«Христианин отличается от других людей именно тем, что у него совесть имеет точное знание и властную силу»

О МОЛИТВЕ

Беседа Ольги Суровегиной с игуменом Петром (Мещериновым)

АУДИО + ТЕКСТ

Ольга Суровегина: Здравствуйте, дорогие братья и сестры, в эфире радио «Град Петров», у микрофона Ольга Суровегина. У нас в гостях Игумен Петр (Мещеринов), настоятель подворья Свято-Данилова монастыря в Подмосковье и сотрудник Патриаршего Центра духовного развития детей и молодежи. Здравствуйте, отец Петр.

Игумен Петр: Здравствуйте.

Ольга Суровегина: И мы сегодня поговорим о некоторых практических вопросах нашей повседневной духовной христианской жизни. Я хотела бы начать наш разговор с вопроса о молитве. Вот такие повседневные, привычные для христианина вещи: утренние и вечерние молитвы, что это такое, в чем смысл этих молитв, и возможны ли здесь какие-то варианты?

Игумен Петр: Да, это вопрос очень актуальный, потому что очень многие на исповеди и просто в пастырских беседах спрашивают об этом и говорят, что, конечно, не всегда успевают читать утренние молитвы, и не всегда есть силы читать вечерние, как тут быть. И вообще, что это за чин утренних и вечерних молитв.
Утренние и вечерние молитвы в Следованной Псалтири находятся в приложении, в конце этой книги, потому что, собственно говоря, молитвенная жизнь и церковная не предполагала отдельных утренних и вечерних молитв, а предполагалось, что люди выслушивают церковные последования, поэтому вместо утренних молитв была полунощница, вместо вечерних молитв — повечерье. Так до сих пор у старообрядцев, у которых благочестие XVII века законсервировалось, и мы можем просто увидеть у них историческую практику, как это было.
Те наши утренние молитвы, которые печатаются во всех молитвословах, — это достаточно случайное собрание молитв. Например, мы там видим краткие молитвы Макария Великого, после Символа Веры, они расположены в часослове перед тем, как человеку идти в храм. То есть, если, строго говоря, человек идет в церковь, то ему надо было прочитывать одну или две эти маленькие молитвы Макария Великого. Затем в последовании утренних молитв видим две молитвы из чина полунощницы, которые читаются священником, как указывает чин полуночницы, в период зимний, то есть летом они не читаются. Это те молитвы, которые идут после кратких молитв Макария Великого, и, может быть, Вы заметили неединство стиля: что они произносятся от лица «мы», не от лица «я», как прочие молитвы, это молитвы общины из полунощницы. Не знаю, каким образом они туда попали.

Ольга Суровегина: А почему такое календарное деление: зимнее и летнее?

Игумен Петр: А зимнее – больше времени до рассвета. Они зимние не в утренних молитвах, а в полунощнице. Потому что там до рассвета времени больше, и расширяется чин. Кроме того, в зимнее время три кафизмы читается на утрени, а летом две.
То есть это какой-то достаточно случайный конгломерат молитв и расположение их: мы видим, что сначала молитвы ко Господу, потом большая молитва к Божьей Матери, потом опять молитва ко Христу.
Что касается вечерних молитв, то туда попали молитвы суточные Иоанна Златоустого, которые даже написаны как двенадцать молитв дневных, двенадцать вечерних. Окончание вечерних молитв не прояснено, то есть это достаточно случайные последования, которые возникли в XVIII-XIX веке. Это некий модернизм, некоторое модернистское нововведение в молитвенной жизни православных христиан. Это не значит, что теперь мы можем наши молитвенники выкинуть и сказать, что тут все неканонично. Нет, просто надо знать историю создания этих богослужебных последований.
Что касается того, какую цель преследуют эти утренние и вечерние молитвы, то здесь нужно нам обратиться к великому святому нашей Церкви, святителю Феофану Затворнику. И здесь я хочу сделать замечание вот какого рода: у нас, естественно, православным свойственно всегда ссылаться на святых отцов и подкреплять все святоотеческим авторитетом. Вот, святитель Феофан Затворник – лучше, чем он, о молитве не писал никто, во всяком случае на русском языке. И в принципе, все вопросы, которые возникают у людей, если брать какой-то общий план, конечно, не индивидуальный, на эти вопросы святитель Феофан давным-давно ответил, только бери и в свою жизнь это претворяй. Но нет, как-то у нас это не получается. Что же советует святитель Феофан? Он говорит, что молитва — это обращение ума и сердца к Богу, что печатные молитвы имеют педагогическую цель, они даны нам Церковью для того, чтобы мы, используя слова святых отцов, слова, которыми они молились и которые исполнены молитвенного чувства, умом понимали их значение, сердцем чувствовали, что стоит за этими словами. И святитель Феофан советовал во внемолитвенное время сесть с молитвословом и осмыслить, и прочувствовать каждое слово, которое мы говорим, чтобы воспроизводить все эти чувства.
Но святитель Феофан подчеркивал, что это имеет педагогическое значение, чтобы человек научился молиться, то есть обращать свое сердце и свой ум, не ум святых отцов, словами которых мы молимся, а именно свой ум – к Богу. И у него есть такой совет, что на молитву утреннюю, скажем, или на вечернюю не нужно себе давать такое обязательное дисциплинарное правило прочитать то или иное, или все последование. Он говорит, что на молитву нужно время себе выделить. Вот заведите себе, пишет он, будильник. У вас есть полчаса, вот заведите его на полчаса и молитесь как хотите, слушайте свое сердце, если вам хочется прочитать псалом — прочтите, если хочется прочитать что-то другое – прочтите акафист или канон какой-то, если последование утренних и вечерних молитв — прочтите, если какая-то мысль западет вам на сердце из этой молитвы, остановитесь на ней, обдумайте ее, прочувствуйте, ее как бы вкусите, обратитесь этой мыслью к Богу, пока сердце живет этой мыслью.
Совершенно не важно, пишет Феофан Затворник черным по белому, а это святой отец, на авторитет которого и нужно, действительно, ссылаться, совершенно не важно, что вы не прочитаете при этом все остальное. Если вы хоть полмолитвы прочитаете, но помолитесь, то ваше молитвенное правило совершено. Будильник прозвонит, время ваше выйдет и идите себе на делание свое, стараясь в течение дня молиться и своими словами, и Иисусовой молитвой. То есть в данном случае мы видим в лице святителя Феофана Затворника замечательный пример такого антиформализма.
Нужно очень хорошо знать, что наша цель, когда мы встаем на утреннюю или вечернюю молитву, – это помолиться к Богу, а не прочитать, то, что написано в молитвослове. Если то, что написано в молитвослове, нам помогает, или наша молитва совпадает с тем, что написано в молитвослове, очень хорошо, – если же нет, то какой смысл просто читать глазами или бормотать тексты, когда наш ум и сердце в другом совершенно месте. Поэтому этот совет святителя Феофана насчет времени очень полезен. Я знаю буквально нескольких людей, очень мало – много людей читают Феофана Затворника и вообще святых отцов и гордятся этим и считают, что они лучше других, – но очень мало кто исполняет вот это. А те люди, я знаю, мне приходилось даже убеждать молиться так, не по книжке, а по будильнику.

