С главным редактором читаем и обсуждаем письма радиослушателей

Программа Марины Лобановой

«Возвращение в Петербург»

2012 г.

М.Лобанова: Здравствуйте, дорогие друзья! Сегодня вторая часть беседы с протоиереем Александром Степановым, главным редактором радиостанции «Град Петров». Мы говорим об отзывах. Первая часть программы была посвящена отзывам средств массовой информации на программу «Возвращение в Петербург», на нашу пресс-конференцию. А сегодня я хочу поговорить об отзывах наших радиослушателей. В студии «Град Петров» я, Марина Лобанова, и прежде всего хочу поблагодарить всех слушателей, которые звонят нам, пишут письма, оставляют отзывы в гостевой книге на радио. Особенно хочу поблагодарить тех слушателей программы «Возвращение в Петербург», которые присылают отзывы с поддержкой, присылают идеи, присылают какие-то просьбы рассказать о конкретных улицах, становятся помощниками в нашей программе, пытаются тоже распространять информацию о нашей деятельности, о нашем радио, разносят листовки. Это неоценимая не только помощь миссионерская, но и помощь, которая позволяет не терять вдохновения, не терять оптимизма нам в нашей деятельности. Это очень важно, всем вам огромное спасибо и низкий поклон.
Но тем не менее есть и отзывы критические и отзывы с вопросами, и я думаю, отец Александр, уместно Вам как главному редактору и как священнику на них ответить.
Пишет слушательница Елизавета Ковалева, которая написала письмо пространное, с устоявшейся, видимо, позицией. «Почему вы обсуждаете в своих передачах и даже выносите предложения от имени всей петербуржской общественности в правительство Петербурга такие вопросы, как переименование улиц, при этом не вынося это на общее голосование и не спрашивая мнение тех людей, которые там не просто живут, но и родились, и не хотят лишиться из-за переименования своей малой родины? Это ли не есть самое настоящее богохульство – лишение человека исторического для него и родного ему названия? Для нас, родившихся на улице Дыбенко, не важно, в честь кого эта улица названа, но нам важно, что это наша Родина, и не хочется иметь в паспорте запись, что родился не просто в несуществующей стране СССР, не просто в несуществующем городе Ленинграде, но и на несуществующей улице. Позор вам! Выносите такие вопросы на общее обсуждение, а не решайте на междусобойчике такие вопросы. Надеюсь, что вы не выбросите мое письмо, а еще лучше, что вы уделите ему внимание в какой-нибудь из своих передач. С уважением, коренная жительница города и несмотря ни на что – ленинградка Елизавета Ковалева».

Прот. А.Степанов: Да, ну что же, благодарим тоже за такое письмо, и мы, разумеется, его никуда не выкинем, а вот оно прозвучало. Ну, рассмотрим по пунктам. Первое возражение связано с тем, почему мы вообще подняли эту тему, почему мы на радио взялись за вот такую кампанию. Первое, что я хочу сказать, и мы об этом говорили уже и на пресс-конференции и в наших программах, что это не только, скажем так, наша инициатива. Я могу сказать – вообще не наша инициатива, это инициатива Собора Русской Православной Церкви. Я напомню, что в феврале 2011 года прошел архиерейский Собор, на котором был принят документ под названием «Об увековечении памяти новомучеников, исповедников российских». В этом документе церковь выражала озабоченность по поводу того, что недостаточно высоко почитание новомучеников, исповедников нашей церкви. Действительно, было прославлено сразу такое количество людей – около полутора тысяч за последние 20 лет, что, конечно, люди еще не сумели и познакомиться с их жизнью и как-то проникнуться их святостью, и кроме того, конечно, то, что в обществе в целом не произошло оценки этого исторического периода, тоже накладывает свой отпечаток, потому что очень многим людям кажется неоднозначным тот факт, что в нашей стране творились преступления против человечества в течение долгого периода времени. В частности, жертвами этих преступлений стали и деятели Церкви, священники, епископы, монахи, монахини и просто верующие люди, которые пострадали именно за свою веру. Так вот, в этом документе есть пункт под номером 5, если я правильно помню (сейчас, к сожалению, с собой его нет, чтобы точно цитировать), что, во-первых, верующие и священноначалие, то есть епископы, священнослужители призываются Собором к тому, чтобы память вот этих пострадавших за веру новомучеников, исповедников российских увековечивалась в названиях улиц, скверов, площадей и т.д., то есть в топонимах. И вторая фраза: требуется вести разъяснительную работу с органами государственной власти и с обществом по удалению с карт наших городов и весей, так сказать, имен тех людей, которые запятнали себя преступлениями против Церкви, верующих, а также и других граждан нашей страны. Поэтому, как видите, инициатива такой программы на тему топонимики исходит от нашего Собора. Если мы члены Церкви, то мы должны прислушиваться к ее голосу, который в полноте выражается именно таким органом как Собор.
Относительно нашей позиции по этому вопросу, я думаю, мы достаточно высказывались в наших других программах, и в предыдущей программе мы довольно пространно говорили о необходимости такой оценки, переоценки нашего исторического прошлого. Это, конечно, вопросы очень тесно связанные: изменение названий улиц городов и т.д. и общая оценка. В конечном счете, лично для меня топонимика имеет, скорее, вспомогательно-вторичное значение, то есть для меня кажется наболее существенным, чтобы в нашей стране произошло настоящее покаяние, настоящее переосмысление нашего исторического прошлого, потому что без этого, как я уже говорил, я не вижу возможности дальнейшего развития и вообще существования нашей страны.
Собственно говоря, мы здесь ни с кем не советовались, это решение Собора. Далее – мы ничего не предлагаем от лица всех людей, именно поэтому мы собираем подписи. Вот те, кто подписался, те полторы тысячи людей, которые подписались под нашим воззванием, вот от их имени мы и обращаемся к губернатору. Если кто-то имеет другое мнение, принципиально с ним не согласен, ради Бога, мы можете собрать свои подписи и подавать их тоже или не подавать, просто, так сказать, пассивно не участвовать в этом процессе. Пока что речь идет о тех людях, которые активно эту инициативу поддержали, и именно от их имени мы обращаемся к власти. Поэтому здесь мы вовсе не записали Вашу фамилию под нашим обращением.
Ну и наконец, аргумент, что вот люди родились, у каждого человека есть своя, действительно, малая родина, есть город, есть улица, на которой он родился, и человеку хочется, чтобы эта улица и город носили то название, которое было при рождении. Опять-таки, видите ли, здесь мнения могут быть очень разные, например, мне, честно говоря, довольно неприятно писать в анкетах, когда мне приходится какие-то анкеты заполнять, место рождения – я пишу Санкт-Петербург, хотя родился я, естественно, в Ленинграде. Пишу Санкт-Петербург, всем понятно, что это один и тот же город, но само имя Ленина мне не доставляет никакой радости. Хотя я свой город не променяю ни на что – я в нем родился, я в нем живу и, надеюсь, я в нем умру, если не отправят куда-нибудь подальше. Город определяется, конечно, не только названием, и место, вот эта наша малая родина, оно определяется и людьми, всей, так сказать, обстановкой этого города и т.д. Переименования могут быть, а все-таки город остается самим собой, если мы, конечно, его не начинаем уродовать, о чем другие наши программы говорят довольно много. Так вот, поэтому здесь вопрос, скорее, каких-то внутренних приоритетов, что для нас важнее: название или удовлетворение нашего чувства правды, нашего нравственного чутья. Если нам важнее, так сказать, ну не знаю, что на этом углу был магазин «Булочная», а сегодня там стал «Гастроном», и вот это меня глубоко и больно ранит, а не ранит то, что человек, на улице которого я родился, был убийцей, и я всю жизнь хожу по этой улице, мне кажется, нормальней было бы, скорее, обрадоваться тому, что вот наконец-то улица, мною любимая, она теперь носит имя какого-то более достойного человека. Поэтому здесь важно, что мы ставим во главе своих приоритетов – нравственное начало или просто какие-то сентиментальные, может быть, если хотите, переживания того, что в детстве я просто привык к названию такому, а не другому.

М.Лобанова: Я бы попросила у Вас именно пастырский совет, отец Александр, потому что, действительно, очень сложно человеку преодолеть этот барьер: как мне пережить, может быть, даже с каким-то положительным, светлым результатом вот тот этап собственного какого-то саморазвития, что большой отрезок моей жизни был очень тесно связан с символами, с именами, которые я должен осознать как действительно… вот люди были убийцами, убили массу народа. Это же очень сложно, то есть человеку будет больно, реально неприятно, может у него там много хороших событий произошло.

Прот. А.Степанов: Ну, что я могу сказать… Я в данном случае могу только на какой-то, может быть, свой личный опыт сослаться. Получилось, что я очень давно уже в своей жизни вот это осознал. Я воспитывался в советском обществе, в советской семье, где такие имена как Ленин (Сталин, допустим, нет), но Ленин все-таки казался каким-то светлым образом. Я был в октябрятах, в пионерах, но в моей семье все-таки, надо сказать, жило глубокое подспудное неудовлетворение той жизнью, которой наша страна жила, причем неудовлетворенность тянулась с дореволюционного времени. Я очень хорошо помню своего дедушку, который родился в 1896 году, воевал в Первую мировую войну, был офицером и очень доблестно воевал, Георгиевский кавалер был и т.д. Я помню его рассказы о его учебе в Константиновском артиллерийском училище, вообще о всей жизни, о ремесленном училище, то есть о Реальном училище, в котором он учился до войны. И в общем, я чувствовал, что та страна, в которой он родился и в которой прошли его детство и юность, была ему глубоко симпатична. Все дальнейшее… Он мне никогда не говорил, что преступная страна или еще что-то, но я чувствовал, что мы живем в какой-то не той немножко России. Еще в моей семье был один довольно близкий мой родственник, который активно в 1960-е годы выступил против существующей власти, за что был, конечно же, по полной программе наказан как враг народа за антисоветскую агитацию и пропаганду, получил большой срок, совсем молодым, еще юным человеком, 20-ти с небольшим лет. Только что закончили Технологический институт, учились в университете на философском, на вечернем, он и его друзья, попали в тюрьму, получили максимальный срок по 70-й статье: 7 лет и 5 лет ссылки. Это, конечно, было ужасно, тяжело. Я был ребенком, но тем не менее это все-таки мне помнится, и потом, когда он получил впервые возможность вернуться в Ленинград, просто навестить мать, на короткое время, у нас произошла встреча и, конечно, она на меня произвела очень большое впечатление. Потом я довольно рано прочел все-таки «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына и некоторые другие его вещи – «Август 14-го», например, еще в последних классах школы. И конечно, это постепенно меняло, радикально меняло мое представление о той стране, в которой я живу. Те восторги, которые я переживал в детстве оттого, что я вступаю в пионеры, потом я вступал в комсомол, уже, правда, с несколько меньшим энтузиазмом, но тем не менее все-таки это было вполне еще искреннее решение, я не кривил душой. Но уже потом из комсомола я вышел еще в советское время вполне сознательно. Я перестал платить членские взносы; когда мне сказали, я сказал, что я не буду и все, хотите – вычеркивайте. Меня вычеркнули, и ничего мне не было за это. Поэтому еще в те годы, то есть это, наверное, по крайней мере, 30 лет назад, я думаю, у меня уже сложилось более или менее теперешнее представление о ценностях вообще в жизни и ценностях, в частности, в историческом бытии России. И о своей причастности и о своей ответственности, которую я почерпнул очень во многом у Александра Исаевича Солженицына, чувство ответственности за свою страну.

М.Лобанова: В этом письме прозвучало слово «богохульство», я не очень понимаю, что оно здесь значит…

Прот. А.Степанов: Я представляю, что оно значит. Оно означает, что у человека очень, на мой взгляд, перемешаны уровни. Если название улицы, на которой мы живем, переименование улицы, так сказать, сравнивается с хулением Бога, то это говорит о том, что человек имеет мало представления о Боге, о святыне. А что такое святыня вообще?

М.Лобанова: Для этого человека святыня – малая родина, это что-то теплое…

Прот. А.Степанов: Да, вот именно, не все, что просто теплое… Теплой бывает гречневая каша под колпаком. Очень теплая домашняя вещь, пироги бывают теплые. Но это из другого ряда, чем святыня, поэтому, к сожалению, мы очень легко присваиваем звания высших ценностей, или святыни, говоря церковным языком, тем вещам, которые таковыми не являются, и тем самым обесцениваем то, что действительно свято. Я бы очень советовал осторожно обращаться с этими словами и вообще на эту тему как-то больше думать и, может быть, немножко просвещаться. Что такое святость? В Ветхом Завете почитайте, уже там это понятие есть.

М.Лобанова: И еще об одном пространном отзыве, который в нашей книге отзывов написан. Написал слушатель Андреев Александр. Пространный отзыв, очень негативный. Я прошу прощения у других слушателей, которые писали положительные отзывы, мы вам очень благодарны. Мы благодарны за согласие, за поддержку – что тут еще можно сказать. А вот, действительно, возражение от человека, тоже верующего, который пишет, что плевать в советскую власть – все равно, что плевать в дом Пресвятой Богородицы. И это тоже человек Церкви… И в общем-то, опять же Вам как пастырю, не только как главному редактору вопрос. Вы с Вашим духовным и человеческим опытом встречаете в церкви вот такого человека, как здесь быть? Вы оба в церкви, мы все в церкви, вот как быть?

