Гость программы — певец Олег Погудин
Ведет передачу Жанна Сизова

Жанна Сизова: Концертную деятельность Олег Погудин начал более 20-ти лет назад в Детском Хоре Радио и Телевидения. Он закончил Ленинградский Театральный Институт, работал в БДТ и 12 лет назад состоялся его первый сольный концерт. За это время вышло около 10 дисков и в 1991 году виниловая пластинка «Звезда любви». Известный композитор Гаврилин писал в то время: «Я слушал Олега и плакал от счастья, что снова в России родился неповторимый талант. Дай Бог ему счастливой житейской дороги, а любовь людская его уже ждет.» В репертуарной палитре Олега Погудина старинные романсы, русские песни, произведения из репертуара Козина, Вертинского, Окуджавы, Лещенко, песенные циклы на стихи Пушкина и Лермонтова. Концерты Олега Погудина как в родном Петербурге так и в любом городе России, Прибалтики и Европы проходят с постоянным аншлагом. За артистом закрепилось звание «Серебряный голос России». В 1997 году Олег Погудин был удостоен звания «Глас ангельский России» и награды «Ангел трубящий». А в 1999 году артист стал лауреатом Царскосельской художественной премии «За постижение души русского романса».
Олег, вы преимущественно исполняете романсы, не кажется ли вам, что романс это все-таки вчерашний день? Всякой эпохе и всякому государству свойственен тот или иной жанр и романс был свойственен России 19-го века. Насколько он актуален, насколько он современен?

Олег Погудин: Явление русский романс не ограничивается 19-м веком. В 19-м веке он родился, даже, может быть, чуть раньше. Некоторые песни конца 18-го столетия тоже можно назвать романсом. Кстати выпущены сборники, которые так и называются «Начало русского романса», в которых представлены произведения на стихи Тредиаковского, Сумарокова и Ломоносова. Они распевались именно в домашнем музицировании. Это уже в каком-то смысле бытовой романс. Если говорить о 19-м веке, то произведения Глинки, Даргомыжского, Балакириева, Гурелева, Булахова, тем более Варламова, Алябьева, Дебюка, они останутся в русской культуре навсегда — не только как какой-то законченный период времени, страница, которую мы перелистнули. Это не только сокровищница, которой можно любоваться, но это источник культурных потенций, к которому можно будет обращаться столь долго, сколь будет существовать русская культура вообще. Все-таки в этом смысле романс не только современник, но и сородич пушкинского периода в русском языке и культуре. Если говорить о романсе конца 19-го столетия, начале 20-го века, т.е. о так называемом городском романсе, то этот романс не исчерпал своего существования, он был убит, именно этот глагол я должен сейчас применить. Русская культура начала столетия в том смысле, в котором она должна была развиваться, была убита. Можно совершенно четко хронологически указать момент, когда романс был убит. Не помню, какой это был год — 1927 или 1929 — когда романс как мелкобуржуазный жанр был запрещен. Люди, которые исполняли романсы, были частично репрессированы, частично потеряли возможность развиваться в этом жанре. Сам себя я характеризую как певец, а если говорить о специализации, то это лирическая песня и романс, безусловно, это часть жанра лирической песни. Хотя это и самостоятельный жанр.

Ж.С.: То есть певец и исполнитель это разные понятия?

О.П.: С точки зрения профессии может быть это и не сильно разные понятия. С точки зрения жизни, с точки зрения мировоззрения это все-таки разные вещи. Певец должен говорить от себя, он должен пользоваться силами, возможностями, запасами своей души, даже когда он произносит чужие слова, написанные другим человеком, все равно это всегда он сам. Во всяком случае, если говорить о творчестве в моем понимании, то это всегда разговор от первого лица. Я всегда выхожу на сцену и сам произношу эти слова. При моей любви к русскому романсу, не простой любви, а родственной, для меня этот жанр — предельное самообъяснение. В жизни я чувствую себя так как автор и герой романса.

Ж.С.: То есть вы романтик?

О.П.: А ведь романс и романтика мягко говоря не тождественны. Потому что в романсе лирика и философия имеют такие же равные права как и романтика. Для романтизма иногда присутствие разума и логики губительно, тем более философии, или вернее, у романтизма своя философия. В романсе все-таки есть всегда оценочное отношение к тем событиям, которые в нем происходят. В романсе есть определенное мировоззрение и отношение к жизни — несуетное отношение. Вот что мне очень дорого в романсе это то, что в нем нет безрассудности и те порывы, которые в нем существуют, они все-таки в том числе и смиренные. Они не претендуют на то, чтобы перевернуть мир, они не революционные.

Ж.С.: Тем не менее, в романсе преобладает драматизм.

О.П.: Конечно, драматизм как раз не в конфликте с философией и с умом.

Ж.С.: Задавая вопрос об актуальности романса, я имела в виду современное мышление, которое неадекватно романсу, мышление, которое сводится к минимализму. Не является ли романс устаревшим?

О.П.: Романс — это воин определенной культурной армии. Он является некоторым удерживающим, неким противопоставлением наступлению современной не культуры, потому что культурой это назвать очень трудно.

Ж.С.: А что это?

О.П.: Скорее современный способ существования, потому что культура все-таки подразумевает созидание. Нынешний способ существования как раз наоборот подразумевает разрушение, кстати, минимализм это достаточно точное слово. Это не стремление к простоте, это стремление к безобразию. Современный способ существования стремится к упрощению в смысле деградации. Я наблюдаю в этом смысле очень тяжелую картину. Поговорим хотя бы о русском языке, о попытке протолкнуть закон о новой орфографии. Мое мнение — категорическое, бездарные и плохо учившиеся люди хотят заставить всех остальных разговаривать также безграмотно как и они, потому что можно зарабатывать много денег и придти к власти, можно хорошо одеться и купить себе богатый дом и машину, но культурным человеком от этого не станешь. Культура это всегда самоограничение. Колет глаза, что ты не очень культурен, поэтому хочется снизить культуру до своего уровня и это страшная тенденция нашего времени. Еще 20 лет назад не было позволено делать это так просто.

Ж.С.: А вы считаете себя культурным человеком?

О.П.: В каком смысле?

Ж.С.: В том, в каком вы только что объяснили.

О.П.: Во всяком случае у меня есть некоторые устои, некоторые критерии, которые я не отдам.

Ж.С.: Какие?

О.П.: Я человек церковный и отношение к жизни в моей жизни достаточно определенно обозначено. Если говорить в плане светском или общекультурном, например, для меня новый закон об орфографии русского языка, если он будет принят, будет личной трагедией. Для меня личная трагедия, когда старые песни, пусть даже и не совсем старые лучшие образцы советской лирики переделывают на современный манер. Я почти без исключения всегда воспринимаю это как надругательство и осквернение очень хороших вещей. Современность почти всегда не показатель улучшения. Когда-то был подобный вопрос и мысль хорошо сложилась, хочется процитировать самого себя: я не хочу быть современным и не хочу ничего подгонять под современность, мне бы хотелось, если Богу будет угодно, оставаться всегда в области вечности. Когда культура говорит о вечности, она обладает вечной ценностью. Когда культура начинает пытаться играть со временем в плане современности она как правило деградирует и самоуничтожается.

Ж.С.: То есть вы считаете, что современная культура дегуманизирована, антигуманна и она не знает человеколюбия.

О.П.: Трудно сказать. Истинное человеколюбие мы знаем где, истинное человеколюбие без любви к Богу, без Господа нашего Спасителя Иисуса Христа не возможно вообще. Эпоха Возрождения, как она преподавалась нам, прошла под знаком гуманизации общей культуры. Сейчас, когда мы немножко иначе узнаем историю средних веков и раннего христианства, мы понимаем, что она эта культура была гораздо гуманнее, чем та культура, которая возникла в эпоху Возрождения, а потом сразу за эпохой Возрождения в Новое время культура стала просто антигуманной. Попытка в русской культуре пробиться к истинным и вечным ценностям была и причем какой дивной красоты! Это как раз тот период, когда родился и расцвел русский романс. Кстати в этом смысле русский романс совершенно непреходящее сокровище, потому что это язык присущий Пушкину, Достоевскому, язык, на котором говорят о вечном, о главном, о самом дорогом, о любви, в то же время доступный каждому человеку. Это язык, который может взволновать сердце и самого простого человека и самого искушенного. В русской культуре эту гуманную тенденцию остановили кроваво и страшно. Культуру надо защищать, но для того, чтобы ее защищать надо определиться в тех критериях по которым мы должны ее защищать. Я, наверное, пытаюсь ее защищать, воюя за любовь человека к человеку. Если говорить о более высоких вещах, то слово надо давать ученым, священнослужителям, а я свидетельствую о любви, которая выживет несмотря на все ужасы и на все деградации современных нам с вами человеков.

