«Это же реванш ленинградцев за всё»

Программа о современной топонимии

«Возвращение в Петербург»

Гость: Андрей Борисович Рыжков

Тема: легендарная программа Ленинградского телевидения «Литературный вторник», посвященная русскому языку (4 января 1966 года)

Часть 3

Эфир 5 февраля 2018 г., 13:30

АУДИО + ТЕКСТ

См. также:   АНОНС    ЧАСТЬ 1    ЧАСТЬ 2

 

Андрей Рыжков:

4 января 1966 года по ленинградскому телевидению в прямом эфире (с трансляцией и на ЦТ) прошла легендарная передача «Литературный вторник». Уже на следующий день в студию начали поступать письма телезрителей, ошеломленных и обрадованных уровнем и свободой дискуссии, остротой и актуальностью высказанных участниками мыслей. Передача была посвящена русскому языку, русской речи, русскому слову, и особенно приятно, что ее достаточно большая часть была связана с топонимикой. Ленинградские и московские писатели, языковеды высказывались и о сохранении и возможном возвращении старинных названий, и о том, какими принципами надо руководствоваться, давая названия новые.

 

 

В предыдущих выпусках мы подробно рассказывали о содержании передачи, о выступающих.

 

Но она не могла бы состояться без самоотверженных и творческих людей, работавших в те годы на Ленинградском телевидении: Бориса Фирсова, Ирины Муравьевой, Розы Копыловой. Они были уволены после оперативного «разбора полетов», который состоялся 7 и 8 января 1966 г. в Москве, в коллегии Комитета по радиовещанию и телевидению при Совмине СССР, а сама передача была удостоена эпитета «идейно-порочной».

 

 

Если, читая расшифровку передачи, просто забываешь, что она состоялась 50 лет назад, — настолько актуально звучат мысли участников (особенно по вопросам топонимики!), настолько свободно идет дискуссия — то приходится напоминать, что даже для периода «оттепели» с точки зрения партийных идеологов такие выступления, да еще по телевизору, выглядели совершенно непозволительно… Приведем текст записки Отдела пропаганды и агитации, культуры, науки и учебных заведений ЦК КПСС в связи с телепередачей Ленинградского телевидения «Литературный вторник» (16 февраля 1966 г.)

 

В ЦК КПСС, на Центральное телевидение поступили десятки писем в связи с передачей Ленинградского телевидения «Литературный вторник «, транслировавшейся 4 января с.г. по системе Центрального телевидения. Авторы многих писем справедливо протестуют против допущенных в передаче грубых ошибок и неверных высказываний по проблемам развития русского языка, русской культуры и традиций.

Высказывая отдельные обоснованные замечания об увлечении некоторых местных советов переименованием улиц, населенных пунктов, участники передачи (писатель Л. Успенский, О. Волков, В. Солоухин, литературный критик В. Бушин, литературоведы и искусствоведы Б. Вахтин, В. Иванов, Д. Лихачёв, Л. Емельянов) заняли в целом неправильную тенденциозную позицию в освещении этих вопросов. Авторы программы «Литературный вторник» в развязном тоне потребовали вернуть прежние наименования городам Куйбышеву, Кирову, Калинину, Горькому, высмеивали такие общепринятые сокращения, как РСФСР, ВЦСПС, протестовали против наименования Ольгина моста в Пскове мостом Советской Армии.

Выступая за чистоту русского языка, они приводили в качестве его эталона произведения Пастернака, Белого, Мандельштама, Хлебникова, Булгакова, Солженицына, цитировали протопопа Аввакума, но при этом совершенно не упоминались имена Чехова, Горького, Маяковского, Шолохова. Участники передачи предложили устраивать публичные концерты духовной музыки.

Назвав наш народ беззаботным в отношении своего прошлого, авторы передачи пытались создать ложное впечатление, что памятники старины в нашей стране якобы не сохраняются, в то же время ничего не было сказано о мероприятиях Советского государства по охране и реставрации памятников нашей культуры и революционной истории.

