«Дождь – это вымытый, очищенный от мелкой пыли мир». Поэт и композитор Александр Харьковский о слове «дождь» в программе «Словарь».

 

М.Михайлова: Здравствуйте, дорогие братья и сестры. С вами радио «Град Петров», программа «Словарь», ее ведущая Марина Михайлова. И сегодня у нас в гостях композитор и поэт Александр Харьковский.

А.Харьковский: Добрый вечер.

М.Михайлова: Здравствуйте, Саша, очень приятно Вас видеть. Сегодня мы будем говорить о дожде, такая петербургская тема, конечно. И поводом для нас, таким священным, основополагающим, служат слова из второй книги Бытия, где сказано, что полевая трава еще не росла, ибо Господь не посылал дождя на землю. Значит, первая тема, о которой можно было бы поразмышлять нам с Вами – это связь дождя, воды и растений. Да, дерево под дождем, поле под дождем. Вот это первое, что как-то нам задано священным текстом.

А.Харьковский: Да, естественно, жизнью вообще. Раз уж Вы начали с этого, я могу прочесть первую фразу из статьи Марины Цветаевой о Пастернаке. Там есть главка «Пастернак и дождь». «Световой ливень», эта знаменитая статья, после того как она прочла первый его сборник. И вот она пишет:

Дождь. – Что прежде всего встает, в дружественности созвучий? – Даждь. – А за «даждь» – так естественно: Бог. Даждь Бог – чего? – дождя!..

Вот так коротко, я ничего не знаю про подлинную этимологию, честно говоря, но как-то на эту тему меньше всего задумывался. Естественно, для человека, для крестьянина, для человека, связанного с растительной жизнью, больше чем для горожанина дождь – это в первую очередь то, что дает жизнь – солнышко, дождик.

М.Михайлова: Ну это тоже евангельский контекст. В чем проявляется благость Божия, Его любовь – в том, что Он дает дождь на поля праведных и неправедных.

А.Харьковский: А не будет правильно себя вести, не будет вам дождика, так что ведите себя правильно.

М.Михайлова: Господь как-то по-другому думает, поэтому дождь идет не в шахматном порядке, а такой стеной, да.

А.Харьковский: Интересно, что когда Вы мне предложили подумать на эту тему, я как типично городской житель в первую очередь подумал немножко о другом. О том, что дождь – это такое интересное явление, это стихия, но не страшная. Это очень, можно сказать, дружественная стихия, не смертельная. С одной стороны, не смертельная и дружественная, а с другой стороны, все-таки стихия. Это такое напоминание городскому жителю, как теперь говорят, «продвинутому» городскому жителю, что не от всего он защищен, что, вообще-то говоря, кроме того, что можно показать по телевизору, есть еще что-то, что может тебя продуть, намочить. И не от всего ты можешь огородиться, не от всего тебе дана защитная пленка. Хотя, как у того же Пастернака сказано, город:

Он создал тысячи диковин
И может не бояться стуж.

Вот, тем не менее, никакие диковины, включая болоньевые плащи и так далее, нас от этой стихии не защищают, и мы все время может быть именно поэтому так поэтически плодотворны. Почему-то у разных поэтов много дождей, много разных дождей. Это что-то такое, что человек легко принимает, а с другой стороны, благодаря чему он начинает чувствовать, что он часть мира, часть природы, что он всему подвержен, тому, что есть в окружающем мире. И естественно, что, я, когда начал думать о том, какие же дожди встречаются, например, в стихах у разных авторов, оказалось, что дожди все разные. Оказалось, что иногда дождь – это шум дождя. Это нечто побуждающее человека к самоуглублению. Вот такой ночной дождь:

А ночью слушай – дождь лопочет
под водосточною трубой.
И, как безумная, хохочет
и плачет память над тобой.

Это Давида Самойлова. А есть дождь как стихия, как стихия внечеловеческая, затопляющая. Есть дождь такой вот серый, унылый, как у Некрасова, я его так и назвал «некрасовский». Есть дождь, наоборот, как лирическая стихия, которую человек принимает внутрь и она начинает действовать в нем как стихия. Так что дожди действительно очень разные и вот как-то, наверное, нужно раскрыть, расшифровать это, немножко об этом поговорить.

