Чтобы работать с молодежью, надо попробовать с ними быть молодыми.
Беседа с одним из самых известных православных миссионеров, церковным публицистом, богословом, писателем диаконом Андреем Кураевым

Протоирей Александр Степанов: Здравствуйте, дорогие радиослушатели! У микрофона протоиерей Александр Степанов.
Сегодня у нас в гостях церковный публицист, богослов, писатель, известный, я думаю всем нашим слушателям, диакон Андрей Кураев. Здравствуйте, отец Андрей!

Диакон Андрей Кураев: Добрый день!

Протоирей Александр Степанов: И сегодня я хотел бы поговорить с отцом Андреем о проблемах молодежи. Это, конечно, не случайно. Действительно, аудитория, читающая книги отца Андрея, слушающая его выступления на аудиокассетах, смотрящая видеокассеты – она, конечно, огромна. И все-таки мы должны сказать, что большая часть этой аудитории, вероятно, молодежь. Это чрезвычайно отрадное явление для Церкви, я считаю, и в этом уникальность отца Андрея. Поэтому с этим вопросом: как найти вот этот ключ, как повести за собой молодежь, как увлечь ее движением к Церкви, а не каким либо другим движением – вот такие вопросы хотелось бы задать отцу Андрею. Вот как Вам удается, отец Андрей быть, не в том дело, популярным среди молодежи, но таким интересным среди молодежи, я бы сказал так?

