Добролюбов

М.Лобанова: Здравствуйте, дорогие друзья! В студии радио «Град Петров» Марина Лобанова. И сегодня в цикле программ «Возвращение в Петербург» мы будем возвращаться в Петербург с проспекта Добролюбова. И делать мы это будем вместе с доктором филологических наук, профессором университета природы, общества и человека «Дубна» Светланой Всеволодовной Шешуновой. Светлана Всеволодовна, здравствуйте!

С.Шешунова: Здравствуйте!

М.Лобанова: Проспект Добролюбова опять же не на окраине города, а в исторической части города Санкт-Петербурга. На Петроградской стороне существует, идет от Кронверского до Большого проспекта. Мы уже записали несколько программ, в этих программах говорим о писателях, поэтах, литераторах советских и тех, кто повлияли на будущий советский режим, на появление его в нашей стране. Мы уже поговорили о Демьяне Бедном – тоже топоним. О Маяковском – значимый топоним в нашем городе. Поговорили о Джамбуле, и прошлая передача была посвящена Чернышевскому. Сегодня Добролюбов. Какой же вклад внес Добролюбов в культуру нашей страны, которая сегодня называется Россия; в историю нашего города, который сегодня называется Санкт-Петербург. Вот к этим топонимам, в каком отношении к ним можно представить топоним Добролюбов?

С.Шешунова: Он изображался советской пропагандой как крупная фигура русской литературы. Если мы обратимся к советским энциклопедиям, там будет дана характеристика: «Выдающийся критик, публицист, поэт», Давайте начнем с того, какие он писал стихи. Можно сказать, несколько стихотворений только он написал: это биографического содержания строки, сатирического и пропагандистского. Вот, например, стихотворение, которое называется «Дума при гробе Оленина», 1855 год. В этом стихотворении воспевается убийство сотрудника Министерства юстиции Оленина. Убили его собственные слуги, двое его дворовых, было уголовное дело. Это не кто иной, как брат той самой Анны Олениной, к которой сватался Пушкин, которой посвящено стихотворение «Я Вас любил» Это убийство Добролюбов откровенно воспевает и призывает к тому, чтобы таких случаев было больше. Вот процитирую: «Чтобы раб на барина восстал, и не страшась позорной казни, топор на деспота поднял». Это фактически пропагандирует уголовщину, уголовное дело, убийство. Такие стихи. Потом, как я уже сказала, биографического содержания стихи, о самом себе. Надо сказать, что героизации образа Добролюбова способствовала такая ранняя его смерть, действительно, прожил чуть более 25 лет. И предстает он едва ли не как жертва царизма, замучившего его голодом, холодом, преследованиями; и повод для создания такого мифа подал сам Николай Александрович Добролюбов, который в предсмертном стихотворении заявил: «Милый друг, я умираю оттого, что был я честен». Можно подумать, что он подвергался какому-то жестокому тюремному заключению или ссылке. Реально ничего этого не было, он снимал квартиры в хороших районах Петербурга: на набережной Фонтанки, на Литейном проспекте; выезжал лечиться за границу, в Швейцарии жил на курортах, во Франции, путешествовал по Италии, Флоренция, Неаполь. В том, что это ему не помогло, виноват, думаю, не проклятый царизм. Надо сказать, что от туберкулеза тогда умирали люди часто, не было таких средств, знакомых современной медицине, лечения. Умирали и царские дети, например, старший сын наследника Александра Второго, как мы знаем, умер в Ницце. Так что это мифология.
Ну, что можно еще сказать об этой короткой жизни… В 1855-м году Добролюбов выпускал еженедельную нелегальную рукописную газету «Слухи», где помещал разные обличительные материалы. Ряд историков считают его автором анонимного «Письма из провинции», которое в 1860 году было опубликовано в газете «Колокол», в газете, которую издавал в Лондоне Герцен. По другой версии, письмо написал Чернышевский, – две фамилии, которые тесно связаны в истории – но кто бы это не был, Добролюбов или Чернышевский, может быть, не так важно, потому что тезис этого «Письма из провинции» в равной степени отвечал взглядам обоих. Тезис заключался в чем: анонимный автор упрекал Герцена в готовности к диалогу с русским правительством, в готовности искать вместе с ним какое-то мирное разрешение социальных проблем в тогдашней России. И поучал своего адресата автор следующими словами: «К топору зовите Русь!» Все та же тема: надо брать в руки топор, надо поднимать этот топор на тех, кто, по нашему мнению, мешает нам хорошо жить – в сущности, Раскольников в «Преступлении и наказании», бедный студент поднимает топор на старуху, которая, по его мнению, мешает людям жить.
Основные произведения Добролюбова, где его авторство бесспорно, это литературно-критические статьи. Вот они-то нам известны со школьных времен, и до сих пор их в школе проходят: «Темное царство», «Что такое обломовщина», «Луч света в темном царстве». Там можно найти отдельные интересные наблюдения, я не хочу сказать, что это какие-то совсем не талантливые статьи. Но к чему в них критик стремится – к тому, чтобы найти в литературных произведениях повод для пропаганды своих политических взглядов. Литература для него значима постольку, поскольку он в ней отыскивает иллюстрации к тезису: Среда заедает человека, человеку мешает какой-то другой человек – и в этом причина его бедствий. И отыскать мотивы социального протеста. Ну, например, «Луч света в темном царстве», все мы это в детстве проходили. Там анализируется пьеса Николая Александровича Островского «Гроза», и самоубийство главной героини пьесы, Катерины, трактуется как оправданный протест против гнета старших. В самой пьесе оно осмыслено, скорее, в контексте христианских заповедей, понятии греха. Мы о самой пьесе даже не будем говорить. Я бы хотела привлечь внимание к такому дикому, на мой взгляд, факту, что детей в школе заставляют учить и положительно оценивать статью, прославляющую, по сути, самоубийство, оправданный протест против гнета старших. Можно только гадать, какое нравственное влияние эта статья оказывает на психику школьников. А если школьник почувствует себя под гнетом старших? Вдруг повлияет статья на его решение уйти из этой жизни? Вот я назло покончу с собой и стану еще одним лучом в темном царстве. Неизвестно.