Ж.С.: Вы сказали, что вы человек церковный, это традиция вашей семьи?

О.П.: Нет. Я в этом смысле не исключение из современного мне поколения. Я принял таинство святого Крещения в 1988г., будучи тогда 20 лет отроду и где-то с 1994г., милостью Божьей, пытаюсь жить церковной жизнью.

Ж.С.: А где вы крестились?

О.П.: В Петербурге.

Ж.С.: У вас есть духовник?

О.П.: Да, конечно.

Ж.С.: Поставлю вопрос ситуативно и провокационно — если у вас был бы выбор, пойти за своим духовным отцом и оставить певческое искусство, как бы вы поступили?

О.П.: Я очень не люблю вопросов в сослагательном наклонении, относящимся к конкретной истории — будь то история государства или история человека, моя личная история. «Если бы» не бывает. Бывает так как было, а что будет в будущем, на то воля Божья.

Ж.С.: Вы ездите в паломнические поездки?

О.П.: Да, бывает.

Ж.С.: У вас есть любимый монастырь?

О.П.: Конечно, есть. Я прихожанин Александро-Невской Лавры. В Святогорском монастыре, где отчасти проходило мое воцерковление, мне приходилось петь с братией на клиросе.

Ж.С.: Вы там пели басовую партию?

О.П.: Я не могу петь басом. Я там вторым тенором пел. Сейчас монастырь поменялся. У меня сохранились дружеские отношения, я очень люблю братию и мне радостно там бывать. Но все-таки тот монастырь с которым мне довелось сродниться в 1994-97гг. уже немного изменился. Что касается паломнических поездок, мне хотелось попасть в Святую Землю и милостью Божьей это удалось. Мне хотелось попасть на Афон и милостью Божьей это состоялось. Сейчас я почти все время путешествую.

Ж.С.: Гастроли?

О.П.: Да. Я постоянно в разъездах, но я стараюсь побывать в святых местах того города, или той земли, в которую я попадаю.

Ж.С.: Есть мнение, что ваша известность сложилась благодаря талантливому администратору. Это так?

О.П.: Нет, в моем случае это прямо противоположная ситуация. Cпециальной рекламной кампании и раскрутки не было. Свой первый концерт я дал в 1987 году, а всероссийская известность и популярность появилась с 1996-97гг., т.е. спустя 10 лет. А за это время было много всего. В Петербурге очень серьезные концерты начались с 1993г. Все складывалось как-то естественно. Я три года работал в БДТ.

Ж.С.: Какие у вас были роли?

О.П.: Серьезных ролей не было. Теперь у меня сформировалась личная позиция по отношению к театру, которой тогда не было. Я пользуюсь всем тем, что я наработал в театре, но я не могу назвать себя актером и очень сильно от этого дистанцируюсь. Если говорить об известности, то это все-таки какие-то случайности, которые потом уже сложились в законченную картину. Так Богу было угодно. Все ступени карьерного восхождения были случайны. Например, записи на Петербургском телевидении, которые никем не были спонсированы. Я очень благодарен тем людям, которые пригласили меня в творческую работу. Благодаря этим фильмам возникла общероссийская известность. Потом начали поступать предложения из разных городов. Администратор у меня появился в 1997г.

Ж.С.: Ваше отношение к славе. Это, говоря словами Ахматовой, «погремушка» или все-таки слава приятна?

О.П.: Что понимать под славой?

Ж.С.: Почитание.

О.П.: Почитания я бегу. Нам с вами хорошо понятно, кому почитание должно относиться. Свой талант и успех я отношу к милости Божьей и всегда это исповедую. Любовь зрительская, конечно, приятна, без нее было бы очень тяжело.

Ж.С.: Она утомительна?

О.П.: Почему утомительна? Нисколько. Чем ты занимаешься, то вокруг тебя и формирует пространство в том числе и эмоциональное. Я служу слову в более высоком плане, чем просто культурном. Мне бы хотелось сказать, что я служу Слову. Но это будет, во-первых, нескромно, а, во-вторых, плохо служу иногда. Тем не менее, я стараюсь строить свою работу в соответствии со своими идеалами. А это настраивает и людей, которые приходят меня слушать на определенную систему отношений. Приходят неслучайные люди. Каких-то диких вещей, которые свойственны артистической славе, у меня нет или почти нет. Если это случается, то это грусть и печаль очень сильная.

Ж.С.: Православный человек и сценическая жизнь — у вас нет искушений?

О.П.: Искушения есть у каждого человека. Если бы я был в театре, то, наверное, это было бы невыносимо, с точки зрения церковного человека. Мое сценическое существование не происходит по законам сценического жанра, я сам себе хозяин во всем, слава Богу.

Ж.С.: Это возможно?

О.П.: Это трудно. Бывают очень досадные искушения.

Ж.С.: Вы тщеславный?

О.П.: Я не помню, кто из святых отцов сказал, что тщеславие как та колючка, которую как не поверни, она все равно одной колючкой наверх смотрит. Нет нетщеславных людей.

Ж.С.: Читаете ли вы современных авторов, слушаете ли вы современную музыку, смотрите ли вы современные выставки?

О.П.: Придется сказать нет. Это не мировоззренческая позиция, это из-за невозможности и недостатка времени, потому что очень много концертов и очень много переездов. Во-вторых, из-за нежелания. Я не сроден с современностью в этом смысле. О современной музыке мне вообще говорить не хочется. В классической музыке я что-то понимаю, но говорить не буду. А что касается современной эстрады, то это за редким исключением почти всегда беснование, другим словом это не назвать. С этим даже не хочется сталкиваться. В живописи я понимаю мало и не стал бы о том рассуждать. О литературе же не могу говорить, потому что не имею времени встретиться с современной литературой всерьез. Хотя знаете, есть еще одна вещь, когда особенно мало времени, хочется отдавать его тому, в чем есть дыхание вечности. Если говорить о книгах, принадлежащих православным авторам, я имею в виду святых отцов и современных авторов, то этому я стараюсь отдавать время как только оно возникает. Достаточно включить телевизор и немного его посмотреть, чтобы понять, что из себя представляет современная культура. Если человеку Бог дал увидеть или услышать что-то из вечного, он уже не будет пытаться стать родственником современного.

Ж.С.: Вы поститесь?

О.П.: Пощусь, конечно. Все правила и каноны православной церкви я считаю необходимыми и священными. Пост для меня святое время. Это почти 50 дней, а если еще Светлую Седмицу брать, то это уже больше 50 дней, конечно, я не могу не работать такой период. Но на Великий Пост я отбираю особые программы. Это либо русский классический романс, либо песнопения иеромонаха Романа. Сейчас очень удобно разговаривать о православных ценностях на языке русского романса. Великопостные концерты всегда собирают полные залы.

Ж.С.: Вы знакомы с иеромонахом Романом?

О.П.: Да. Монашеская жизнь сокровенна, и когда меня на концертах спрашивают о судьбе отца Романа, я отказываюсь говорить о личных впечатлениях, о нашей короткой встрече. Единственное, что мы можем хорошего сделать для монашествующих это молиться за них. Это я и стараюсь делать и призываю всех остальных, потому что более всего отец Роман как и всякий другой монах нуждается именно в этом. Я исполняю далеко не все его песни, но те песни, которые я услышал в 1994г., были для меня большим утешением и сейчас я вижу, что эти песни являются утешением не только для церковных, но и для нецерковных людей, которые ищут Бога. Дай Бог ему здоровья и всего иже потребна для жизни вечной. Я очень бы хотел, чтобы его монашеская жизнь сложилась счастливо.