«Эта фанатичная убежденность, что ты можешь человека менять»

Программа Людмилы Зотовой

«Семья»

Тема: подростковый возраст

Гость: Владимир Лучанинов

Программа записана 23 мая 2016 г.

Часть 1

АУДИО + ТЕКСТ

Если спросить родителей, какой возраст их детей оказался для них наиболее сложным, почти наверняка услышим ответ – подростковый. А если подростковый возраст ребенка не вызывает особых трудностей в отношениях детей и родителей, то, как говорят многие психологи, радоваться еще рано: чаще всего это означает, что проблемы придут, но придут позже и уже в более сложной форме.

Сегодня в нашей очередной передаче, посвященной подростковому периоду, мы будем говорить не о позиции специалистов-психологов, а о позиции родителей, которые имеют опыт общения с детьми, в частности, с детьми-подростками.

Владимир Лучанинов – главный редактор издательства «Никея», отец пятерых детей – гость нашей студии.

 

– Владимир, расскажите о вашей семье: ваша семья – это кто?

 

– Наша семья – это семь человек: я, моя супруга Наташа и пять наших девочек. Все наши дети – девочки. Старшей четырнадцать лет, младшей три года. Они так и идут с разницей, приблизительно, три-два с половиной года. Можно еще сказать, что когда мы познакомились с будущей супругой, мы были людьми, достаточно далекими от Церкви. И у моей жены, и у меня было такое желание – иметь много детей. Когда мы в дальнейшем пришли к вере, воцерковились, мы встречали много знакомых из Православной среды, людей, которые воспринимали многодетность как определенный религиозный долг. Мне всегда это казалось странным, нелепым. Более того, женившись примерно в одно и то же время с некоторыми знакомыми, рожая примерно в одно и то же время детей, и сейчас уже в одно и то же время входя в кризисы среднего возраста, видя подростковый возраст старших детей, я действительно вижу «бомбу замедленного действия» такого подхода к браку. Мне кажется, подход таким быть не должен. Вы спросили, что у нас за семья, и я считаю очень важным сказать об этом. Потому что я сейчас точно понимаю, что желание иметь детей должно быть основано только на любви друг к другу, на любви к детям. Другой основы для многодетности нет и быть не может.

 

– Ваша семья строится именно на этих принципах: любви друг к другу и любви к детям? Удается вам воплощать в жизни эти принципы?

 

– Ну, скажем, мы эти принципы декларируем. А в действительности, конечно, в любой семье много происходит всего, с любовью не связанного. И никуда от этого не денешься. Будь ты священник, или психолог, или простой человек – часто мы говорим одно, а делаем другое. Никуда от этого не деться. Потому что какие-то вещи, как известно, мы восприняли в детстве, какие-то модели мы усвоили в детстве. И от этих моделей очень сложно избавляться. Это как от грехов и страстей: можно работать над ними всю жизнь, но от них не отделаешься.

То же самое и с любовью и с ее воплощением в жизнь: приходится всегда бороться с самим собой. Потому что часто мы смотрим на наших детей тоже как на определенный знак нашей состоятельности. Если мои дети ведут себя хорошо, если они прекрасно ведут себя в храме, если они занимаются в каких-то хороших студиях, если они получают хорошие оценки, значит, собственно, я – хороший педагог,  состоявшийся родитель, и у меня что-то в жизни получилось. Получается, что дети становятся средством в руках взрослых, определенной презентацией.

Конечно же, такой подход к ребенку разрушает все. При таком отношении не можешь принять ребенка с его недостатками, с его неудачами, с его, если уж говорить совершенно страшным языком, средним уровнем, И вот эта модель, которая сидит в нас с детства, которая в нас забита поколением наших родителей, она, конечно же, в нас живет. И нужно все время себя, как бы, ставить на место, все время себя отрезвлять, помнить, что ребенок – это не средство показать, что ты состоятелен как родитель. Ребенок – это тот человек, которого ты должен любить, которого ты должен вывести в жизнь, которого ты должен научить быть самим собой. И это, конечно, получается сложно…

 

– А как Вы считаете, почему, действительно, складываются такие неправильные отношения к детям в наших семьях? Это характерно для нашего общества или это общая тенденция в современном мире? Успешность детей – это способ, возможность для нас самоутвердиться?

 

– Я думаю, это общечеловеческая проблема. Но в нашем обществе, боюсь, она ярче выражена. Потому что таким был сам принцип становления в советское время. Я об этом без всякой критики говорю, я далек от того, чтобы осуждать, навешивать какие-то ярлыки советскому времени. Но можно сказать однозначно, что это было время, когда собственное мнение там всегда ставилось на второе, на третье, на четвертое место, по сравнению с мнением партии, с мнением начальства, с мнением руководства. То есть инициатива человека подавлялась. Об этом открыто не говорилось, но быть человеком инициативным часто было вообще невозможным. Поэтому, в принципе, люди росли, ориентируясь на то, что их мнение, их взгляд на жизнь вторичны по сравнению с общепринятыми. А общепринятый взгляд таков: естественно, твои дети должны быть успешными, они должны быть очень хорошими, полезными членами общества.

«Железный занавес» пал, но, по сути, ничего не изменилось. Сейчас для нас тоже является приоритетным мнение, например, какой-то референтной группы соцсетей или каких-то наших авторитетных знакомых, перед которыми мы хотим показаться достойными. Поэтому это советское наследие, мне кажется, выражено ярче. Поэтому и это желание самоутверждаться за счет своих детей, мне кажется, по сравнению с другими странами у нас присутствует как-то более фактурно.

 

– У вас дети еще не очень большие. Старшей дочери, Марии, четырнадцать лет. А вы уже сталкивались с такой проблемой, что ваши дети показывали результаты среднего уровня? В какой-то ситуации они не были выше среднего уровня, и вам от этого тоже было тяжело, некомфортно? Как Вы переживали такую, скажем, неяркую успешность своих детей? Или этого у вас еще не было?

 

– Нет, это было, с этим я имею дело, можно сказать, постоянно. Но, во-первых, я всегда вспоминаю, что я был троечником. Я это честно говорю. Я никогда не учился хорошо в школе, мне в принципе учиться было неинтересно. Не знаю, может быть, мне со школой не повезло.

Вообще у меня подростковый возраст был крайне сложным. У меня, например, была такая история: мне не было и шестнадцати лет, а я, помню, как-то сбежал в Крым. Хотя у меня были очень хорошие родители, интеллигентные. Они мне старались дать хорошее образование, всегда предлагали для чтения хорошие книжки. Но, тем не менее, я был троечником. Помню, я очень долго и мучительно искал и пытался понять, что мне интересно в жизни. Но все-таки я свой путь нашел только ближе к тридцати годам. И я очень счастлив. Мне сейчас уже почти сорок лет, и я понимаю, что у меня еще есть время. Мне хочется, чтобы Господь мне это время дал, я хочу еще и одно дело освоить, и второе, и третье. Поэтому первое, что меня понуждает относиться спокойно к средним успехам моих детей – это мой собственный опыт. Да, я был троечником, но как-то от этого не страдаю и, по-моему, в общем, нахожу свое место в жизни. Я все впоследствии восполнил.

Второе – это какой-то мой жизненный опыт. Может быть, опыт наблюдения за отношениями между моими родителями. Опыт того, что не всегда ты можешь все изменить. Если человек, которого ты пытаешься изменить, сам этого не хочет, сам к этому не готов, тут ничего не поделаешь. Вообще беда многих отношений как между родителями и детьми, так и между людьми в браке – это какая-то фанатичная убежденность, что ты можешь человека менять, что это твой долг – менять человека, во что бы то ни стало его образовывать, его развивать, делать из него личность. Как замечательно  в свое время заметил Юнг: психологи, педагоги, родители с  фанатичной убежденностью в правильности намерений сделать из ребенка личность, в то же время сами личностями не всегда являются.

Поэтому, наверное, мне помогают свой собственный опыт, какие-то общие знания психологии и, собственно, Евангелие и понимание, что Сам Бог дает человеку свободу. Он насильно никого не меняет. Он никого не пытается насильно развивать. Если у человека почему-то не получается, то, может быть, еще не пришло его время. А может быть, действительно, просто у него таких способностей нет, а его дар состоит в чем-то другом.

 

– И Вы на практике можете по отношению к своим детям этот принцип применить, да? Если что-то у вашего ребенка не получилось, например, условно говоря, в школе они не блестят знаниями,  по математике, зато у них лучше ситуация с гуманитарными науками, Вы спокойно относитесь к тому, что где-то они могут не преуспеть?

 

– Я отношусь спокойно. Но я сам не могу оценить, насколько адекватны мои действия. Потому что я тоже заметил такую тенденцию: когда у меня родился первый ребенок, я был «суперэкспертом» по всем вопросам. Я норовил советовать всем, что и как делать. Когда родился второй ребенок, третий, я стал как-то посмиреннее. А сейчас я просто отказываюсь от роли эксперта и понимаю, что я не знаю ничего, как говорил Сократ. Но, по крайней мере, хорошо, что я это знаю. И вот это меня утешает. Поэтому, да, я отношусь спокойно.

Но здесь, как и в любом деле, нельзя уклониться в какие-то крайности. С одной стороны, нельзя самоутверждаться на ребенке, нельзя ему навязывать то, чего он не хочет, нельзя восполнить в нем свои собственные несбывшиеся амбиции. Но, в то же время, все, что дети получают, они получают через родителей. Конечно же, нужно что-то делать, нужно постоянно быть в тонусе, найти вот этот серединный путь. Действительно, невозможно прочитать книжки и тут же найти этот серединный путь, понять, что вот здесь я палку не перегибаю, вот здесь я иду каким-то правильным, трезвым путем. Это, наверное, даже не на опыте понимается, а на каких-то собственных ошибках. К сожалению, часто в нашем эксперименте вынуждены участвовать дети. И вообще, многодетность – это такой эксперимент.

Если взять многодетность дореволюционную (в советское время было не так много многодетных семей), взять, например, семьи моих прадедов и прабабушек. У меня так получается, что в моей семье и со стороны отца, и со стороны матери есть и дворянское, и купеческое, и крестьянское сословие. И когда ты пытаешься разобраться по воспоминаниям, по каким-то материалам, сохранившимся в семье, как это происходило, то оказывается, что многодетность в крестьянском сословии ставила перед собой абсолютно другие задачи, чем в дворянском, например. Пусть там не было нянек, не было гувернанток, но там и не ставилась задача дать ребенку очень хорошее образование или не травмировать его. Там просто росли дети в традиции: вот, они работали, жили. Есть интересное исследование Филиппа Арьеса по детству. Он замечал, что в дворянском сословии мальчиков одевали как девочек. И только когда они взрослели, они надевали мужскую одежду, или их одевали как крестьянских детей. Там уже было понимание детства.

В крестьянстве такого понимания детства не было, там дети с самого детства одевались так же, как взрослые. Потому что с самого раннего возраста они были включены в труд. Поэтому там таких высоких задач не ставили. Там все трудились, дети вырастали, они обрабатывали землю, они строили дома, они заводили семьи. А что касается дворянского и купеческого сословия, там никогда родители не воспитывали сами своих детей. Там всегда были гувернантки, всегда были няни. Есть совершенно замечательные воспоминания о нянях, какую роль играли няни в жизни и становлении ребенка.