Диакон Андрей Кураев:  Честно говоря, у меня никакой методики здесь нет. Я должен признаться, что есть круг литературы, которой я не читал, и, надеюсь, никогда не буду читать. Я никогда не читал никаких книг по риторике и, страшно сказать, по психологии тоже, в общем, почти ничего не читал. То есть, ни Карнеги никаких, ни антикарнеги и уж тем более там какое-нибудь сценическое или актерское искусство. То есть, я считаю, что нельзя людьми манипулировать, и поэтому я стараюсь, чтобы никакой технологичности, технологии никакой не было бы между мною и тем человеком, с которым я беседую.
Тем не менее, один, по крайней мере, выбор мне пришлось в своей жизни сделать раз и навсегда. Я даже помню день и час, когда я этот выбор для себя сделал окончательно: это было в Архангельске, году в 97-ом. Впервые в этой области проходила образовательная конференция и называлась она “Иоанновские чтения” в честь святого праведного отца Иоанна Кронштадтского, проводилась в Архангелогородской губернии. И это была первая встреча епархии с учительской общественностью. Поскольку встреча была посвящена отцу Иоанну, поэтому первый доклад был посвящен его деятельности. Доклад делал светский человек, историк, скрупулезный, честный, интересный историк из Москвы. И он рассказал о подлинных, неопубликованных дневниках отца Иоанна Кронштадткого. То есть, моя жизнь во Христе – это не совсем дневник, в этом смысле, это некая литературная мистификация, потому что называется дневник, а, на самом деле, изначально писалась для публикации (скажем, “Дневник писателя Достоевского”). Вот кроме этого псевдодневника, то есть, такого журналистского, был настоящий, интимный дневник отца Иоанна.
И вот этот архивист приводил выдержки из этого дневника. И это очень честный дневник, например, отец сам там пишет: “Господи, прости меня! Опять я сегодня на литургии потерял мирное состояние духа, на диакона рассердился! А ведь из-за чего, из-за какой мелочи? Во время каждения на Честнейшую диакон так близко подошел ко мне, что обдал меня облаком дыма из кадила, а я в душе возмутился, испугался: как же так – он мою митру закоптит! И даже в сердце вот так вот возмутился, а потом подумал: “Господи, о чем я беспокоюсь?!” — у меня этих митр двадцать штук, я их до смерти не сношу!” Вот очень честный, очень человечный дневник, который действительно делает облик батюшки гораздо ближе к нам; батюшка, как будто бы, выходит из иконы и становится живой рядом с нами.
Но были в этом дневнике и такие записи, и этот архивист их зачитывает. Скажем: “Господи, не попусти Льву Толстому дожить до праздника Рождества Божьей Матери, которую он так хулит!” И вот этот докладчик зачитывает слова отца Иоанна, и, конечно, Вы понимаете – в аудитории просто шок. Пришли учительницы, они рассчитывали, что им про духовность рассказывать будут, а духовность в их понимании – это, конечно, миролюбие, призывы к терпимости и так далее. И вдруг трах-бабах получают от имени святого, по их святому, святому в их головах. Конечно, шок. Владыка Архангелогородский, внимательно наблюдая за аудиторией, понимает, что это так, поворачивается ко мне (мы рядом с ним сидели), говорит: “Отец Андрей, спасай ситуацию!” Мой доклад следующий: я выхожу – что делать? На сцене стоит икона отца Иоанна. Я поворачиваюсь к этой иконе, крещусь, кланяюсь, говорю: “Святый, праведный отче Иоанне, прости меня, но я с тобой не согласен.” И дальше зачитываю советы Иоанна Златоуста и других святых, которые запрещают при молитве желать зла кому бы то ни было. Я, когда эти слова произношу, вижу, что группа таких чернорубашечников в конце зала встала, громко хлопнула дверью и вышла. То есть, по их мнению, я святого похулил. Но для меня это была ситуация совершенно четкого выбора. Я понимал, что вот этим своим жестом, этими словами я вызову недоумение и разочарование во мне некоторых православных людей. Но вот здесь – или-или, здесь было необходимо выбирать. Не всегда можно быть и с эллинами, и с иудеями одновременно. Вот апостолу Павлу было легче, потому что он ходил в разные аудитории, где были или только эллины, или только иудеи. И, слава Богу, в те времена не было диктофонов, и поэтому потом кассеты с его проповедями с эллинами не попадали в руки иудеев. А сегодня сплошь и рядом! Я читаю лекцию в студенческой аудитории, а потом она попадает в церковную и вызывает недоумение людей, потому что надо же видеть глаза людей, видеть их вопросы, как они реагируют даже на твое появление, вхождение в зал, их шепотки – то, что кассета не несет на себе.
У меня был потрясающий случай. Когда-то я написал статью с такими религиоведческими, богословскими размышлениями по поводу фильма “Титаник”. Затем эта статья, как мне рассказывают, попала в руки одной игуменьи, настоятельницы одного из женских монастырей. Эта матушка, она с уважением относилась к дьякону Андрею Кураеву, к его богословской публицистике, и вот, прочитав эту мою статью, она решила, ну раз отец Андрей так вот пишет об этом фильме, действительно, он духовный, серьезный, душеполезный, достала соответственно копеечку, вызвала послушницу, дала ей эти деньги, и сказала: “ Иди в город, купи кассету”. Купила эта послушница кассету, матушка-игуменья собирает всех сестер после ужина, помолясь: “Ну, сестры, давайте кино посмотрим”. И начали они вместе смотреть фильм “Титаник”, дошли до эротической сцены в трюме, тут, конечно же, покраснели, разбежались и т.д.
Ну, конечно же, я писал эту статью не для монахинь, отнюдь не с целью, чтобы православные девушки смотрели этот фильм. Эта работа миссионера, он обращается к тем людям, которые не в Церкви, которые независимо от твоего благословения или запрета, будут этот фильм смотреть. Вопрос-то в другом. Попробовать не оставить их с этим фильмом один на один, а дать им поводы увидеть в этом фильме нечто большее через белую простыню киноэкрана, через нее все-таки попробовать посмотреть куда-то глубже, дальше, задуматься о себе в конце концов. Вот здесь-то и возникает одна из серьезнейших проблем нашей церковной жизни.
Проблема в чем: первое, наша Церковь не умеет выращивать миссионеров, заметьте все те священники, которые хоть сколь либо активны, заметны на этом поприще, все они имеют светское образование. Кстати, батюшка, признайтесь, у Вас кроме Академии, что за плечами?

Протоирей Александр Степанов:  Физика, Петербургский Университет.