Участники передачи игнорировали элементарную журналистскую этику, отступив от тезисов, утвержденных руководством телевидения в соответствии с существующими правилами. Этот факт использования телевидения в целях пропаганды субъективистских и ошибочных взглядов привел к нежелательным последствиям. Неправильная позиция участников «Литературного вторника» нашла одобрение в ряде писем, поступивших на Ленинградское телевидение. Так, гр. Степанов из Москвы пишет, что переименование Петрограда в Ленинград было ошибкой. В другом письме, за подписью «Семейное общество», содержится призыв объявить сбор денег среди населения на реставрацию церквей. Научные работники Института русского языка Академии наук СССР тт. Григорьев и Строганов считают варварством переименование Охотного ряда в проспект Маркса.

Комитет по радиовещанию и телевидению при Совете Министров СССР, обсудив передачу «Литературный вторник», освободил от работы директора Ленинградской студии телевидения т. Фирсова и главного редактора литературно-драматических программ т. Никитина, принял меры по укреплению дисциплины и повышению ответственности работников студии. Ленинградскому комитету по радиовещанию и телевидению поручено подготовить передачу, отражающую марксистско-ленинские взгляды на развитие русского языка и русской культуры.

 

 

Переводя эту записку с партийно-бюрократического языка на русский, можно понять, что передача ударила сразу по нескольким болевым точкам. Во-первых, неприемлемой была сочтена сама свободная форма живого общения в студии, называние вещей своими именами было заклеймено как «развязность». Во-вторых, содержание дискуссии без преувеличения шокировало поборников идеологической чистоты «марксистско-ленинских взглядов на язык и культуру». И, в-третьих, крайне опасным выглядело дружное отступление участников от согласованных предварительно тезисов, то есть фактически неподцензурность публичного выступления по телевидению! В скором времени от этой сравнительно либеральной формы подготовки передач откажутся полностью, и согласовываться будут выступления целиком… А ведь был и четвертый повод для «быстрого партийного реагирования» — это живые отклики телезрителей, которые тоже были ошеломлены увиденным и услышанным и, наверное, подумали: раз все это мы слышим по телевизору, значит, можно?

 

Так что не стоит удивляться последовавшим оргвыводам.

 

 

Борис Максимович Фирсов, вспоминая эту историю в своей замечательной книге «Разномыслие в СССР. 1940-е — 1960-е годы», где и приведены все расшифровки эфира и последующего «разбора», полагает, что первым поднял шум секретарь исполкома Моссовета А.Пегов, которому «хорошо досталось» в ходе передачи за московские переименования. По другой версии, в Комитет по радиовещанию и телевидению позвонил чуть ли не главный партийный идеолог — Суслов. Тогдашний председатель Комитета Н.Месяцев, в общем, неплохо относился к Фирсову, которому и раньше периодически попадало за различные «вольности» в ленинградских телепередачах. Он позвонил в Ленинград и поинтересовался мнением Фирсова об идущей передаче, а затем предложил отключить ее от трансляции на ЦТ, оставив вещание на Ленинград. Фирсов под каким-то предлогом отказался…

 

 

Борис Максимович был честным комсомольским, затем партийным деятелем, пойдя по административной линии после окончания ЛЭТИ. Начало его карьеры, как и у многих молодых коммунистов, совпало с началом оттепели, и он искренне верил, что преступления сталинизма, заклейменные на XX съезде, были извращением идеальных «ленинских норм», к которым предлагалось вернуться и дружно строить коммунизм… Но к концу оттепели он, в том числе и на собственном примере, убедился в том, что для партийной власти все еще является неугодным не то что «инакомыслие», а даже «разномыслие»! Свое изгнание с телевидения он воспринял даже с некоторым облегчением, сосредоточившись на научной деятельности в области социологии. Борис Максимович Фирсов — доктор философских наук, видный советский и российский социолог, основатель и первый ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге.