М.Лобанова: …только что, написав сочинение о том, как это прекрасно. Если я только что написал сочинение о том, как это прекрасно, действительно, это является пропагандой суицида.

С.Шешунова: Да, именно так. Причем Добролюбов сознательно лад себе право не принимать во внимание замысел писателя как литературный критик. Он признавался: «Для нас не столько важно то, что хотел сказать автор, сколько то, что сказалось им». Ну, а что сказалось им, трактуется как угодно. Поэтому и сюжет, и авторские размышления получают под его пером совсем иной, чем писателя смысл. Например, у Тургенева есть роман «Накануне», о котором Добролюбов тоже написал критическую статью под названием «Когда же придет настоящий день?» Я напомню, что в этом романе Тургенева главный герой это болгарин Инсаров, который мечтает освободить свою родину, Болгарию, от поработивних ее турок. И он занят подготовкой восстания болгарского народа против турецкого ига. Так вот, Добролюбов в своей статье пишет, что нашу страну Россию необходимо очистить от внутренних турок, от внутренних врагов, и нам нужны такие новые люди, которые будут действовать подобно Инсарову, только не вне, а внутри России. То есть логика этой статьи, опубликованной, прошедшей цензуру, очень проста: Россией правят враги народа, с которыми нужно поступить так же, как болгарские мятежники с турками. Мысль эта, конечно, там была выражена намеками, но достаточно ясно. Достаточно ясно для того, чтобы Тургенев, в шоке, навсегда порвал с редакцией журнала «Современник», опубликовавшей эту статью Добролюбова. Он был возмущен тем, что вот так истолковали его роман. Добролюбов ясно пишет: не важно, что там хотел сказать писатель свои романом, для нас важно сделать свои выводы. И вместе с Тургеневым в знак протеста из журнала ушли Лев Николаевич Толстой и Афанасий Фет – для них были неприемлемы не только политические взгляды Добролюбова, но и такое насильственное обращение с литературой. А это были люди, посвятившие жизнь подлинному творчеству. Давайте представим себе, что значит в русской литературе статьи Добролюбова, а что значит романы Тургенева, Льва Толстого и стихи Фета.

М.Лобанова: Думаю, что без Добролюбова мы как-нибудь бы прожили.

С.Шешунова: Вот и я так думаю. А между тем именно методика Добролюбова и была впоследствии, можно сказать, главенствующей в советском литературоведении, особенно в школьном. Если вспомнить, как у нас был истолкован Пушкин, например. Как из творчества всех русских писателей 19 века, даже из Достоевского, изымались все религиозные мотивы, и толковалось это творчество тоже исключительно в таком социально-политическом духе, причем духе, соответствующем коммунистическому взгляду на историю. Это же не без опыта Добролюбова, это некая школа, некая традиция, которая восходит к статьям Добролюбова и Чернышевского. Причем Добролюбова нисколько в этих статьях не занимают ни философские, ни нравственные, ни эстетические проблемы искусства. Он смотрит на словесное творчество с точки зрения такой партийной целесообразности, не употребляя терминов «классовый» или «партийный», тогда их просто не было, но по сути-то речь о том… вот он пишет: «Литература представляет собой силу служебную, которой назначение состоит в пропаганде, а достоинства определяются тем, как и что она пропагандирует» – это цитата из Добролюбова. Поэтому те произведения, из которых нельзя извлечь революционную пропаганду, оценивались у Добролюбова невысоко.
Например, Пушкин, не очень полезный автор. По словам Добролюбова «Пушкин смог овладеть только формой народности, а не ее духом». Почему он таки писал? Потому что дух народа усматривал в революционных устремлениях. Если Пушкин не зовет к топору, значит, он чужд духу народа. Понятно, мне кажется, что ценность такой критики, и интеллектуальной и эстетической, ценность такой литературной критики весьма невелика. А почему пропагандируется эта критика? Все потому же, что ее очень высоко ценили большевики, вот Ленин подчеркивал заслуги Добролюбова, процитирую Ленина: «Из разбора «Обломова» он сделал клич, призыв к воле, к активности, революционной борьбе. А из анализа «Накануне» – настоящую революционную прокламацию. Вот как нужно писать!» Надо очень постараться, чтобы из романа Гончарова «Обломов» сделать призыв к революционной борьбе, это нужно, действительно, уметь – отдадим должное таланту Николая Александровича. Но на пользу ли нам такие таланты. Как Чернышевский называл русскую нацию «жалкой нацией рабов», так Добролюбов, его сподвижник, его единомышленник, называл такой традиционный строй исторической России, государственный, социальный, бытовой строй, выражением «темное царство». С этим спорил потом Иван Сергеевич Шмелев, у него такая заметка есть «Душа Москвы», где он цитирует это определение, отнесенное Добролюбовым к русскому купечеству. И заканчивает Шмелев эту заметку, анализ жизни русского купечества, словами «И это темное царство? Нет, это свет и сердце!»

М.Лобанова: Да, действительно, если почитать Шмелева, которого мы сегодня так любим, и которые триумфально вернулся в библиотеку русской читающей публики, особенно в православную библиотеку, почитать Шмелева и сказать: это «темное царство»?

С.Шешунова: Да, но понимаете, православные библиотеки ведь существуют все-таки отдельно от школьного образования. В православных семьях читают Шмелева, навеоное, и заметку эту «Душа Москвы». А в школе не ее проходят, а заметку «Темное царство». Как-то мы не соотносим, как-то у нас разрозненно: у нас и Добролюбов уважаемая фигура, и Шмелев. И как-то мы не соотносим, что Добролюбов «темным царством», заслуживающим уничтожения, назвал именно то, что с любовью описывает Шмелев. У нас и мир пушкинских героев в каком-то обаятельном ореоле существует, и я думаю, что для большинства людей такое представление достаточно свойственно. Пушкинская Россия – это что-то такое светлое, поэтическое – мир его героев: Татьяны Лариной, какие-то усадьбы… А когда человека, живущего в этой усадьбе, родного брата пушкинской же музы Анны Олениной убивают топором, и Добролюбов это воспевает и призывает и других поступать так же, это у нас тоже представляется авторитетным и заслуживающим уважения. Как же так? Мы не можем осознать, что в ходе революции уничтожались наследники, живые внуки тех самых героев войны 1812 года и героев пушкинской литературы, как будто это разные миры. Мы не соотносим уничтожение исторической России с тем, что мы в этой исторической России вроде как поддерживаем и хвалим. И статьи Добролюбова, конечно, занимали определенное место в литературном процессе, они воздействовали на читателя силой энергии, такой страстной убежденностью автора в своей правоте. Но надо сказать, что все-таки в 19 веке статьи Добролюбова, Чернышевского занимали какое-то маргинальное место, а у нас они становятся как бы центром литературного процесса. И главное направление этой энергии было разрушительным.
Да, конечно, нам могут сказать, что Добролюбов и Чернышевский лично никого не убивали. Они не подписывали никаких приговоров о массовых казнях и не причастны к ним, в отличие от, скажем, Робеспьера, в честь которого названа набережная в Петербурге, или Белы Куна, в честь которого названа улица.

