Что такое «обновленчество» и есть ли оно в современной церковной жизни?

Программа протоиерея Александра Степанова

«Экклесия»

Гость: священник Илья Соловьев

Тема: обновленчество

Эфир: 2010 г.

АУДИО + ТЕКСТ

Прот.А.Степанов: Здравствуйте, дорогие братья и сестры! В эфире протоиерей Александр Степанов и программа «Экклесия», которая, как всегда, говорит о Церкви сегодняшней и о Церкви исторической. Сегодня наша беседа будет посвящена теме обновленчества. Сам этот термин возник в первые послереволюционные годы, когда с этим названием в Церкви возник раскол, длившийся около 25 лет – двадцатые, тридцатые, начало сороковых годов. Сегодня это явление, как мне кажется, воспринимается довольно упрощенно – как попытка некоторой группы духовенства провести совершенно радикальные реформы церковной жизни, причем в этих своих реформаторских устремлениях они пытались опираться на силу органов ВЧК-НКВД. На самом деле явление это гораздо более сложное, но вот сейчас возникает новый термин – «неообновленчество», то есть как-то пытаются связать явления сегодняшней церковной жизни по каким-то изменениям в ней с тем движением, которое возникло в начале двадцатых годов. Поскольку этот термин приобретает все больше характер ярлыка, то есть названия, лишенного реального содержания, просто выражения негативного отношения одной части церковных людей к другой, то хотелось бы прежде всего прояснить: что этот термин означал в те годы, когда он появился? Что такое обновленчество как историческое явление? Сегодня у нас есть замечательная возможность получить ясный ответ на этот вопрос, потому что сегодня гостем нашей программы «Экклесия» является церковный историк, директор издательства Крутицкого подворья, московский священник Илья Соловьев. Здравствуйте, отец Илья!

Свящ.И.Соловьев: Здравствуйте, о.Александр!

Прот.А.Степанов: О.Илья, Вы, кажется, уже более 10 лет занимаетесь именно этой проблемой истории нашей Церкви. В чем же заключалось явление обновленчества, как оно было связано с теми тенденциями в церковной жизни, которые наметились еще до революции? Было ли оно с ними связано и, если да, то в какой степени?

Свящ.И.Соловьев: Я думаю, что можно говорить о двух совершенно разных явлениях, которые носят похожие, но разные названия. Первое – это движение «За церковное обновление», которое шло в церковном русле и проходило до революции 1917 года. Начало ему положил ряд мероприятий со стороны государственной власти, в частности, знаменитый Указ 1904 года «О мероприятиях по усовершенствованию государственного порядка», подписанный Императором Николаем, который позволил кабинету министров во главе с Витте и тогдашнему митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому Антонию (Вадковскому) поставить вопрос о церковных преобразованиях на самом высоком уровне. В полемику по этому вопросу включился Константин Петрович Победоносцев, и далее, очень быстро, кстати говоря, эта тема стала предметом обсуждения во многих церковных и даже светских органах массовой информации того времени. Образовалась в Петербурге группа людей, священнослужителей – называлась она «Группой 32-х столичных священников», – которая стала разрабатывать проекты церковных преобразований для предстоящего церковного Собора. Ожидалось, что такой церковный Собор будет созван уже в ближайшие годы. И вот эта «Группа 32-х столичных священников» и аналогичные ей небольшие, конечно, кружки или организации в Москве занимались рассмотрением канонических вопросов, литургических вопросов, одним словом, различных вопросов церковной жизни, которые необходимо было бы рассмотреть на Поместном Соборе, и выносили свои предложения. Это движение, повторяю еще раз, шло в полном соответствии с церковной традицией. Здесь, в Петербурге, этому кружку 32-х столичных священников оказывал посильную поддержку митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский), который давал благословение на издание некоторых их трудов. В чем суть этого церковного движения? Это было движение за церковное обновление, за то, чтобы соборность в Церкви пронизывала все уровни церковного управления, начиная от приходского и заканчивая высшим церковным управлением. Это желание усовершенствовать отношения Церкви с государством. Мы знаем, что так называемая симфония, которая существовала до революции, была для Церкви не вполне полезна, и Церкви приходилось исполнять даже полицейские функции в определенных ситуациях.

Прот.А.Степанов: Ну, собственно, симфония в ее классическом виде уже даже и не осуществлялась в синодальный период, потому что Церковь была уже не партнером и соработником государства, а скорее была просто подчиненной, функцией государства.

Свящ.И.Соловьев: Как писал отец Александр Шмеман, помазание на царство традиционно рассматривалось в Византии как ограничение прав императора нормой христианского закона, т.е. император, приняв помазание от Церкви, церковное благословение, уже не мог иметь, предположим, несколько жен, не мог творить неправый суд, не мог предаваться незаконным увеселениям, ристалищам и так далее. С течением времени, и особенно у нас в России, помазание стало рассматриваться совершенно иначе – оно стало рассматриваться как предоставление императору каких-то прав по управлению Церковью. И в этом отношении симфония была, конечно, нарушена. И этот вопрос, в очень аккуратной форме, в тех условиях, обсуждался. Движение за обновление Церкви расширилось и укрепилось в те годы, и можно считать, что в рамках этого движения проходило, например, Предсоборное присутствие, открывшееся в 1906 году в Петербурге, где крупные представители богословской науки обсуждали все те же вопросы, о которых мы говорили. Второе явление, о котором мы начали говорить – собственно обновленчество. Не обновление, не «Движение за церковное обновление», а обновленчество, или, иначе говоря, обновленческий раскол. Это уже совершенно другое движение. Это движение, возникшее в 1922 году, и, собственно говоря, это не движение, если говорить строго. Это скорее желание безбожной государственной власти организовать раскол в Церкви для того, чтобы выявить группу духовенства, так называемых «лояльных попов», как писал Троцкий, и чтобы эта группа духовенства осудила Патриарха Тихона «за контрреволюционную политику», за то, что он с христианской точки зрения оценивал деятельность, по крайней мере стремился оценить те или иные действия властей. Вот в этих условиях государство направляет свои усилия на раскол в Церкви; оно хочет показать, что готовящаяся расправа – судебная или внесудебная – над Патриархом Тихоном – это не государственная акция, а как будто бы дело самой Церкви. И уже на протяжении весны 1922 года в стенах Лубянки, где находилось тогда ГПУ, происходят встречи сотрудников этого учреждения с некоторыми представителями духовенства, такими, например, как протоиерей Иоанн Борисов, епископ Антонин (Грановский), священник Сергий Калиновский. Подбираются кандидатуры также и в Петербурге, и в других местах – кандидатуры людей, которые могли бы зажечь пожар церковного раскола и выступить с осуждением Патриарха Тихона. Вскоре такая группа собирается, этих людей оказалось очень немного, но тем не менее, поскольку власть их поддерживала, им удалось захватить в свои руки сначала Патриаршью канцелярию, а потом и создать уже буквально одновременно с этим так называемое «Высшее церковное управление», в состав которого они почти все и вошли и которое при прямой поддержке, при прямом участии государственной власти стало распространять свое влияние по всей России. Это было тем более легко сделать, что сам Патриарх оказался под арестом и не мог адекватно реагировать на все, что происходило в связи с созданием обновленческого раскола в Церкви – именно с созданием, а не образованием обновленческого раскола. И те лозунги, которые выдвигали эти люди – члены ВЦУ, идеологи этого движения, – они никак не совпадали с тем, о чем говорили до революции 1905 года. Конечно, в каких-то вопросах совпадения могли иметь место, но в главном вопросе об отношении Церкви и государства «Движение за церковное обновление» и обновленчество стояли на прямо противоположных позициях: если до революции мы видим стремление к церковной свободе, к освобождению от слишком тесных объятий государства, то после революции мы видим, что фактически обновленцы пытались создать новый альянс, еще худший альянс Церкви и власти. В этом их главное различие. Да, были и совпадения: и до революции речь шла о том, что тайные молитвы необходимо за Литургией читать вслух; об этом же говорили и некоторые деятели обновленчества, но разве это говорит о том, что это два совершенно одинаковых течения? Конечно, нет. Ведь надо смотреть по существу, смотреть на основной вектор этого движения. И вот эти векторы совершенно не совпадают, они идут в разные стороны.

Прот.А.Степанов: Тем более что известно, что многие наиболее радикально настроенные архиереи, священнослужители, которые говорили о необходимости церковного обновления, церковных реформ, оказались как раз в стане «тихоновской» Церкви, а отнюдь не вместе с обновленцами. Какие-то примеры Вы можете привести?

Свящ.И.Соловьев: Петербургский протоиерей Михаил Чельцов, который являлся членом Группы 32-х столичных священников и который категорически не соглашался с обновленцами и даже вел с ними борьбу. У него есть большая статья, опубликованная в альманахе «Минувшее» – «В чем причина нашей церковной разрухи», где он совершенно четко и определенно говорит, что обновленческий раскол никоим образом нельзя связывать с тем течением, в котором он участвовал и у истоков которого в каком-то смысле стоял. Николай Дмитриевич Кузнецов, присяжный поверенный, очень известный церковный канонист, профессор, впоследствии активный член Собора 1917-1918 гг. Поначалу он примкнул к группе «Живая Церковь», состоял в редакционной коллегии журнала «Живая Церковь» по крайней мере до третьего номера журнала и писал там статьи под именем «Старый вольнодумец» или «Старый канонист», в статьях он пытался обсуждать те же самые темы, которые обсуждались до революции. И вот Кузнецов участвовал в этой «Живой Церкви» и потом, по воспоминаниям Введенского, когда он увидел, что это за движение, он категорически отказался иметь какое бы то ни было дело с обновленцами и сказал: «Вы, отец Александр, погубите дело церковного обновления и эту идею скомпрометируете». О чем Введенский впоследствии вспоминал и это даже нашло отражение на страницах обновленческого журнала.

Прот.А.Степанов: Наверное, многие из деятелей обновленческого раскола были люди достаточно искренние в отношении ожиданий каких-то положительных изменений в жизни страны в связи с приходом большевиков. Известно, что в Церкви в начале двадцатого века уже распространялись социальные взгляды, идеи христианского социализма, и некоторые священнослужители действительно этим увлекались на волне всеобщего дореволюционного подъема за справедливость, за жизнь по христианству, жизнь по Евангелию. Понятно, что эти люди глубоко заблуждались, что Царство Божие можно построить на земле какими-то социальными революциями. Какую роль, как Вам кажется, вот это направление мысли среди духовенства сыграло в обновленчестве?

Свящ.И.Соловьев: Христианский социализм – это явление, которое возникло в начале двадцатого века, и обличению христианского социализма уже в те годы уделялось большое внимание. Например, в журнале Московской Духовной Академии «Богословский вестник» была опубликована большая и очень интересная статья профессора Мышцева, посвященная теме «Христианство и социализм», где он прямо высказывался против какой бы то ни было возможности отождествления эти двух явлений. И я думаю, что тот так называемый социализм, который начали строить в нашей стране после октябрьской революции 1917 года, тотчас же показал свое звериное лицо, и я думаю, что у большинства людей уже не было никаких сомнений относительно его природы. Поэтому, строго говоря, христианских социалистов среди обновленцев не было, но вот идеи христианского социализма они вынуждены были на начальных по крайне мере порах проповедовать. Этим и занимался протоиерей Александр Введенский. Для чего он говорил о том, что коммунистическая власть делает христианское дело, но без Христа? Он об этом писал в журнале «Живая Церковь», он об этом неоднократно говорил, когда выступал на различных обновленческих совещаниях и съездах. Почему? Потому что он считал, что таким образом можно задобрить коммунистическое государство, и можно будет изменить политику этого государства по отношению к Церкви. Вообще, намерения обновленцев и сводились к тому, чтобы изменить отношения с властью, пойти ей в услужение, играть по ее правилам и таким образом получить для Церкви место под солнцем в стране победившего социализма и в стране, которая строит коммунизм, чтобы Церковь сохранила свое существование. Однако на их глазах большевики расправлялись с целыми классами общества, с целыми группами, и вообще призывали к уничтожению одного класса другим. Реформаторская деятельность обновленцев так и не получила сколько-нибудь широкого развития, потому что в 1923-м году, когда на всех парах шла подготовка к суду над Патриархом Тихоном, власти решили провести так называемый «Церковный собор», и еще до майского переворота, то есть еще до встречи обновленческих лидеров с Патриархом Тихоном, когда они забрали власть, говорилось на совещаниях ОГПУ, что должен быть выдвинут лозунг Поместного собора. Этот лозунг был очень популярен и за ним пошли бы многие. И этот так называемый «Поместный собор» в 1923-м году в жутких полицейских условиях был созван только для того, чтобы дальше расколоть Церковь и чтобы осудить Патриарха Тихона и его контрреволюционную политику и показать, что сама Церковь в России против контрреволюции, против Патриарха Тихона, а не власть расправляется с религией, гонений никаких нет. Но поскольку программа церковных преобразований, о которой говорили обновленцы, не объединяла людей, не сплачивала, а, наоборот, разделяла, и между самими обновленцами были разные точки зрения по тем или иным вопросам – и литургической практики, и отношению к брачному праву и так далее, – то большевики боялись, что на Соборе может возникнуть конфликт, и тогда осуждение Патриарха Тихона, ради которого Собор и был нужен, не будет иметь того авторитетного значения, которого бы большевикам хотелось. Поэтому разрабатывая программу будущего собора, ОГПУ категорически запретило обсуждать какие бы то ни было значительные реформы, серьезные церковные преобразования, чтобы не было, как они говорили, «поповской склоки». Единственное, что разрешили сделать, из крупных изменений, это введение женатого епископата и второбрачного духовенства, причем без какой бы то ни было дискуссии, какой-либо подготовки, а просто явочным порядком: проголосовали, некоторые пытались возражать, но им легко закрывали рты. И вот, собственно, изменение в брачном праве, внесенное Собором 1923-го года, это и была самая крупная реформа, которая была проведена совершенно неканоническим путем, конечно, и проведена она была большевиками опять-таки для того, чтобы углубить раскол между обновленцами и Патриаршей Церковью. Тучков, глава Церковного отдела ОГПУ, который как раз занимался непосредственно организацией всех этих провокаций, писал, что «всю историю обновленческого раскола обновленцы стремились к соединению с Патриаршей Церковью». Это его собственные слова.

