«Для меня общение с музыкой – это слышание Божьего слова…» Гость студии – болгарский пианист, профессор Атанас Куртев.

Наш гость — болгарский пианист Атанас Куртев.

Л. Зотова: Уважаемые радиослушатели, добрый вечер! Сегодня наша встреча проходит в записи и, к сожалению, вы не можете задать вопросы гостям нашей студии. Но этому есть оправдание: наши гости приехали в Петербург ненадолго. У нас в гостях болгарский пианист-виртуоз, профессор Атанас Куртев. Добрый вечер!

А. Куртев: Добрый вечер!

Л. Зотова: И супруга профессора Куртева, директор первого музыкального театра в Болгарии, Нелли Куртева. Добрый вечер, Нелли!

Н. Куртева: Добрый вечер!

Л. Зотова: Уважаемые гости, расскажите, пожалуйста, о цели вашего приезда в Петербург.

А. Куртев: Это поездка не туристическая. Нам много довелось здесь бывать, я здесь учился. Это очередное концертное турне. Кроме этого, я приглашен членом жюри конкурса Рахманинова, который проходит в Малом зале Филармонии.

Л. Зотова: Расскажите о Вашем творческом пути с начала до настоящего Вашего положения: как Вы стали музыкантом, пианистом?

А. Куртев: Попытаюсь быть не слишком пространным в изложении. Моя мама поддержала традицию соприкосновения с музыкальным искусством в нашей фамилии. Она была пианисткой и преподавала в Болгарской консерватории. С самых ранних моих лет она заметила, что я как-то особенно прислушиваюсь к музыкальным произведениям, которые она играла. Когда ее не было дома, я пытался найти те же самые ноты сам, меня никто этому не обучал. Тогда она поняла, что ребенка притягивает музыкальное искусство. Она была моей первой учительницей, с ней мы проходили произведения преимущественно наизусть, потому что мне на тот момент было 4 – 5 лет. Только потом была нотная грамота. Я очень благодарен такому положению вещей, потому что так, прежде всего, развивается музыкальная фантазия, внутреннее слышание музыки, а потом уже знаки, ноты. Иногда это делается в обратную очередь: сперва усваивается грамота, и музыка становится чем-то внешним. А при внутреннем слышании красота мира отражается внутри человека. Моя мама, болгарская пианистка Саша Ламберова-Куртева руководила моим обучением, светлая ей память! Потом меня отослали к профессору консерватории Лилии Атанасовой, с которой я уже кандидатствовал в Болгарской музыкальной академии имени Панчо Владигерова. Дальше мне очень повезло: был конкурс на учебу в Советском Союзе, в котором я принял участие, выдержал его, и меня даже распределили в Московскую консерваторию. Еще до этого я познакомился с моим будущим учителем, к которому я очень стремился попасть, с Павлом Алексеевичем Серебряковым. У него были замечательные концерты в Софии, он так растрогал публику, что некоторые люди в зале рыдали после его исполнения Рахманинова и Листа. Произошел счастливый случай: у меня на следующий день был концерт в Софии в зале имени Словейкова, и его привели как раз на мой концерт. Я прихожу в зал и вижу, что в первом ряду тот самый великий пианист, на концерте которого я вчера присутствовал. Так мы и познакомились. Но я понял, что, все-таки, мне нужно ехать в город Петра учиться. Были некоторые проблемы при переводе из одного института в другой, но здесь, в Петербурге, когда я приехал, все пошло нормально, хотя было и трудно. Сначала жил в общежитии, потом перешел на квартиру. Жил сначала на Фонтанке, потом на Дворцовой набережной, напротив Петропавловской крепости, снимал комнату во дворце князя Константина и, наконец, в пристройках Юсуповского дворца на канале Грибоедова. Я жил на всех основных водных артериях Петербурга, и так сросся с этим пейзажем, с этим архитектурным ансамблем, что считаю это идеалом градоустройства. Это особенное излучение Петербурга, в нем есть что-то туманное и темное, но есть и огромная аура духовности, которую можно повсюду приметить в огромном старом центре Петербурга. Это просто мечта для любого архитектора.

Л. Зотова: То есть, судя по Вашим словам, годы, проведенные в Петербурге, сыграли определенную роль в Вашем духовном формировании?

А. Куртев: Конечно, и в эстетическом плане, и в плане понятий пространства, соразмерности, понимания красоты различных стилей. Более или менее стили соприкасаются: и музыкальные, и архитектурные, и скульптурные. Как раз об этом много говорилось в консерватории. Павел Алексеевич Серебряков был в это время ректором консерватории, и у него ужасно не хватало времени, но все же он уделял нескольким студентам огромное внимание. К счастью, я был в их числе. Всегда были ассоциации с произведениями искусства, кроме пианистической и артистической работы было много дополнительной информации об искусстве. То же самое было в классе Владимира Владимировича Нильсена, и Перельмана, и Голубовского. Это были отдельные миры. Молодому человеку в первые моменты даже было трудно ориентироваться: была такая оригинальность в каждом из этих классов, и так непохоже преподавание. Но вскоре выяснилось, что музыкальное искусство неповторимо, и творческий элемент должен очень сильно в нем присутствовать. Когда все идет от сердца, то само собой, становится неповторимым. А если повторять по школьному порядку, то вещи становятся похожими, но не это самое ценное. Есть и обратная сторона вопроса – универсализм. Духовность, пронизывающая искусство – есть какая-то частица, Божественная искра, которая связывает все музыкальное искусство воедино. В нем присутствует что-то космическое, универсальный язык, но в то же время дополняется огромным зарядом оригинальности и неповторимости.

Л. Зотова: Спасибо большое. Думаю, самое время сейчас послушать музыкальный фрагмент в Вашем исполнении.

А. Куртев: Можно ноктюрн из моего шопеновского диска, произведение, которое не было известно любителям музыки на протяжении многих лет после смерти Шопена. Его нашли случайно в каком-то блокноте, он посвятил его своей сестре Людвике. Это произведение вышло примерно через 20 лет после смерти Фредерика Шопена в Париже. (музыкальная пауза)

Н. Куртева: Профессор Куртев уже много лет является председателем шопеновского дружества (если говорить по-русски – общества) в Болгарии. Он основатель международного конкурса имени Шопена, который много лет проходит в Варне. Он основатель конкурса русской музыки в Плевене, конкурса «Барток-Лист», конкурса «Венская классика» в Старой Загоре, «Шумана-Брамса» в Пловдиве.

А. Куртев: Также у нас есть шубертовский международный конкурс. Конкурсы преимущественно в области романтики, но присутствуют и венская классика, и современность. По разным городам Болгарии раз в 2 – 3 года проходят конкурсы, которые более или менее стильные, направлены на творчество этих выдающихся композиторов.

Н. Куртева: Мне бы хотелось дополнить об отношении к Петербургу. Это любовь, которая ни с чем не сравнима. Профессор Куртев учился и в Брюсселе у выдающегося музыканта Эдуардо дель Пуэйо, затем в Венгрии, во Франции в классе у Ивонн Лефебюр, защитил докторскую диссертацию «Проблемы исполнительского ритма и агогики в клавирном творчестве Скрябина». По мнению специалистов-скрябинистов он назван лучшим из последних скрябинистов в мире.

Л. Зотова: Скрябинист – это исполнитель произведений Скрябина?

Н. Куртева: Да. Кроме всего, он был одним из первых зарубежных музыкантов, которые прикоснулись к инструменту Скрябина, играл в присутствии дочерей Скрябина в Москве в музее Скрябина. Он дружил с этими людьми, переписывался с сыном Софроницкого. История большая. Во время нашего предыдущего визита сотрудники музея нашли диссертацию профессора Куртева и сказали, что они гордятся и хотят, чтобы хотя бы отдельные главы этой диссертации были переведены на русский язык, чем я и собираюсь заниматься.

Л. Зотова: А какая тема диссертации?