Диакон Андрей Кураев:  Я так и подозревал. На самом деле это отнюдь не плод петербургских духовных школ сидит сейчас предо мной. То есть, вот удивительная ситуация, что все, все люди в Церкви, которые сегодня имеют миссионерско-активную ориентацию, которые активно и достойно представляют, в большинстве своем, по крайней мере, если меня не считать, достойно представляют Церковь перед лицом мира, которые способны обращаться к внецерковным людям, не бояться внецерковных аудиторий, это все люди, за одним исключением, воспитанные все-таки вне Церкви, получившие базовое университетское, светское образование и только потом семинарское или академическое. Единственное исключение – это Алексей Ильич Осипов. Вот это — пример самородка, но, заметьте, опять же, человека подобного ему, московские духовные школы уже не рожали 40 лет. То есть, человека, который пришел бы мальчиком в семинарию после школы, и его бы огранила бы сама духовная школа, в результате бы поставила бы на всемирный светильник. Такого нет, то есть, Церковь сегодня, миссия наша сегодня живет варягами, пришедшими извне. Это, конечно, замечательно, это означает, что Господь так вот заботится о своей Церкви, что вот, если видит он наши немощи, соответственно со стороны Господь призывает людей и этим оказывает помощь Церкви. Значит Господь не оставил нашу Церковь это точно, но с другой стороны, все же печальный факт, наши духовные школы миссионеров пока не могут воспитывать.
Второе: Церковь не молится о миссионерах, это самое страшное. Есть мольба Христа к нам, Христос умоляет нас: «молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою».(От Матфея 9:38)
Удивительно, прямые слова Христа игнорируются нашей Церковью уже которое столетие. Нет ни одной молитвы в нашем церковном обиходе, в которой бы Церковь молилась бы вот именно об этом, о том, чтобы пастырей Господь пробудил, чтоб ревность проповедей Евангелия в сердцах наших возжег бы.
Ну и, наконец, как вывод из всего этого, есть ведь великая формула отца Сергия Булгакова: “В религии живо только то, что есть в культе”. Это совершенно справедливо. И, если вот этой молитвы о миссионерах — ее нет в богослужении, если само богослужение ничего не говорит о миссионерстве, кстати говоря, даже в богослужении в честь апостолов об этом ничего не говорят, вспомните тропарь Петру и Павлу: “Святи апостолы, Молитесь Господу, мир вселенней даровати и душам нашим велию милость”. Слушайте, об этом к столпнику можно молиться, отшельнику. Так вот нет этих молитв и соответственно в самой Церкви нет атмосферы терпимости к своим собственным миссионерам. И попытка заговорить на внецерковном языке о вере Церкви с не церковными людьми сплошь и рядом вызывает пересуды и озлобленный шепот за спиной миссионера. И нужно иметь какое-то сугубое или Божье призвание, мужество просто для того, чтобы через это переступить. Я прекрасно понимаю какого-то молодого батюшку, вчерашнего выпускника семинарии, получил он приходик или какой-то третий священник в храме городском, вот он пробует начать общаться с детишками, ходит по школам, детским домам, университетам и т.д. А в ответ, что он слышит от своих сослужителей, особенно старших: “ Ты чего протестант, что ли, тебе больше всех надо, да и вообще, ты куда поехал, в какой-то соседний город поехал с проповедью, у тебя своих дел не хватает, ладно мы на тебя еще треб нагрузим и еще что-то”. А потом еще, если этот священник, миссионер начинающий, какой-нибудь неудачное слово скажет и об этом донесут священноначалию, и потом он еще выговор за это получит, то, в общем-то, потихонечку исчезает желание. Так что мне думается, что развитие миссионерской культуры в нашей церковной среде, оно требует, прежде всего, определенной перемены в нашей церковной психологии. И, с другой стороны, должен пробудиться интерес к людям, благожелательное отношение к человеку. Вот есть очевидный совершенно зазор между поэтикой, символикой евангельских текстов и той психологией, которая торжествует сегодня на наших приходах. Смотрите, чему Христос уподобляет Царствие Божие: зерну, брошенному в землю, закваске, брошенной в тесто, кладу, зарытому в землю. То есть символика совершенно очевидная, свет пришедший во тьму, свет погрузивший себя во тьму ради преображения этой тьмы. Исторических Православие возглавляла противоположная идея. Свет надо выковыривать из тьмы, защищать прятать под окладом. На многих византийских древнерусских иконах поражает такая деталь: святитель держит в руках Евангелие, но при этом между Евангелием и десницей, простите шуйцей святителя обязательно прокладочка в виде плата какого-то, то есть, оказывается, даже рука святого епископа и то считается источником осквернения по отношению к Евангелию. Вот такого рода психология, она, конечно, это психология скопизма, бегство от мира, святыню надо защищать от людей иконостасами, долгими постами и прочее и прочее, вместо того чтобы, напротив, нести ее людям, чтобы там распогодилось, по слову Владимира Высоцкого: “ Очень нужен я там в темноте, ничего, распогодится”. Вот это подлинно миссионерская формула. Сегодня у нас совершенно обратная установка, и, конечно, одним из проявлений ее является и нежелание созидать, искать особые формы, особый язык миссии для молодежи. У нас в порядке вещей считается хорошо, если батюшка адаптирует свою проповедь для бабушек. И здесь ему никто слова не скажет. Как он там изгаляется, пробуя бабулькам все объяснить, суть того или иного праздника, обряда и т.