М.Михайлова: Построить типологию дождей в русской поэзии.

А.Харьковский: Да, типологию дождей или нашего отношения к дождям, и типологию человеческой души по отношению. Да, это смешно звучит, конечно, «типология души», но…

М.Михайлова: Ну, есть такой термин «эстетическое положение». Т.е. когда между человеком и чем-то возникает некое отношение, которое может повторяться, да. Скажем, у «уют» или «простор», или, там, «ветхое». Они вызывают некие эстетические расположения. Мы все разные, но в каких-то ситуациях вдруг мы начинаем чувствовать в одном направлении, если не одинаково, то похоже, во всяком случае.

А.Харьковский: Если позволите, я все думал, с какой ноты, какую ноту взять первой. Если позволите, я начну, может быть, с самой легковесной. Я когда-то сам писал маленькие такие буквально по абзацу-два ежедневные заметочки, отчасти они даже публиковались. И вот одна заметка оказалась непосредственно посвященной дождю, причем в такой стандартной городской ситуации. Почему я и заговорил про дождь – я в первую очередь горожанин. Это сентябрь 1997 года. И тут надо пояснить: десять лет назад «пробка» на Невском проспекте была еще явлением таким не вполне привычным, несколько экзотическим, и вот я как-то попал в такую пробку и получился такой маленький текст:

Час пик, троллейбус. От Суворовского до Малой Садовой ехали минут сорок, от поворота на Невский – одна сплошная пробка. По площади Восстания все запружено, пешеходы свободно ходят между намертво стоящими машинами. Сдвигались после каждого переключения светофора на два метра. Дождь. В троллейбусе все задраено. К моменту остановки уже трудно дышать. Подлодка. Вылазим через торпедный люк. Задумчивый иностранец. «Hermitage?» Пока снимал свой капюшон перед открытой дверью – «пробка» ведь, куда торопиться, – двери-то перед ним захлопнулась. Не зевай, не в цивилизованных джунглях. Товарищи его стали перекрикиваться, мол, надо на следующей выйти, а то, мол, коллега из ОВД… Глупые, если бы он не по-аглицки говорил, а соображал, пешком бы наш троллейбус догнал и перегнал, чем под проливным дождем ждать следующего. Да в такой пробке на этом следующем, какой Эрмитаж, к ужину опоздает. Зато дождь как сближает и снижает, в смысле жанра. Вот в подворотне мужичок, бабулька и милиционерик прячутся, а вот бритый в плаще папочку свою так нереспектабельно под полу сует, а то было б солнце, выпячивал бы эту папочку органайзером, лысину держал бы гордо, а милиционер в черной блестящей коже вышагивал бы этак победно и увесисто, как в полонезе. Сухие-то мы все гордые, а мокрые каждый дурак.

М.Михайлова: Это хорошо: «Сухие-то мы все гордые, а мокрые каждый дурак». Это вот то, о чем Вы говорили в начале, т.е. стихия в каком-то смысле уравнивает людей. Дождь обладает такой способностью смывать глянец.

А.Харьковский: Да, уравнивает и сближает, и как-то делает нас всех похожими друг на друга. Интересно, что я сейчас подумал про кино. Вот в советском кино, так наверно в годах 1950-60-х, были очень популярны кадры дождя, причем такого ласкового, июльский дождь, множество-множество фильмов…

М.Михайлова: Особенно забавно смотреть, как из специальной машины этот дождь поливают. Когда кино о кино показывают.

А.Харьковский: Да-да, я сам был свидетелем таких съемок. Да, конечно, но вот это ощущение такого теплого летнего ласкового дождя оно, почему-то как-то физиологически действует на зрителя. Я очень хорошо помню, в детстве смотрел, и у меня было ощущение, что от экранов просто буквально чем-то подуло. Да, вот какая-то свежесть тут же появилась, как бы в зале не было душно. Героиня появляется на пороге в этом плаще и с нее стекает на порог вода, и ты чувствуешь с ней какую-то общность. Ты как бы с ней заодно, т.е. хочешь ей как-то помочь чем-то. Это сразу создает сообщение между людьми.

М.Михайлова: Если говорить о дождях в кинематографе, то я помню, как много лет назад, это, может быть, были 1980-е, я была в Тезе, и там был один монах, который очень хорошо говорил по-русски, знал русскую культуру. И вот вдруг начался дождь, проливной теплый вот такой дождь. И нам нужно было перебежать из одного домика в другой через эту стену дождя. И он посмотрел и сказал: «Тарковский». И мы побежали, да. Потому что в фильмах Тарковского вот этот самый дождь…

А.Харьковский: Особенно с солнцем, как в «Солярисе», да.

М.Михайлова: Да-да-да, это совершенно особая стихия, как-то она выстраивает внутреннее пространство фильма. Это один из самых значимых образов у него.

А.Харьковский: А еще если уже говорить не про высокую поэзию, а про «низкий» опыт жизни, были пару раз в моей семье случаи, когда я с маленьким детьми попадал под очень сильный дождь, очень сильный. Т.е. такой, что, ну, тебе просто неприятно, тебе холодно. А дети пугаются такого сильного дождя, с ветром, градом. Но что интересно, потом все эти случаи становятся поводом для героических россказней. Т.е. вот пришли домой, отогрелись, обсушились, и начинаются рассказы героические про то, как мы попали… Т.е. это такая еще для ребенка некоторая тренировка устойчивости перед стихией, держать себя достойно.

М.Михайлова: Между прочим, даже в самурайском кодексе, не только для детей, но и для серьезных японских взрослых людей, там есть такой момент весьма поэтический, в «Хага́курэ» о том, что когда ты идешь под дождем, не ускоряй шага. Ты все равно будешь мокрым, и разница во времени будет невелика. Но тот, кто суетится под дождем, тот станет и мокрым и уронит свое достоинство. А тот, кто продолжает шествовать так, как если бы ничего не происходило, он, во всяком случае, обладает вот этой радостью самоуважения. Меня всегда это очень веселят и трогают люди, которые во время дождя такие полиэтиленовые пакетики пристраивают на голову. Да, т.е. они все равно мокрые, а еще и смешные при этом, очень нежные.

А.Харьковский: Да, и в общем-то, наверное вот именно в связи с тем, что дождь какое-то небольшое испытание, немножко чувства человека как-то обостряются, что-то происходит, какая-то необыденность в этом появляется. Возникает еще… Ну, раз мы говорили про какие-то особые человеческие отношения… И если можно, я прочитаю одно стихотворение Юрия Левитанского, я очень это стихотворение люблю. Оно так и называется «Время слепых дождей», фрагменты сценария, это из его книги «Кинематограф».

Вот начало фильма.
Дождь идет.
Человек по улице идет.
На руке – прозрачный дождевик.
Только он его не надевает.
Он идет сквозь дождь не торопясь,
словно дождь его не задевает.
А навстречу женщина идет.
Никогда не видели друг друга.
Вот его глаза.
Ее глаза.
Вот они увидели друг друга.
Летний ливень. Поздняя гроза.
Дождь идет,
но мы не слышим звука.
Лишь во весь экран – одни глаза,
два бездонных,
два бессонных круга,
как живая карта полушарий
этой неустроенной планеты,
и сквозь них,
сквозь дождь,
неторопливо
человек по улице идет,
и навстречу женщина идет,
и они
увидели друг друга.
Я не знаю,
что он ей сказал,
и не знаю,
что она сказала,
но –
они уходят на вокзал.
Вот они под сводами вокзала.
Скорый поезд их везет на юг.
Что же будет дальше?
Будет море.
Будет радость, или будет горе –
это мне неведомо пока.
Место службы,
месячный бюджет,
мненья,
обсужденья,
сожаленья,
заявленья
в домоуправленья –
это все не входит в мой сюжет.
А сюжет живет во мне и ждет,
требует развития,
движенья.
Бьюсь над ним
до головокруженья,
но никак не вижу продолженья.
Лишь начало вижу.
Дождь идет.
Человек по улице идет.

Да, вот этот мотив дождя, мотив какой-то очень временной, очень не опасной какой-то стихии, которая создает для человека какое-то опять небольшое напряжение. Оно может просто вылиться в такое веселье детское. Стайки всегда бегают, смеются. Может вылиться в возникновение какого-то отношения, может вылиться уже, собственно, в поэзию, которая становится уже внутренней человеческой стихией. Этой поэзии нужна эта стихия дождя почему-то.