Прот.А.Степанов: Может быть, отец Илья, немного подробнее мы могли бы остановиться на вопросе о том, что представляло собой это течение в плане идей. То есть, насколько оно было однородно, насколько была выработана какая-то общая программа реформирования церковной жизни? Было ли это что-то такое цельное, монолитное?

Свящ.И.Соловьев: Поскольку, как я уже сказал, власть была взята обновленцами явочным порядком по всей стране при помощи органов государственной власти, то у власти оказались разные люди. Люди, которые не были объединены какой бы то ни было общей идеей. Вот если взять состав Высшего Церковного Управления, образованного в 1922 году 19 мая, – кто вошел в состав этого Высшего Церковного Управления? Например, протоиерей Владимир Красницкий, который служил до революции в церкви «Союза русского народа» – конечно, у него никаких социалистических симпатий никогда не было. Из архиереев вошел епископ Верненский Леонид, о котором сам Введенский говорил, что у него каждым третьим словом было «Государь-Император», который даже, видимо, не совсем понимал, что происходило. Вошел сам протоиерей Александр Введенский, человек пылкий, в чем-то очень искренний – он написал в свое время гневное письмо Льву Толстому после выхода романа «Воскресение», еще будучи студентом. Он писал: «Вы оскорбляете Русскую Церковь, Вы не имеете права». Он пытался выяснить причины неверия русской интеллигенции, для чего провел анкетирование и написал очень интересную статью. Он был близким сотрудником митрополита Вениамина, уже накануне этого раскола получил протоиерейство из рук владыки Вениамина. Что общего у него было, скажем, с Красницким или с епископом Леонидом? Наверное, очень и очень немного. Скорее, ближе он стоял к заштатному епископу Антонину (Грановскому), который считал, что необходимо внести некоторые изменения в церковную жизнь, но главным образом здесь речь шла о некоторых изменениях в литургической практике. Антонин был категорически против женатого епископата. Его очень уговаривали накануне открытия Собора 1923-го года. Собор должен был открыться 1 мая, все съехались, делегаты уже были в Москве, но две недели ждали открытия Собора, потому что организаторы не могли никак прийти к общему знаменателю, никак не могли согласовать некоторые вопросы. Так вот, если мы посмотрим на этих трех человек, которые фактически стали у руля ВЦУ, а именно протоиерея Владимира Дмитриевича Красницкого, протоиерея Александра Ивановича Введенского и епископа Антонина (Грановского), то мы увидим, что даже у них были, если не взаимоисключающие идеи, то, по крайней мере, идеи, которые имели между собой мало общего. Они были связаны в одном – в том, что нужно что-то делать для того, чтобы государство прекратило такую явную антицерковную политику. Вот это было общим звеном, в остальном они очень сильно расходились. И очень быстро монолитность Высшего Церковного Управления была разрушена. Несколько расколов крупных было. Митрополит Антонин – это обновленческий митрополит, он получил свой митрополичий клобук у обновленцев, – несколько раз покидал заседания. Оскорблял Красницкого в своих выступлениях, он вообще был резкий человек. Красницкий называл Антонина «буйнопомешанным» за некоторые его поступки. Служить они вместе не могли. При совершении Литургии в Страстном монастыре протоиерей Владимир Красницкий вместо того, чтобы дать обычное лобызание и сказать «Христос посреди нас», когда к нему подошел член «Живой Церкви» протоиерей Петр Сергеев, сказал «Нет Христа между нами». И этот поступок очень ярко характеризует взаимоотношения членов обновленческого ВЦУ. Это совершенно разные люди, оказавшиеся вместе. Поэтому раскол очень быстро между ними произошел, образовалось еще две обновленческие группы. Кроме «Живой Церкви», это группа «Союз общин древлеапостольской церкви», во главе которой встал протоиерей Александр Введенский, и группа «Союз церковного возрождения» епископа Антонина. Они выступили со своими программами на Соборе 1923 года. Конечно, большевиков эти программы не интересовали. Красницкий не был реформатором, но он предлагал пересмотреть жизнь Церкви и выкинуть из нее все то, что раздражало советскую власть, – если говорить просто. И он очень не согласен был с епископом Антонином в его литургических экспериментах, и когда он покинул Москву, здесь в Петербурге, в Князь-Владимирском соборе он служил на церковнославянском языке, не допуская никаких новшеств. То есть общего между ними было мало. Главное, что их объединяло – это желание согласовать позиции Церкви с государственной властью, а вот во всех других вопросах они в той или иной степени расходились, то есть «Живая Церковь» была против каких бы то ни было литургических реформ, епископ Антонин стоял за радикальные литургические реформы, «Союз общин древлеапостольской церкви» выступал за введение женатого епископата, что категорически не устраивало епископа Антонина, и это было причиной, по которой он ушел из активной деятельности в обновленческом стане. «Живая Церковь» поддерживала женатый епископат, но там были сильны антимонашеские настроения, они говорили о необходимости закрытия монастырей, о превращении сельских монастырей в коммуны или в трудовые братства, или приюты для инвалидов. Эти антимонашеские настроения не разделял, конечно, епископ Антонин и его группировка. Я бы даже сказал так: ни по одному сколько-нибудь значимому вопросу между ними единства не было. Вот если нарисовать такую схему – наверху написать «Антонин, Красницкий, Введенский», а сбоку написать вопросы, то ни по одному вопросу мы не поставим «плюс», знак их общего согласия. Обязательно это будет «минус» – либо у Введенского «минус», либо у Красницкого, либо у Антонина – кто-нибудь обязательно будет «не согласен». Этот конгломерат был создан из людей, между собой не имевших согласия. И это тоже результат политики власти. Они подбирали не единомышленников, а людей, готовых выступать за сотрудничество с советской властью. То есть ВЦУ было полностью подчинено директивам, которые выдавала советская власть.

