Дитрих Бонхёффер. Не идти по пути наименьшего сопротивления

Программа Марины Лобановой

«Встреча»

Гость: Дмитрий Николаевич Лебедев

Цикл «Дитрих Бонхёффер. Биография»

Передача 2

Эфир: 12 октября 2024 г.

АУДИО

Дмитрий Лебедев:

Отец Дитриха, будучи агностиком, присутствовал на семейной молитве, присутствовал на чтении Писания и показывал пример остальным такой религиозной терпимости и уважения к другим взглядам. И в детях это также воспитывалось.

…

И вот несмотря на такую нецерковность семьи желание стать теологом и пастором у Дитриха возникло еще в детстве. Кажется, что его это стремление казалось родственникам странным, многим, особенно старшим братьям-сёстрам, казалось, что оно скоро пройдет, но Дитрих показывал устойчивость в этом вопросе. Например, однажды старший брат сказал ему, что Церковь – это мещанская, скучная и незначительная сфера деятельности, на что Дитрих брату ответил: «Ты идёшь по пути наименьшего сопротивления. Если это всё так, то я реформирую Церковь».

…

Совершенно точно он начинает интересоваться теологией именно как наукой, именно с рациональной точки зрения. Воцерковляется в полном смысле этого слова он потом уже, в начале тридцатых.

…

При том, что он студент Берлинского университета, он уже с юных лет не последователь «либеральной теологии», а скорее ученик Барта. С 1925 года мы находим в его текстах отсылки к Карлу Барту, к его диалектической теологии. Трансцендентность Бога, которую проповедует Барт, Бонхёффер, кажется, воспринял с некоторым юношеским максимализмом, в результате чего у него Бог получается достаточно жестким и холодным. В одном из докладов он говорит, что «Бог шествует над ледяными вершинами неумолимого требования к человечеству». В другой проповеди он говорит, что «Бог торжествует там, где человек разрушается», «близость Бога – враг гармонии и счастья», «Божье требование разрушает довольство и душевный мир». Бог постоянно требует чего-то, что человек неспособен сделать.

…

При этом одну из проповедей он посвящает эпизоду, когда проходя через самарийское селение Иисус не находит пристанища в селении, Его не пускают, и апостолы предлагают Учителю – давай уничтожим это селение, помолимся об этом, – Иисус говорит: вы вообще не понимаете, про что Я вам рассказываю, если вы такое предлагаете. Оказывается тоже Бог не понят людьми, но Он не понят как Бог любви, которую люди не до конца осознают.

…

В студенческий период, точнее, в его конце, в 1929 году Дитрих начинает интересоваться темой этики. И будучи в Барселоне в роли викария читает доклад «Базовые вопросы христианской этики», он был переведён на русский язык и издан в сборнике «Христос и мир». Здесь он выдвигает идеи, которые легли в основу его последующей этики.

Следуя мысли Карла Барта Дитрих говорит, что этика как список этических норм и правил не имеет ничего общего с христианством, потому что человек, пытающийся сформулировать нормы и правила, строит Вавилонскую башню: я пытаюсь создать список, следуя которому я смогу достичь Бога. А согласно Карлу Барту человек не может достичь Бога, это Бог преодолевает пропасть, открываясь человеку, а человек может лишь просто просить о том, чтобы Бог ему открылся. Вместе с тем Бонхёфферу не нравятся этические нормы и принципы ещё по одной причине: если существуют фиксированные нормы и принципы, то я не нуждаюсь в личностном Боге, у меня уже есть список условий, которые я должен выполнить, чтобы попасть в рай, я могу не общаться с Богом напрямую.

Бонхёффер проповедует этику, которую многие исследователи называют «этикой мгновения». Её суть состоит в следующем: каждый раз, стоя перед этическим решением, я должен по-новому обращаться к Богу и спрашивать: «Господи, а вот в чём сейчас состоит Твоя воля?» Задавая этот вопрос, я не имею права опираться на выбор, который я делал вчера, потому что ситуация могла измениться. Каждая ситуация уникальна и в каждой уникальной ситуации я заново, вот в этот конкретный момент должен искать для себя новый ответ, что хочет Бог именно сейчас. Это не даёт мне право опираться на универсальные принципы, потому что принципы действуют всегда. И в то же время с особенной ответственностью ставят меня перед Богом, потому что если я действую согласно принципам, то я всегда могу сослаться на тех, кто их составил, сказать «я тут ни при чём, я просто действовал по инструкции». Когда я выбираю как мне действовать самостоятельно вот в конкретный момент, то я беру всю ответственность за принятое решение на себя. И оказывается, что у меня нет гарантии перед Богом. Ещё одна мысль, которую почерпнул Бонхёффер у Барта. Я не могу схватить Бога за бороду, я не могу быть уверенным, что я всё делаю правильно, я всё время нахожусь в состоянии кризиса (почему теологию, родоначальником которой стал Карл Барт, иногда называют «теологией кризиса»), я постоянно в состоянии некоторой неопределённости, и выручает меня только вера в Бога, Которому я должен доверять. Здесь Бонхёффер перенимает метафору у Барта, а Барт у Кьеркегора, – метафору прыжка. Я прыгаю, Бог говорит «Прыгай, Я тебя поймаю», но я должен прыгнуть в эту неизвестность, доверяя Богу или, в то же время, беря ответственность за своё вот это решение прыгнуть.