Прот. А.Степанов: Вот такие заявления я бы прямо назвал кощунственными. Потому что советская власть отождествляется с Пресвятой Богородицей. Как? Почему? Вообще какая-либо власть может отождествляться с самым высшим, что у нас есть – честнейшей Херувим и славнейшей без сравнения Серафим? Где вы видели в церковных песнопениях, богослужениях слова о том, что советская власть честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим? Мне кажется, это просто до некоторой степени абсурдное суждение. Может быть, оно просто, так сказать, выражает эмоциональный накал, переживание. Но, повторяю, что хорошо если бы наши духовные переживания такого уровня напряжения относились бы непосредственно к объектам, к которым они должны были бы быть направлены, то есть действительно к почитанию Господа Бога, Божьей Матери и святых. А не обожествляли бы, не сакрализовывали бы те вещи, которые не только не являются сакральными, а являются в каком-то смысле антиподами тех святынь, которым мы в церкви поклоняемся. Я думаю, что это сопоставление связано именно с тем, о чем писал Бердяев и другие русские религиозные философы, которые много размышляли о феномене коммунизма и революции в России. И они совершенно верно отмечали, что коммунизм – это своего рода религия со своим культом, со своими догматами. Догматы – это марксистско-ленинская философия, исторический материализм, историософия, научный коммунизм и т.д. Святые ее – это герои революции, которым тогда поклонялись именно с религиозным чувством, свои мощи – пожалуйста, до сих пор лежат – Владимир Ильич, останки его в мавзолее. Все это полный набор признаков религиозного сознания. И вот когда человек говорит, что плевать в советскую власть – это то же самое, что плевать в дом Пресвятой Богородицы, это значит, что человек живет определенным двоеверием. Как можно, как опыт показывает исторический, вполне оставаться язычником и при этом называть себя христианином. Такой человек, который способен такую фразу выговорить, сравнить Пресвятую Богородицу, дом Пресвятой Богородицы и советскую власть, остается поклонником и той религии, коммунистической, и пытается сочетать с этим какие-то внешние формы исповедания религии христианской. Так что это интересный, я бы сказал, феномен с точки зрения религиоведа.

М.Лобанова: Еще один отзыв я хотела бы упомянуть. У меня нет его в текстовом варианте, но этот отзыв звучал у нас. Когда проходит прямой эфир, звонящие люди иногда высказываются по поводу программ. Этот отзыв был примерно следующим. Звонившая слушательница сказала: вы знаете, за последние годы мы так в церкви привыкли вот к тому покою, который нам церковь дает, и к тем ценностям, которые нам дала вера – это смиренномудрие, это бесстрастие, это внутренняя тишина – то, чему нас учит православие. И непонятно, зачем же здесь сейчас нас к чему-то призывают, что на самом деле, по мнению слушательницы, противно вот тем ценностям, которые за последние годы она в церкви приобрела. Это вызвало, на самом деле, достаточно эмоциональное негодование.