Прот.А.Степанов: То есть воедино их собирало, собственно, государство. А если теперь взглянуть на «тихоновскую», так сказать, юрисдикцию. Мы тоже видим, что на протяжении этих лет все время делались попытки найти какой-то приемлемый вариант существования Церкви вот в этом новом безбожном государстве. Вот здесь в чем отличалась позиция обновленцев от позиции «тихоновской» Церкви?

Свящ.И.Соловьев: Понимание того, что в новых условиях Церкви придется считаться, по крайней мере, с тем режимом, который установился в России в результате падения монархии, постепенно приходило ко всем церковным людям. Поначалу, скажем, на Соборе 1917-1918 года были живы и сильны надежды на то, что советская власть скоро упадет; потом, когда наступил НЭП, были иллюзии, что эта власть изменит свой характер и будет более либеральна и более человечна, но эти иллюзии тоже скоро ушли.

И я думаю, что к середине 1920-х годов практически все крупные церковные деятели понимали, что нужно стать на какой-то путь, который бы позволил найти с этой властью компромисс. Другого пути не было. Но компромисс какого рода? Какой ценой? Либо это компромисс тот, что предлагала «Живая Церковь»: мы пойдем даже на догматические реформы, только чтобы власть была удовлетворена; либо компромисс иного рода: признать существование этой власти и таким образом сохранить церковную организацию, но на достойных условиях. Вот, собственно, в чем различие.

Прот.А.Степанов: Вы говорили, что государству было более-менее безразлично, какие там основы собственно церковной жизни будут внутри Церкви, важно было добиться полного подчинения. И догматических реформ государство не требовало – это мало его интересовало.

Свящ.И.Соловьев: Их интересовали какие бы то ни было реформы только в том смысле, чтобы они были разделяющим началом. Женатый епископат, который был введен в 1923-м году, и был тем самым, что разделяло Патриаршью Церковь и обновленческую долгое время, до самого конца обновленчества. Так же как и второбрачие духовенства. Это было то, что разделяло основательно. В инструкциях власти перед Собором 1923-го года было сказано: «Допустить только те реформы, которые еще сильнее вобьют клин между попами…»

Прот.А.Степанов: Вы упомянули такую личность – Тучкова. Что это был за человек? Наши слушатели уже не раз слышали эту фамилию во многих программах, связанных с жизнью новомучеников и исповедников Российских. Он имел какое-то богословское образование, он глубоко разбирался во всех тонкостях церковной жизни, как ему удавалось так ловко манипулировать сознанием священнослужителей?

Свящ.И.Соловьев: Евгений Александрович Тучков родился в верующей семье. Его мать была верующим человеком даже тогда, когда он расправлялся с Церковью. Он жил в одном из подворий одного женского монастыря – сейчас не могу вспомнить, какого. Там же жила его мама, она находилась вместе с ним под попечением монахинь, за что Тучков давал им адреса служения Патриарха Тихона, и эти монахини ездили туда, потому что они раньше всех узнавали, куда поедет Патриарх и где будет служить. Мать его была человеком, как я уже сказал, верующим. Она просто не понимала, чем занимался ее сын. Тучков – конторщик, иваново-вознесенский мальчишка, который начал свою трудовую жизнь в каком-то мелком магазинчике в качестве разносчика. Затем наступила революция. Он вошел в состав иваново-вознесенского ЧК, но как человек, имеющий острый ум и не лишенный определенного дара слова, хотя и недостаточно грамотный, он быстро был замечен – ведь таких было немного, в основном были костоломы и мясники в органах ОГПУ. И поэтому он в силу своих качеств, отличавших его от его собратий, был замечен и был в конечном счете приглашен в центральный аппарат в Москву, где ему и поручили заниматься деятельностью Шестого отдела, где он должен был отвечать за работу с церковниками, за что он получил, между прочим, от своих сослуживцев кличку «Игумен». Он пытался поступить в университет, поступил, что в тех условиях понятно, но безуспешно, он ничего не сумел закончить. Так он и остался просто теляковским смышленым мальчишкой, который все свои способности, весь свой небольшой, но определенный талант употребил на то, чтобы разрушать Церковь. Мастер интриги, он играл на человеческом честолюбии, на стремлении к власти; он прекрасно изучил тех людей, с которыми ему пришлось работать; знал, с кем как вести себя, на кого лучше прикрикнуть, кого припугнуть, а с кем нужно быть утонченно вежливым. Знал и прекрасно разбирался, как нужно строить работу «с попами», ездил с инспекциями по губернским ЧК, по губЧК, проводил там показательную вербовку осведомителей из среды духовенства. Этот Тучков действительно был «злым гением» ОГПУ, который вел церковную политику. Можно привести по поводу обновленцев один пример. Накануне Собора 1923-го года власти еще не решили, должно ли сохраняться Высшее Церковное Управление или другой орган высшей церковной власти, или вообще нужно провести полную децентрализацию Церкви, сделать так, чтобы были какие-то просто местные управления, не объединенные никакой центральной структурой. И в ЦК, например, была точка зрения, что нужен второй вариант – не нужно Высшего Церковного Управления. И вот Тучков среди всех этих споров занял позицию такую: нам необходимо ВЦУ, потому что именно при помощи ВЦУ мы сможем действовать на местах. Поэтому ВЦУ должно было быть сохранено. Это целиком и полностью заслуга Тучкова, что у обновленцев сохранился «Священный Синод». Кстати, он пережил все сталинские «чистки» и умер своей смертью. Совсем недавно его могилу на Ваганьковском кладбище в Москве обнаружил известный обозреватель газеты «Московский комсомолец» Сергей Бычков, который выступает часто с резкой критикой нашей Церкви. Но тем не менее он интересуется историей Русской Церкви, и он даже имеет степень доктора исторических наук. И вот он нашел родственников Тучкова, узнал некоторые семейные подробности. Оказывается, Евгений Александрович перед смертью тяжело болел, находился в больнице и буквально в последние дни жизни он вдруг захотел пригласить к себе в больницу тогдашнего Патриарха Алексия Первого. И родственники свидетельствуют, что Патриарх приехал и беседовал о чем-то с Тучковым. О чем, мы теперь уже не узнаем, можно только строить догадки. И вот он умер своей смертью, в первой половине 1950-х годов, пережив все, все эти страшные гонения, которые потом обрушились и на органы ОГПУ-ВЧК. И еще очень интересно. Писал он под псевдонимом «Теляковский», потому что он родился в деревне Теляково. В 1925-м году, когда весь этот спектакль с обвинением митрополита Петра в контрреволюционности был разыгран, в газете «Известия» появилась статья, что митрополиту Петру пора бы дать ответ, что мы вот ждем, граждане честные, в том числе и те, которые находятся под его окормлением, что пора дать ответ на те обвинения, которые были высказаны на обновленческом Соборе. И подпись была под статьей – Теляковский. Такой вот хитрый мужичок – Евгений Александрович Тучков.

Прот.А.Степанов: Отец Илья, как дальше сложилась судьба обновленцев? Им удалось на какое-то время создать Высшее Церковное Управление, получить легальный статус существования, который никак не удавалось получить, как я понимаю, Патриаршей Церкви. Как дальше сложилась их судьба?