 

А сейчас Европейский университет возглавляет Николай Борисович Вахтин, сын того самого Б.Б. Вахтина, который вел передачу в январе 1966 года…

 

 

Весьма поучительно будет познакомиться и со стенограммой того самого двухдневного заседания Государственного комитета по радиовещанию и телевидению, по итогам которого и была составлена приведенная выше записка. Вначале, как водится, заслушали «виновника» в лице Фирсова, который выступил с разъяснениями по поводу подготовки и хода передачи, подбора участников, произнеся, в том числе, и достаточно дежурные фразы о своей ответственности, которые, увы, не смягчили «коллегию».

 

Выступающие сразу «взяли быка за рога».

 

Филиппов: Я должен честно рассказать, как, в моем представлении, могла появиться на Ленинградской студии подобная передача, по существу, сомкнувшая фронт тех, которые ведут атаки на политику нашей партии по литературе и другим каналам. Я ее оцениваю так. Здесь вопрос о том, как она готовилась. Я считаю, что правомерно, что студия взяла эту тему. Но объективно сложилось так, что подбор авторов был сугубо односторонним. И тот факт, что во главе подготовки оказался Вахтин, и тот факт, что в их рядах оказались Бушин и Волков и не оказались другие авторы, которые выступали в печати против засорения русского языка.

Я должен сказать, что в Ленинграде делалась попытка атаковать под видом защиты нашей старой культуры то, что утверждается.

Солоухин, выступавший в одной из предшествующих передач в развязной форме, несмотря на то, что ему было запрещено говорить на эту тему, тем не менее оказался здесь, в числе авторов. Правда, он ушел в сторону от этих споров. Но никто другой, как Солоухин, подставил Бушина, который говорил в еще более развязной и аполитичной форме.

… У нас на телевидении стали увлекаться дискуссией. Причем на эти дискуссии мы пытались вытаскивать вопросы без твердо определенной цели, прежде всего на слушателя, т.е. телезрителя. Примерно такой же пример был с передачей «Горизонта» [молодежная студия Ленинградского телевидения], где выступающие говорили что хотели. Мы, к сожалению, стали тащить на телевидение такие темы для дискуссий, которые нужно обсуждать в семейном кругу, в кругу писателей и т.д.

Мы в категоричной форме потребовали, чтобы ни одна передача остро дискуссионного характера не шла без текста и, во-вторых, чтобы проводились такие репетиции, которые бы полностью воспроизводили то, что пойдет в эфир.

…Но здесь это не было соблюдено. С некоторыми участниками только поговорили по телефону и лишь при встрече оговорили тему разговора.

Что касается Солженицына, то он был заложен в самом начале.

…

 

Тов. Филиппов, очевидно, имел в виду «злокозненный умысел» Вячеслава Всеволодовича Иванова, который, по его мнению, специально пришел в студию, чтобы похвалить по телевидению полуопального уже писателя.

 

 

… Мы с Муравьёвой встречаемся не в первый раз. И то, что она оказалась у истоков, я хочу думать, что это случайно. Но факты — упрямая вещь. Книга Битова, которая была раскритикована на съезде писателей, через некоторое время оказалась в эфире, и автором передачи была Муравьёва. Она должна была быть уже тогда уволена, потому что уже тогда за ней водились грешки.

 

 

Вот как об этой истории и о своей работе на Ленинградском телевидении вспоминает сама Ирина Муравьёва в своих заметках «Как нас отучали от правды», опубликованных в журнале «Звезда» (N5 за 1991 год):

 

…Наша редакция давно уже была «под колпаком» у обкома, и само ее существование в неразогнанном виде на протяжении нескольких лет было своего рода аномалией. Мы не выдавали в эфир ничего сверхкрамольного, «контрреволюционного». Но мы экранизировали все острое, интересное, что появлялось в современной нашей литературе — например, «Ухабы» В.Тендрякова, «Большую руду» Г.Владимова, рассказывали о прозе А.Битова, В.Войновича, А.Гладилина, В.Максимова, В. Семина. Делали много передач по русской классике. … Процент прославляющих строй передач был в нашей программе весьма ничтожным…

Нашумевшая передача из цикла «Литературный вторник» (январь 1966) была во многом случайной — она не задумывалась специально, как «диверсионная вылазка». Но в то же время это был, конечно, до конца не осознанный ни нами, редакторами передачи, ни ее участниками порыв к свободе.

…Передачи такого рода обычно шли прямо в эфир (как тогда говорили, «живьем»), без предварительной записи. Чтобы получилось нечто вроде живой, неотрепетированной беседы, накануне проводилось только обсуждение хода передачи с ее участниками; в цензуру сдавались тезисы выступлений… Цензор из меня плохой, и когда меня спрашивали: «Можно ли говорить об этом?» — я обычно отвечала: «Да» — мне стыдно было, да и не хотелось, выступать в роли запретителя, даже смутно предчувствуя «опасность». Д.С. Лихачёв, в частности, спросил меня, можно ли сказать ему о вкладе евреев в русскую культуру в конце XIX — начале XX веков. Я ответила утвердительно, несмотря на сомнения, высказанные режиссером.

… Собранные нами в студии люди, заговорив на волнующую их, больную для нашей культуры тему, решили, что недомолвки и оговорки — ни к чему. Отбросив привычку к самоцензуре, большинству из них, возможно, и вообще не свойственную, они говорили свободно, о чем хотели и как хотели, то и дело упоминая «нежелательные» имена… Эта свобода от общепринятого идеологического диктата, по-видимому, больше всего и разъярила начальство… По тем временам это было чем-то вроде взрыва в Смольном… Передача закончилась вроде бы спокойно, на другой день в студию пошел поток восторженных писем — люди не привыкли к такому разговору с экрана …. Нас с Розой Копыловой уволили на другой же день. Но эта разумная по тем временам акция не спасла студию от разгрома. 

 

 

Ирина Муравьева приводит такие перлы, прозвучавшие на обсуждении в Москве, которые постеснялись даже включать в официальную стенограмму заседания: «вы бы лучше подключили к каналам телевидения канализационные трубы!» или — про уважаемого пожилого писателя: «…протявкал Успенский».

 

Но вернемся к заседанию Госкомитета. Вот откровенный партийный рецепт «правильной» телевизионной дискуссии от тов. Филиппова:

 

Филиппов: …Вахтин еще не во всем четко разбирается, а к тому же он оказался и безруким. Если человек говорит не то, то подойди и зажми ему рот.

 

Трегубов: … Семья Иванова была тесно связана с Пастернаком. И они всегда пытались пропагандировать творчество Пастернака. Я уверен, что любое иностранное агентство взяло бы эту передачу и пустило бы в эфир. Как поставлен вопрос о Хлебникове: это лучшее, что есть в русском языке. Посмотрите, как разделываются со всеми нами! Как поставлен другой вопрос: в России все разрушено, разрушены церкви, мост назвали мостом Советской Армии. Подумать только! Николай Николаевич Месяцев звонит в Ленинград, и правильно делает, а передача идет. Это ведь реванш ленинградцев за выступление Егорычева, за Зощенко, это реванш ленинградцев за все!  Я не верю, что эти вещи заранее не были оговорены. Они не могли быть не оговорены. 

 

 

Тов. Трегубов весьма энергично и сжато выразил обуревающие партийных идеологов чувства. Та критика, которая прозвучала в передаче по поводу засилья казенных штампов, равнодушия к историческому наследию, попала не в бровь, а в глаз. Да как они посмели, болтуны-интеллигенты, озвучить по телевидению такое!

Далее, страшное обвинение — передача сделана на радость нашим заклятым идеологическим противникам «оттуда»! Иногда кажется парадоксальным, что многие явления не только политической, но и культурной жизни в СССР оценивались по реакции Запада. Похвалили — уже подозрительно, а уж передача своих произведений для печати «там» — предательство! Ведь только на этой почве строилась чудовищная травля Пастернака после присуждения ему Нобелевской премии… И пропаганда имела успех — Пастернака осуждали не только штатные «сторожевые псы» литературы, но и Борис Слуцкий, и тот же Солоухин… Вот только первым на передаче процитировал Пастернака именно он, а не Иванов.

 

 

Ну а слова о «реванше ленинградцев за Зощенко и за всё», конечно, вызывают в памяти другую безобразную травлю, которой подвергся пожилой писатель в 1954 году. Знаменитое постановление 1946 года ведь не было официально отменено, хотя Зощенко и вернули возможность зарабатывать литературным трудом, а попросту — выживать… И тут в Ленинград приезжают британские студенты и просят встретиться не с кем-нибудь, а с Ахматовой и Зощенко! Отказать уже неудобно — все-таки оттепель… И, конечно, коварные британцы не упустили случая задать вопрос: а согласны ли писатели с теми оценками, которые им были даны Ждановым? Анна Андреевна, уже имевшая опыт «общения с иностранцами», не стала вдаваться в разъяснения, коротко ответив, что «с постановлением согласна». Ну а Михаил Михайлович подробно объяснил, почему он не считает себя «подонком». Этот ответ стал легендарным, оброс преданиями — согласно одной из версий, Зощенко сказал, что он «русский офицер, а не подонок». Так или иначе, ответ попал в больное место, на заседание ленинградской писательской организации для проработки Зощенко прибыл десант из Москвы. Своим поступком он напомнил литературным, да и партийным генералам, сколько раз им приходилось поступаться собственным человеческим достоинством… Ждали, что Зощенко произнесет какие-то стандартные формулы привычного всем «покаяния», а он сказал такую речь, что стыдно стало многим присутствующим, возможно, даже и тем, кто давно забыл про стыд.

 

Вот это неистребимое чувство собственного достоинства, чудесным образом связанное с духом нашего неуничтоженного города, пережившего и голод гражданской, и сталинские чистки, и блокаду, и «ленинградское дело», не давало покоя людям, колебавшимся строго вместе с генеральной линией.

 

Как оно проявилось в ходе передачи, мы видели из ее расшифровки. И приходится согласиться с наблюдательным тов. Трегубовым: это действительно был реванш, реванш за всё.

 

Только партийный функционер не мог себе представить, что такое возможно не по «предварительному сговору».

 

Тут нельзя не вспомнить еще одну городскую легенду-анекдот: якобы, когда опальная Ахматова появилась на каком-то писательском или культурном собрании, все присутствующие встали. И когда об этом доложили Сталину, тот спросил: «Кто организовал вставание?»

 

 

Кузаков: На меня эта передача произвела впечатление хорошо организованной вылазки, потому что здесь была полная спайка… Это хорошо срепетированная передача. Люди по своим взглядам знают хорошо друг друга. Они подобраны. Здесь был организованный подбор и организованные единомышленники, которые отыгрались за всё, что они слышали о себе на конференциях… Если говорить с партийно-литературоведческих позиций, то это просто антипартийная передача. Здесь налицо попытка апеллировать к народу за тех литераторов, которые давно раскритикованы.

 

Бирюков: …Эта передача политическая, но она пропагандирует политику, противоположную нашей партии. … Эти люди не понимают взглядов нашей партии и пытаются вырвать из наших рук такое оружие, как телевидение. Ведь в этой передаче нет ничего правильного. Автор говорит, что, по Далю, было «солнышко», а теперь-то «солнышка» не стало. 

 

 

Таким своеобразным, но показательным образом в глазах тов. Бирюкова преломилось простое сравнение способов составления словарей, лексиконов Даля и Ушакова.

 

 

…Это диверсионная вылазка идеологических противников. Нам надо серьезно подумать о том, чтобы таких вещей не было. …Мы должны доверять советским людям и не можем запретить выступать товарищам без текста. Мне кажется, что если у редактора есть партийное чутье, он заранее почувствует, что этого человека можно повести на студию.  Я считаю, что нужно очень строго осудить эту передачу. 

 

 

Следующий оратор к стандартным обвинениям в организованной вылазке, антипартийности и обиде за Ленинград добавил некоторые оригинальные ноты.

 

 

 

Рапохин: Меня возмущает тот факт, что это все может идти из Ленинграда… Это ярко выраженная политика, направленная против того, что сейчас проводится партией в литературе, искусстве и вообще в общественной жизни. Это диверсионная вылазка, вылазка злобных элементов, которые сговорились между собой, хихикают.

 

 

Помните дружный смех в студии?

 

 

…И благодаря ротозейству некоторых товарищей на телевидении подобная вылазка выходит в эфир. Есть среди интеллигенции гнилые элементы, которые сидят на шее рабочего класса, выливают на голову рабочему классу ведра грязи. И это им позволяет делать Ленинградское телевидение.  Я думаю, что и познания русского языка в этой передаче на уровне первокурсника. 

 

 

Шах и мат, товарищи ученые, доценты с кандидатами! Рабочий класс в лице тов. Рапохина (неужели он пришел в Комитет прямо «от станка»?) уличил вас в невежестве. Просто, можно сказать, срезал, вспоминая классический рассказ Шукшина. И продолжает «резать» дальше:

 

 

… Язык дискутирующих такой, что он отталкивает слушателей. Что касается истории, то здесь искажение фактов, которое понятно даже школьнику.

С точки зрения политики это — идейная вылазка, направленная против самих основ нашей идейно-политической жизни. Не Горький, не Шолохов, не Федин создавали и обогащали язык, а Замятин, Солженицын, Булгаков и т.д. Это значит забраться в квартиру гостеприимных советских людей и пакостить там. Когда наши люди говорят, что мы «претворили в жизнь», для них это звучит обветшало и не подходит.

 

 

Ну как же можно не обидеться на передачу человеку, который разговаривает казенными штампами! И ведь трудно не согласиться с тем, что передача покусилась на основы «идейно-политической жизни». Но именно на те основы, которые предписывали оценивать явления культуры с партийных позиций. Как же так, не упомянут ни один член официального литературного пантеона! Почему «гнилые интеллигенты» отбирают у партии право судить о том, что в литературе хорошо, а что плохо? Ну а поскольку партия, как известно, исконный выразитель народных чаяний, то обличения тов. Рапохина поднимаются на новую высоту — он уже оскорблен не только за рабочий класс, но и за весь народ.

 

 

…Я считаю, что нанесено огромное оскорбление нашему народу, и ставлю законный вопрос: как извиниться перед нашим народом? 70 городов, не меньше, слушали эту передачу. 

 

Карцов: По-моему, произошел несчастный случай по причине потери политической принципиальности в условиях преклонения перед авторитетами ученых, кандидатов, писателей.  … Передача глубоко асоциальная. Ведь нам говорят о том, что мы портим русский язык. Нам пора требовать полную персональную ответственность всех ученых, писателей и т.д. И пусть они трибуну не используют для себя. Успенский не сказал, что купцы или дворяне портили русский язык, а пришла советская власть и все испортила.

Выступающий возмущается, что люди присылают такие названия городов, как Светлый, Радостный, Мечта. Он называет их слащавыми, пошлыми. Они издеваются над этим делом.

 

Никитин: … Суть этой передачи — махровое славянопятство… Почти все ее участники говорили, что все о современности — плохо, а о прошлом — отлично. Волков говорил, что сейчас нет основы. Это говорилось о языке, но звучало гораздо шире, чем только о языке. Смысл сводился к тому, чтобы вспять отойти от всего, что завоевано. Меня правильно критиковали. Но я был в театре в этот день по долгу службы. Мне представили тезисы. Я их утвердил, а папка была отослана в Москву…

 

 

Тов. Никитин — тот самый уволенный в итоге цензор, которого жалеет(!) Лихачёв в письме к Волкову, упоминавшемся в нашей предыдущей передаче. Действительно, можно сказать, он «пострадал безвинно», в отличие от Фирсова и авторов программы!

 

 

Иванов: … Группа писателей-лингвистов из трех городов увидели друг друга только 3 января [т.е. на «обговоре» передачи в студии] и так дружно в унисон выступили. Неверно это. Они нашли время спеться. Эта группа людей проявила полное единодушие даже в тоне, в котором велись разговоры. Это злобный, издевательский тон. Это не выступление людей образованных, которые, говоря о русском языке, могли бы преподать правила русской речи. Я думаю, что у патриарха Алексия по-другому оценивалась бы эта передача. Здесь упоминают Ремизова, но нет ничего о Шолохове. А ведь и американцы говорят, что Ремизов на 10 голов выше Шолохова. Это была шовинистическая передача, и в ней шовинистические великодержавные мысли. Автор говорит, что путают понятия «патриотизм» и «шовинизм». А кто путает? 

 

 

Ну, конечно, партия никогда ничего не путает — она просто иногда резко меняет курс. Не помогла оговорка Лихачёва в конце передачи, все равно заклеймили шовинистами! И обратите внимание — к уже звучавшей теме «доказательства от противного» в виде предполагаемой «оценки Запада» добавляется аналогичный мотив, но на этот раз… применительно к Церкви.

 

По должности итог обсуждения подводит председатель Комитета по радиовещанию и телевидению при Совмине СССР тов. Месяцев.

 

 

Месяцев: …Я думаю, что у членов Комитета единое мнение, что это политически вредная и идейно порочная передача… Что касается художественных качеств этой передачи, то она не представляет никакой ценности в этом отношении. … Это выражение той острой борьбы, которую пытаются навязать нам группки людей, имеющих постоянное чувство локтя, умонастроение которых лежит где-то в одной плоскости. Известно, что их настроения подогреваются извне. И они пытаются, где это возможно, дать бой нашим устремлениям, нашей идеологии, нашим взглядам, мешают жить так, как учит партия. … Меня поразило, что когда я позвонил на следующий день Фирсову по телефону, он мне говорит: «А что особенного было в этой передаче?» То ли он поторопился с ответом, то ли хотел прикрыть своей широкой спиной виновников… 

 

 

Далее следует развернутое резюме, которое нашло отражение в приведенном в нашей первой передаче постановлении Комитета по радиовещанию и телевидению, а также в процитированной выше записке Отдела пропаганды и агитации, культуры, науки и учебных заведений ЦК КПСС.

 

Фирсов был снят должности директора Ленинградской студии телевидения, хотя, по его словам, Месяцев не поначалу был не расположен к такому решению. Но скандал вышел уж очень громким, и свое веское слово, помимо прочего, сказал тогдашний партийный начальник Ленинграда Толстиков.

 

Много воды утекло с тех пор, миновали оттепель, застой, перестройка, ушли в прошлое «руководящая и направляющая роль партии», СССР… А все, что было сказано в передаче «Литературный вторник» 4 января 1966 года, посвященной русскому языку, продолжает оставаться актуальным. Особенно это чувствуется при обсуждении топонимических вопросов, которое никак не может выйти из заколдованного круга политических предпочтений в область русской культуры.

 

Партийный подход, казалось бы, совсем изжитый при оценке литературы, архитектуры, театра, никак не отпускает топонимику, которую многие продолжают оценивать строго по политическим лекалам. В том, что иной подход не только возможен, но и единственно оправдан, может убедиться любой, кто ознакомится с содержанием той легендарной передачи.

 

 

Ранее: