«Пастырский час»
Протоиерей Александр Рябков
Прямой эфир 29 декабря 2016 г., 20:30
АУДИО + ТЕКСТ
Вопросы слушателей:
— Если Иоанн Креститель – больший из святых, почему его почитают меньше, чем Богородицу?
— Что вы знаете про о. Глеба Грозовского?
— Как вы охарактеризуете «кроткого человека»? Что такое кротость? Как она проявляется? Может ли быть кротким мужчина?
— Расскажите о смысле каждения.
— Что такое религия?
— Может ли человек почувствовать присутствие Ангела Хранителя?
— Я слышал, что «Дело» о. Глеба Грозовского развалилось, обвинения несостоятельны. Это неофициальная информация.
— Отец Александр, я знаю, что у нашего Патриарха есть конкретные предложения по Сирии, но я не знаю, какова его позиция по Донбассу?
— Не может священник быть виновен в педофилии. Я лично его знаю. А дети часто манипулируют взрослыми. Есть и фильмы об этом.
— Адам и Ева обучались Евангелию, а сейчас мы обучаемся Евангелию. Я говорю не о книге.
— Я готовлюсь к причастию в течение двух-трех дней (вычитываю правило), а мне сказали мои подруги, что прочитывать нужно только накануне.
— Мы, современные христиане, не способны на подвиги. Мы способны только претерпевать то, что нас настигает.
Протоиерей Александр Рябков:
«Нашим христианским подвигом может быть благодарность».
— Почему Христос боялся перед Своим распятием?
— Мне не понятна первая глава Евангелия от Иоанна, с 12 стиха.
— У меня телевизор на кухне и я смотрю телеканал «Спас». Меня родственники критикуют: как можно на кухне есть, когда идут душеполезные передачи, особенно когда показывают какие-то части богослужения?
Протоиерей Александр Рябков:
Человек несет в себе Образ и Подобие Божие не как законченную данность. Образ и Подобие Божие – это дело, порученное человеку, это становление, которое должно осуществить, это задание, которое необходимо выполнить. И потому сущность религии не в улучшении настроения в отдельно взятом моменте жизни. Суть религиозной жизни в том, чтобы приобрести способность в будничной повседневности, где бы мы не находились и при любой степени занятости чувствовать Божие присутствие через раскрытие тех искр божественности, которые вложены в нас и пронизывают творение.
Жить честно или благочестиво надо не из-за давления на нас безличных авторитетов, которыми являются общественное мнение или оценки отдельных людей. Жить честно или благочестиво надо не ради положительной оценки Бога. Жить благочестиво надо лишь для полного слияния нашей души с Богом. В таком направлении религиозности достигаются состояния, когда человек переживает расторжения оков внешней телесности и житейских забот и ощущает некое несказанное единство. Но не только единство в себе, но и неделимое единство с Благим Богом.
Суть религии – не в улучшении настроения.
Здесь становится ясным, что сама добродетельная жизнь – это и выбор человека, но одновременно и драгоценный дар Самого Бога. Из этого следует и другая мысль, что добродетельная жизнь – это уже есть само блаженство, которое так горячо желаемо и ожидаемо каждым человеком. Блаженство, таким образом, не есть только награда за добродетельную жизнь, но и сама добродетельность во всей полноте и единстве есть Блаженство. Исключительные свойства блаженной добродетельности или добродетельного блаженства – это разумность и осмысленность нашего бытия, врученного нам Богом.
Сознание, оснащенное осмысленностью и разумностью, делает каждый момент жизни человека по-настоящему цельным, действительным и по-настоящему существующим. Человеку уже не кажется, что он еще только готовится жить и настоящая жизнь должна еще наступить позже и сама собой. Целомудрие как свойство добродетельности направляет человека к Абсолютной Цели, попутно исцеляя человеческое сознание. Исцеленное и сделавшееся цельным сознание переживает в полном смысле слова Богоявление, то есть личную встречу в недрах своей личности с Личным Богом.
Если оторвать свою жизнь от Бога как основания, тогда человеку придется заново воссоздавать ее фундамент, но делать это придется уже из очень непрочного материала. Человек, разлучивший себя с Богом, составляет свою жизнь из тех земных впечатлений, которые добываются чувственным познанием. Он скрепляет воедино все то, что он воспринимает, представляет, обдумывает или желает. Этот хаос разрозненных деталей, как бы ни стремился подчинять их человек, постоянно выходит из повиновения и даже угрожает человеку. Это не составляет человека как личность, но составляет темного двойника, который оборачивается врагом человеку и новым иррациональным авторитетом вместо Бога.
Задача покаяния и аскезы – вернуть человеку очищенное сознание, необусловленное правилами падшего мира. Подвиг преодолевает не только чувственность. В большей степени она призвана к победе человека над внутренним горьким осадком падшести в виде тщеславного самомнения. Мое «я» зачастую исчерпывается лишь именем, сиюминутной формой и временным состоянием. Это связывает, подчиняет, порабощает меня миру. Моя индивидуальность преимущественно уже более не несет никакого содержания, кроме этих внешних ширм. Образ Божий заслонен во мне этими гипертрофированными и искаженными декорациями. Я держусь за эти оболочки, считаю их своей личностью, защищаю их права от разных посягательств и требую, чтобы все вокруг их тоже уважали.
Хаос разрозненных деталей – не составляет человека как личность, но составляет темного двойника.
Индивидуальность или мнимая уникальность человека исчерпывается очень приземленными чертами. Цвет глаз, форма носа, тембр голоса. Или еще более примитивными качествами в виде расположенности к особому режиму дня, фасонам одежды, видам еды. Глубина личности исходит из типичности или общей идеи, вложенной в человека. Для христианства эта идея очень понятна. Образ и Подобие Божие. И чем больше в христианине смирения и чем меньше он носится со своей индивидуальностью, тем полней его жизнь и тем ближе он к Первообразу.
Это трудно принять сегодняшнему индивидуалисту, погруженному в коллективный социум, в котором он постоянно отстаивает у общества право на свою тщетную уникальность. И поэтому необходимо напомнить, что в древнем традиционном обществе все социальные страты обладали типичными чертами. И это касается не только земледельца или ремесленника, но и воина, монаха, философа, аристократа. И поэтому человек прошлого не был нагружен, как наш современник, душевным одиночеством и не решал неразрешимых внутренних вопросов, связанных с его земным бытием.
Современный человек как никогда нагружен душевным одиночеством.
Сегодняшний человек не желает быть в подчинении, но остро желает господствовать, при этом совершенно неспособен господствовать над собой. Служение и достигаемое через это подлинное господство зачастую уже недостижимо для нашего современника. По этой причине, не имея твердой почвы под ногами и все более смешиваясь с людскими массами, он находит единственный способ господства в экстравагантном поведении и внешнем облике. Отказавшись от героического образа деятельного подвижника и опасаясь его типичности, индивид становится все более стандартным и штампованным, несмотря на отдельные отличия инкрустаций, которые он пытается на себя нанести своими иррациональными поступками.
Наша каждодневная земная жизнь связана с постоянной деятельностью. Работа может быть умственной или физической. И, к сожалению, именно она становится камнем преткновения на нашем пути достижения радостного настроения и светлого мироощущения.
Труд является достижением средств для жизненного обеспечения. Он не должен ограничиваться только этим. И даже отношение к нему как к инструменту аскезы не исчерпывает его. Труд не оторван от жизни человека, а уж тем более от жизни христианина, и потому должен быть пронизан подлинной духовной этикой. Она исходит из отделенности христианина от мира, в отрицательном значении этого слова, как культа греха и законов, им установленных. Но эта отделенность от мира христианина влияет на мир, как общество состоящее из личностей, своим положительным примером жизни по законам праведности. Лучшим описанием этой мысли, думается, могут стать строки из жития св. Серафима Саровского, составленного за 40 лет до его официальной канонизации: «Так самые простые занятия возвышали дух подвижника к нравственному настроению и церковно-библейскому созерцанию. В каждом предмете, в каждом делании он видел сокровенное отношение их к духовной жизни и поучался. Отсюда замечались явления такого рода. Отец Серафим, занимаясь какой-либо работой в огороде или на пасеке, или в лесу, незаметно для себя, на некоторый срок, прерывал ее; орудия работы падали у него из рук; руки опускались; глаза придавали лицу чудный характер самоуглубления; старец всею душою погружался в самого себя, умом уходил в небо и витал в Богосозерцании. Какой же, стало быть, религиозно-целостный взгляд на природу выработал в душе своей старец Серафим в своей иноческой жизни? И не был ли он, по всей точности, в наше время представителем самого существа древле-православного иночества, которое значительную часть своего духовного дела поставляло в духовных умосозерцаниях, так много способствующих к очищению ума и сердца? Чтобы постоянно держать себя на степени пустыннического созерцания, чтобы простираться все выше и выше в духовном совершенствовании, отец Серафим, сверх телесных трудов, предавался возвышеннейшим занятиям ума и сердца и читал много книг. Самою первою книгою для него было Священное Писание, и в нем Святое Евангелие, которое он и носил всегда при себе. Постоянная подвижническая жизнь, чтение многих отеческих писаний, изучение содержания богослужебных книг, молитвенное собеседование с Богом озарили ум его таким светом, что он ясно понимал смысл Слова Божия».
Труд должен быть пронизан подлинной духовной этикой.
От себя хотелось бы добавить, что святой Серафим ясно понимал не только смысл Слова Божия, но и смысл жизни, что так труднодоступно современному человеку. Главное, что можно почерпнуть из вышесказанного, это установление своей жизни в благодарности и вне торопливой суеты. И тогда в жизнь войдет созерцательное мироощущение. Жизнь во Христе снимает противоречие между работой и отдыхом, буднями и праздниками, серьезностью и веселостью. Их противоположность перестает быть острой и болезненной. Все исцеляется Радостью о Христе Иисусе Господе нашем.