Ольга Суровегина: Но ведь это гораздо сложнее, это же такая ответственность…

Игумен Петр: Если человек хочет действительно молиться, то не думаю… Что значит сложнее? Вот человек встал, допустим, он проспал, он обычно отводит полчаса на молитву утреннюю, а он проспал, и на утреннюю молитву у него десять минут. Он должен эти десять минут ПОМОЛИТЬСЯ, не прочитать то, что он читает полчаса, за десять минут, а помолиться, обратить ум и сердце к Богу. Своим ли словом, словом ли написанным в молитвослове, каким-то отрывком из Священного Писания, все равно – это не я говорю, это говорит святитель Феофан, я сейчас его буквально цитирую – но так, чтобы сердце разогрелось, чтобы оно обратилось к Богу, чтобы вы вышли из дома, подкрепленные благодатью Божию. Потому что молитва это, как и любое наше церковное, и религиозное делание духовное, – это вещь обоюдная, это совместное действие человека и Бога. И критерий молитвы, когда Бог на молитву откликается, то есть это не то, что вам знамение, или запахи, или какое-то особое чувство, нет. А вот именно сердце человеческое знает и чувствует, когда оно просто пробормотало слова, и когда оно действительно обратилось к Богу. Сам факт этого обращения к Богу человека возрадует, возрадует сердце, потому что где Бог, там и радость. И вот с этой радостью – пусть она небольшая, каждый в свою меру, конечно – вот с этой радостью человек выйдет как за каменной стеной, и в метро ввинтится…

Ольга Суровегина: Да, весь день как у Христа за пазухой…

Игумен Петр: Так что я бы так ответил насчет утренних и вечерних молитв. Вечерние молитвы – то же самое, ну нет сил вычитать все это, ну отведи себе пятнадцать минут. Нет сил пятнадцать минут отвести, десять минут отведи, пять минут отведи, но только чтоб за эти пять минут от сердца обратиться к Богу: поблагодарить Его за день, попросить у Него прощения за то, что мы сознаем как недолжное, и так далее. И тогда это будет настоящая молитва.

Ольга Суровегина: Вот есть такое понятие, отец Петр, и многим оно знакомо, – это сухость молитвы, что делать тогда?

Игумен Петр: Нужно постараться обратиться сердцем к Богу все же. Потому что понятно, что бывает эта сухость, но обычно, когда у нас бывает эта сухость, мы ее пытаемся количеством молитвословий исправить… Нет, мне кажется, что если обычное течение дел, не оставлять своего правила, потому что правило тоже немаловажно, и то, что я сказал до этого, вовсе не противоречит тому, что христианин должен иметь правило, только он не должен формально к нему подходить.
Но когда сухость, нужно именно целью поставить, чтобы хоть на секундочку, но сердце к Богу обратилось. Даже не нужно изо всех сил себя мять или жать, а нужно просто встать перед Богом, как тот же святитель Феофан Затворник советует, и сказать: «Господи, вот у меня сердце сухое, не поворачивается сейчас к Тебе, вот я Тебе это исповедую и приношу». Если это сказать Богу искренне, от сердца, то сердце обязательно почувствует, что Бог скажет: «Ну ладно… сегодня так». И человек опять обрадуется, потому что любое прикосновение сердца к Богу дает радость, даже и в сухости в любой. Просто сознание того, что мы обращаемся к Богу…

Ольга Суровегина: в искренности…

Игумен Петр: Да, вот эта искренность – это не только наше сознание, но это именно совместное действие человека и Бога. Бог обязательно откликается на любую молитву, даже если она в сухости, просто она будет специфической. И это важно, между прочим, это все тоже имеет педагогическое значение. И я бы сказал, что вообще основа духовной жизни – это осознавать божественную педагогику, что коль скоро мы вступили с Богом в наш завет, и мы знаем, что собственно говоря, это слова самого Христа, что один у вас учитель Христос и наставник. Это правда, это не просто так сказано. И жизнь человека становится таким большим педагогическим процессом, школой: сначала человек поступает в первый класс, учится по печатным книжкам молиться, и, читая Евангелие, оценивает свою жизнь и жизнь окружающих, жизнь общества, он научается видеть евангельские законы в жизни. К сожалению, у нас как раз тут главный изъян в церковной жизни, что все как-то ходят по кругу в этом детском саду, у нас в Церкви не возрастают педагогически. У нас тот педагогический элемент как-то отсутствует, он заменен дисциплинарным: вычитать, сделать, сходить, поставить галочку там на небе, что ты был на службе.
На самом деле все внешнее в Церкви — это божественная педагогика, которая учит человека жить по Евангелию и обращаться к Богу. И это очень важно, периоды сухости и периоды ослабления какого-то чувства горячего — это тоже очень важно педагогически, потому что человек в них все равно ищет, как жить по Евангелию, как молиться к Богу, и это полезно.

 

 

Ольга Суровегина: Спасибо. У одной моей знакомой есть такая большая проблема: она считает, что если она по-настоящему не помолится, то весь день будут всякие неприятности, и ничего у нее не получится. Беда в том, что она из-за этого опаздывает на работу, и ее переубедить не может никто в том, что она все-таки нарушает человеческие законы.

Игумен Петр: Ее как раз, я думаю, переубедит процесс божественной педагогики, что Бог — наставник и учитель, и что Он поставит ее в такую ситуацию, мне так кажется, на работе или в жизни, в семье, внутри ее самой, когда она должна будет этот экзамен сдать, эту задачу решить.

Ольга Суровегина: Поскольку она работает в православной организации, к ее такому серьезному молитвенному правилу относятся с пониманием, и до поры до времени все это терпят и покрывают.

Игумен Петр: Вы знаете, хорошо, когда человек прислушивается к совету, это вообще редкое качество, хотя у нас в Церкви бум духовничества, на самом деле духовники многие не чувствуют вот этой педагогической нити церковной. Ведь духовничество и есть педагогика — не более того. У нас духовничество излишне мистифицируются, хотя к духовничеству собственно относятся слова Евангелия, что духовник — это тот, кто вынул бревно из своего глаза, и уже увидел, как вынуть сучок из глаза ближнего. Если по самому большому счету.
Вообще, духовничество и пастырство, чин пастырства прежде всего — это педагогическая деятельность, потому что она сочетается с совершением таинств, но идет параллельно, не пересекается, потому что таинства — это одно, а педагогика — это другое. Но, к сожалению, не воспитываются наши духовники, как педагоги, они сами не осознают себя прежде всего педагогами, они осознают себя именно совершителями таинств, а, следовательно, мистифицируют все сферы жизни церковной, даже и выходящей за сферу совершения таинств. Но и со стороны паствы тоже это происходит.
Можно привести в пример музыкальную традицию. Музыкальная традиция многих стран вековая такова, что музицируют все, но в некоторых странах не музицируют по вечерам, а пьют пиво и перед телевизором лежат. Так же и тут – это традиция. Конечно, хорошо, если бы усилия были направлены, чтобы ее создать, но традиции педагогической нет, поэтому люди не склонны слушать, что им говорят.
Что значит хорошо помолиться — это исполнить свое правило. Кому оно нужно, это правило: Богу, святым, к которым обращается? Ну значит, если она не воспринимает педагогику от людей, будет воспитывать Господь. Господь воспитывает всегда, действенно, с любовью, очень деликатно, тактично, но не отступает от человека, пока он не поймет. А это может в самых разных жизненных ситуациях проявляться

Ольга Суровегина: Отец Петр, нам заповедано постоянно молиться – что это значит?

Игумен Петр: Да, «постоянно молитесь», это не то, что человек постоянно ходит, уткнувшись в молитвослов, и даже не то, что он постоянно внутри себя вращает какие-то молитвенные словеса в уме или на устах, это именно чувство того, что человек находится в присутствии Божьем. Это тоже такая вещь, которой надо учиться, и, собственно говоря, Иисусова молитва и назначена для того, чтобы человек почувствовал, что это такое, пришел в это состояние, прикоснулся к нему. На самом деле непрестанная молитва – это хождение в присутствии Божьем, об этом тоже много пишет Феофан Затворник.
Конечно, нам нужно здесь иметь большую трезвость и духовную осторожность, потому что многие святые отцы писали о такой молитве. Преподобный Исаак Сирин писал, что молитва без слов — это удел одного из тысячи, совершенство, но это о другом, это о монашеском делании углубленной, умной молитвы. А в нашем случае непрестанно молиться — это ощущать себя в присутствии Божьем, не то что представлять, потому что представлять в молитве вообще не очень хорошо, а ощущать, что мы в очах Божьих, и Господь с нами, Он присущ нам, как – опять сошлюсь на Феофана Затворника — как ни спрашивай, а верь просто, тут Он, вот и все. И это будет как раз самой важной составляющей непрестанной молитвы.

Ольга Суровегина: Я слышала еще такое мнение, что за эту постоянную молитву, непрестанную молитву, можно зачесть очень честную работу, очень верные отношения с людьми, в общем, очень «качественную» духовно жизнь…

Игумен Петр: Во-первых, «зачесть» — это из какой-то другой серии. Сказаны-то очень суровые слова, что придут и скажут: «Господи, не Твоим ли именем мы чудеса творили, бесов изгоняли?», то есть это все люди засчитывали себе, и Господь им скажет: «Я никогда не знал вас, отойдите от меня делающие беззаконие», поэтому не нужно ничего зачитывать себе, нам нужно понимать, что это разные вещи, что труд — это одно, что молитва — это иное, одно другого не заменит. Нужно и то, и другое.
Понимаете, что касается делания, вы знаете, есть в этом что-то советское — «слава труду». Одновременно, если мы так блюдем чистоту Православия, то труждание протестантское — не лютеранское, а протестантское, уже более позднее, кальвинистское, пуританское, капиталистическое труждание, вы сейчас сказали протестантскую точку зрения: мирская аскеза, что труд и молитва свойственны кальвинизму и прочим из него отошедшим течениям протестантизма.
На самом деле, если мы раскроем Евангелие, мы увидим, что Господь ставит нам в пример птиц небесных и лилии полевые, которые не трудятся, не прядут, но Господь питает их еще и лучше чем всех остальных, лучше чем Соломон они одеваются. То есть Господь же не поставил нам в пример трудягу, или какого-то там трудоголика и сказал — вот, трудитесь. Нет, труд в поте лица, конечно, по трудам своим мы должны съедать свой хлеб, безусловно, но все же не более того, потому что все должно иметь соразмерность и меру, меру и вес: все Господь сотворил. Труд в очах Божьих, во всяком случае в Священном Писании, это не самое главное. Это немаловажно, человек не должен бездельничать — «если кто не работает, тот и не ешь», говорит апостол Павел, – но все же это не то, что нам надо ставить в заслуги и «засчитывать» вместо молитвы, или каких-то там духовных деланий. И это тоже педагогика, тоже познается с опытом; это не значит, что ты будешь читать святоотеческие книги, или получишь какие-то директивы от священника на исповеди, это собственный опыт жизни.

Ольга Суровегина: Просто беда в том, что именно такую иерархию иногда православные выстраивают: я буду молиться, а все остальное – в свободное от молитвы время. Я исхожу из практической стороны: ведь нужно, чтобы работники работали, а не сидели в молитвенном созерцании.

Игумен Петр: Я понимаю. Видите ли, здесь же, если мы возьмем Евангелие, то мы видим, что не параграфированная инструкция, а по ситуации: вот Господь сидит, разговаривает с людьми, к Нему приходит сотник, у которого болеет, умирает слуга, и Господь встает и идет с ним, то есть Господь действует по ситуации: его позвали — Он пошел, Он проповедовал, а тут кто-то пришел с просьбой…

Ольга Суровегина: Он не размышляет, что важнее…

Игумен Петр: Да… «Подожди, Я закончу проповедь, – сказал бы ему Христос, – и пойду с тобой». Нет, Он встает и идет, то есть действует по ситуации. И, собственно говоря, Священное Писание говорит об этом: время собирать камни, время разбрасывать; время молиться, время трудиться. А христианин отличается тем, что он чувствует волю Божью и в результате, кстати, молитвы, и хождения перед Богом — это дает помимо всего прочего то, что человек начинает чувствовать адекватность ситуации, как ему поступить, вразумляет. Не зря же Господь говорит, что наставит вас на всякую истину Дух Святой. Вот Дух Святой, к которому мы прикасаемся в молитве, в этом хождении перед Богом, Он и наставляет человека на всякую истину. Только мы думаем, что это в каком-то страшно глобальном плане; нет, это именно в конкретной жизненной ситуации: сейчас не надо молиться, а надо пойти и сделать свое дело, а сейчас, наоборот, не надо идти и делать это дело и суетиться, а нужно побыть в себе; сейчас нужно сказать слово, а сейчас не нужно ничего говорить, пусть как идет, так и идет. Вот это чувство и рождается из молитвы, из этой божественной педагогики, но, к сожалению, большинство православных христиан не могут похвастаться таким вот опытом, такой взрослостью уже христианской.

Ольга Суровегина: Но эту взрослость дает только то, что называется непрестанной, постоянной молитвой?

Игумен Петр: Эту взрослость дают четыре вещи: во-первых, молитва; во-вторых, чтение и поучение Священным Писанием, то, как говорили святые отцы, как говорил Антоний Великий, что на каждое дело, которое ты делаешь, имей свидетельство Священного Писания; Святой Серафим Саровский, который говорил, что ум должен плавать в словах Писания, чтобы всякая ситуация была в свете его высвечена; третье — это участие в таинствах, частые исповеди и причастия, и, наконец, самое главное — сам опыт исполнения евангельских заповедей.
То есть ограничиться только молитвой – великий духовидец Макарий Великий об этом и писал, что ошибаются те, которые ограничиваются только молитвой, потому что нужно и то, и другое.
И вот здесь человек начинает взрослеть, стяжать опыт. Вообще, здесь я должен подчеркнуть, что, если о молитве и о таинствах люди как-то заботятся, то о двух других из этих четырех пунктов заботы меньше, потому что исполнение заповедей – с этим самые большие проблемы, потому что это, собственно, жизнь христианская. И, конечно, очень мало в нашей жизни Священного Писания. Очень мало. Потому что оно дает — Новый прежде всего, но и Ветхий Завет — все жизненные ситуации, которые с человеком могут происходить, образцы этих ситуаций, образцы отношения Бога к человеку в той ситуации, в другой, вот это все читать и изучать, поучаться в этом необыкновенно полезно, помимо того, как апостол Павел писал, что слово Божье живо и действенно, и «само оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные», то есть это есть тот свет, в свете которого человек адекватно поступает в каждой маленькой своей ситуации.
Поэтому Священное Писание, заповеди Божьи, молитва и участие в таинствах, вот эти четыре вещи, которые, если неразрывно и гармонично их сочетать, дают то, что человек растет духовно.

Ольга Суровегина: Как бы Вы, отец Петр, посоветовали читать Священное Писание? Очень многие жалуются на то, что — если иметь в виду Евангелие — тексты настолько знакомы, что глаз скользит, и можно сказать дальше наизусть следующие страницы, но от этого ничего не изменяется.

Игумен Петр: А хорошо в этом случае – это чисто практический совет – тогда читать Ветхий Завет, небольшой кусочек, кусочек Ветхого, и кусочек Нового, перемежать. Все же к Ветхому Завету у нас не такое внимание, а между тем церковные люди сейчас увлекаются общественными вопросами, судьбой России, а ведь в Библии все эти парадигмы прописаны, как Израильское царство от своего рассвета при Давиде и Соломоне скатилось до того, что Господь был вынужден в плен увести. Вот и почитайте все это в книгах Царств Паралипоменон, все это очень интересно именно с духовной точки зрения.
Потому что Библия — это такая интересная книга, загадочная, с нашей человеческой точки зрения, и понятно, почему, потому что она написана Духом Святым. И книги Ветхого Завета, которые на протяжении тысячи лет складывались, – принцип их один и тот же: отношение Бога к человеку, действие Бога в истории, действие Бога сообразно с нравственным и духовным состоянием человека, и общества, и коллектива людей, страны, царства. Под этим ключом все дается, так что это чрезвычайно поучительно. И это правда Божья, это надо знать, и очень интересно поучаться.
Поэтому, если «замылился» уже Новый Завет, то хорошо почитать Ветхий: он и больше, и меньше мы с ним знакомы, а потом так вот перемежать, и Новый Завет будет более глубоко читаться в свете Ветхого.

Ольга Суровегина: Если говорить о Новом Завете, как лучше читать: просто по порядку или в соответствии с церковным календарем, по зачалам?

Игумен Петр: Я думаю, что можно и по зачалам. Это все очень индивидуально, но в этом, может быть, та дисциплинарная излишность, о которой мы говорили уже, что лучше читать так, как хочется. Читать подряд: открыть, прочитать – иногда прочитается три строчки, иногда прочитается пять глав подряд. И для того, чтоб не «замылилось», мне кажется, но это чисто практические личные вещи, лучше не читать Евангелие и Апостол, а читать просто Новый Завет подряд, прочитать Евангелие, а потом прочитать Апостол, а потом опять вернуться к Евангелию, уже больше времени проходит и так легче. И когда мы читаем, ставить целью именно – и святые отцы об этом пишут, и проповедники – прилагать прочитанное к своей жизни. Иногда это не получится, ну тогда просто читать, не ставя какие-то дисциплинарные цели. Потому что это пища; иногда мы сыты, и пища не идет, а иногда мы голодны, и мы можем прочесть Евангелие целиком.

Ольга Суровегина: Если вернуться к молитве, всем известно, по крайней мере, все церковные люди об этом читали: Иисусова молитва в жизни мирянина, какую роль она должна играть, вообще не опасна ли она?

Игумен Петр: Здесь я опять посоветовал бы обратиться к трудам святителя Феофана Затворника, напечатанным, перепечатанным и достаточно широко распространенным, который тоже об этом все написал. Феофан Затворник писало том, что незаконно, когда из Иисусовой молитвы делают какой-то талисман: Иисусова молитва — это одна из молитв, и ничего сверхестественного в ней нет. Она получила распространение, потому что она удобная: в ней и призвание имени Господа, и просьба о помиловании. Можно молиться и другими молитвами.
Обычно сложность и вопрос, не опасна ли она, возникает, когда ей придается излишнее значение. Вдруг что-то за ней стоит мистическое, особое, монашеское…

Ольга Суровегина: Говорят, можно сойти с ума…

Игумен Петр: Да, но можно и без нее сойти с ума. К этому надо относиться просто легче. Советую обратиться к тому, что Феофан Затворник писал: это одна из молитв, и к ней относятся ровно те же правила, как и к каждой молитве: умом понимать слова молитвы и сердцем стараться чувствовать эти слова, обращаться к Богу. Сам Феофан Затворник, который писал, что постоянно ее произносить тяжело, — это сухо, поэтому молитву нужно сочетать, менять, не часто, но менять, сочетать с богомыслием. Это то самое хождение в присутствии Божьем, о чем я сказал. Это же не просто, когда мы умом постоянно шлем «радиосигналы» Иисусовой молитвы, нет, это и размышление о том, что, собственно, я делаю сейчас, к Кому я обращаюсь, кто я такой, и так далее.
Потом, при Иисусовой молитве, при таком стремлении человека к молитвенному деланию частному очень важно обращать внимание на нравственное состояние. Бывают примеры в жизни, что человек портит жизнь своим домашним: он для них тяжел, он для них обуза и он этого не видит и не понимает, а вместе с тем занимается Иисусовой молитвой усердно…

Ольга Суровегина: Он считает, что берет на себя подвиг, «вымаливание» всех окружающих…

Игумен Петр: Понятно, он может считать все, что угодно, от этого можно сойти с ума, действительно. От неверного представления о самом себе сходят с ума, это начало сумасшествия, это оно уже и есть.

Ольга Суровегина: Неадекватность…

Игумен Петр: Здесь нужно именно эти четыре пункта, о которых я сказал, схематизируя, чтобы молитва была обязательно с исполнением заповедей, со Священным Писанием и с таинствами. Но при этом нужно еще знать, что сам по себе — Феофан Затворник пишет об этом — сам по себе организм душевно-духовный человека — это не машинка для молитвы: человек может уставать и устает, и это тоже надо знать и давать себе отдых, то есть относиться к себе не схематически, не только дисциплинарно, что вот я должен прочитать восемь тысяч Иисусовых молитв во что бы то ни стало. Бывает, что человек не может этого сделать просто по физическим, по психофизическим причинам, и нужно давать себе отдых. В этом и есть зрелость христианина, которой он учится в жизни.

Ольга Суровегина: Часто в церковном сознании Иисусова молитва связана именно с какими-то огромными количествами: нужно сто, тысячу вычитать, и порой кажется, что акцент переносится уже на какую-то количественную магию.

Игумен Петр: Здесь то, о чем я говорил, что невнимание к Священному Писанию тоже проявляется, Священное Писание ведь дает нам критерии: «По плодам их узнаете их». Вот вы читаете восемь тысяч молитв в день, но какие плоды этого вашего делания? Пусть человек ответит в свете Евангелия на этот вопрос. Если плоды — это действительно то, что он перешел из второго класса в третий в этой божественной школе, — то это хорошо, а если он ходит по кругу, и так же ближние считают о нем, что он уже рехнулся, и что начальство на работе, особенно православное, его держит из сочувствия – православный человек, не выгонять же его – а так он уже не в состоянии исполнить свои какие-то действия, ни помочь. Вот такие плоды – нужны они кому-нибудь? Нет, Евангелию они во всяком случае никак не соответствуют.

Ольга Суровегина: А вот такой простой практический вопрос: нужны ли четки мирянину?

Игумен Петр: Четки — это инструмент, вещь внешняя, совершенно не играющая вообще никакой роли. Если она помогает нашей молитве, то хорошо, если нет, то наше внимание к внешнему излишне. Так и четки: «надо взять благословение у батюшки, а лучше у какого-то монашествующего батюшки, а так вот грех мирянину носить четки». Опять же многократно ссылаясь на святителя Феофана, скажу: почему нет, носи себе четки, он тоже никому в этом не отказывал и мистического чего-то такого не видел в этом.

Ольга Суровегина: И еще один такой практический вопрос: молитва келейная, личная, как лучше, в слух или про себя?

Игумен Петр: Как лучше, так и лучше, это каждый человек должен смотреть, как ему лучше.

Ольга Суровегина: Вот, скажем, ситуация, когда человек молится, и ему нужно какое-то время и пространство для этого, но кругом одни неверующие, которых это раздражает, и которые ему мешают, что делать в таком случае?

Игумен Петр: Здесь надо смотреть по ситуации, если ситуация крайняя какая-нибудь, то выходить на прогулку, что-нибудь в этом роде. Вот это тоже очень характерно: речь идет ведь о семье, он же не будет на работе вставать и демонстративно молиться, речь идет о семье. Значит, если в семье такие отношения, когда члены семьи понять друг друга не могут. И если не могут понять, принять как-то, пойти друг другу навстречу, то для христианина это очень важный вопрос, это такой экзамен и задача от Бога: что же он такого сделал, как же он себя вел со своими родственниками, если они ни понять его, ни принять, ни пойти навстречу не могут…

Ольга Суровегина: …оставить его в покое на пятнадцать минут…

Игумен Петр: И это, пожалуй, может быть, поважнее молитвы. Вот, если христианин по совести и, уже употребив все усилия, убедится, что здесь действует заповедь «блажени есте, егда поносят вам, и изженут», то тогда как-то нужно выходить из этой ситуации. Но я думаю, что до этого и до такой чистоты ситуация не дойдет, и всегда найдется та вещь, в которой он сам может пойти навстречу другим членам семьи в чем-то, и тогда они ему пойдут навстречу.

Ольга Суровегина: Отец Петр, в чем разница между келейной и храмовой молитвой? Ведь все равно человек молится и там, и там, и должен молиться искренне в любом случае.

Игумен Петр: Храмовая молитва предполагается соборной, она имеет значение общей молитвы, неизменяемой, в тех же ектеньях какие-то основные, общие всем прошения людей и от лица Церкви приносятся. А во-вторых, она назидательная, потому что изменяемые песнопения посвящены празднику, празднуемому святому, из них человек поучается чему-то. Мы не берем Литургию, потому что это таинство, Евхаристия — это особый случай, а вот богослужения суточного круга — это соборная молитва такая общая.
Чем отличается? Отличается именно тем, что тут человек молится лично, а здесь в Церкви – соборно.

Ольга Суровегина: Вот еще такой важный и даже, можно сказать, болезненный вопрос: после Ваших передач «Экллесия» даже здесь у нас на радио возникли эти разговоры и споры по поводу частоты причащения и по поводу подготовки к причащению. Мнения разделились.

Игумен Петр: Я понимаю, я Вам сейчас скажу, недавно, прямо вот в это воскресенье, состоялся разговор с одним человеком, которому из-за его болезни хорошо бы причащаться почаще, он сам чувствует в этом потребность, но при этом он не может соблюдать эти правила, очень расстраивается по этому поводу и отказывает себе в причастии.
Здесь нужно понять, из чего мы исходим, что для нас причастие. И тут есть два варианта практических: причастие — это награда, причастие — это лекарство. Для большинства людей причастие — это награда, как бы что они ни думали себе. Если мы возьмем Евангелие, слова Христа, которые звучат на каждой Литургии, Господь сказал: «Примите и ядите, сие есть тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов, и пиите от нея вси, сия есть кровь Моя, еже за вы и за многие изливаемая во оставление грехов». Господь не сказал, «примите и ядите, сие есть тело Мое, еже за вы ломимое вам в награду». Не сказал так Господь. Не сказал: «Пиите от нея вси, сея есть кровь Моя Нового Завета, яже за вы и за многие изливаемая, потому что вы достойно приготовились к тому, чтобы ее вкусить».
Господь уподобил таинство пище и питию. Опять же, если брать слова Нового Завета, апостол Павел в другом месте пишет, что на ристалище все бегут, а один получает награду, так бегите, чтоб достигнуть. Господь не уподобил причастие этой награде, бегите, чтоб достигнуть, нет, Господь сказал, что это пища и питие, истинная, а пища и питие — это вещь, подготовка к принятию которой заключается в том, что человек проголодается, и не более того. Поэтому, собственно говоря, Церковь в своем каноническом кодексе имеет только одно ограничение, только одну подготовку — это причастие натощак. Больше никаких подготовок в канонах Церкви нет.
Теперь, в силу того, что большинство православных воспринимают причастие именно как награду, причем награду обрядово-дисциплинарного рода, упускают из виду второй и очень важный момент, что единственная и главная подготовка к причастию — это нравственная христианская жизнь. Если мы опять обратимся к канонам Церкви, то отлучаются от причастия люди, совершившие нравственные преступления, вовсе не те, которые там что-то съели или не съели.
Вот из этого надо исходить, но это опять же у нас получилась такая основная тема нашей сегодняшней беседы — это церковная педагогика, этому тоже человек учится. Пока для него лично причастие – это награда, его ничем не убедишь, вот когда он попадет в какую-то ситуацию внутреннюю, когда только Бог может его вытащить из какой-нибудь беды внутренней, в которой он оказался, вот тогда он почувствует другое.
Разговаривая об этом с человеком, у которого были проблемы, я услышал от него следующее, когда я сказал нечто в этом роде: «Ну, так как же, теперь каждый будет подходить к причастию». И тут я его прервал и сказал, что это очень характерно: мы почему-то думаем о «каждом», мы думаем о других людях. А нужно – о себе.

Ольга Суровегина: У нас тоже об этом говорили.

Игумен Петр: Не надо думать о каждом, Господь позаботится о каждом, и у нас в Церкви все же существует практика, может, не вполне правильная, но все же она существует: существует исповедь, некие ограничения перед причастием выясняются, каждого не допустят. Нужно думать о себе, что для нас, лично для меня, для каждого из нас причастие, и сообразно этому поступать. Если для нас причастие — награда, это тоже вполне законно, — это этап человека, который учится в четвертом классе, он сообразно этому и поступает: готовится, исповедуется, причащается, и это прекрасно, ничего плохого в этом нет. Есть люди, для которых причастие — это лекарство, ну они перешли в шестой класс, в седьмой. Но почему нет, почему им надо чинить препятствия?
Говоря о каждом, если человек христианин, если он причащается сознательно и с верой, то он не будет причащаться в состоянии греха, потому что это единственное, что человеку мешает причаститься – это то, когда он находится в состоянии нераскаянного продолжающегося греха, не хочет его оставлять. Но любой человек может это как-то сам отрегулировать в себе, христианин сознательно ходящий много лет в церковь.
Поэтому здесь вопрос такой — смотреть на себя, смотреть на то, что для нас причастие. Здесь не нужно с обеих сторон вести агрессивную полемику, чтобы убедить в своей правоте, потому что это именно разный подход. И он приобретается человеком со временем, с опытом, или вовсе не приобретается, так тоже бывает. Как-то побольше уважения друг другу и поменьше от своего лица другим людям выставлять какие-то препоны. Во всяком случае, мы должны знать, что Евангелие говорит, что мы причащаемся не в награду, а во оставление грехов, и что церковные каноны препятствием для причастия полагают нравственные нарушения евангельские, и единственное каноническое правило — это причастие натощак, больше ничего. Все остальное — это это уже люди сами себе установили в зависимости от того, как они исторически, культурно воспринимали это величайшее таинство.

Ольга Суровегина: Наш один сотрудник, он долгое время ходил в такую «либеральную» общину, где причащаются часто и это так принято, и это хорошо, и практически без исповеди, по желанию, так сказать…А у него была на радио передача со старообрядцами. Они к нам приходили сюда…

Игумен Петр: Которые причащаются раз в год…

Ольга Суровегина: Да, и он потом говорил: как же это все замечательно! Как же они это воспринимают, как же они все это переживают глубоко, до глубины существа, а здесь это все это превращается во что-то повседневное.

Игумен Петр: Согласен. Насчет повседневного, кстати говоря, опять же возвращаясь к словам Христа: еда и питье — это повседневные вещи, поэтому бояться того, что причастие станет повседневным не нужно. Оно и должно быть повседневным: во времена Василия Великого причащались ежедневно, или четыре раза в неделю, как он сам свидетельствовал, да, оно и было повседневным. Только это была такого рода повседневность, когда человек пребывал с Богом и ходил перед Богом, это то, о чем мы говорили. И как раз эти четыре вещи: таинство, молитва, Священное Писание, делание заповедей – были в единстве. Если читает человек каждый день Священное Писание, почему он не может каждый день причащаться? Во всяком случае, мы не должны этого бояться и должны хотя бы знать, что так было в древней Церкви, то есть это не нецерковная какая-то вещь.
Другое дело, как это люди воспринимают, да, есть опасность. Я о том и говорю, если человек воспринимает причастие, как лекарство, во оставление грехов, как приобщение к Богу, то это никогда для него не станет формальным, это не может стать формальным, это другой просто подход к этому…

Ольга Суровегина: И мне так кажется. Здесь есть еще ожидание каких-то особых ощущений…

Игумен Петр: Я и говорю: награды, это из той же серии, из серии награды. Это такое условное слово: и награда, и лекарство — условное слово. А если я не могу без Христа жить, как я могу к этому привыкнуть, как это может стать формально, это не может стать формально, если человек чувствует, что для него становится формальным, то, да, ему не нужно часто причащаться. Но тогда он должен подумать, а почему же я формально к этому отношусь, это тоже очень важно.

Ольга Суровегина: Отец Петр, уже заканчивая, я хочу еще вот о чем спросить. Вы говорите об искренности, что это очень важно. Насколько можно доверять собственной душе, собственному сердцу? Одна моя знакомая ко мне однажды пришла и сказала: «Знаешь, я каждое воскресенье хожу в храм, как положено, а выходных у меня мало, ну практически нет, и в одно воскресенье так мне захотелось уехать в лес, и я уехала в лес». И там она что-то такое пережила со слезами и с благодарностью.

Игумен Петр: Очень хорошо…

Ольга Суровегина: И у нее было какое-то смущение, что она что-то нарушила…

Игумен Петр: Что она нарушила правило…

Ольга Суровегина: В данном случае она послушала себя, но всегда ли можно себя слушать?

Игумен Петр: Вы знаете, человеку дана совесть, эта совесть — свет Божий в человеке. Даже не в христианине. Христианин отличается от других людей именно тем, что у него совесть имеет точное знание и властную силу, должна иметь. Опять же, смысл божественной педагогики и нашей христианской в том, чтобы это было так. И если совесть, все существо человека говорит, что надо сделать так, то надо сделать, почему нет.
Я помню, у святых отцов есть об этом: спросил преподобного Варсонофия один брат, что вот, он переел и очень смущается, переел по-монашески, конечно. И преподобный Варсонофий ответил: «Поблагодари Бога за это и успокойся». Человек захотел съездить в лес. Съездил, душа отдохнула и пообщалась она с Богом, я так понимаю, и получила очень важный духовный урок, духовный опыт. Так нет же, нужно себя обязательно изъесть, испилить за это…

Ольга Суровегина: Потом еще на исповеди покаяться…

Игумен Петр: На исповеди покаяться, еще батюшка какой-нибудь попадется, который скажет: «Это грех — не быть в воскресенье на службе»… И весь этот опыт пропадет, а это антипедагогика.
Насчет этого я хочу прочитать слова из Священного Писания, из книги Премудрости Иисуса сына Сирахова, глава 37: «Держись завета сердца твоего, ибо нет у тебя никого вернее его. Душа человека иногда более скажет, нежели семь наблюдателей, сидящих на высоком месте для наблюдения, но при всем этом молись Всевышнему, чтобы он управил путь твой в истине». Вот это ответ на вопрос, мне кажется, исчерпывающий.

Ольга Суровегина: Спасибо, отец Петр, к сожалению, нам нужно заканчивать нашу программу. Мы благодарим отца Петра за участие в нашей «Беседе с пастырем» и надеемся, что это не последняя наша с Вами беседа, отец Петр.

Игумен Петр: Спасибо. До свидания.