М.Михайлова: Да, я догадываюсь, о ком вы будете говорить…

А.Харьковский: Стихотворение Бориса Пастернака, да.

Поэзия, я буду клясться
Тобой и кончу, прохрипев:
Ты не осанка сладкогласца,
Ты – лето с местом в третьем классе,
Ты – пригород, а не припев.

Ты – душная, как май, Ямская, Шевардина ночной редут, Где тучи стоны испускают
И врозь по роспуске идут.

И в рельсовом витье двояся, –
Предместье, а не перепев, –
Ползут с вокзалов восвояси
Не с песней, а оторопев.

Отростки ливня грязнут в гроздьях И долго, долго, до зари, Кропают с кровель свой акростих,
Пуская в рифму пузыри.

Поэзия, когда под краном
Пустой, как цинк ведра, трюизм,
То и тогда струя сохранна,
Тетрадь подставлена, – струись!

Вот этот параллелизм между дождем вовне, дождем внутри, поэзия как дождь – тут произнесен в общем впрямую.

М.Михайлова: Пастернак очень родственен этой дождевой всяческой стихии.

А.Харьковский: Ну вот, собственно, Цветаева же не зря назвала одну из трех глав, посвященных поэзии Пастернака, «Пастернак и дождь». И, кстати говоря, у нее большая подборка из этой самой книги «Сестра моя жизнь», которую она прочла и под впечатлением от которой написала статью, – большущая подборка разных дождей, ливней, и сама статья названа «Световой ливень»:

В самом имени славянского солнца уже просьба о дожде. Больше: дождь в нем уже как бы дарован. Как дружно! Как кратко! (Ваши учителя, Пастернак!) И, поворотом лба – в прошедшее десятилетие. Кто у нас писал природу? Не хочу ворошить имен (отрываться, думать о других), но – молниеносным пробегом – никто, господа. Писали – и много, и прекрасно (Ахматова первая) о себе в природе, так естественно – когда Ахматова! – затмевая природу, писали о природе в себе (уподобляя, уподобляясь), писали о событиях в природе, отдельных ее ликах и часах, но как изумительно ни писали, все – о, никто – ее: самое: в упор.
И вот: Пастернак. И задумчивость встает: еще кто кого пишет.
Разгадка: пронзаемость. Так дает пронзить себя листу, лучу, – что уже не он, а: лист, луч. – Перерождение. – Чудо. – От лермонтовской лавины до Лебедянского лопуха – все налицо, без пропуску, без промаху. Но страстнее трав, зорь, вьюг – возлюбил Пастернака: дождь. (Ну и надождил же он поэту! – Вся книга плывет!) Но какой не-осенний, не мелкий, не дождичек – дождь! Дождь-джигит, а не дождичек!
Начнемте:

Сестра моя Жизнь – и сегодня в разливе
Расшиблась весенним дождем обо всех…

Дальше: "Плачущий сад" (изумительное от первой строки до последней. Руки грызу себе, что приходится разрывать).

Ужасный! Капнет и вслушается,
Все он ли один на свете.
(Мнет ветку в окне как кружевце)…
<…>
(Упираю: одиночество дождя, а не человека под дождем!) Дальше: "Зеркало".
<…>
Так после дождя проползают слизни
Глазами статуй в саду.

Ну и так далее. Действительно очень много вариантов у Бориса Пастернака, необычайно много этих вот дождей, ливней. Даже там, где, собственно говоря, и не названо…

Косых картин, летящих ливмя
С шоссе, задувшего свечу…

Вроде бы тут не про ливень и не про дождь, вроде бы это какой-то ветер, что-то проносится мимо окон, но летящие ливни, вот эти пейзажи вьются мимо окон.

М.Михайлова: Да, такая проливная жизнь, которая не застыла в определенности камнем, а вот она перехлестывает через собственные края, разливается. Это есть у него конечно. И вот я приготовила тоже стихотворение, которое, как мне кажется, очень созвучно этим пастернаковском вдохновениям. Это стихотворение «Дождь» Арсения Тарковского, 38-го года:

Как я хочу вдохнуть в стихотворенье
Весь этот мир, меняющий обличье:
Травы неуловимое движенье,

Мгновенное и смутное величье
Деревьев, раздраженный и крылатый
Сухой песок, щебечущий по-птичьи, –

Весь этот мир, прекрасный и горбатый,
Как дерево на берегу Ингула.
Там я услышал первые раскаты

Грозы. Она в бараний рог согнула
Упрямый ствол, и я увидел крону –
Зеленый слепок грозового гула.