Свящ.И.Соловьев: А дальше большинство обновленцев разделило участь всех тех клириков Патриаршей Церкви, которые дожили до страшного периода гонений. Если в Патриаршей Церкви в 1938-39-х годах оставалось четыре иерарха, то у обновленцев, по разным подсчетам, оставалось от восьми до двенадцати правящих епископов. Но гонения затронули их не меньше. Александр Боярский, например, известный обновленческий деятель, идейный обновленец. К сожалению, идейные обновленцы никогда не определяли лица обновленческого раскола, скорее безыдейные определяли его лицо. Так вот, Александр Иванович Боярский, будущий митрополит Ивановский, был сдан своими же собратьями и закончил тем, что был расстрелян. И очень многие другие обновленческие епископы, не говоря уже о священниках, были физически уничтожены. Количество храмов сокращалось, сокращалось стремительно, и уже к началу войны можно было говорить, что обновленцы находились точно в таком же положении, как и Патриаршья Церковь. Но потом в 1943-м году Сталин под влиянием того, что германские оккупационные власти открывали церкви, под влиянием желания открыть скорее Второй фронт и облегчить военное положение Советского Союза, встретился с тремя митрополитами в Кремле, и после этой встречи он принял решение закончить существование обновленческого раскола. Была дана директива, и согласно этой директиве бывшие обновленцы стали один за другим стучаться в двери патриаршей резиденции в Чистом переулке, дом 5, для того, чтобы стать сотрудниками Московской патриархии. И почти все они были приняты. Некоторых перерукополагали, потому что они получили сан явно не каноническим путем. То есть их покаяние было принято, и они влились в число священнослужителей нашей Церкви. Я думаю, что если не половина, то по крайней мере треть священнослужителей были бывшие обновленцы. Но вот был замечательный пастырь, отец Сергий Румянцев, может быть, люди старшего поколения помнят его. Он был как раз одним из руководителей обновленчества в Ленинграде, а потом перешел – уже не архиереем, а священником, и, по-моему, занимал здесь достаточно высокую должность довольно долгие годы. И таких было много. Интересно, что даже дети обновленческого митрополита Александра Ивановича Введенского после его смерти были приняты в Московскую Патриархию, все три сына его были священнослужителями – священник Владимир Александрович Введенский, священник Андрей Александрович Введенский и протодиакон Александр Александрович Введенский, который работал в Отделе внешних церковных связей Московского Патриархата, сопровождал иностранные делегации. И есть очень интересная фотография, которая действительно заслуживает публикации: Александр Александрович Введенский, в качестве протодиакона, с каким-то архиереем служит панихиду у могилы Патриарха Тихона. Вот это такая иллюстрация живая к дальнейшей судьбе. А вот судьба Андрея Александровича Введенского сложилась трагически. Он был своей собственной женой предан, арестован, находился в лагерях и не выдержал того, что там происходило, попытался бежать, ему стреляли в спину, в голову – шесть пуль было обнаружено, об этом есть акт. Вот так он скончался. Все дети Александра Введенского были перерукоположены архиепископом Макарием (Даевым). Вот такая судьба у семьи самого Александра Ивановича Введенского, первоиерарха обновленческой церкви.

Прот.А.Степанов: Как церковный народ воспринимал обновленцев? Им была все-таки передана властью большая часть храмов, но вот по многим свидетельствам, эти храмы стояли пустыми, и народ все-таки шел в Патриаршью Церковь. Почему, с чем это было связано?

Свящ.И.Соловьев: Сам Введенский писал в одном из своих писем, что «трагедия наша заключается в том, что нас рассматривают в некотором роде как присяжное духовенство». То есть это была «красная церковь». А те, кто ходили в храмы, не могли быть сторонниками советской власти, они считали, что все, что советская власть делает, все это против Церкви. И, конечно, справедливо считали. И, конечно, для верующих людей «красная церковь» была неприемлема. Все старались в обновленческие храмы не ходить. «Красная церковь», мы к тебе не пойдем; ты «красный поп», мы не хотим иметь с тобой ничего общего. То есть обновленцев воспринимали именно как «красную церковь». Про них так говорили: вот разгонялся где-то монастырь, иногда при помощи «Живой Церкви». Естественно, что монахи и монахини разъезжались по епархии и говорили об обновленцах много нехорошего, сеяли слухи. И это был тоже один из способов борьбы с обновленчеством – ну, например, что обновленцы служат на чашах, внутри которых – красная звезда; о том, что на фелони священнической у обновленцев только снаружи крест, а внутри на этом же самом месте подшита красная звезда; что в некоторых храмах священники благословляют не крестом, а звездой и так далее… Все это, конечно, смешно, но на народ это оказывало очень сильное влияние, это было действенным средством борьбы, может быть, не очень достойным, но действенным. Поэтому по политическим причинам, в большинстве случаев обновленцы и их преобразования приняты не были. И обновленцы начали подстраиваться под Патриаршью Церковь. Почти во всех храмах в крупных городах совершалось богослужение не на русском языке, а на церковнославянском, и внешне отличить было невозможно – такая же точно служба, такой же точно священник. И как рассказывал мне один уже, к сожалению, умерший свидетель эпохи Анатолий Григорьевич Свенцицкий, они приходили в храм в незнакомом городе, и не знали, какой это храм, обновленческий или нет, заходили и слушали. Дойдет дело до ектении – ага, за первоиерарха Александра. Тогда – кругом шагом марш из церкви. Если митрополита Петра или митрополита Сергия – тогда остаемся на месте и молимся. Вот так различали.

Прот.А.Степанов: Как Вам кажется, обновленческое движение 1920-30-х годов и попытки предложить какие-то изменения в современной церковной жизни – есть ли между ними какая-то связь? Вот терминологически это называется в церковной публицистике одним и тем же словом «обновленчество» или «неообновленчество». Насколько это оправдано?

Свящ.И.Соловьев: Я думаю, что можно говорить о том, что мы очень мало знаем историю обновленческого раскола, и поэтому мы взяли это слово как ярлык. Блаженной памяти епископ Александр (Семенов-Тян-Шанский), прочитав книгу Левитина-Краснова, первую серьезную работу об обновленцах, сказал, что обновленцы нанесли очень большой вред Русской Церкви будущей, потому что на долгие-долгие годы любая идея даже здоровых церковных преобразований будет восприниматься массами в штыки, потому что церковный народ будет вспоминать обновленцев и будет негативно относиться ко всяким попыткам любой церковной реформы. То, к чему подошла Российская Православная Церковь к началу революции, не было реализовано даже на 30 %. Решения Поместного Собора 1917-1918 гг., как мы знаем, в значительной степени остались на бумаге – исключая, конечно, решение об утверждении Патриаршества. И здоровые реформы, которые предлагались епископатом и профессурой – лучшими умами Церкви, – были погребены революцией. Дьявол не допустил. И возник парадокс, этот раскол, который не имеет ничего общего с настоящими церковными реформами. Это историческое обновленчество не имеет ничего общего ни с дореволюционным движением за здоровые преобразования в церковной жизни, предложенными Поместным Собором, так же оно не имеет ничего общего с современными попытками духовенства и иерархии обновить Церковь на евангельских началах. Потому что, конечно, какие-то шаги нужно предпринимать для того, чтобы Церковь адекватно отвечала на вызовы современности, и попытки адекватно отвечать на вызовы современности, считаться с историческими реалиями нашего времени с обновленчеством не имеют ничего общего. Это скорее больше напоминает то самое «Движение за церковное обновление», которое началось в России в начале ХХ века. Капитализм принес свои новые законы, разрушение традиционного уклада в деревне, в городах образовался класс рабочих. Люди были оторваны от своей семьи, дети, которые шли на фабрику. Тяжелые условия работы, отчаяние, отсюда и преступность, и пьянство. Люди ехали в Петербург и другие города зарабатывать, потому что в деревне было трудно выжить, и проповедь духовенства здесь в Петербурге нужно было изменить, нужно было что-то обновить, реформировать для того, чтобы адекватно отвечать на их вопросы. Нужно было создавать какие-то организации, какие-то новые формы церковной работы, а не только богослужение. Поэтому и зарождалось это движение. Сегодня мы видим примерно то же самое. В нашем обществе происходят серьезные и кардинальные изменения. Наша паства находится в совершенно другом положении, чем она находилась 30 лет тому назад. Совершенно другие условия. И Церковь не может не реагировать на эти изменения, она не может не реформировать как-то свою деятельность, конечно, не касаясь догматических основ своей жизни – этим Церковь не может поступиться ни при каких условиях. Но изменения должны произойти, и тех, кто стремится адекватно ответить на вызов времени, тех, кто стремится изменить свою работу, сделать, может быть, более доступным для народа богослужение, шире привлекать народ на приходах к делам приходского самоуправления, развивать соборность на всех уровнях церковной жизни, – тех, кто стремится это сделать, никак нельзя назвать «обновленцами». И особенно важно обратить внимание еще вот на что: те, что стремятся не допустить поглощения нашей Церкви государством, – не обновленцы, а антиобновленцы. Конечно, процесс сращивания некоторых церковных деятелей, каких-нибудь провинциальных настоятелей с местными государственными чиновниками, пришедшими к власти не совсем может быть иногда и законным путем, может быть, даже полукриминальным способом нажившим свое состояние, – это, конечно, очень отрицательное явление. И это людей отталкивает. Мне приходилось бывать в малых городах и слышать обидные для нас, для священнослужителей, но справедливые упреки: говорят, батюшка-то службу отслужил и побежал скорее к своим спонсорам, которые там приехали на дорогих машинах, и поставили эти машины на единственной дороге, по которой можно к храму подойти – кругом грязь, народ должен эти машины по грязи кругом обходить. Государство тоже в какой-то степени стремится поглотить Церковь, что уж греха таить.

Прот.А.Степанов: Во всяком случае использовать в каких-то своих интересах.

Свящ.И.Соловьев: Да, безусловно. И тех, кто старается не допустить срастания церковного организма с организмом государственным, тех, кто пытается защитить церковную независимость, церковную свободу, называть этих людей обновленцами – это просто…

Прот.А.Степанов: …переворачивать с ног на голову…

Свящ.И.Соловьев: Да, это просто попытка наклеить ярлыки, это результат злобы и невежества. К сожалению, иначе не скажешь.

Прот.А.Степанов: Ну что же, спасибо Вам, отец Илья, за такой ясный, интересный и глубокий рассказ об истории обновленчества и о том, как оно связано с сегодняшней жизнью, с церковно-государственными отношениями и реформированием собственно церковной жизни. Я напоминаю вам, дорогие слушатели, что сегодня в нашей программе «Экклесия» принимал участие директор издательства Крутицкого подворья, церковный историк, кандидат исторических наук, московский священник Илья Соловьев. Спасибо Вам, отец Илья! Программу вел протоиерей Александр Степанов. Всего вам доброго!