Что такое приходская революция?

Программа Марины Лобановой

«Книжное обозрение»

Гость: Алексей Львович Беглов, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН

Тема: книга «Православный приход на закате Российской империи: состояние, дискуссии, реформы» (в серии «Церковные реформы: Дискуссии в Православной Российской Церкви начала ХХ века. Поместный Собор 1917-1918 гг. и предсоборный период», издательство «Индрик»)

Передача 4

Эфир: 19 февраля 2023 г.

АУДИО

 

Алексей Беглов:

 

Для того, чтобы четче понять, что происходило в истории церкви именно на приходском уровне в 1920-е годы, я бы предложил сделать небольшой шаг назад, в начало 1917 года. Итак, февраль, март, падение монархии, и что происходит в церкви? В церкви происходит то, что замечательный наш коллега петербургский историк Павел Геннадьевич Рогозный обозначил как церковную революцию. Причем, нужно подчеркнуть, и Рогозный в своей книге, которая так и называется, «Церковная революция 1917 года», это очень хорошо показывает, что это не участие церкви в революции (как некоторые могут подумать) – это достаточно надуманная проблема. А это вторжение революции в церковь, это то, какие стихийные процессы начали происходить внутри церкви. Со своей стороны хочу сказать, что сегодня мы всё больше воспринимаем события 1917 года не просто как политический переворот или социальный переворот, а как целую серию множественных революций, которые все вместе объединяются вот в это такое рамочное название «Великая русская революция». Некоторые из исследователей датируют ее не 1917 годом, не только узким периодом гражданской войны, с 1917 до 1921 год (как минимум), а некоторые и дальше продолжают ее, вплоть до окончания коллективизации, то есть до начала тридцатых годов.

 

Так вот, эти множественные революции имели место и в церкви.

 

Что это были за революции? Это была стихийная перестройка тех отношений, которые существовали в имперский период и которые находились в кризисе, которые так или иначе не то чтобы устарели, но в той или иной степени не удовлетворяли одну из сторон этих отношений.

 

В церкви «церковная революция» – это такой слоёный пирог, который состоит из нескольких слоёв. Там есть политическая составляющая, конфликт, например, обер-прокурора революционного Владимир Николаевича Львова с Синодом. Это конфликт местных революционных властей, например, комиссаров Временного правительства с епархиальными властями. Это политическая составляющая.

 

Следующий уровень – это конфликт духовенства и епископов. Еще один уровень – конфликт младших членов клира, дьяконов, псаломщиков со священниками. А потом еще есть конфликт, например, сельского духовенства, сельских священников с городскими священниками. И это самые разнонаправленные конфликты, которые начинают стихийно развиваться внутри церкви весной 1917 года.

 

И все они пропитаны сверху вниз политической риторикой того времени: всякие там комитеты, церковные комитеты, церковные советы, церковные уполномоченные появляются… И так далее и так далее.

 

Что это за конфликты? Это конфликты сословные по своей сути: между священниками и епископами, между дьяконами и священниками, между городским и сельским духовенством. Это всё сословные конфликты, которые были застарелые, которые не разрешились до революции, и они выплеснулись теперь наружу.

 

И у этой «церковной революции» есть еще один, низовой слой. Самый активный, самый масштабный – это, собственно, приходская революция.

 

Что такое приходская революция? Это стихийное (подчеркиваю это слово) взятие прихожанами власти в приходах в свои руки. Что это означает? Это означает, что теперь они распоряжались церковно-приходским имуществом и решали сами, платить им епархиальные взносы или не платить. А епархиальные взносы, напомню, в этот период были очень существенными, они очень часто превышали 50% валового дохода церквей, а иногда были больше (были, конечно, и меньше, особенно в крупных городах и в состоятельных приходах, это важно подчеркнуть, но вообще по России епархиальные сборы имперского периода были очень большие, у меня в книжке об этом есть специальные глава, где, в том числе, помещены подсчеты статистические этих отчислений). Так вот теперь прихожане сами решали, что они будут платить, что они не будут платить, и кому они будут платить. Они сами, что называется, «разбирались» с неугодными священниками, некоторых удаляли и, соответственно, выбирали новых. Много ли было таких изгнанных священников? У нас есть определенная статистика, не очень их было много, процентов пять. … Казалось бы, немного. Но духовенство было напугано, оно было шокировано тем, что, оказывается, теперь не архиерей решает его судьбу.

…

… было понятно, что церковно-приходская жизнь полностью изменилась. Это было понятно, например, архиереям, которые, когда к ним приходил священник и говорил «меня изгнали из прихода», и архиерей понимал, что он ничего не может сделать своей властью, он не может назначить в этот приход священника.

…

Церковные власти, начиная с весны 1917 года и вплоть до осени, вплоть до Собора, пытались ограничить последствия «приходской революции». Получалось у них это не очень хорошо, но это были регулярные и последовательные попытки. По сути своей «Отдел о приходе» или, как он назывался точнее, «О благоустроении прихода» Собора 1917-1918 года тоже начинает с этого – с попытки урегулировать приходскую революцию.

…

Но осенью семнадцатого года, как известно, происходит государственный переворот. К власти приходят левые радикалы в лице большевиков и левых эсеров (на первом этапе, до лета 1918 года), которые уже с декабря 1917 — с января 1918 г. начинают если еще не проводить, то декларировать антицерковную, антиклерикальную политику.

 

И на этом фоне весной восемнадцатого года на Соборе происходит радикальное изменение позиции соборян (и епископата, и священноначалия): от настороженного отношения к прихожанам, к мирянам и к их активности отношение меняется на противоположное. Теперь миряне рассматриваются как основа, как базис, как те, кто могут защитить церковь, церковное достояние, имущество, приходы от посягательств новой власти. Напомню, что эти посягательства рассматриваются тогда всеми, в том числе мирянами, как кощунство.

…

И так происходит (весной восемнадцатого года) «легализация» приходской революции. Это очень важный этап, в том числе, в становлении церкви и церковного нового порядка двадцатых годов.

…

 

Что происходит в самом приходе в этот же период? На приходском уровне происходит поляризация прихожан. Раньше все жители конкретной территории были приписаны к храму, были формальными прихожанами. Но было понятно, что часть из них по своей сути не являются даже церковными людьми, они формально церковные. Так вот, эти люди, в том числе благодаря советскому законодательству, уходят из прихода. А те, кто остаются? Происходит их консолидация вокруг храма, вокруг святыни, иногда вокруг монастыря, вокруг школ даже каких-то, вокруг разных церковных структур. Происходит их консолидация, появление, формирование приходского ядра. И нужно понимать, что люди очень быстро эволюционируют за этот год, за 1917-18 год: тот крестьянин, который весной 1917-го или там осенью 1916-го года мог иронично отзываться о приходском священнике и вообще о церковности, весной 1918-го мог стать мучеником. Потому что он осознавал свою ответственность за это. После того как спадали бюрократические оковы с церкви, церковь представала свободной, люди так ее ощущали, и люди готовы были уже жертвовать чем-то, в том числе своей жизнью, ради церковных святынь, ради церковного достояния, ради церкви как таковой, ради своих приходов в том числе.

…

И вот на этой базе легализованной приходской революции формируется то, что мы называем «приходским возрождением двадцатых годов». Что это такое и в чем оно выражается?

Оно было разное в городской и в сельской среде. Вот про сельскую среду очень есть интересное, обстоятельное исследование нашего американского коллеги Грегори Фриза, который работал со значительным числом архивных документов, и он показал, что даже по отчетам местных властей, по отчетам органов ВЧК — ОГПУ, мы на протяжении двадцатых годов фиксируем очень большую активность прихожан, большое количество крестных ходов, ремонт церквей. Мы фиксируем, собственно, по статистике Фриза, рост числа священников. Нужно понимать, что вообще духовенство снимает с себя сан начиная с лета семнадцатого года, не массово, но эта тенденция уже имеет место. А здесь мы фиксируем рост числа священников. Понятно, что это были новые люди на селе. И так далее.

 

Да, с 1922 года у нас существует обновленческий раскол, но обновленческий раскол становится поводом вот того самого сопротивления со стороны приходов. Потому что когда обновленческий батюшка появляется на селе – это прихожане решают, взять его или нет. И здесь формируется очень интересный такой тандем, такая связка приходских общин и тихоновских епископов. Через голову духовенства. В приходе появляется какой-нибудь батюшка, и община говорит: а ты кто? Вот поезжай к такому-то епископу и от него привези справку, и тогда мы тебя, может быть, возьмем. И, соответственно, он едет к владыке, и тот удостоверяет его православие. Такой вот баланс: владыка все еще не может назначить своей властью священника на приход, но, по крайней мере, может удостоверить, что он не обновленец.

 

А что происходит в городах? В городах – просто бум новых приходских или околоприходских организаций.

Здесь Петроград, северная столица нам задает тон, это очень хорошо описано в литературе, Михаилом Витальевичем Шкаровским, другими авторами, Петроград – это столица братского движения.

Но надо понимать, что есть братство сетевое (типа братства Александра Невского, это самое крупное братство Петрограда), а есть братство – по сути приход. Это просто активисты приходов, которые вот так объединяются. И это не только история Петрограда, то же самое есть в Москве, в Казани, в Витебске, т.д. Есть не городские братства, например, объединённые вокруг монастыря небольшого, чтобы защитить его, и так далее.

 

В это время эти церковные организации, как в городах, так и вне городов, организовавшись для защиты святынь от посягательств новой власти, они очень быстро берут на себя другие функции: просвещение (в условиях запрета преподавания закона Божьего, напомню), занятия с молодежью, с детьми, социально неблагополучными группами, какие-то кружки по духовному просвещению, благотворительность самая разная, участие, например, в помощи голодающим, организация столовых на юге России. Вот под этим знаком очень такой большой приходской активности (это есть во многих мемуарах, в том числе, в мемуарах отца Сергия Щукина или в мемуарах монахини Игнатии (Пузик), на начало двадцатых годов мы видим вот эту историю про то, как церковь начала свободно дышать и началась очень мощная активность. И эта активность – несмотря на репрессии… (репрессии двадцатых годов – довольно относительные и ориентированные прежде всего на духовенство). И мы видим, что в течение двадцатых годов это «приходское возрождение» имеет место вплоть до 1929 года, до года «великого перелома», как его назвал Сталин.

…

Это «приходское возрождение» двадцатых стало возможно, в том числе, благодаря, скажем так, недосмотру советской власти. Поскольку в ленинском декрете января 1918 года было сказано, что крупные структуры существовать не могут, но религиозные организации могут существовать как частные организации, на правах частных учреждений. И именно в этом качестве существуют приходы, братства, различные союзы приходов и так далее. То есть была лазейка в законодательстве, условно говоря. Приходы имели право на регистрацию, на законное существование. Епархиальная власть не имела права на законное существование, центральная церковная власть не имела права на законное существование, этого ей долго и, в общем, с большими потерями, пришлось добиваться. А приходы имели право на это, они были легальными структурами с точки зрения советской власти, что важно, потому что любая нелегальная структура с точки зрения советской власти автоматически подлежала репрессиям. А приходы могли быть легальными.

 

И эту ошибку свою власть осознала как раз к 1929 году, году «великого перелома».

 

И когда весной 1929 года выпускается новое законодательство, оно уже практически полностью посвящено именно приходам. Начинаются чистки приходских советов от неблагонадежных элементов, наличие там лишенца, то есть человека, лишенного избирательных прав, является достаточным основанием для снятия с регистрации прихода. И вот тут уже, с 1929-го года, начинаются репрессии в том числе в отношении мирян, в отношении приходских активистов, за которыми советская власть закрепляет слово «церковник» (она его переосмысляет, таким образом, и начинает употреблять в отношении мирян).

 

Период коллективизации, 1929-1932 гг., это такая массированная волна, в том числе имевшая задачей разгром приходской сети. Именно в этот момент начинается массовое закрытие церквей, часто никаким законным образом не оформленное. В этот период происходит разгром остатков монашества. В 1932 году по всей стране прокатывается такая волна арестов монахов, которые ушли из закрытых монастырей, и так далее.

Вот это уже собственно новая эпоха, которая заканчивает «приходское возрождение», и здесь уже речь идет в большей степени о выживании, чем о какой-то такой активности, которая имела место в 1920-е годы.

…

 

Марина Лобанова:

 

А после этого рубежа конца двадцатых – начала тридцатых, после вот этого «великого перелома», получается, про историю прихода говорить не приходится?

 

Алексей Беглов:

 

Вовсе нет, там как раз мы видим определенную динамику, в том числе она заключается в том, что у нас где-то с 1931-1932 года идет вал протестов против закрытия церквей. И это действие тех самых приходских активистов, которых еще не успели репрессировать. И у нас рост (есть у меня в книжке эта статистика) – кратный, в разы. И это только официальное жалобы! Жалобы в центральные органы власти на закрытие церквей. Причем и письменные жалобы, и количество ходоков, то есть тех, кто лично приезжал в Москву и жаловался, подавал протесты против закрытия церквей – тоже растет и растет кратно. И это очень яркий пример именно приходской активности.

 

Мы знаем из чуть более позднего периода, из следственных дел, когда, например, регент или церковный староста, по сути один человек, берет на себя функцию ходатайства перед властями, начинает отстаивать церковь, один, и подписывает все бумаги один. Потому что он понимает, что другие боятся, у них какие-то обстоятельства… И он один начинает это делать. Это настоящее подвижничество. И, конечно, в тридцать седьмом году эти люди первые оказываются жертвами массовых операций. В 1937-1938 году – да, это реальные мученики, которые просто отдали себя для того, чтобы защитить свой храм. Кстати, очень часто они остаются неканонизированными.

 

Полностью слушайте в АУДИО.

 

См. также: