единоверцев-христиан. Точно так же Дмитрий Донской в какой-то момент тоже получает от Бога откровение, что теперь ему надо переменить свое отношение к монголам, и выступает на битву с Мамаем, причем опять-таки по человеческим всем размышлениям и данным он должен был бы потерпеть поражение в этой битве, а мы видим, что он одерживает блистательную победу в ней. Так вот, стоит, наверное, немножко поговорить о том, кто является участником исторического процесса. Мы уже упоминали, что есть некоторые рамки Промысла Божия, но вот человек-то в том, что происходит, только по видимости как-то участвует в этом процессе? Прот.Г.Митрофанов: Я знаком лично с господином Тростниковым, он очень милый человек, и в советское время был одним из немногих, кто писал в «самиздат», кто являл пример такого интеллигента-богоискателя, пришедшего в Церковь. Но вот все, что Вы сейчас прочли, мы очень обидно слушать, потому что это, конечно, дилетантский какой-то лепет, очень не подобающий этому, уже очень преклонных лет, интересному человеку. Он взялся здесь просто не за свое дело. Сразу возникает элементарный вопрос: если история творится на небесах, а не на земле, то откуда он знает, живя на земле, что там творится на небесах, или он уже настолько вознесся, что ему именно открывается, что история творится на небесах, а другим это неведомо, и он открывает нам эту великую истину? Что же говорить об этой самой иллюзии, как Вы говорите, иллюзии свободы человека? Зачем эту иллюзию давать? Если это иллюзия, значит, человек абсолютно несвободен в истории. Это все совершенно бессодержательно, только так же, как совершенно бессодержательно выглядит его суждение о том, что почему-то по человеческому разумению Александру Невскому нужно было заключить союз с западными рыцарями, почему же по человеческому? По религиозному разумению как раз уже нет, потому что Русская Православная Церковь, являвшаяся митрополией Константинопольской Церкви после разделения Востока и Запада не могла видеть в Западе своих союзников… Прот.А.Степанов: …и особенно после разгрома Константинополя крестоносцами. Прот.Г.Митрофанов: …да, и в этом отношении воспитывалась Православная Церковь на Руси. Конфликты с крестоносцами показали и Александру Невскому, «по-человечески» как раз показали, что это противник, который может, в отличие от монгол, проводивших веротерпимую политику, навязать нам католическую схизму, как тогда воспринимали православные католичество. Что касается Дмитрия Донского, то можно сказать, что он по промыслу Божию решил поддержать одну из двух боровшихся за власть в Орде политических партий и выступил против Мамая на стороне его политических противников, оставаясь по существу подданным монгольского хана, оставаясь его данником. Москва через два года сожжена, Дмитрий Донской продолжает платить дань Орде. В чем тут Божественное откровение? Незнание элементарных исторических фактов позволяет Тростникову вот так лихо оперировать категориями Божественного откровения. А если говорить по существу? А существо-то в данном случае заключается именно в том, что мы тем ближе подходим к узнаванию замысла Божия о земной истории, чем лучше представляем эту самую земную историю, исследуя ее теми самыми методами рационально-исторической науки. И мы, христиане, должны знать, что рациональная наука не в силах проникнуть во все тайны Божественного Промысла. Собственно любой ученый-рационалист, даже и не христианин, потому-то он и рационалист, что он понимает, что у рационального знания есть свои границы. Рационалист как раз сознает гораздо лучше, чем иррационалист, границы собственного знания. Вот почему основоположники рационализма, средневековые схоласты, очень хорошо отдавали себе в этом отчет. И уже цитируемый мною Роджер Бэкон неслучайно говорил, что наука изучает только повторяемые, экспериментально воспроизводимые явления. Это не значит, что она тем самым изучает всю полноту явлений мироздания, это ведь в значительной степени уникально, неповторимо, невоспроизводимо экспериментально, и рационалист знает, что все это есть, что все это может быть, хотя и не может быть предметом научного исследования. Прот.А.Степанов: …вот как чудеса евангельские. Прот.Г.Митрофанов: Да, именно, чем больше человек рационально узнает историческое прошлое, тем легче ему понять замысел Божий о человеческой земной истории. Рациональное изучение приближает человека, а не удаляет его от постижения Божественного Промысла. А вот историческое незнание как раз делает человека легко уязвимым для разного рода произвольных предположений и гипотез, в том числе и относительно Божественного Промысла. Но самое главное другое: зачем к месту и не к месту апеллировать к Божественному Промыслу, как это делает Тростников, к этой «тайной истории»? Если она тайная, то почему Тростникову она открылась в большей степени, чем любым другим людям, – историкам или неисторикам, это уже не имеет принципиального значения. Перед нами по существу публицистика на историческую тему. У Тростникова, я прекрасно знаю, существует своя концепция, сформулированная им самим – без серьезного изучения той же самой истории, он просто другим занимался, у него не было времени заниматься историей, – концепция, под которую он пытается подгонять те самые обрывочные исторические знания, которые сам он черпает на самом деле из вторичных источников, из такой же самой исторической публицистики, какой занимается сам. И это очень печально. Прот.А.Степанов: Да, в книге это, к сожалению, очень видно… Прот.Г.Митрофанов: И здесь я, уже как священник, дерзнул бы ему бросить обвинение в том, что ему не достает настоящего православного смирения, настоящей православной самоотверженности и трудолюбия, чтобы попытаться, раз уж он пишет на исторические темы, осознать, что знаний его недостаточно, что мало есть что сказать. Почитай побольше – и, может быть, тогда пропадет желание писать. Ты тогда выяснишь, что, оказывается, многое из того, что ты воспринимаешь как свое открытие, уже давно было опровергнуто серьезными историками. Но он идет по пути наименьшего сопротивления, который, увы, свойственен многим нашим современникам. Историософствовать от ветра главы своея, по существу, самого себя ставя на место Бога-Промыслителя. Прот.А.Степанов: Да, совершенно верно. Здесь, действительно, возникает такой методологический ход: если мы хотим узнать какие-то глубокие исторические истины, нам надо не исследовать рационально то, что нам Господь действительно дал для исследования в качестве материала, а, скажем, просто больше молиться или обращаться к каким-то молитвенникам, старцам, которым Господь открывает Свой Промысл. Вот здесь предполагается совершенно другой способ получения исторических данных, исторической информации – прямо от Бога. Через благочестивую жизнь и усердную молитву, или от людей, которые засвидетельствованно такими дарами обладают. Прот.Г.Митрофанов: Мне доводилось в Москве беседовать с одним крупным православным предпринимателем, который вдохновенно мне говорил о том, что регулярно летает на собственном самолете на Афон, в частности, для того, чтобы получать советы, касающиеся его предпринимательской деятельности, вплоть до того, какие акции покупать, какие акции продавать. Он с этими вопросами летит на личном самолете, и там есть несколько на Афоне монахов-подвижников, которые его, так сказать, «благословляют», как он говорит. Прот.А.Степанов: Как интересно, все в Грецию возвращается. Дельфийский оракул, как мы помним, к которому именно за этим приходили, теперь переместился на Афон… Прот.Г.Митрофанов: Тогда я сказал ему: «А в качестве кого Вы прибываете на Афон?» – «Ну, в качестве паломника», – ответил он. На что я ему сказал: «А Вам не кажется, что в качестве беса-искусителя? Вот Вы понимаете, что это и бессмысленно, и кощунственно к людям, которые ушли от мира, обращаться с вопросами, которые в конечном итоге олицетворяют собой вот ту самую мирскую суету, от которой эти люди предпочли по каким-то причинам уйти?» Но самое-то главное, здесь, действительно, перед нами превращение православных монахов не ими самими, к счастью, а вот такими «паломниками-искусителями» в каких-то прорицателей языческого толка. Это действительно имеет место. Но это крайнее проявление, хотя отнюдь не редкое. Вот это желание заглянуть в замочную скважину двери, которая ведет в горний мир, конечно, на самом деле, является и бессмысленным, и безнравственным. А самое главное – бесплодным. Это бесплодно, потому что в конечном итоге Бог открывает себя человеку через ту самую историю, которая должна быть предметом объективного изучения, идет ли речь об истории твоей семьи, твоей страны, твоей Церкви. Прот.А.Степанов: Но вот еще один вопрос, отец Георгий. Когда мы говорим о метафизике истории, то есть не мы, а многие из авторов, подобных Тростникову, часто употребляют такое выражение «метафизика истории», в частности, русской истории. Вот я одну цитату приведу, чтобы было понятно, о чем примерно идет речь: «Вот вам и разгадка русской истории – сознавая себя благодатной хранительницей истин веры, религиозно-нравственных ценностей Православия, Россия неизбежно стала средоточием, узловым пунктом вселенской борьбы добра и зла, притязающего на бессмертную душу человека». Вот такая простая разгадка истории. Русь – средоточие веры и всей духовности, никак не доказывается, что это так, но это приятно, конечно, любому русскому читателю неискушенному вдруг узнать, что здесь, оказывается, нерв мировой жизни – а когда-то некоторые говорили, что в Шамбале, например, этот нерв, это там сидят какие-то особые старцы, управляющие миром. Нет, оказывается, все здесь, и с этой точки зрения и через призму этой довольно произвольной посылки очень легко выстроить какую-то достаточно обширную теорию о том, что вообще происходило на Руси. Вот, «метафизика русской истории». Прот.Г.Митрофанов: Прежде всего нужно сказать, что это неоязыческая предпосылка. Почему неоязыческая? Потому что с христианской точки зрения средоточием духовной жизни в истории является Церковь, которая существует в истории разных народов, проявляя себя в истории этих разных народов подчас различно. Здесь перед нами возвращение к язычеству, но уже на другом уровне. Это для язычников средоточием воли их языческого бога, их племенного божества была судьба их народа. Их народ, их страна – это средоточие. Но при этом языческое сознание в отличие от неоязыческого исходило из принципа плюрализма – у каждого народа своя судьба, у каждого народа свой бог, и, в общем, они онтологически равноценны. Неоязычество, предлагающееся здесь, говорит о том, что средоточием всего духовного в истории является конкретный язык, конкретный народ, а именно Россия. Ну, об этом в свое время говорили применительно к Германии, к арийскому миру нацисты. Они были средоточием мира. Вот это и делает их уже не язычниками, но неоязычниками. Но уж если говорить о применении этой посылки к конкретной истории нашей страны, то она кажется, повторяю, и бессмысленной, и безнравственной одновременно. Нужно совершенно игнорировать ту величайшую трагедию, которая пронизывает русскую историю ХХ века, чтобы позволять себе говорить такого рода слова. Но самое главное – перед нами неоязыческая философия истории, а не православная. Прот.А.Степанов: Но вот есть еще один такой очень распространенный тезис, и он, конечно, прежде всего, проецируется на русскую историю: что чем драматичнее, трагичнее судьба народа, чем глубже его духовное падение, тем более этим свидетельствуется такая избранническая судьба и его какая-то духовная особая предназначенность. Вот, скажем, тоже я процитирую: «Отдельно взятый человек оплачивает свою приверженность истине тяжким внутренним трудом, напряженным и постоянным сопротивлением злу в своих поступках, в своих словах, мыслях и сердечных движениях. «Дай кровь и приими Дух», – говорили древние подвижники, свидетельствуя об ожесточенности брани, которую обрушивают темные силы на того, кто стремится стяжать духовный плод. Эта непримиримая борьба изобилует жестокими поражениями, падениями и уязвлениями, преодоление и врачевание которых приносят подвизающемуся бесценный опыт живой веры. Подобно тому, чревата нестроениями, смутами и потрясениями судьба народа, избравшего путь соборного подвижничества. История его являет собой арену столкновений высших духовных начал и мятежных порывов высокой страсти; взлеты к вершинам чистоты и святости неизбежно чередуются с падениямии и греховными срывами. В горниле этой борьбы шлифуются, гранятся лучшие, драгоценные качества народной души, мужает вера, крепнет верность, терпение и упование на Бога». Здесь, понятно, речь идет о России, о русской судьбе, но, действительно, особенно последний пассаж звучит совсем уж как-то кощунственно, потому что те действительно страшные трагедии, которые мы пережили, и те плоды, с которыми мы вышли из них, как-то мало соотносятся со всем сказанным. Прот.Г.Митрофанов: Вы знаете, вот если убрать отсюда всю эту псевдоисториософскую велеречивость и публицистическую пафосность, совершенно фальшивую, то в общем и целом перед нами рассуждение, применимое к судьбе любого другого народа. Собственно, здесь ничего уникально-русского невозможно обнаружить. Нужно просто настолько не интересоваться мировой историей или просто совсем не знать мировую историю, чтобы считать, что все это применимо только к какому-то одному народу. Собственно, все народы так или иначе сотворены Богом, и Церковь, конечно, проявляет себя в истории каждого народа с какими-то особенностями, характерными для ментальности этого народа, характерными для конкретных исторических перипетий истории этого народа. Но – почему же только русский народ? Перед нами какой-то вариант действительно рудиментов иудаистического сознания на русской почве. Потому что, уж если у какого-то народа и были основания противопоставлять себя всем остальным, так это у богоизбранного еврейского народа. И как раз конфликт этого народа, подготовившего приход Спасителя, в том и заключался, что убежденные в том, что их история является истинной, подлинной, качественно отличной от всех других народов, иудеи не вмещали в себя проповедь Мессии, как проповедь, обращенную ко всем народам, как проповедь, после которой представители всех народов, не только богоизбранного еврейского народа, должны были войти в Царство Небесное. И с этой точки зрения перед нами опять-таки то же самое: попытка привнести нечто новое в христианскую историософию отбрасывает нас на этот раз уже не в язычество в виде неоязычества, а в ветхозаветный хилиазм, и только лишь. Вот это расплата за то, что автор игнорирует наработанное на протяжении веков христианское восприятие истории, основанное, прежде всего, на евангельском откровении. Прот.А.Степанов: Ну, и кроме того, это просто кощунственно звучит, потому что тогда получается, что чем больше здесь было убито христиан, тем выше свидетельство о нашей высокой духовности. Прот.Г.Митрофанов: К этой теме я бы сейчас просто не стал возвращаться. Мы так много говорили на эту тему. Ведь нужно, очевидно, исходить из чего: народ, в среде которого убивают христиан, остается народом-богоборцем, народом христианоубийц, потому что христиан-то убили, а убийцы этих христиан остались, и своих детей воспитывали в своих представлениях об отношении к тому же самому христианству. А то получается так, что христиане вымирали сами по себе, оставляя столь же достойных, как они сами, потомков, а где же были те грешные представители нашего народа, которые сделали возможным гонения на Церковь, гонения на христиан? Здесь мы можем вообще-то объяснить подобного рода рассуждения еще и желанием преодолеть какой-то глубинный комплекс национальной неполноценности комплексом «сверхполноценности». Перед нами, на самом деле, дурная психология, недопустимая для православного христианина, который должен быть духовно здравым, духовно трезвым. Прот.А.Степанов: Ну что же, спасибо, отец Георгий, время нашей программы подходит к концу. Я думаю, что мы далеко еще не исчерпали всех тем, связанных с христианским осмыслением истории, и мы продолжим наш разговор в следующей нашей программе «Уроки истории». Напоминаю, что сегодня, дорогие братья и сестры, мы беседовали с профессором Санкт-Петербургской Духовной Академии, магистром богословия, кандидатом философских наук протоиереем Георгием Митрофановым. Программу вел протоиерей Александр Степанов. Всего вам доброго! Прот.Г.Митрофанов: До свидания!