…

Христиане Европы объединились для того, чтобы пытаться противостоять вот этой агрессивной идеологии и коммунистов, и национал-социалистов. Дитрих Бонхёффер активно участвовал в этих конференциях в начале тридцатых годов. И много ругался на то, что у движения нет никакого богословского обоснования того, почему война – это плохо. Ему казалось, что такое богословское обоснование необходимо выработать, поскольку иначе мы не можем противостоять национал-социалистической идеологии, которая очень простая, очень примитивная, но за счёт этого очень понятная: «Нам нужно воевать, потому что условия Версальского договора невыгодные, наши дети лишены нормального будущего, нас унизили, нам нужно восстановить авторитет…» – всё понятно. А вот почему христиане не должны воевать? При том, что они до этого много воевали и как-то особенно не возмущались. Не очень понятно. И много усилий Дитрих прикладывает к тому, чтобы это богословское обоснование разработать. Впрочем, нельзя сказать, что у него это получается. Он как-то не находит много понимания среди других участников движения и в какой-то момент как будто теряет веру в него, перестаёт туда ездить, начинает заниматься другими делами.

А другие дела у него возникают с тех пор, как Гитлер в 1933 году приходит к власти. Уже через несколько дней после того, как Гитлер становится рейхсканцлером, это происходит в конце января 1933 года, а в первых числах февраля Дитрих Бонхёффер читает по радио доклад «Изменение восприятия понятия «фюрер» у молодого поколения». В этом докладе он размышлял о том, как молодёжь раньше и сейчас понимает, что такое фюрер (вождь). Дитрих Бонхёффер ругает фюрера не совсем за то, что он пытается устроить диктатуру, и не так уж он здесь пропагандирует демократические ценности. Его пафос скорее в другом. То понимание фюрера, которое предлагает Гитлер, основано на популизме и на том, что Гитлер берёт на себя роль Бога. Это недопустимо для христиан. В конце доклада Бонхёффер говорит о том, что власть или вождь, который пытается взять на себя такую функцию, сам будет повержен и опозорен, он не сможет удержать власть, если будет пытаться конкурировать с Богом.

Несмотря на то, что и семья Бонхёфферов, и в целом христиане Европы опасались, что приход к власти Гитлера будет означать войну, первая проблема, которая возникла после получения Гитлером должности рейхсканцлера, была не война, а притеснение евреев.

Марина Лобанова:

На примере биографии Бонхёффера интересно увидеть, в какой именно момент христианин должен сказать: я против. На какой стадии? Вот идут на выборы национал-социалисты – в этот момент? Вот голосуют за них немцы – в этот момент? Когда Гитлер и его партия побеждают на выборах – в этот момент? Когда они начинают что-то делать в государстве – то какое именно их действие или их слова будут «последней чертой» для христианина? Вот их слова, что несправедливо закончилась Первая мировая – и все согласны, что да, несправедливо… И далее – выводы из этого, планы… И подготовка к дальнейшим действиям… Но в какой момент христиане единым голосом скажут: «нет, нельзя так».

Дмитрий Лебедев:

Я думаю, что точки протеста были две. Это касается и Бонхёффера, и христианского сообщества Германии, которое выступило против Гитлера. Первый момент – это вопрос устройства Церкви. В тот момент, когда Гитлер пришел к власти, Церковь Германии, лютеранская Церковь Германии, была конфедерацией земельных церквей, того, что мы бы назвали епархиями, и они были более-менее независимы друг от друга. В 1932 году появляется внутри Церкви движение, которое называет себя «Немецкие христиане», и одной из их программ была централизация Церкви. Они выступали с таким лозунгом: «Один народ. Один Бог. Один вождь. Одна Церковь». Понятно, что всё это должно было бы привести к ужесточению государственного контроля над Церковью. Потому что одно дело, когда много епархий земельных, и с каждым епископом, с каждой общиной нужно договориться, другое дело, когда все они подчинены единому рейхсепископу, на которого можно надавить на одного, и дальше он по цепочке передаст указание сверху.