М.Лобанова: Тот-то вообще своими руками стрелял.

С.Шешунова: Тот своими руками стрелял, да. Добролюбов никого своими руками не убивал, короткую свою жизнь он, можно сказать, провел мирно, но, понимаете, в чем дело – не было бы этих реальных убийств руками совершено, если бы эти убийства уже не совершались когда-то в головах, в мыслях. Один хороший писатель написал всем известную фразу, что разруха не в клозетах, разруха в головах. И разруха сначала началась в головах, должны были сначала возникнуть стихи о необходимости расправы топором, и статьи о том, что нужно к топору звать Русь, чтобы потом все это принесло плоды в реально жизни. И не было бы тех плодов без статей того же Добролюбова, того же Чернышевского.

М.Лобанова: А потом, Вы же сказали, что это не какой-то там никчемный, бездарный писака. Нет, этот человек обладал умом и талантом, он понимал, к чему он зовет, именно к этому он и звал. Невозможно представить себе реакцию Добролюбова и Чернышевского и других, тех, кто помогал этому революционному пожару, который в России возникал не сразу, а постепенно, с помощью конкретных людей, невозможно представить их реакцию на события 17-18-19 годов и так далее, и 37-го. Мы не знаем, мы не можем сказать. Но также можем мы совершенно четко и точно сказать, что в том, что эти события произошли, их вклад есть. Ну, и потом, можно даже без таких вот исторических ассоциаций просто, действительно, познакомиться с их текстами – вот и все. И не вижу я никакой надобности иметь проспект Добролюбова, и никакой надобности уделять такое внимание ему в школьной программе, чем более, что многие десятилетия он был единственным, и его метод подхода, который Вы описали, к художественной литературе, действительно, убийственен для филологии в России.

С.Шешунова: Ну конечно. И выходят из школы поколения детей, которые не любят литературу, потому что их приучили рассматривать художественное произведение как инструкцию по какой-то борьбе, как изложение политических взглядов писателя. Конечно, свое место в истории литературы занимают и Чернышевский, и Добролюбов, но должна ли история литературы, как и история страны, полностью так быть представлена на карте города и в школьном образовании? Нет, наверное. Наверное, это неправильно, когда школьный курс литературы призван познакомить так подробно с историей литературы школьников. Даже в этом существует некий изъян, есть некий перекос в сторону каких-то второстепенных, маргинальных фигур, выбранных за их политические предпочтения.

М.Лобанова: Да, все можно посмотреть по школьным учебникам. Это настолько очевидно, здесь даже не нужно быть специалистом. Возьмите школьные учебники, причем не те, которые были 20 лет назад, а совершенно современные, этого года издания, по литературе и по истории – и вы увидите, что там имена Чернышевский, Добролюбов на каждой второй странице, и на них ссылаются, приводятся их мнения по поводу событий. Вы увидите, эти имена преобладают, это 90% того, что мы видим из свидетельств эпохи. Извините, Россия не была Россией Добролюбова и Чернышевского, она была совсем другой, и той России мы не знаем. У меня было несколько программ, посвященных учебникам истории, это просто очевидно, не нужно даже доказывать, и это нужно исправлять, потому что это неправда, и это неправильно, и это имеет серьезные последствия.

С.Шешунова: Это кривое зеркало, и глядя в это зеркало, ни один школьник не может научиться любить свою страну, нести за нее ответственность.

М.Лобанова: Если читать тех, кто ее не любил, то как ты можешь научиться ее любить?

С.Шешунова: Да, как ты можешь научиться ее любить? Мы удивляемся, что люди стремятся уехать из нашей страны, не стремятся ее исправить, как-то помочь.

М.Лобанова: Вообще патриотизма мало.

С.Шешунова: Конечно. Зачем, если они считают, что это жалкая нация, нация рабов – то надо поскорее из нее убраться, не принадлежать ей, совершенно верно. Нет, конечно, никакого воспитательного значения не могут иметь такие статьи, которые изучаются в школе. Они могут воспитать только какие-то отрицательные стремления.