У нас же все по-другому, мы сейчас экспериментируем с такой вот многодетностью, идем тем путем, которым до нас не шли. Вот, у нас пятеро детей, а средств на няню зачастую не хватает: потому что, как бы много я ни зарабатывал, мои дети всегда будут в минусе по сравнению с моим коллегой, у которого один ребенок или два. У меня может быть выше зарплата, но поделив на семь человек, я понимаю, что я где-то там, у черты, если не бедности, то явно все же не дотягиваю до нормального уровня жизни. Вот, есть хороший критерий. Я советовался, спрашивал, где же критерий богатства? Мне говорят: ты можешь без проблем каждому своему ребенку предоставить хорошую стоматологию?  Что ответишь на этот вопрос? Конечно же, нет!

И вот этот эксперимент… С одной стороны, у нас экономическое положение непростое для многодетной семьи. С другой стороны, у нас само общество, его социальный аспект еще не приспособлено под многодетность. И, в-третьих, у нас есть еще одна линия, которой нет у нецерковных людей: у нас есть фактор церковной жизни, который тоже является часто проблематичным для детской жизни. Поэтому мы здесь экспериментируем. И очень жалко, что часто объектом в этом эксперименте являются дети. Но никуда не деться. Я все это стараюсь восполнять любовью. Другого инструмента в моем распоряжении нет.

 

– Но можно сказать, что в любой семье, не только в многодетной, объектом эксперимента является ребенок, даже если это единственный ребенок. Родители учатся быть родителями. Как Вы верно сказали, ни по каким книгам мы не сможем понять, что значит быть родителем своего ребенка. И, действительно, только любовью мы можем как-то свои ошибки в этом эксперименте компенсировать. А ошибки неизбежны.

Вы сказали очень верную вещь о том, что ребенок не должен стать объектом наших тщеславных претензий к жизни или компенсацией собственных несбывшихся амбиций  или несостоятельности в каких-то моментах. Ребенок имеет свою собственную предрасположенность к чему-то, и надо только помочь открыть, к чему же он склонен. Чтобы, уже подрастая, он выбрал бы тот путь, где и он будет полезен обществу, и ему самому там будет приятно и хорошо.

У вас пятеро детей. Наверняка, каждый из них имеет свою предрасположенность, свою особую потенциальную судьбу.  Как вы открываете эту особость в детях? Я понимаю, что это тоже эксперимент, что здесь тоже есть ошибки. И все же, что вам помогает открывать ребенка, раскрывать его?

 

– Опять же, повторюсь, раскрывать ребенка помогает внимание к нему, серьезное отношение к ребенку, к его желаниям. Тоже есть такая распространенная ересь среди родителей, что ребенок не понимает, что ты за него решишь лучше, чем решит он сам. Что если он что-то не хочет делать, значит, он ленится. То есть, не берется в расчет то, что мы сами часто ленимся, не хотим что-то делать, когда это дело нам просто неинтересно. Поэтому, первое – это внимание к ребенку. А когда ты начинаешь с внимание и с уважением относиться к ребенку, тогда, соответственно, раскрывается и ребенок.

Но понятное дело, что дети тоже зачастую имеют интересы к чему-то, что не является их глубинным интересом. Они чем-то начинают заниматься и вскоре бросают это. Но в этом случае, кроме как постоянным поиском, решить проблему невозможно. И мы таким образом и действуем. И не только с увлечениями детей. Я стараюсь и к школе подходить так же.

Вот, у вас на радиостанции в эфире был отец Петр Коломейцев. Он как-то замечательную вещь сказал. Однажды к нему пришла женщина и спросила, как ей быть. А там имел место конфликт в школе. Классная руководительница говорила одно, причем говорила так убедительно, что не было причин сомневаться в ее словах. А ребенок этой женщины говорил совершенно другое. И она спросила: «Батюшка, я совершенно запуталась, я не понимаю, как мне быть, чью сторону принимать?» И отец Петр сказал: «Разве Вы не понимаете? Вы должны поступать по-христиански: принимать сторону слабого».

И вот это очень важно: ребенок – всегда слабая сторона по сравнению со взрослым. И нужно всегда быть на стороне ребенка, это мое глубочайшее убеждение. Многие считают, что я здесь просто какой-то «крайний либерал». Но это мой стиль жизни, мои убеждения. Вот, например, у меня была такая ситуация в школе: у нас сложился конфликт, и я не уверен, кто в этом конфликте был прав. Вообще, найти правых и виноватых в конфликтах нелегко. Каждый по-своему всегда бывает в чем-то прав и в чем-то не прав. И я забрал своих детей из школы, потому что для них это было комфортнее. И даже более того: мы перевели детей на год на домашнее образование, чтобы тоже, опять же, поэкспериментировать, посмотреть.

Я думаю, это точно было хорошим экспериментом, и для детей он был не травмирующим. Потому что появилось время как-то понять и им, и нам, чего они дальше хотят, и соответствует ли нашим возможностям то, чего они хотят. Они за этот год немножко успокоились, и я для себя тоже вывел очень важную формулу, что, не будучи большими специалистами по общеобразовательным предметам, качество обучения и образования, которые мы за этот год дали дома, значительно выше, конечно, образования школьного. Потому что каким бы гениальным педагогом ты ни был, но когда у тебя есть задача за сорок пять минут дать какой-то материал, а перед тобой сидят тридцать детей, каждый из которых по-разному себя ведет, эту задачу выполнить трудно. Кроме того, в школе, помимо уроков, есть плюс перемена, плюс дорога до школы, плюс то, что дети устают – все это стало причиной того, что мы перешли на домашнее обучение.

За этот год мы занимались буквально по три часа в день, и этого было достаточно. Потому что они занимались в психологически спокойной атмосфере, мы не тратили лишнего времени, мы постарались так выстроить распорядок,  чтобы успевать заниматься. Я потом, после занятий с детьми, ехал на работу, а какую-то значительную часть предметов взяла на себя моя супруга. По математике, так как ни я, ни супруга в ней не понимаем ничего, мы пригласили педагога. И за этот год девочки немножко определились, чего они хотят. И мы сейчас будем их определять в школы, причем всех в разные. Это, конечно, безумно сложно, но мне сейчас видится этот путь правильным и верным. Конечно же, нам проще было бы возить их всех куда-то в одно место, но если думать об интересах ребенка, то нужно напрячься. Мы будем стараться. Причем, старшие девочки уже могут ездить сами. Посмотрим, как получится. Через год будет какая-то информация, я поделюсь опытом.

 

– Да, это очень важный вопрос. Сейчас родители часто задумываются, не лучше ли обучать детей на дому. Разные ответы на этот счет существуют. У вас дети разного возраста. Год они учились дома. А вы их вместе обучали или для каждого вы брали отдельные три часа?

 

– Нет, конечно же, отдельно. Потому что программа разная. Но мы ориентировались на опыт наших друзей. Можно сказать, что в их семье опыт домашнего образования невероятно успешен. Это хорошая семья. Они успешно занимаются спортивным ориентированием. У них масса медалей, они постоянно ездят не только по России, но и за границу. Они начали этим спортом достаточно рано заниматься, и как-то они поняли, что школа будет препятствием в их увлечении. А для них это не только спорт, это возможность путешествий, что они очень любят, это возможность походов, палаток, без чего они тоже не могут существовать, ну, и это возможность семье быть вместе и заниматься интересным делом. Часто бывают выездные соревнования, где участвуют разные возрасты, и у семьи есть возможность выступать практически всем на одном мероприятии. Поэтому они стали заниматься семейным образованием. Но они очень умные люди. Николай, глава семейства – физик. У него очень четкое структурное мышление. У их детей разница в возрасте год-два, и родители шли на то, что кто-то из детей начинал учиться чуть раньше, а кто-то чуть позже. Поэтому у них на домашнем обучении получается как бы по два ребенка в одном классе.

Нам это казалось немножко странным. Но у них сейчас старшие дети почти что старшеклассники, и уже можно сказать, что результаты такого обучения у них блестящие. Находясь на домашнем образовании, их дети являются лучшими учениками в классе.