Другой аспект, который вызвал протесты, был именно – начало притеснения евреев. Притеснения начались в апреле 1933 года, сначала прошли погромы еврейских магазинов и жилищ, в это же время примерно был принят закон о профессиональном чиновничестве, то, что дальше стало называться «арийский параграф», который запрещал евреям занимать определённые должности. И встал вопрос о том, должна ли Церковь в свои нормы, в свою конституцию (у Немецкой Церкви была своя конституция) тоже ввести «арийский параграф». Иными словами, имеют ли право евреи быть священниками?  И вот здесь многие пасторы также возмутились, потому что они увидели в этом вмешательство государства в церковное устройство. Государство выходит и говорит: а вот вы должны выбирать пасторов вот по таким-то и таким-то критериям. Для них это было недопустимо.

Бонхёффер был практически единственным человеком, кто вот сразу выступил против и радикально против. Многие церковные деятели, которые впоследствии также выступали против Гитлера, в этот момент относились к этому более мягко. Например, они скорее видели проблему в том, что государство вторгается в деятельность Церкви, а не в собственно притеснении евреев. … Некоторые церковные деятели писали письмо Гитлеру, пытались объяснить, и далеко не сразу до них дошло, что, оказывается, Гитлер так и планировал, что это всё так и должно было быть с его точки зрения.

И вот именно вокруг вопроса о евреях и «арийском параграфе» возникает конфликт между «Немецкими христианами» (такой пронацистской партией) и оппозиционными пасторами. С весны 1933 года идут дискуссии, летом 1933 года происходят выборы в церковный Синод, такой церковный парламент, и благодаря тому, что Гитлер активно поддерживал «Немецких христиан», они заняли подавляющее число мест в этом Синоде. Благодаря чему в сентябре 33-го на церковном соборе, который позже стал называться «коричневым Синодом», был принят «арийский параграф». Просто потому, что мало кто мог возразить в текущем составе вот этого Синода этому. И в тот же вечер, после того как этот «арийский параграф» был принят, оппозиционные пасторы Берлина встретились и Дитрих Бонхёффер сказал, что это знак того, что нам нужно выходить из Рейхсцеркви. Мы не можем быть пасторами в Церкви, где это стало привилегией. Ведь с точки зрения лютеранской теологии пастором может быть всякий. Как пишет апостол Павел, вы все – царственное священство. Поэтому роль пастора имплицитно принадлежит всем христианам. А здесь получается, что есть христиане первого сорта и христиане второго сорта, есть те, кто могут стать пасторами, а есть те, оказывается, кто уже не царственное священство.

Бонхёффер пытался примерно на протяжении года убедить остальных, что нужно выходить из этой структуры, но год у него ничего не получалось. Например, Карл Барт считал, что раскол должен быть инициирован той стороной, что нужно не выходить, нужно активно протестовать, находясь внутри Немецкой Церкви, и пусть они сами нас выгонят.

При этом оппозиционное движение формировалось, и в мае 1934 года состоялось собрание в Бармене, в результате чего была написана и подписана «Барменская декларация», составленная, кажется, преимущественно Карлом Бартом, где был подведен богословский фундамент для последующего разрыва. Где было сформулировано, что Церковь своей верой, своим послушанием, своим провозвестием и своим устройством должна, будучи посреди грешного мира Церковью грешников, спасённых благодатью, свидетельствовать, что она принадлежит только Господу Иисусу Христу, что она живёт и хочет жить только Его утешением и наставлением, ожидая Его пришествия, а государство не имеет права нам ничего диктовать. Спустя еще некоторое время, в октябре 1934 года на Далемском Синоде, это район Берлина, была сформулирована «Далемская декларация», обращение лидеров оппозиционной Церкви, в которой провозглашалось уже формальное отделение новой, оппозиционной Церкви, которая стала называться «Исповедующая Церковь», от Рейхсцеркви, потому что она стала служить партии, Гитлеру, а не Христу. Синод призывал пасторов не подчиняться рейхсепископу Мюллеру, а отделяться от него, и сформировал новый устав. Немецкое гитлеровское правительство какое-то время пыталось договариваться, пыталось быть мягким, хотя уже в 1934 году иногда были случаи применения силы. Например, один из поводов того, что был оформлен юридический выход Исповедующей Церкви из Рейхсцеркви: случился такой рейдерский захват двух епархий, которые оставались ещё независимыми и не хотели входить в унифицированную структуру новой Церкви. Просто приехали люди с оружием, посадили епископов под домашний арест, разогнали епархиальные советы, посадили вместо них своих комиссаров.

См. также: