«Хотелось бы всех поименно назвать…»

Программа Марины Лобановой

«Встреча»

Эфир 17 октября 2020 г.

АУДИО

Накануне Дня памяти жертв политических репрессий (30 октября) традиционный гость программы «Встреча» — Анатолий Яковлевич Разумов, руководитель Центра «Возвращенные имена» при РНБ, составитель книг памяти репрессированных в Петрограде-Ленинграде.

Из важнейших событий своей работы гость назвал выход книги «Место памяти Сандармох» — первого тома из планируемых семи, где А.Я. Разумов выступил соавтором находящегося в заключении Юрия Алексеевича Дмитриева.

А.Я. Разумов рассказал, как проходила работа над книгой.

«Мы решили, что эту книгу должен получить каждый, кто захочет ее получить. … И я рад, что она поступает в библиотеки, к исследователям, а главное — к родным погибших. И я прошу, также точно, как для «Ленинградского мартиролога» — делитесь своими семейными историями, присылайте их, присылайте мне свидетельства вашей семейной истории, если она связана с этим местом расстрелов, это очень важно. В книге, поэтому, не только перечень имен с короткими биографиями, но и воспоминания, очерки, документы (многие из которых впервые публикуются), и история современного положения Сандармоха».

За что сидит Юрий Дмитриев? Об этом сегодня много говорят. А.Я. Разумов считает, что преследование историка Сандармоха связано с изучением этого места расстрелов, но не только.

«Юрий Дмитриев — это человек, который нашел расстрельные захоронения на Секирной горе на Соловках. Он нашел Сандармох. И он на момент ареста находился на пике поисков еще одного важного места расстрелов — и я верю, что он его нашел бы, потому что у него это очень хорошо получалось. Это место расстрела знаменитых Соловецких этапов, то есть он искал, где лежит, например, отец Павел Флоренский».

Традиционное поминальное чтение имен 30 октября в Петербурге пока что планируется в обычном формате, ведь люди приходят читать имена на улице, существует несколько площадок, и скопления народа быть не должно.

«Церемония чтения имен называется «Хотелось бы всех поименно назвать…» и она проводится в таком формате с 2011 года. В следующем году будет 10 лет. Хотя начало этой традиции мы ведем от первой панихиды на Левашовском кладбище 21 октября 1989 года. И вот еще одно событие — вышло новое, пятое уже, издание книжечки о Левашовском мемориальном кладбище. Для этого издания я попросил отца Александра Ранне, который тогда и служил эту первую панихиду, рассказать, как это было. И вот этот текст здесь опубликован. И фотография. Первая панихида на самом большом расстрельном захоронении под Петербургом».

Знаем ли мы, где убит и где лежит Николай Гумилев?

Что делается для того, чтобы продвинуться в исследовании этого вопроса?

Будет ли как-то отмечено 100-летие: убийства Гумилева, пострадавших с ним по одному делу (Дело Таганцева), расстрелянных по делу Кронштадтского восстания?

Где святые мощи священномученика митрополита Петроградского Вениамина?

Как продвигается исследование этого вопроса?

Какие новые места захоронений жертв советского террора открыты в нашем регионе (на Северо-Западе)? Урочище Койранкангас.

Полностью слушайте в АУДИО.

…

Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними «каторжные норы»
И смертельная тоска.
Для кого-то веет ветер свежий,
Для кого-то нежится закат —
Мы не знаем, мы повсюду те же,
Слышим лишь ключей постылый скрежет
Да шаги тяжелые солдат.
Подымались как к обедне ранней,
По столице одичалой шли,
Там встречались, мертвых бездыханней,
Солнце ниже и Нева туманней,
А надежда все поет вдали.
Приговор… И сразу слезы хлынут,
Ото всех уже отделена,
Словно с болью жизнь из сердца вынут,
Словно грубо навзничь опрокинут,
Но идет… Шатается… Одна…
Где теперь невольные подруги
Двух моих осатанелых лет?
Что им чудится в сибирской вьюге,
Что мерещится им в лунном круге?
Им я шлю прощальный свой привет.

…

Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском качался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки,
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.

…
И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.

У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.

…

Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и черных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною,
И в лютый холод, и в июльский зной
Под красною ослепшею стеною.

…

Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:

И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,

И ту, что, красивой тряхнув головой,
Сказала: «Сюда прихожу, как домой».

Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.

Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.

О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,

И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ

…

Анна Андреевна Ахматова
«Реквием»