М.Лобанова: Действительно, проспект Добролюбова лежит в одной из самых славных частей Петербурга – знаменитая Петроградская сторона. И конечно, этот проспект имеет историческое название. Это проспект, который назван в честь императора-освободителя Александра Второго. Примечательно, что… тут все ведь не случайно, потому что, на самом деле, большевики к топонимии относились очень серьезно. К названиям, к топонимам очень серьезно относились. И то, что они самыми серьезными методами и средствами старались удержаться у власти, в том числе массовым террором, массовыми убийствами, массовым насилием, массовым грабежом, организованным по самому высокому государственному разряду, кровопролитием. Они стремились удержаться у власти еще и другим очень сильным средством – изменением топонимов, имен в этой стране. И имя Добролюбова вместо имени Александра Второго было избрано, потому что этот человек противостоял всему тому, что значит имя Александра Второго в российской истории. А давайте представим, что значит имя Александра Второго в российской истории. Уничтожили имя Александра Второго на карте нашего города. Что значит Александр Второй для нашего города просто в соотношении исторической значимости и что значит имя Добролюбова. Это до смешного нелепо. Добролюбов, который умер как раз в знаменитом 1861 году, как-то показалось, что вот так уместно, в один день были переименованы вот эти проспекты: Воскресенский в Чернышевского, а Александровский в Добролюбова – 6 октября 1923 года. Тоже значимо. Вот Вы употребляете два этих имени рядом, они понимались правильно в 23-м году, тоже стояли рядом. Я еще хочу сказать, что русская традиция, когда мы говорим Александровский проспект… Я хочу сказать, что в Европе, насколько мне известно, так не принято. Если бы в Европе называли, то это бы звучало: проспект императора Александра Второго, освободителя. Не боятся даже в наших братских славянских странах, не боятся. Сербия тоже имела коммунистическое прошлое, но там прямо пишут: улица царя Лазаря. Почему нужно этого стесняться? Я не понимаю, что, Александр Второй недостоин быть увековеченным в топонимии Петербурга. Кто это скажет? И то такое объемное, совершенно мягкое, народное название: Александровский проспект – не хотят возвращать. Наша замечательная топонимическая комиссия, которую власти города последние годы не слушают, рекомендовала, конечно, убрать из исторической части проспект Добролюбова, но не возвращать его названия: Александровский проспект. Предлагают другое название, вроде бы милое сердцу православного русского человека, по имени храма, некогда там находившегося – назвать этот проспект Успенским, по имени Успенской набережной. Там стояла церковь Успения Богородицы, теперь там стоит Князь-Владимирский собор знаменитый. Почему нельзя вернуть топонимы в честь государей? Что тут нам мешает? А мешает именно то, что с самых школьных времен наши молодые папы и мамы были воспитаны на Добролюбове, Белинском, Чернышевском, что мы с самых детских лет воспитаны на Добролюбове, Белинском, Чернышевском…

С.Шешунова: Это какая-то наезженная колея. Вот мы идем, идем по этой наезженной колее и идем по кругу. Была советская картина мира, картина истории. К ней в последние 20 лет прибавились какие-то имена. Проходим Добролюбова и Чернышевского – ну ладно, добавили Фета немножко. Добавили Ахматову. Проходим Маяковского – добавили и Ахматову. Но так не получится. Эта колея остается прежней, советской, и из нее нужно выбираться, из нее нужно зашоренность эту выбивать. Иначе мы так и будем ходить по этому замкнутому кругу, месить некую грязь, е обретая под ногами твердой почвы, исторической почвы. Чтобы ее обрести, конечно, нужно вернуть исторические названия тем улицам, проспектам, у которых эти названия дореволюционные были. А на новом каком-нибудь проспекте давайте поставим храм в честь Успения Божьей Матери и назовем этот проспект Успенским.

М.Лобанова: Да, а то получается, как мы говорили про площадь Тургенева…

С.Шешунова: Не взамен исторического имени, конечно.

М.Лобанова: Разрушили Покровскую церковь и убрали топоним Покровская площадь, назвали площадь именем Тургенева. Кому от этого хорошо?

С.Шешунова: Мы ничего не имеем против Ивана Сергеевича Тургенева, только вот площадь-то эта должна быть Покровской.