А. Куртев: «Дыхание ритма в Скрябине». Я много лет прорабатывал, искал в разных направляющих, и мне снова повезло: в этой точке я нашел что-то новое. Когда меня поздравляли, сказали, что я вывел классификацию выразительных средств, которые гораздо более разветвлены, чем те, что существовали до этого, и потом приложил это к произведениям Скрябина, сделал анализ дыхания и особенностей ритма, того, что не может быть записано в нотах, это особая ритмическая свобода. Когда я около 10 дней проработал в музее Скрябина, директор музея Татьяна Григорьевна Шаборкина попросила меня сыграть им что-нибудь. А я им говорю: «Я же почти месяц не дотрагивался до фортепьяно», но все равно поиграл им. Когда они услышали Скрябина, то сказали: «Знаете, Атанас, мы Вам обязательно сделаем концерт». Я согласился. На концерте я исполнял произведения Брамса, Франка, Дебюсси и Скрябина. Была 9-я соната, поэмы Скрябина, несколько этюдов и прелюдий. Я был одним из первых молодых пианистов, которых допустили до этого инструмента. До этого только крупные скрябинисты, такие как Фейнберг, Нейгауз, Софроницкий играли там. К моему изумлению и великой радости, в первому ряду я увидел двух дочерей Скрябина: Марию и Елену. Одна из них была замужем за Софроницким. Его самого, к сожалению, не было, но присутствовал его сын. Они вместе с Еленой Александровной Софроницкой направили меня к тем материалам, которые нужно проучить, чтобы ближе подойти к теме. Так прошло 2 – 3 года. Однажды, когда я играл Скрябина дома и ни о чем не думал, вдруг так же, как таблица у Менделеева появилась в голове, я понял, где проходят эти демаркационные линии разных типов агогики. До этого я смутно представлял, как я напишу диссертацию, все это возникло у меня в один момент. Я думаю, это был Божий промысел.

Л. Зотова: Мне кажется, сейчас самое время задать такой вопрос: есть ли у Вас любимый композитор, которого Вы чаще всего исполняете в своих концертах?

А. Куртев: Я очень много играю Скрябина и чувствую себя в этом стиле, как рыба в воде. Даже к Шопену я подошел через Скрябина, потому что они не так далеки. Я играю половину фортепианного творчества Скрябина, включая «Прометея», самое крупное его произведение, играю поэмы, много разных этюдов, мазурок – то, что набирается примерно на 4-5 фортепианных вечеров. Шопена я играю почти целиком. Моя мама прекрасно исполняла Шопена, она меня как-то этим стилем подготовила. Я дома почти все играю шопеновское, и неслучайно я задумал, чтобы в Болгарии появилось шопеновское дружество, создал его лет 15 назад. В моем родном городе Варне мы каждые 3 года проводим шопеновский конкурс. Сейчас мы ждем на этот конкурс участников из России.

Н. Куртева: По поводу конкурса Шопена. Мама Атанаса была одной из любимых учениц известного болгарского композитора, музыканта Панчо Владигерова. Он отмечал ее уникальные способности. Кстати, папа и мама Атанаса познакомились в Польше.

А. Куртев: Во дворце Вавеля в Кракове. Мама играла в каком-то публичном концерте учеников девического лицея из Софии, а папа был из города Варны. Первая мужская и первая девическая гимназии, одна из Варны, другая из Софии. Они там впервые увиделись. Папа был среди публики, он говорил: «Можете меня представить этой девушке? Я хочу с ней познакомиться».

Н. Куртева: Через всю жизнь они пронесли свою любовь, это уникальные люди.

А. Куртев: Да, поженились они, когда им было по 25 лет, а познакомились в возрасте 17 – 18 лет. Это была очень длинная романтическая связь, они переписывались.

Н. Куртева: Папа был сыном очень талантливого врача, доктора Куртева, который 19 лет был председателем Врачебного союза в Варне. Несмотря на то, что папа пошел по стопам своего отца и стал врачом, он прекрасно играл. Когда Атанас учился в Петербурге, отец писал ему удивительные письма. Часть писем вошли в книгу, которая скоро должна выйти. Большая часть книги посвящена именно петербургскому периоду учебы Атанаса Куртева, также отражены более поздние периоды в Бельгии и во Франции. Это уникальная переписка родителей с сыном.

А. Куртев: Там описана вся концертная жизнь Ленинграда. Я каждую неделю был на 3 – 4 концертах, а также фильмы, спектакли БДТ, Радзинский, Смоктуновский, Шостакович. Это все подробно было рассказано в письмах, некоторые из них по 15 страниц, другие были покороче.

Л. Зотова: Эта книга выйдет на болгарском языке?

Н. Куртева: Она болгаро-русская, в ней есть главы, которые я написала о моем муже, о наших встречах, о нашей совместной работе, о детях. Но письма, конечно, на болгарском языке. Может быть, их переведут, потому что книга интересна, сам объект очень интересен.

Л. Зотова: Спасибо большое. Давайте еще один фрагмент включим в нашу передачу, сейчас прозвучит полонез «Фантазия» Шопена.

Н. Куртева: Это «живая» запись, она сделана во время концерта. Этот вечер был посвящен Павлу Алексеевичу Серебрякову. К 25-летию со дня его смерти мы собрали удивительную публику, многие из них учились в Петербургской консерватории, знали Павла Алексеевича.

Л. Зотова: А где проходил концерт?

Н. Куртева: В Болгарии. (музыкальная пауза)

Л. Зотова: Профессор Куртев, у меня к Вам такой вопрос. Мы поговорили о любимых Ваших композиторах, наиболее часто исполняемых Вами. А есть ли у Вас любимые исполнители, кроме Павла Серебрякова, о котором Вы уже сказали, на которых Вам хотелось бы равняться, которым Вы даже в чем-то подражали?

А. Куртев: Любой музыкант еще смолоду старается ориентироваться. «Не создавать себе кумира» — хорошая библейская заповедь, но, с другой стороны, когда ты обожаешь какого-то исполнителя, то он становится для тебя как бы учителем, как Вергилий для Данте. В царстве музыки для меня таким учителем фортепианного искусства был Святослав Рихтер. Также я очень ценил и любил всю жизнь Владимира Егорова, Владимира Владимировича Софроницкого. Еще многие пианисты мне были близки, такие как Гульд, Рубинштейн, Аррау, Корто, Брендель, Марта Аргерих. Всегда с большой радостью я замечал, насколько по-разному большие пианисты могут интерпретировать одно и то же произведение. У каждого совершенно иная ткань, это замечательно. Человек раскрывает множество новых дверей и окон, не только в репертуаре, но и в своих выразительных возможностях, и потом из этого более широкого набора конструирует и выбирает то, что ему больше всего присуще, куда тянет собственное Божественное «я». Выбор уже становится выбором сердца. Информация и знакомство со стилем и с манерами – это отчасти интеллектуальное достижение. А когда уже выходишь на сцену и хочешь быть искренним, все эти соображения отпадают, и ты делаешь то, что ближе твоему собственному свойству, чем одарила тебя природа, потому что никто не может сделать лучше, чем он одарен. Здесь органичность личности. Если он будет копировать или пытаться сделать себя другим, у него не будет столько органичности, и степень внушаемости и воздействия будет слабее.

Л. Зотова: Творческий путь музыканта – довольно сложный путь. Приходится много работать для того, чтобы хорошо показать себя на концертах, бывают моральные сложности перед выступлениями и конкуренция среди пианистов – все это сложности. Не жалеете ли Вы, что стали музыкантом и всю свою жизнь посвятили этой специальности? Не было ли у Вас хоть раз какого-то сожаления на этот счет?

А. Куртев: Нет, это огромное благо – заниматься музыкой. Конечно, в более молодые годы вся эта конкуренция, все эти оглядки налево и направо: кто как делает и каких успехов достигает, все это не совсем от чистого искусства, могло вызывать некоторые переживания, и было не слишком позитивно. Но этот этап у меня давно прошел, у меня сейчас общение с музыкой – это как Божие слово. Как оценивают мое искусство, меня почти не интересует. Меня интересует, как любят музыку, как я люблю музыку и своих слушателей. Оценивать – это в сто раз меньшее мастерство, чем делать музыку. Даже когда я слушаю молодых музыкантов в жюри, мне неудобно, потому что оценка не может быть настолько точной и адекватной, как когда ты исполняешь, творишь. Иногда, будучи в жюри, сознаешь, что делаешь не такую Божественную работу, как творить музыку, но ответственна эта работа ужасно, потому что можно ошибиться. Я очень боюсь ошибиться, находясь в жюри, там центр внимания перемещается от положительного к отрицательному, можно запутаться. Когда играешь сам, то какая-то духовная сила ведет тебя вперед, и нет всех этих трудностей, и соображений поменьше, а побольше веры.

Л. Зотова: Сейчас организуется много конкурсов, фестивалей, каждый исполнитель хочет себя как-то показать, и не всегда это получается. Есть даже такое мнение, что, может быть, эти соревновательные моменты не столь полезны для каждого исполнителя. Как Вы к этому относитесь?

А. Куртев: Я не поклонник конкурсов, но без них тоже нельзя, потому что они дают возможность молодым ребятам также и рушить эти комплексы, а не только создавать их. Они дают возможность проверить себя на сцене, на публике. Кто сейчас даст молодому музыканту пользоваться залом? Сейчас такие высокие ставки на зал, а при помощи конкурсов молодой музыкант все-таки может попробовать себя на больших сценах. Кроме того, мы стараемся максимально давать сигнал молодым талантливым музыкантам, что они замечены, что Бог им что-то дал, даже если многое надо доделывать. Генетика – это самое главное. То, что фамилия и родители дали ребенку – это самое главное. И потом, конечно, очень важен хороший педагог. Однако, не следует слишком переоценивать работу педагога. Он может все очень аккуратно сделать, но если у этого ребенка недостаточно таланта, он не пойдет так далеко, как в тех противоречивых, но очень интересных случаях развития ребенка, у которого собственная оригинальность, собственная дорога, и он защищает ее, идет через свои ошибки и через свои постижения, и он пойдет дальше, когда будет делать многое из того, что ему нужно, а не только то, что ему рекомендовали.

Н. Куртева: Я еще хочу добавить, что у профессора Куртева удивительный класс. У него самые большие классы в консерватории в Болгарии. Многие ребята стремятся попасть к нему. У него удивительно талантливые дети, которые уже твердо ступили на свой путь. Они дают концерты по всему миру. География, которая присутствует в классе профессора Куртева, огромна: Япония, Вьетнам, Эфиопия. Великолепный музыкант из Эфиопии, когда едет на гастроли в Европу, всегда приезжает на консультацию к своему любимому профессору. Болгарские дети невероятно талантливы. Я даже хочу назвать несколько имен: Георгий Черкин, который уже очень твердо заявил о себе, играет в лучших залах Европы, Петр Петров, который работает в Бельгии, Владислав Николов только что вернулся из второго турне по Японии.

А. Куртев: И многие другие. Интересно, что каждый из них имеет очень резко очерченную индивидуальность. Иногда даже мои коллеги говорят: «Почему у тебя каждый играет по-разному? Где твоя школа?». Я отвечаю, что следую школе генетической необходимости любого из пианистов. Я стараюсь не зачеркивать, когда они пошли по неверному пути, а беру маленький процент из того, что у них ошибочно и превращаю отрицательное в положительное. Тогда они сохраняют полный букет своих качеств. А если сказать: «Так нельзя, это нельзя», то становится теснее, появляется академический подбор, слишком большая похожесть.

Л. Зотова: То есть у Вас удивительно деликатный подход к каждому ученику, который позволяет ему сохранить и развить свою природную индивидуальность.

Н. Куртева: Профессор Куртев никогда о себе не расскажет, поэтому хотелось бы добавить, что он не только исключительный пианист, не только прекрасный педагог и автор серьезных научных разработок, он также человек с редкими душевными качествами, которые просто нельзя не заметить.

Л. Зотова: Это видно с первого взгляда.

Н. Куртева: Я это очень высоко ценю. У нас четверо детей, которых мы очень любим. Хотя музыкантов среди них нет, правда, есть дети, которые играют на инструментах, но каждый пошел своим путем. Есть хирург, есть священник, есть очень талантливая девочка художница, мальчик, который учится, занимается политологией в Лондоне

Л. Зотова: То есть у вас не было такого насаждения, что если мы музыканты, то и вы должны тоже?

Н. Куртева: Хотелось, чтобы они продолжили какие-то традиции, тем не менее, они все различны, каждый идет своим путем, все любят музыку, любят своего замечательного отца.

Л. Зотова: Говорят, что гены хорошо передаются в третьем поколении, гены бабушек и дедушек, так что, может быть, все раскроется в ваших внуках.

А. Куртев: Посмотрим. Последнее десятилетие я делаю постепенный поворот, и в области музыкального творчества тоже. Я импровизирую, но не в современном, а тем более джазовом стиле. Я импровизирую в романтическом стиле и готовлю себя к тому времени, возрасту, в котором можно будет спокойно дома заниматься, чтобы записать произведения.

Л. Зотова: У Вас будут какие-то собственные сочинения?

А. Куртев: У меня очень много музыкальных тем, которые я подготавливаю, разрабатываю. Там все идет от сердца, эти темы рождаются не постепенно, как сейчас делают многие, компонуя из разных частей, а они рождаются в один миг. Поэтому я считаю, что они настоящие. Если слишком уж преуспел в знании, как нужно композировать, что-то добавлять, осматриваться – это не совсем композиция, а скорее другое действие, вроде того, как делается клип. Многие современные композиторы таким образом просто пишут музыку. А вот чувствовать музыку так, чтобы она целиком врастала в тебя – это другое дело. Я считаю, что большие мастера именно так творили музыку, и я тоже. Может быть даже это творчество, а не композиция. Это, конечно, отражается на мне, как на исполнителе и с хорошей, и с плохой стороны. Слишком много меня увлекает творческое начало и, может быть, я не такой изрядный пианист, как те, кто занимается по 7 – 8 часов в день. Но я очень увлекаюсь творческой идеей, она меня ведет, и это качество, а не количество ощущения является самым главным для меня: насколько я могу быть достоверным, насколько может освободиться моя фантазия, выйдя уже за рамки пианистических задач. Но не всегда это получается, сцена есть сцена. Особенно важен для меня инструмент, на котором я играю.

Л. Зотова: Кто-то из пианистов, если не ошибаюсь – Рихтер, говорил, что не имеет значения, на каком инструменте играть. Он готов был играть на любом инструменте.

А. Куртев: Можно играть на любом инструменте, и очень интересно приспосабливаться. Это особый удел пианиста, который никогда не играет на собственном инструменте. Но вот, например, в зале Берлинской филармонии великолепная акустика, и там такой набор совершеннейших инструментов, что можно с ума сойти. Играя на таком инструменте, нет никаких проблем, все идет само собой. Это как плавать в море.

Н. Куртева: В этом году исполняется 50 лет творческой деятельности профессора Куртева. Именно эти 50 лет мы отмечаем здесь, в Петербурге. Он не такой уж древний человек, еще молодой, но 50 лет он уже на сцене.

Л. Зотова: Потрясающе! Я, наверно, от лица всех сотрудников радио и всех радиослушателей хочу Вас поздравить с такой юбилейной датой.

А. Куртев: Спасибо. Бывают и намного крупнее юбилеи. Но 50 лет – это тоже неплохо, чудное призвание.

Л. Зотова: У меня к вам вопрос, который на первый взгляд кажется не музыкальным: страна Болгария, как и Россия – традиционно православная страна. Православие и Ваше творчество, как они совместимы?

Н. Куртева: Род мамы Атанаса принадлежит к роду первого болгарского патриарха.

А. Куртев: Это после освобождения от турецкого ига. Даже еще во время турецкого ига мы добились сперва церковной независимости, и тогда вокруг Иоакима I, моего далекого предка, который находился в Царьграде (Константинополе) организовалась Болгарская автокефальная церковь. Православие – это корни, это тот стержень, на котором держатся все семейные, фамильные ценности и традиции. Если меня спрашивают, как я переживаю Божественное в себе, то это, прежде всего, Православие. Моя бабушка пела в церковном хоре, один из моих сыновей – священник. Очень важна музыкальная ипостась церковного служения. Я обожаю православный хор. А все те нововведения, которые допускают некоторые церкви, включая введение поп-музыкантов и рок-музыкантов в церковь для того, чтобы собрать побольше посетителей, я отвергаю, как неверный подход. Все-таки должна быть красота внутренняя и красота настоящая, Божественная, а не то, что от технологий и от моды.

Л. Зотова: Спасибо большое. Вы говорили, что Петербург производит на Вас определенное впечатление, может быть, пробуждает скрытые, красивые чувства нашей души. Чувствуете ли Вы как музыкант, что у Петербурга есть своя музыка, и какая музыка ему ближе, на Ваш взгляд?

А. Куртев: Мне кажется, что это симфонии Чайковского: и увертюры, и «Ромео и Джульетта», и Шестая, и Четвертая симфонии, и Пятая тоже.

Л. Зотова: То есть симфоническая музыка Чайковского отражает, на Ваш взгляд, дух нашего города?

А. Куртев: Наверно, да. А Скрябин более ориентирован в Москве, но поздние его произведения немножко более космополитны, и последние его сонаты тоже прекрасно сочетаются с таким величайшим городом, как Петербург, откуда как будто вся планета видна. Эта архитектура как бы сохраняет очень много каких-то неделимых теней прежних веков, которые срастаются и проникают друг в друга. Есть города с хорошими обертками, но как бы разрозненные: здесь одно, там – другое. А здесь я чувствую что-то более цельное. Мне нравится и Рим, но третьего я не назову. Париж – это 8 или 10 разных городов, которые существуют недалеко один от другого. В Лондоне вообще все разрозненно. А вот Петербург – нечто целостное, это монумент человеческого гения.

Н. Куртева: Атанас в одном из своих интервью говорил о Петербурге, что для него в юности этот город был как мираж, и когда он попал сюда, то был счастлив и наслаждался.

А. Куртев: Я следовал по дорогам героев Достоевского, начитался и бродил по Петербургу. Когда я через 2 года после этого попал в Брюссель, мне показалось, что я попал в глубокую провинцию, тогда еще Брюссель был городом не слишком артистическим…

Л. Зотова: В это Ваше посещение Петербурга замечаете ли вы какие-то изменения в нашем городе, потому что они очевидны для нас, жителей Петербурга?

А. Куртев: Многое реставрируется, есть многие улицы, которые нуждаются в реставрации, для этого нужны огромные средства. Кое-где строятся и новые приличные современные здания, но преимущественно не очень хорошие. Сейчас у современных архитекторов уже не та эстетика и не то в голове. Они стараются блеснуть, а сделать органически и войти в ансамбль – это не каждому архитектору дано. И таких именно нужно выбирать, которые могут свои умения встроить как клетку в гигантское целое – в Петербург, кладовую искусства.

Н. Куртева: Я думаю, что в архитектуре Атанас тоже прекрасно разбирается. Один из его ближайших родственников был главным архитектором города Софии и восстанавливал после взрыва собор Святой недели, построил резиденцию болгарского патриарха, много церквей.

А. Куртев: У меня такая склонность к архитектуре, потому что я считаю, что в музыке то же самое, там тоже архитектура.

Л. Зотова: Спасибо большое. Уважаемые друзья, наша передача закончена. В гостях у нас сегодня были известный болгарский пианист, профессор Атанас Куртев и его супруга, Нелли Куртева. Я благодарю вас за очень интересную беседу и надеюсь, что в следующий ваш приезд в Петербург вы вновь придете к нам в студию и расскажете о своих достижениях, или новых идеях, новых интересах. Мы всегда будем рады услышать. В завершение нашей программы мы поставим заключительный фрагмент в Вашем исполнении, вальс №7 Шопена. Всего вам доброго!