 

– Могли бы Вы нашим радиослушателям порекомендовать такой эксперимент провести в своей семье и попробовать, может быть, хотя бы на год оставить ребенка на домашнем обучении? При этом, возможно, что-то и для ребенка откроется, и какая-то усталость от школы, которая сейчас чрезмерная, снимется с него хотя бы на какой-то период.

 

– Я бы, безусловно, посоветовал. Есть, конечно, подводные камни, о которых я тоже могу сказать, без желания что-то утаивать. Дело в том, что  у нас из социализации, конечно, сделали идола, но, тем не менее, понятно, что социализация все-таки нужна. Когда ребенок постоянно находится с родителями, то преодоление симбиоза в подростковом возрасте ему дастся сложнее. Все-таки у него должно быть какое-то сообщество. И желательно, чтобы оно было добрым, хорошим. Потому что, когда ребенок сидит дома и все его сообщества – только в соцсетях, которые невозможно не то, что контролировать (я никогда ничего не контролирую), но ты не понимаешь интерес твоего ребенка, то, конечно, здесь может быть очень много проблем.

Поэтому обязательное требование такое: если ребенок находится на домашнем образовании, то это нужно делать ради чего-то, ради какого-то его увлечения. У нас старшие девочки рисуют очень хорошо, поэтому они находились на домашнем образовании, пока они не определились, что они будут делать дальше. Старшая дочка очень долго готовилась, сейчас она сдает экзамены в киношколу на отделение анимации. Вторая дочка тоже хотела поступать в художественный лицей, но пока еще окончательно не решила, отложила это. Она будет пробовать поступать в следующем году. Ну и хорошо, что она так решила. Поэтому первое – это то, что должно быть какое-то дело, ради чего это домашнее образование осуществляется. Это не просто ради того, чтобы сидеть дома или, например, избавить ребенка от стресса.

И второе: должна быть очень четкая дисциплина. Я на этом немножко не то чтобы «сломался», но я понял, что мне это дается нелегко. Я распланировал свой рабочий день таким образом, чтобы он начинался с двенадцати часов. До двенадцати я планировал вставать рано утром и начинать занятия с детьми. В общем, у меня все это, более или менее, получалось. Но даже какой-то малейший сдвиг в этом расписании приводил к серьезному сбою. Ты просыпаешься, и одно дело, если тебе нужно вести ребенка в школу, и ты никуда от этого не денешься. Но совсем другое дело, если ты имеешь некоторую свободу. Например, свободу поспать еще минут сорок. И для меня, как ни странно, это препятствие стало сильным. Я его не смог до конца побороть. А зачастую лишние сорок минут или час сна сбивают все: ты не успеваешь пройти материал, потом ты опаздываешь на работу. С моей супругой Наташей ситуация приблизительно такая же, потому что мы ложимся поздно, рано у нас не очень получается.

Поэтому здесь есть такие особенности. Первое: должна быть социализация через то, что ребенку интересно. Вот это очень важно. И второе: все-таки должна быть дисциплина. Я бы даже сказал – жесткая. Дисциплина родителей не в отношении ребенка, но в отношении себя. Но если эти два критерия соблюдаются, то я настоятельно рекомендую переходить на домашнее образование, потому что это гораздо лучше, чем обучение в школе.

 

– С какого возраста ребенка Вы это могли бы порекомендовать? Сразу с первого класса?

 

– Я бы порекомендовал, конечно же, с первого класса. Потому что у нас возникла ситуация, которая начала набирать обороты, как снежный ком, как раз с очень странной учительницы нашей третьей девочки. Ей не повезло с учителем начальной школы. У старших девочек все было хорошо, а у этой сложилась вообще очень сложная ситуация, мне не хотелось бы о ней рассказывать. Если бы все прокрутить назад и представить, что мы решились с самого начала практиковать домашнее образование, то мне кажется, что ситуация с нашей девочкой была бы лучше, чем она есть сейчас. Поэтому – да, с первого класса.

 

– А ваши дети были в детском саду?