М.Лобанова: Да, и вот, действительно, мы говорили в прошлых программах о двоемыслии. Это двоемыслие – характерная черта советского времени – об этом тоже мы говорили, но как раз получается, что могут рядом существовать названия, которые, на самом деле, несовместимы. И когда мы цитировали в наших программах Постановление Архиерейского собора РПЦ в феврале 2011 года об увековечении памяти новомучеников – там говорится, что имена новомучеников, конечно, хотелось бы, чтобы присутствовали, иначе, о чем мы будем говорить, о какой памяти. Ну, извините, как уже было сказано тоже в наших программах, как может имя новомученика находиться рядом с такими топонимами, как имена убийц этих самых новомучеников или тех, кто идеологически подготавливал эти события. Это невозможно!

С.Шешунова: Ну как могут в одном и том же городе быть рядом, например, улицы апостола Андрея Первозванного и имени Иуды Искариота? Как это возможно в одном пространстве?

М.Лобанова: Тогда понятно, чьи вы все-таки. Понятно, что вы не апостола Андрея Первозванного чада, а все-таки другие.

С.Шешунова: Хотя его имя тоже вроде бы там стоит. Да, вот такая ситуация. И очень печально, если мы считаем, что это неважно. Бывает еще такой аргумент распространенный – мы не задумываемся о содержании этих названий, мы их просто так употребляем. Мы не прославляем поминанием имен этих деятелей советских или революционных их дел. Это для нас просто набор звуков. Но давайте задумаемся, так ли невинно то, что мы произносим даже машинально. Допустим, идет человек навстречу нам по городу и произносит нецензурные слова. Он о них не думает, он их произносит машинально, но разве это не откладывает какой-то отпечаток на его собственную душу? Два человека, допустим, идут по улице и оба споткнулись. Один машинально, не думая, автоматически скажет: Господи, помилуй! А другой так же машинально, автоматически скажет какое-нибудь скверное слово. Мне кажется, это все-таки не одно и то же, хотя и то и другое машинально. Это разные реальности. Если мы также автоматически, как привычное будем произносить исторические имена, имена достойных граждан России, мы будем жить в другой реальности, чем сейчас, когда мы автоматически, машинально, не задумываясь, произносим имя Белы Куна, Дыбенко, Чекистов и т.д. Набор звуков на нас влияет, звуки – это одежда нашей мысли, мы одежду свою можем вроде бы не замечать, но на самом деле она во многом определяет наше поведение. Не случайно в храмах есть определенные требования к одежде, и в самых разных местах есть требования к одежде. Потому что, когда мы меняем одежду, очень часто она как-то нам подсказывает поведение и даже мироощущение. Женщина, которая в какой-нибудь поношенной куртке и в джисах чувствует себя иначе, чем та же самая женщина в вечернем длинном платье, абсолютно иначе. И, с одной стороны, человек выбирает для себя одежду, а с другой стороны, этот выбор тоже его в чем-то формирует и к чему-то его подталкивает. Так же вот слова мы произносим. Вроде бы мы выбираем эти слова, но наш язык тоже в какой-то степени нас ориентирует, нас побуждает представлять этот мир, свое место в мире.

М.Лобанова: Уровень культуры, конечно, должен быть все-таки какой-то планкой. Возможно, не все, не тотально все население Петербурга будет ему соответствовать, но эта планка должна быть обозначена. И топонимия тоже то пространство, где это сделано. Поэтому, давайте к этому относиться очень и очень серьезно. Многие доводы мы приводили уже в цикле наших программ.
Сегодня мы говорили о топониме в честь Добролюбова. Эта передача вышла вслед за той, которая была посвящена Чернышевскому, и мы поговорили в небольшой серии передач о советских деятелях слова: литераторах, поэтах, критиках, публицистах – Демьяне Бедном, о Маяковском, о Джамбуле, о Чернышевском и Добролюбове. И все эти беседы в студии радио «Град Петров» я, Марина Лобанова, вела с доктором филологических наук Светланой Всеволодовной Шешуновой. До свидания.

С.Шешунова: До свидания. До встречи в Петербурге!

Текст: Марина Матвеева

Студент Николай Добролюбов с отцом Александром Ивановичем,
священником Никольской Верхнепосадской церкви. 1854 год.

Мемориальная доска Добролюбову
на здании бывшей Нижегородской семинарии