Прот. А.Степанов: Вопрос, в общем, конечно, очень серьезный. Потому что, несомненно, духовная жизнь приводит человека к определенной внутренней тишине. Но есть очень большая опасность – подменить подлинную духовную жизнь некоторой иллюзией этой жизни. Когда-то владыка Антоний Сурожский говорил, что человеку, прежде чем стать христианином, надо стать человеком. Что имелось в виду? Имелось в виду, что христианство ставит перед нами определенную духовную планку, и мы ее должны преодолеть. Но есть другой путь – можно под этой планкой пролезть, снизу, не сделав вот этого подвига усилия, преодоления, вырастания в меру возраста Христова, а просто поднырнуть под препятствие – и вроде как ты оказываешься тоже где-то по ту сторону. Вот мне кажется, что такое христианство, которое так быстро дает внутренний покой – это иллюзия, иллюзия того, что можно просто, легко устраниться от решения вообще каких бы то ни было серьезных проблем в жизни. Мы говорим, допустим, в церкви очень много о смирении, но во многих случаях поведение человека, которое можно назвать смиренным, будет просто трусостью. Вот как отличить трусость от смирения? Я боюсь лезть в какое-то дело, и я всем скажу: а я смиренный, я вот по смирению постою в стороночке и не буду ничего делать. На самом деле это просто трусость. Если мы взглянем на мучеников, новомучеников или мучеников древней Церкви, мы увидим, что это люди были, конечно, смиренные, но которые очень громко заявляли, во-первых, о своей вере тем, кто их гнал под страхом смерти, и шли на эту смерть. Там можно верить, что это действительно смирение, а не трусость. Во многих ситуациях просто очень удобно принять на себя такую позу того, что я теперь в Церкви и поэтому это теперь меня не волнует. Меня не волнует ни это, ни это, ни это. Как живут люди, как действует власть, какие несправедливости есть – меня все это не касается, я в Церкви, я молюсь, я могу только об этом помолиться, сделать ничего не могу. Я думаю, это глубочайшее обольщение, человек здесь не достигает Бога в этом, а он просто прячется в какую-то уютную норку. Мы очень часто склонны к тому, чтобы создать себе комфортные условия жизни. И для очень многих в наше неспокойное, действительно, время, время перемен, – это время, о котором мудрые китайцы говорили: «Не дай Бог родиться в эпоху перемен», – конечно, очень хочется куда-то спрятаться, где-то найти себе пристанище, где с меня не будут ничего требовать, где я, в общем, никому ничем не обязан, где в случае чего меня выслушают, отнесутся хорошо, не посмеются, ну и все, и больше ничего мне не нужно. То есть создать себе в условиях всеобщего относительного дискомфорта, потому что наша жизнь неустроенная, конечно, не комфортна, создать себе какие-то лакуны. Люди их по-разному себе ищут: кто-то в Церкви, кто-то в совсем других местах. Но в Церковь все-таки мы призваны прийти не для того, чтобы спрятаться, а для того, чтобы выйти как бы на поединок со злом, в котором лежит этот мир. Вы знаете, древние христиане, первые монахи, они уходили в монастырь не потому, что там спокойнее жить. Потому вот сейчас очень часто у многих – я думаю, опроси большинство верующих, скажут: ну, конечно, в монастыре нет мирской суеты, там нет того, сего, искушений лишних. Они не знают, конечно, что в монастыре искушений гораздо больше. Вообще маленький коллектив – это всегда большее искушение, чем очень большой, где никто никого даже не знает, это как большой город, например. Но вот эти первые монахи уходили в пустыню почему? А потому, что там была передовая линия борьбы со злом, передовая линия борьбы с бесовскими силами, то есть они не искали себе тихого места, они знали, что там будет самое неспокойное место, именно поэтому, желая подвига, они туда шли. Ну какой сейчас мы совершаем особенный подвиг, приходя в Церковь? Мы подвергаемся каким-то опасностям? Какой-то дискриминации? Какому-то негативному отношению со стороны окружающих? Да нет. Тем более что большинство-то совсем о своей вере не заявляет, а, так сказать, ходит по улицам, как обычный человек, не демонстрируя так уж специально свою веру. На работе, как правило, не проповедует, если дорожит своей работой и понимает, что это может вызвать недовольство начальства, к примеру. Поэтому мне кажется, что вот эта тишина, которой мы достигли, это не больше чем душевный комфорт, уют, который мы себе создали, создав свою маленькую квартирку, повесив в ней определенное количество иконок, замкнувшись в этой жизни, думая, что это и есть жизнь христианская. Но христианская жизнь – это не жизнь, которая призвана создать нам комфортные условия существования, это жизнь, которая требует от нас свидетельства прежде всего о правде Божией, свидетельства своей жизнью, свидетельства своими поступками и свидетельства своим исповеданием.

М.Лобанова: Отец Александр, большое спасибо, что Вы в двух программах отреагировали на те отзывы, которые появляются на нашу программу «Возвращение в Петербург» и в средствах массовой информации, чему была посвящена предыдущая наша беседа, и на отзывы слушателей. Еще раз благодарю всех – и журналистов, которые пишут о деятельности радио «Град Петров», и наших слушателей, которые отзываются на все наши программы, пишут нам и короткие, и пространные письма. Мы вам всем очень признательны. И в очередной раз, отец Александр, Вы подтвердили, что мы не оставляем их без внимания, все внимательно читаем, на все реагируем, и сердцем и умом. Поверьте, для нас это очень важно. Большое вам спасибо еще раз, эта программа «Возвращение в Петербург» завершена.
Передачу вела Марина Лобанова. Сегодня в студии был протоиерей Александр Степанов. До свидания.