 

– У нас в Москве есть такая специфическая форма, которая называется домашний детский сад. Если женщина многодетная, если у нее есть высшее образование, ей дают возможность получить дополнительное педагогическое образование, и она может стать воспитательницей домашнего детского сада. А что это значит? Что она, используя программы и методички детского сада, воспитывает своих детей, потом сдает какие-то отчеты, является на какие-то важные, знаковые мероприятия в этот детский сад, и она считается трудоустроенной государством. То есть, она является воспитателем, но воспитывает она собственных детей в своем домашнем детском саду. При этом она может в этот детский сад брать и детей своих знакомых. У нас как раз так и было, у нас был домашний детский сад. Такой вот странный опыт.

Конечно, он имеет некоторые оттенки формализма, потому что никому эти отчеты не нужны. Но правительство Москвы сверху детским садам спустило такую программу, видимо, в рамках поддержки многодетных. Для педагогов детского сада такие домашние сады – это лишняя головная боль, безусловно. Там этих «семейников» не любят. Я их понимаю. И понятно, что большинство «семейников» к формальной стороне такой работы серьезно не относится, просто для них это является возможностью получать какие-то деньги и средства. Но вот у нас был такой домашний детский сад. То есть, все-таки можно сказать, что через детский сад в привычном смысле слова наши дети не прошли.

 

– Владимир, Вы затрагиваете много интересных вопросов, интересных моментов, которые важны не только для Вашей семьи. Думаю, наши радиослушатели какой-то вывод могут из этого сделать. И все-таки я предлагаю теперь подойти к проблемам подросткового возраста, о которых мы заявили в самом начале передачи.

У меня был к Вам вопрос, помните ли Вы себя подростком, но Вы уже успели без этого вопроса сказать, что хорошо помните себя в том возрасте. Ваша дочь подошла к четырнадцати годам, к подростковому возрасту. Обычно, это считают самым трудным возрастом. Почувствовали ли Вы, что у Вас дочь – подросток? Появились ли новые проблемы? Что, может быть, более всего Вам кажется трудным? Какие выходы Вы ищите для решения проблем?

 

– Конечно же, стало сложнее. Странно, если бы этого не произошло. Понятно, что если путь личностного развития ребенка складывается благоприятно, то он должен все-таки в этом возрасте преодолевать симбиоз. Это нормально. Без этого он не вырастет и не созреет. В нашем случае я бы не сказал, что преодоление этого симбиоза происходит болезненно, но наша старшая дочка – человек с сильным характером, я за нее спокоен. И все сложные обстановки в школе ее так никогда не ломали. Но, тем не менее, она, все время пытаясь быть сильной, по сути является, конечно же, слабой девочкой, которой требуется утешение, ласка, поддержка. И, наверное, все-таки болезненно наблюдать со стороны вот такое противоречие.

С одной стороны, человек – человечек – всячески показывает всеми своими действиями, что он идет другим путем, параллельным, что он не принимает всего, что ему говорят родители. И в это же время она хочет, чтобы этот параллельный путь был таким, чтобы ее все время как-то обняли, приласкали. И я вот этому очень рад. Несмотря на всю ее шероховатость, такую вспыльчивость, конечно же, уже появляются какие-то грубые слова, обличения, причем совершенно справедливые, потому что человек начинает нас видеть такими, какие мы есть.

Конечно, это бывает болезненно и обидно, когда (опять та же ситуация!) ребенок является инструментом самоутверждения, когда в какой-то компании в гостях вдруг она начинает себя вести не так, как тебе хотелось бы, не демонстрировать вот эту состоятельность и успешность. Но, тем не менее, я очень рад, что у нас остается с ней глубокий контакт. Вот именно то утешение, которое ей постоянно необходимо при ее ершистости, слава Богу, оно есть. Хорошо, что она постоянно советуется в каких-то сложных вопросах. Вот, например, мне очень приятно, когда у нее возникают какие-то проблемы в отношениях со сверстниками, и она не очень явно, но спрашивает совета. Это бывает завуалировано, но это очень приятно.

Мне, в принципе, все очень нравится, я всем очень доволен, и мне кажется, очень важно, что между нами сохранился этот контакт. Несмотря на то, что формы ее поведения бывают, с точки зрения родителя, зачастую даже вызывающими, но у нас остается связь, остается контакт. Хотя сама она, видимо, всячески хочет от себя закрыть то, что ей требуются советы и утешение. Но по факту это так, и я этому очень рад.

 

– Иногда родители – родители современные, раскрепощенные – считают, что ребенку нужно быть другом. И нередко мамы говорят, что они со своими детьми друзья. И папы так же могут сказать. Но специалисты отмечают, что это не совсем правильный путь. Дружба с собственным ребенком, ребенком еще не взрослым, хотя они уже считают себя взрослыми, это правильный путь, на Ваш взгляд? Или у вас в семье это строится как-то по-другому?

 

– Я бы, наверное, тоже сказал, что это некая определенная иллюзия, это смещение ролей и отношений. Родители должны быть для ребенка родителями, и здесь ты никуда не денешься. Все-таки дружба – нормальная, хорошая дружба, в которой нет штрихов созависимости и так далее – она основывается на полной свободе. И опять же, возвращаясь к той теме, которую мы обсуждали – об убежденности в том, что ты на другого можешь повлиять: вот, в дружбе, помимо свободы, на которой она основана, точно не должно быть (сейчас я попробую подобрать слово)… такого понимания ответственности за другого. Ты ответственен только за то, как ты себя проявишь в этой дружбе. А в отношении ребенка и взрослого все-таки остается отношения, например, отца и дочери, матери и дочери, матери и сына, отца и сына. И в этих отношениях, безусловно, нужна и жесткость.

То есть я не говорю, что нужна строгость, это совсем другое. Очень часто жесткость, жестокость путают со строгостью. То есть, с одной стороны, ты, конечно же, должен всегда отвечать за свои слова, ты, конечно же, должен быть всегда на стороне ребенка в любых конфликтах со всеми взрослыми – будь то школа, или соседи, или я не знаю, еще кто. Но в то же время ты должен быть жестким, ты должен как-то устанавливать определенные рамки и правила, которые для ребенка должны быть понятны и незыблемы.

Вот как часто бывает, например: мы в сердцах говорим ребенку: «Ты вообще уже дошел до того, что в твоей комнате бардак, и ты никогда там не убираешь». Мы это эмоционально говорим, но это не соответствует действительности. Ребенок в комнате все же когда-то убирает. И хотя, может быть, большей частью его комната бывает не убранной, но для него эти слова звучат как неправда, несправедливость. Поэтому мы должны устанавливать четкие рамки, которые могут быть даже прописаны: например, что у Маши должен быть порядок в комнате, и каким образом этот порядок контролируется. Если, условно говоря, папа в течение дня пять раз зашел в комнату и пять раз там был беспорядок, значит, допустим, Маша в этот день лишается карманных расходов. И это абсолютно нормальная форма.

Главное, чтобы для ребенка было понятно, что есть определенный закон и есть ответственность. Родитель может быть строгим. Если я не выполняю этих требований, то я не получаю то, на что я рассчитываю. В дружбе таких вещей быть не может, это немыслимо. Поэтому отношения родителя и ребенка в принципе кардинально отличаются от отношений друзей или подруг. В них всегда есть этот элемент: родитель обязан устанавливать определенные границы и правила. Потому что, если ребенок будет существовать в таком хаотичном пространстве, то ему потом будет крайне сложно жить. Он сам станет хаотичным и не будет чувствовать границ в отношениях с окружающими людьми.

 

– На этом мы прерываем беседу с гостем нашей семейной студии. О некоторых вопросах семейного созидания мы говорили с отцом пятерых дочерей,  главным редактором  издательства «Никея», Владимиром  Лучаниновым.  Наша беседа с гостем радио будет продолжена в следующей встрече.