А дождь бежал по глиняному склону,
Гонимый стрелами, ветвисторогий,
Уже во всем подобный Актеону.

У ног моих он пал на полдороге.

Да, вот оно мировое древо, видимо, омытое дождем. И я очень люблю это стихотворение. Там есть, как мне кажется, экспериментальные вещи, когда все шесть гласных русского языка появляются в двух строчках, и эти две строчки следуют за словами:

Как я хочу вдохнуть в стихотворенье
Весь этот мир, меняющий обличье…

И дальше вся родная речь со всеми гласными родного языка и весь этот мир, который действительно прекрасен в тот момент, когда он омыт дождем.

А.Харьковский: Прочите еще раз это место.

М.Михайлова:
Как я хочу вдохнуть в стихотворенье
Весь этот мир, меняющий обличье:
Травы неуловимое движенье,

Мгновенное и смутное величье
Деревьев, раздраженный и крылатый
Сухой песок, щебечущий по-птичьи…

А.Харьковский: Да, очень певучее и богатое.

М.Михайлова: Очень! Т.е. мы видим, как пульсирует этот стих и точно так же хлещет дождь, и он очищает мир вот от этой мелкой пыли. Вот за что мы еще любим дождь. Вы говорили об этом удивительном чувстве, которое даже через экран передается, да. Вот входит человек мокрый, который только что шел под дождем. И мы практически ощущаем эту свежесть, несмотря на то, что перед нами ничего нет, только картинка кинематографическая. Так вот вспомним сейчас, мы сидим дома, никого дождя нет, неопределенная погода, безвременье на белом свете, сильный ветер. Но вспомним, как мы ходили под дождями всякими, и осенними холодными и майскими теплыми. Это всегда ощущение вычищенного мира, да. Легко дышать, ты чувствуешь эту чистоту настоящую. Ну, и для глаза тоже. Дождь – это вымытый мир.

А.Харьковский: «День промыт как стекло…»

М.Михайлова: Да, «…только этого мало». Вот у Волошина чудесное стихотворение. Он говорит:

В дождь Париж расцветает, словно серая роза…

И, действительно, Париж – огромный город, довольно пыльный. Но прошел дождь, и вдруг перед нами распускается «серая роза». А Петербург еще и лучше, поскольку он из серо-розового гранита, и эта метафора буквальной становится для нашего города. Вот как вам эта тема, что дождь – это такой душ городской, вселенский?

А.Харьковский: Да, «душ» это как-то рискованно сказано. Знаете что, ведь у меня есть одно стихотворение, где «дождь» и «душ» стоят рядом. Я просто не помню его на память. Но тут как-то этот «душ» и «дождь» они какое-то… предчувствие скорее из их контраста возникает.

Горячий душ
и дождь асфальтовый осенний
бодрят контрастом
скоро и зима
и тучи белых хлопьев
ласточкою в сени
в подъезд описанный летит
как бы сводя с ума
и смену поколений
у батарей и латника
на страже лифт железный
невольника гремучего
дверей и клеток
и дугой проем кирпичный
и над ним
кирпичный дом
в качанье замерший
под шелестом крылом
и всех кто вместе с ним
висит над самой бездной…

Тут этот «душ» и «дождь», да «холодный дождь», «горячий душ» – они вот эту арку такую городскую сразу обозначают. И в этой арке собственно происходит вся, вообще, жизнь.

М.Михайлова: И «латника на страже лифта жизни смена поколений» – как хорошо.

А.Харьковский: Если уже можно про это, да, я как-то пошел по этой линии – дождь как стихия, как такое вселенское, как наводнение, потоп, как часть чего-то очень неуютного, но во что периодически хотя бы мысленно надо погружаться, чтобы понять, где он находится. И задавать себе вопрос, зачем. У меня еще есть одно такое стихотворение, где дождь не назван, он почти не появляется, но я помню этот эпизод и это ощущение, из которого это возникло. Это был Литейный мост. Вообще, это была такая интересная история. Моя дочка, когда она была еще маленькая, она ходила в свою школу, через Литейный мост ей надо было пройти. И вот она стала ходить одна и в какой-то момент она сказала мне, что она боится ходить чрез мост. Я как-то воспринял это слишком, буквально стал спрашивать про машины или что-то еще… Нет, ну как-то вот не по себе… И когда представился случай, я прошел через Литейный мост, помню, такой был серый день, ползли какие-то облака, тучи серые, что-то накрапывало. И я решил, вот сейчас я попробую понять, о чем она мне говорила. Ей было немного лет. И вот я так остановился на средине и кажется, немножко понял. Вот я помню, что через какое-то время я это стихотворение написал.

Я в городе тысячетонных вод с моста зависал
когда черный дым проползал то ли надо мной то ли под
я чужих хождений твердил зады
этот город красно-кирпичных стен
где брандмауэр царь и ферзем труба
офицерским погоном блестит затем
чтоб в ладье-барже увозить раба
в этом городе ветрено-рваных туч
ледяной выплывает тритон-чугун
слыша гул заклинаний
хоть их не мучь
над гуденьем басовых пролетов струн
не меня слава Богу меня потом
и рывком последним взлетишь когда
мертвой хваткой в перила но над мостом
надвигается бредом стеной вода

Вот этот мир затопленный водой… Я знаю, что последнюю рифму стащил у Арсения Тарковского, «когда» и «вода», но ничего не мог с собой поделать и решил что он так или иначе меня простит. Да, наш город иногда дает такое чувство даже некоторой потерянности внутри стихии, внутри этой воды.

М.Михайлова: Да, «Медный всадник» и не только. Я еще очень люблю стихотворение Блока:

Петроградское небо мутилось дождем,
На войну уходил эшелон.

Вот это ощущение города, который оплакан стихиями. Я не знаю, как у вас, а у меня вот эта зима, вторая неудавшаяся зима взывает какие-то очень большие опасения. Потому что нас не удостаивают снегом. Значит, мы что-то делаем неправильно в этом городе, что-то мы делаем не так. Вот надо понять, что именно. Как царь Эдип, как только у него что-то было не так, он сразу вопрос: что в этом городе не правильно? Т.е. это вопрос не только к гражданам, но и к власти. Почему нам не дают зимы?

А.Харьковский: Ну, вся надежда на лето. Летом все-таки дождик как-то еще бывает.

М.Михайлова: Бывает настоящий, да, хороший. Вот дождь как слеза, как такая печаль природы. Ведь дожди же, действительно, очень разные. Бывают дожди как проливное такое извержение, излияние радости, а бывает дождь, который действительно тихо плачет. Я помню в юности очень ценила эту возможность, идя под дождем, можно плакать и никто не спрашивает, что случилось, потому что непонятно, где там какие воды у тебя на щеках.

А.Харьковский:
Сентябрь шумел, земля моя родная
Вся под дождем рыдала без конца,
И черных птиц за мной летела стая,
Как будто бы почуяв мертвеца!

Некрасов, «Возращение». Ну, это такое серьезное, непростое стихотворение. Непростое и непросто толкуемое:

И здесь душа унынием объята.
Неласков был мне родины привет;
Так смотрит друг, любивший нас когда-то,
Но в ком давно уж прежней веры нет.

Это такой дождь-оплакивание, дождь-плачь внутренний на самом деле. «В моем сердце и на улице идет дождь». Да, и в сердце хандра. А вот есть ощущение дождя, ну, собственно, я немножко об этом говорил. Такого дождя, как привета, такого дружеского привета, ну, это летний конечно дождь. Это какое-то ощущение, что руку протянули, поздоровались.

М.Михайлова: Да, и, между прочим, этот дождь чем хорош еще. Я часто об этом думаю, когда хожу под дождем. Нет четко проведенной границей между небом и землей. Вот что такое дождь? Это привет какой-то сверху, да. Ну, даже самый страшный дождь в истории человечества, когда открылись все окна небесные и полились верхние воды, – это же была рука Божия, которая иногда тяжела, эта десница, но это же Господь прикасается, значит любит. Вот мне кажется, что в дожде всегда есть этот момент такого сообщения, вести с небес. Эта капля прилетела оттуда и коснулась твоего плеча.

А.Харьковский: Можно я еще последний маленький стишок свой прочитаю. У него есть эпиграф всем известный. «Есть покой и воля».

Нет дружбы, нет любви, есть легкий ветерок.
Есть рамка для числа, есть чайка для привета,
Когда с блестящего закатного весла
Стечет и тихо канет капля света
Не вечно не суетно вздох качнет ладью и выпадет дождем.

Это июньское стихотворение, это мы на лодке катались, и вот какое-то было ощущение, что дождик вот-вот выпадет и надо бы не вымокнуть под ним, вовремя успеть причалить куда-то, спрятаться. Но было ощущение, что это какой-то привет нам готовится, нам тихо, хорошо, светло. Да, вот наверное поэтому и поэты не чета мне, они очень много почему-то писали о дожде. И дождь становится… Иногда, кстати говоря, вы читали о дожде, что он омывает мировое древо, а я еще вспомнил про один мифологический дождь – это тот золотой дождь, который был послан Данае. И очень интересно Марина Цветаева обыграла этот дождь. Я много раз читал это стихотворение и только недавно понял, что здесь про это. Это осень, это «золотая осень»!

Поступью сановнически-гордой
Прохожу сквозь строй простонародья.
На груди – ценою в три угодья –
Господом пожалованный орден.

Нынче праздник слуг нелицемерных:
Целый дождь – в подхваченные полы!
Это Царь с небесного престола
Орденами оделяет – верных.

Руки прочь, народ! Моя – добыча!
И сияет на груди суровой
Страстный знак Величья и Отличья,
Орден Льва и Солнца – лист кленовый.

8 октября 1918. Сергиев день

А вот эта «золотая осень», этот дождь, этот лист кленовый на груди и дождь «в подхваченные полы» – здесь сразу все смешалось. Все, что можно про дождь, все смыслы, которые могут расти вокруг дождя, – мне кажется, в этом стихотворении. Во всяком случае, их много.

М.Михайлова: Да, конечно, и я еще один вспоминаю мифологический дождь, хотя он совершенно из другого мира. Это дождь, который идет в «Винни-Пухе», между прочим. Потому что вы помните, что дождь все лил, лил и лил. И потом оказалось, что канавки превратились в ручейки, ручейки превратились в речки, речки превратились в озера, и весь мир покрыла толща воды.

А.Харьковский: В романе «Сто лет одиночества» там тоже такой дождь шел, наверно, из «Винни-Пуха» взятый (смеется).

М.Михайлова: Я думаю, что все это взято из всемирного потопа, но уж очень это яркий ход, да. Когда стихия… Вы вот совершенно справедливо говорили, и я сочувствую Вам в этом, что дождь это стихия, но такая достаточно умиротворенная. Но ведь эта граница подвижна. Ну, может просто подуть ветерочек. А если он подует хорошо и с залива, то у нас будет наводнение. Может просто пройти дождь и будет немножечко воды. А если пройдет хороший ливень, так мы же никуда не уйдем и не уедем. Я помню, как однажды я приехала в Вырицу на дачу и вдруг оказалось, что воды по щиколотку, потому что просто пролился очень качественный весенний майский дождь. А еще и видимо из лесов, из каких-нибудь там канав поднялась талая вода. И получилось, что идти-то невозможно. Но это был даже не всемирный потоп, никакие даже окна небесные не открылись. Да, мне кажется, что это невероятно важно. Вот как Вы говорите, человеку это напоминает не только о том, что есть по телевизору, а еще и о том, что может коснуться нас какой-то определенностью, слава Богу, что не страшной. Но все-таки дождь всегда напоминает нам о том, что есть не только искусственные разные там артефакты, но есть еще некоторые реальности, и мы будем глупы, если начнем ими пренебрегать.

А.Харьковский: Да, и надо сказать, что даже на таком очень смешном и бытовом уровне, когда мы сидим в каменных домах в городе, мы чувствуем себя одетыми в какую-то каменную броню. А ведь вспомним, когда мы сидели на веранде, на даче, нормальные городские жители, дачники, летом, и рядом идет дождь, а еще не дай Бог, гроза, град, начинаешь себя чувствовать очень… Не говоря о том, что первое мое детское воспоминание о сильном дожде – это как бабушка подставляет тазы под все места, где течет крыша. Я тогда впервые понял, что крыша это не абсолют. Вот сегодня она крыша, а завтра она и не крыша.

М.Михайлова: Это очень замечательно, что мы об этом говорим, Саша, потому что, как мне кажется, у современного человека поменялись местами нормы и не нормы. Т.е. нам кажется, что мир, где тепло, светло, в каждом углу розетка, – это норма. На самом деле это исключение. Ну, так ведь не живут на всей планете, и так не живут даже в нашей стране, правда же.

А.Харьковский: Да, это те самые «тысячи диковин», которые что-то не положенное нам дают.

М.Михайлова: И еще одна здесь возникает такая вещь интересная, которая связана с тем, что есть два разных отношения к стихии. Мы можем от нее отказываться, и тогда она начинает обижаться. Ну, собственно, «Медный всадник» именно об этом, как мне кажется. Вот Петр совершил некий радикальный отказ от стихии, он решил построить город, в котором все будет регламентировано, прочерчено, правильно и устроено по последнему европейскому слову. И как-то на него стихии стали обижаться.

А.Харьковский: Все равно ведь:

взломав свой синий лед,
Нева к морям его несет
И, чуя вешни дни, ликует

Как такой зверь «чует вешни дни» и все «взламывает», и это самое сильное там идет, вы помните, гром пушек

Когда полнощная царица
Дарует сына в царский дом,
Или победу над врагом
Россия снова торжествует

И оно никуда не денется все равно. И самое-то еще интересное, что конечно стихия на нас может обижаться, мы ее можем обидеть – это одно. А другое, мы как-то друг с другом живя и с соседом через эту стенку дождя переглядываясь, мы, в общем, ощущаем, что мы как-то делаемся заодно, что не так уж мы защищены, чтобы быть совсем незнакомыми друг с другом и не желать друг другу помочь в случае чего. Стихия – это такая вещь, которая нас заставляет видеть друг друга, как не смешно.

М.Михайлова: Думаю, да, конечно. И еще одна такая вещь, которая мне дорога из Тарковского. Вот дождь как стихия любви. Потому у Тарковского практически во всех любовных сюжетах возникает вот этот самый дождь, и он очень разный. Ну, я вспомню это стихотворение:

То были капли дождевые,
Летящие из света в тень.

Вот это, кстати, городского человека стихи, дождь в свете фонарей:

То были капли дождевые,
Летящие из света в тень.
По воле случая впервые
Мы встретились в ненастный день,

И только радуги в тумане
Вокруг неярких фонарей
Поведали тебе заране
О близости любви моей,

О том, что лето миновало,
Что жизнь тревожна и светла,
И как ты ни жила, но мало,
Так мало на земле жила.

Как слезы, капли дождевые
Светились на лице твоем,
А я еще не знал, какие
Безумства мы переживем.

Я голос твой далекий слышу,
Друг другу нам нельзя помочь,
И дождь всю ночь стучит о крышу,
Как и тогда стучал всю ночь.

Вот здесь дождь и любая другая стихия, как мне кажется, выступает еще в своей культурной значимости. Как мы вспоминаем о своей любви, о радости, о несчастье своем. Мы попадаем под тот же дождь. Потому что человек меняется. Он может очень многое не удерживать в памяти. И вот эти самые стихии, вот именно такой солнечный свет, такой цвет неба, такой дождь, возвращают нас туда, куда бы мы никогда не возвратились. Поэтому, мне кажется, мы можем быть внимательны и благодарны к стихиям. Вот сейчас моно посмотреть в окно и увидеть там что-то такое, что поможет нам собирать нашу жизнь, как некий смысл в глаза Божьих. Спасибо Вам, Саша, за участие в нашей программе.

А.Харьковский: Спасибо Вам!

М.Михайлова: Дорогие слушатели, напомню вам, что с вами программа «Словарь», был с нами сегодня замечательный поэт и композитор Александр Харьковский. Большое спасибо нашему оператору прямого эфира Татьяне Брашниной. Спасибо вам, что вы нас слушали. И до следующей среды, всего хорошего.