д. Ну, говорить на языке бабушек это нормально, а наши дети, чем хуже? Почему такое презрение к нашим детям, что мы считаем, что на их языке, на языке их субкультуры говорить нельзя? Вот это очень важно понять, что современное общество, оно гораздо более разнолико, чем общество античное или средневековое. В нем существуют десятки субкультур и соответствующих языков в каждой из этих субкультур. Если Церковь желает быть вселенской, то есть универсальной, объемлющей всех людей, то, значит, и в Церкви должно быть миссионерство, способное разговаривать с каждой из этих субкультур и проводить соответствующую им культурацию миссии. У нас все люди восхищаются: и батюшки, и семинаристы, когда ты им рассказываешь, как наши миссионеры адаптировали проповедь Православия к языку и культуре алеутов, скажем, то, что святитель Иннокентий, проповедуя для алеутов говорил, что вместо слова хлеб наш насущный дашь нам днесь, говорил рыбу нашу дай нам сегодня. Потому что не было хлеба у этих людей, они только рыбой питались. Все восхищаются, радуются, когда об этом узнают, но вот вопрос. Скажите, чем наши дети хуже алеутов, почему на язык алеутов можно переводить, а почему на язык символов, реалий, в котором живут наши дети переводить нельзя? Скажем, например, “Властелин колец” — книга, которая является культовой у молодежи, у подростков, книга, кстати, написанная христианином. Ну, так давайте же попробуем вернуть ей ее христианское звучание! А вместо этого из брошюры в брошюру, из статьи в статью ползут какие-то жуткие совершенно клеветы в адрес этой замечательной книги.
А, кроме того, есть такая вещь, которую я, например, называю принцип агрессивного миссионерства. Есть какая-то пограничная зона между миром христианства и миром сатанизма. Собственно, и светская культура и даже язычество – пограничные зоны, ведь язычество – это не сатанизм. Мне кажется, что земля отдаст свой урожай тому, кто на ней будет пахать. Если эту землю, эту книжку возьмут в свои черные руки сатанисты-язычники, она им будет воспитывать, порождать новых чад. А если христианский миссионер возьмет и даст свое толкование этой книжке (многие из этих книг современных и классических и туда, и туда можно повернуть), то эта книжка, эта культурная соточка-деляночка, она даст плод для Церкви. Вот такое, скажем, мое отношение к фильмам “Матрица” или там “Гарри Поттер”. Эти фильмы могут стать великолепным орудием в антихристианской проповеди, но они могут стать блестящим мечом в наших руках. Вопрос в том, как к этому относиться. Есть слабая реакция, есть сильная реакция. Слабая реакция – видишь угрозу – убеги, сильная реакция – видишь угрозу – возьми силу в свои руки, используй это новое средство для того, чтобы создать новое орудие для защиты православия и проповеди. Вот, к сожалению, есть такая очевидная возрастная разница. Молодой человек, когда идет по улице, видит – открылась новая подворотня, новая улица, новая дырка в заборе появилась, в конце концов. Для юноши, мальчика – это повод засунуть туда свой нос: “Интересно, что там? Пойду, посмотрю”. Для пожилого человека – это повод перейти на другую сторону улицы: “Как бы оттуда на меня чего-нибудь ни выскочило”. Вот я боюсь, что в нашем массовом сознании мы слишком демонстрируем именно такую, слишком старый способ реакции: спрятаться от всех сквозняков. Мечта православного человека сегодня – запаять себя в консервные банки изнутри, чтобы ничего не было ни слышно, ни видно и т.д. и жить в своем маленьком, как будто уютном гетто, хотя, на самом деле, в этом гетто будет очень неуютно: мы сами друг друга пожрем очень быстро.
Я, отвечая на Ваш вопрос: “ Как работать с молодежью?”, скажу, что надо попробовать с ними быть молодыми. Кстати, когда-то очень точно, что такое быть молодым, сказал французский философ Роже Гароди, он был членом политбюро французской компартии, а потом вдруг обратился в христианство. Когда его об этом спрашивали, он отвечал: “Вы знаете, у меня сыновья, 16 и 18 лет, Боже мой, какие они старые! Потому что, понимаете, молодость человека измеряется его способностью перевернуть всю свою жизнь, а мои ребята так привязаны к своим мотоциклам, маркам, к своей музыке и музыкальным вкусам, они уже безумно старые и ничего не хотят в своих модах менять!” Так вот, я думаю, что в любом возрасте можно сохранять радостный и молодой взгляд на мир, в конце концов. В Церкви по слову Ерма, автора и пастыря ранней христианской книги конца первого столетия: “Церковь юнеет во всех нас”.

Протоирей Александр Степанов: Ну, дай Бог всем нам этой юности и все-таки этого мужества оставаться молодым. Ну, а если говорить, скажем, о той молодежной культуре, которая существует. Скажем, рок-культура, которая, безусловно, охватывает подавляющее большинство современной молодежи. Что видится Вам в этой культуре, что можно было бы в таком же смысле, в каком Вы говорили о книгах Толкиена, выделить оттуда. Видятся ли Вам какие-то авторы, которые в глубине своей могут быть услышаны как созвучные христианству.

Диакон Андрей Кураев:  Знаете, батюшка, я снова напомню того самого Роже Гароди. Он рассказывает в одной из своих книг такую историю.
Когда в Алжире произошла революция, и там ливанские мусульмане пришли к власти, то большинство французов покинуло Алжир. А вот один, уже немолодой католический священник, остался, хотя в городке, где он жил и служил, не осталось ни одного француза. У новой власти к нему хорошее было отношение: он мудрый, хороший человек был. Ему говорят: “Скажите, а почему Вы-то не уезжаете, мы готовы Вас отпустить”. Тот говорит: “ Нет, я уж останусь здесь, где Господь мне привел служить”. И более того он сам пришел и попросил, чтобы его взяли учителем в местную школу, скажем, учителем французского языка. Ему говорят: “Слушайте, Вы понимаете, что это безнадежно. Здесь никакого религиозного паразитизма быть не может, то есть, Вам здесь нельзя будет о Вашей вере, о Христе говорить и т. д. ”. И этот священник отвечает: “ Да, я прекрасно это понимаю, но, знаете, если мне удастся побудить хотя бы одного мусульманина быть лучшим мусульманином, я буду считать, что моя жизнь прошла не напрасно”.
Я не могу во всем согласиться с этой формулой, но, Вы знаете, как ни странно, вот из моего опыта общения с рокерами, моя задача – заставить их быть более серьезными рокерами, глубже погрузиться в мир рок-культуры — это первый шаг, который я предлагаю сделать.
А именно вот что. Мальчишки, вас интересует только ритм, а я вам предлагаю задуматься над словами, потому что, да, есть люди, которые мир христианских образов пронесли, может быть, контрабандой, но пронесли по ту сторону границы рок-культуры, и которые поют о душе, о Боге, о Христе. Тот же Юрий Шевчук или Вячеслав Бутусов, Константин Кинчев. Вот я прошу ребятишек, тех же алисоманов: “ Ребята, вы вдумайтесь в то, что ваш Костя поет. Вроде понятно, насколько это для него серьезно, и это вообще для всей нашей страны и для каждого из вас это серьезно”. То есть, получается такая парадоксальная ситуация, то есть, я призываю этих самих рокеров серьезней отнестись к собственному кумиру, к тому, что, вроде бы, так прельщает их чувства. А я им говорю: “Вы еще и мыслью туда погрузитесь, и тогда мы с вами найдем общую точку для разговора”.

Протоирей Александр Степанов: Ну, конечно, всегда имеет смысл призыв человека к глубине, в какой бы области он ни находился, самое губительное для души – это поверхностность.

Диакон Андрей Кураев:  Да, вот я недавно был поражен. У нас была совместная поездка с группой “Алиса” по Уралу. И в каждом городе, в конце каждого концерта призывал ребят прийти на мою лекцию. И когда я спрашивал, вот что же, все-таки, происходит на этих концертах. В реакции молодежи меня поразило, что на эти рок-концерты приходят люди, которым, в общем-то…Они приходят на все концерты московских рок-групп и питерских. Они сегодня слушают “Арию”, а завтра придут на “Алису”. Дело в том, что “Ария” сейчас воспевает язычество и хулит христианство, а “Алиса” делает ровно обратное. Как там? “Вероломных учили по льду и секли кочевых по полям” — поет “Алиса” сегодня об истории Руси. А ребятишки как интеллигенты не могут понять несовместимость кришнаизма и христианства, буддизма и православия: им кажется все это одинаковым – это просто частности, а на самом деле и там, и там духовность. Вот точно так же молодые рокеры не могут понять, что это, на самом деле, не совместимые явления в мире рок-культуры – “Ария” и “Алиса”. И вот моя задача все-таки понудить и тех, и других: и интеллигентов в библиотеках, и рокеров на рок-тусовках, понудить к труду мысли и, значит, к ответственности осознанного выбора.

Протоирей Александр Степанов: Да, вот эту мысль, которую в Ваших книгах Вы часто проводите о неразделении, о смешении – мысль, которая, действительно, проходит красной нитью через первые же главы книги Бытия. Вот что-то мы обязаны сближать, и что-то мы обязаны приближать к себе, к своему сердцу, а что-то мы обязаны разводить – разводить добро и зло, свет и тьму и т. д.

Диакон Андрей Кураев:  А что-то мы должны приближать не к сердцу, а к уму. Вот, скажем, я не буду приближать рок-музыку к своему сердцу: у меня не те вкусы. Но, тем не менее, я в данном случае как некую сознательную жертву это воспринимаю. То есть, я понимаю, что то, что неинтересно и, может быть, неполезно лично для меня, это может оказаться полезным для другого. И вот надо научиться этой вот терпимости в том смысле, что, если какая-то таблеточка, лекарство не нужно мне – это не повод выбрасывать его в печку. Вы знаете, если внучок залезет в аптечку бабушки и съест ее таблетки – малышу будет плохо, но бабушка без этих таблеток не сможет жить. Так же и с миром рок-культуры, может быть, в обратной последовательности только. Вот есть какие-то таблетки молодежи, которые помогут ей чуть-чуть. Может быть, это рвотное для молодежи, рок – это рвотное для них, но с этой рвотой из них выходит отрава потребительства, отрава воинствующего материализма и карьеризма, потому что в этом лейтмотив русского рока, даже в языческих его вариантов, в конце концов. Потом, для людей более зрелых и церковных это, конечно, не нужно. Давайте потерпим эти первые шаги для ребятишек, которые почему-то со стороны посматривают в нашу сторону.

Протоирей Александр Степанов: Да, Вам немало, вероятно, пришлось потерпеть, проехав с Кинчевым в целых гастролях и побывав…

Диакон Андрей Кураев:  Что Вы! Это было так радостно, потому что я даже не подозревал, как много бывших рокеров среди наших попов. То есть, понимаете, об этом не принято говорить, это, конечно, позор для страницы прошлой истории…

Протоирей Александр Степанов: Известно, конечно, да.

Диакон Андрей Кураев: …но вот здесь был просто повод: они расшифровывались. Я просто такое наслаждение получал! Ну, не буду говорить где, в одном из уральских городов, мальчишка по объявлению Кинчева пришел на мои лекции, вцепился в рясу, таскался по всем моим лекциям, совершенно ошарашенный. Потом в конце, прощаясь, говорит: “Вы за один день перевернули все мое сознание” и т.д. Ну, а я уже уставший, сидим, ужинаем, меня уже ночью машина ждет, чтобы в другую область везти. Я уже устал говорить, и поэтому местному батюшке, протоиерею, отдал нить разговора. И вот с этим парнишкой беседует, а я со стороны слушаю, просто получаю несказанное удовольствие и думаю: “Господи, этот батюшка настолько профессионально этого пацана затыкает за пояс в вопросах чисто музыкальных: когда, какой альбом, какая песня, кто там ударник, кто солист”. Я только одного испугался, испугался, что этот мальчик подумает, что все батюшки такие, что, на самом деле, все православные батюшки все вот такие в вопросах рок-музыки, а потом его будет ждать разочарование.

Протоирей Александр Степанов: Ну, дай Бог, чтобы он дошел все-таки до сути в своем поиске.

Диакон Андрей Кураев:  Ну, что ж, помолитесь о рабе Божьем Николае, Коленька его зовут.

Протоирей Александр Степанов:  Хорошо.

Диакон Андрей Кураев:  Кстати, ему вчера исполнилось 19 лет.

Протоирей Александр Степанов: Спасибо, отец Андрей. Время нашей программы подошло к концу. Я напоминаю, что мы сегодня беседовали с дьяконом Андреем Кураевым о молодежи, о молодежной культуре. Программу провел протоиерей Александр Степанов. Всего доброго.