«Христианство – единственное спасение человечества»

Программа Людмилы Зотовой

«У нас в гостях»

Гость: Андрей Анатольевич Гриб

2021 г.

АУДИО + ТЕКСТ

 

8 июня 2024 года отошел ко Господу Андрей Анатольевич Гриб, он был представителем российской интеллектуальной элиты – и как ученый-физик, и как христианин. Его лекцию «Проблема начала Вселенной в современной космологии», прочитанную в нашем лектории «Щедрая среда» в 2020 году, в интернете посмотрели больше 16 тысяч человек. Публикуем запись передачи 2021 года, в которой Андрей Анатольевич рассказывает о своей жизни.

 

Людмила Зотова:
Здравствуйте, дорогие радиослушатели. У микрофона ведущая передачи Людмила Зотова. Сегодня у нас в студии замечательный гость, верный друг нашего радио Андрей Анатольевич Гриб, физик-теоретик в области физики элементарных частиц и космологии, доктор физико-математических наук, профессор, заведующий лабораторией теоретической физики имени Фридмана. Здравствуйте, Андрей Анатольевич.

Андрей Гриб:
Здравствуйте.

Людмила Зотова:
Начать нашу беседу хотелось бы с такого вопроса: ваш путь в церковь, как он складывался?

Андрей Гриб:
Это, наверное, вся жизнь. Я человек немолодой, родился я в 1939 году. Во-первых, я видел войну. Самое первое мое воспоминание – это война. Мне было 3 года, 1942 год – это горящий Сталинград. Мы после Ленинграда, мой отец был в Блокаде, он, кстати, был профессор университета тоже, и он нас повёз на юг. И мы попали в Сталинград, где я наблюдал эту крупнейшую бомбежку Второй мировой войны, конец июля 1942 года, когда тысячи немецких бомбардировщиков бомбили город с целью сжечь его, и практически все деревянные строения сгорели тогда. А я был на пароходе, мы были на Волге на пароходе, и я вот до сих пор помню красное небо, тонущие пароходы с людьми, которые уходят под воду, и отдельно взрывы. Я, как ребенок, ничего не понимал, но, тем не менее, это всё у меня сохранилось в памяти – тонущие пассажирские пароходы с людьми, они подрывались на минах. Но наш пароход, поскольку он был деревянный, к счастью, не подорвался.
Конечно, война в детстве переносится совсем иначе, чем во взрослом состоянии, и тем не менее, вот недавно, например, мы даже с внуком 9 мая, когда была подготовка к параду и вот летели эти самолёты, и от рёва этих самолётов я чувствую, что мне нехорошо – взрывы должны быть, бежать надо.

Людмила Зотова:
Через всю жизнь пронесли вот эту связь: самолёты и взрывы.

Андрей Гриб:
Мы потом были в Саратове, в Саратове тоже бомбили, но не так сильно. Это всё с детства сохранялось в памяти. Даже если вспомнить крещение, в 1945 году меня крестили в церкви в Луге, бабушка крестила, и там иногда были взрывы. Это был май 1945 года, война только-только кончилась, но лес был полон мин, и дети, люди просто гуляли и находили… там было очень много заминировано. И вот это ощущение опасности – присутствовало всегда. Это предыстория всего нашего поколения.

Людмила Зотова:
Ваш папа был профессором. В то время люди, занимающие видные посты, старались своих детей не крестить, потому что это не было безопасно. Тем не менее, вас крестили. Почему?

Андрей Гриб:
Во-первых, мой отец считал, что в Блокаду он выжил благодаря молитве. Он рассказывал много таких историй, которые вообще могли кончиться плачевно. Война – это экстремальная ситуация, и в это время молитва играла, конечно, очень большую роль. Мой отец был крупным учёным, наша биография не вполне типична, но, в то же время, конечно, мы всё видели, что происходило, и много чего пережили. Я видел очень много интересных людей, связанных и с церковью. Уже позже, когда вы стали ездить в Печорский монастырь, в 1952 году, это был просто удивительный монастырь, который сохранялся и не был разорён, мы жили там на даче, в деревне, но часто ходили в этот монастырь, наблюдали вот эту церковную жизнь. И не просто наблюдали. Особенно мне запомнилось – покос, мы помогали монахам, я и мой школьный товарищ Толя, который потом артистом стал известным, помогали на покосе монахам. Меня поразило тогда, что они очень много пели, любая трапеза сопровождалась пением молитв. И вот когда видишь этот труд, это крестьянский труд, монахи этим занимались, но когда он сопровождается еще и пением – это радостный труд, удивительно. А косить меня учил будущий патриарх Пимен, он тогда был наместником монастыря, и он мне показывал, как косить надо, как держать косу, он это всё умел. Но и, конечно, мы посещали богослужение. Но тогда, если говорить о духовном каком-то развитии, я скорее воспринимал церковность как что-то такое типа фольклорного. Это не было ещё связано с мировоззрением. Скорее, это воспринималось как театр, некий народный театр, вот такое было ощущение.

 

Косить меня учил будущий патриарх Пимен, он тогда был наместником монастыря, и он мне показывал, как косить надо, как держать косу, он это всё умел

Потом уже, но это было связано с нашей эпохой, когда началось разоблачение «культа личности», когда мы стали видеть людей, возвращающихся из лагерей, мы уже стали взрослеть, и стали задавать вопрос: почему это произошло в нашей стране? Почему такой ужас произошел? Там же были люди разные, они возвращались, и мы беседовали с этими людьми, они рассказывали об этих всех кошмарах, которые были в лагерях. И вот тогда-то я понял… Но это касалось не только меня, но и нашей семьи. Мой дядя, он был известный дирижер, он очень тоже мучительно это переживал, потому что он с такой дворянской фамилией известной, его семья разошлась: отец пошёл с красными, братья с белыми… Он даже был членом партии и он стал разбираться: что же это всё такое? Почему такое произошло? И он умер тогда же, он не выдержал этого. В 1956 году это было.
И вот был вопрос: почему это произошло? Для меня ответом, конечно, была русская литература. Это Лев Толстой и Достоевский. Я стал их читать и думать над тем, что они говорили. И стало понятно, что это, конечно, нравственность, совсем другая нравственность. Одно дело нравственность классовая, которая проповедовалась тогда. Что такое классовая нравственность? Аверченко, такой писатель был, говорил: вот Лев Толстой описывает смерть какого-то Ивана Ильича, да кто такой Иван Ильич? Да никто, какой-то бездельник, буржуй. Его надо описывать столь долго, его смерть. А сегодня матрос Ковальчук ставит перед собой семь Иванов Ильичей, берёт наган: первый Иван Ильич, второй Иван Ильич, третий Иван Ильич, четвёртый… Кто они такие? Буржуи. Значит, их можно стрелять, можно, чтобы их мозги тут разбрасывались после этих выстрелов. И всё это нормально. Вот это две разные морали, абсолютно. Мораль, когда личность важна, личность – ценно. Либо мораль определяется совсем другими принципами.

Людмила Зотова:
Какая-то идея, перед которой жизнь человека ничего не стоит.

Андрей Гриб:
Либо это классовая идея, либо расовая. И в 20 веке мы это проходили – и то, и другое. И последствия были похожие – катастрофические. И вот когда я это понял, я понял, что это не так уж всё элементарно, и надо разбираться.
Евангелие, например, мне дали опять же в Печорах, но не от монахов, а от женщины-евангелистки. Евангелисты тоже там жили. Там жило много всяких интересных людей. Говоря о людях того времени – это два, нет, три, наверное, интересных человека, в монастыре которые были.

Я знал отца Симеона Желнина, который сейчас причислен к лику святых. …он жил в пещере, правда, там было электричество, как я запомнил (не такая простая пещера все-таки, не какого-нибудь там каменного века). Вот он жил в этой пещере, это было зимой, я там был, в Печорах, он просил меня читать разные телеграммы, которые ему слали со всего Союза, и откладывать: когда телеграмма «поздравляем другого батюшку…» – это неважно, а когда там вдруг телеграмма «дочь жестоко беснуется, помогите» – а это, говорит, отложите. И вот крик со всего Советского Союза, это слышишь крик множества людей, это впечатляюще было, много таких телеграмм было у него. Люди в несчастье обращались к нему и просили его молитв. Человек он, кстати, был очень доброжелательный, что мне запомнилось – это доброта большая. К нам, к мальчишкам, ко мне. Очень легко общался, без всякого высокомерия, без всего этого. Конечно, он обладал большим психологическим даром, он нам сказал, чего нам надо опасаться в жизни, он сразу посмотрел на нас обоих и сказал: вот ты – такого, а ты – вот этого бойся. У него, конечно, опыт духовный был большой. То, что говорили про его предсказания – мы это не обсуждали. Но, тем не менее, он тогда, в пятидесятые годы, сказал: вы не думайте, что всё время будут у нас преследовать веру, наступит эпоха, когда снова колокола зазвонят здесь. Пимену, наместнику, он сказал: ты будешь патриархом. Я уже студентом был, я туда тоже ездил, и одна знакомая женщина рассказала, как он ей вдруг сказал: поезжай в Псков, пойдешь на кладбище, найдешь могилу юродивого, там крест стоит вот такой, ты подойди к этой могиле и скажи, что отец Симеон просил передать – он скоро будет. Она поехала и это сделала, вернулась – он уже был мёртв.

Людмила Зотова:
Такое предвидение у человека было. А то, что он вам говорил, вот это исполнилось?

Андрей Гриб:
Он просто определил психологический тип какой. Это его проницательность большая. Я внуку говорю: я знаком со многими нобелевскими лауреатами по физике, а теперь оказывается – я знаком со святым.

 

Лев Толстой описывает смерть какого-то Ивана Ильича, да кто такой Иван Ильич? Да никто, какой-то бездельник, буржуй – и надо его смерть так долго описывать! А сегодня матрос Ковальчук ставит перед собой семь Иванов Ильичей, берёт наган: первый Иван Ильич, второй Иван Ильич, третий Иван Ильич, четвёртый Иван Ильич…

Но есть ещё один человек, уже из другого мира, это папа Римский Иоанн Павел II, с которым мне приходилось тоже общаться. Сейчас обсуждается вопрос о его беатификации, причислению к лику святых. Он произвел на меня впечатление очень хорошее, когда мы с ним встречались в Ватикане, это уже было в Перестройку, конечно, в 1992 году, когда железный занавес рухнул. Была конференция международная, которую он организовывал, конференция была посвящена космологии и возникновению ранней вселенной. Насколько широкий был это человек! Ученые со всего мира съехались. А потом была личная встреча с каждым, и он с каждым говорил на его языке, со мной говорил по-русски. … Он показался мне очень близким нам, что-то в лице его было – смотрю, вот простой настоящий верующий русский человек! Он сыграл колоссальную роль, и не просто в судьбе Польши, а в судьбе и России. В 1988 году – это был год молитвы за Россию. Тысячелетие крещения Руси. Когда прекратилась антирелигиозная пропаганда-то? Весь католический мир молился за нас. До сих пор об этом не говорят, но надо это ценить, это же миллиард людей молился, миллиард! И произошло то, что произошло. До сих пор подробной истории этого нет: как получилось, что вдруг эти щупальца разжались. Вот 70 лет Россия мучилась от этих щупальцев, этого паука атеистического. И вдруг все это исчезло как сон. Без всякой войны, без всякого Белого движения, никакой стрельбы друг в друга. Ничего подобного. Вот как-то так – раз и исчезло. Это потрясающе, это же было чудо, которое мы тогда переживали, в 1988 году. Ну, чудо, оно имело три стороны. С одной стороны это было прекращение антирелигиозной пропаганды, второе – это крушение коммунизма (не только в России, но и во Франции, в Италии, в Южной Америке… Я удивлялся, я там был везде, там исчезли компартии, как будто их сдуло, а ведь они были большие. Еврокоммунизм – это же было такое большое движение. И это всё вдруг исчезло, как будто этого не было, и это до сих пор вызывает изумление). Ну и, конечно, третье – это конец Холодной войны. Это всё связанные события. И конец Холодной войны, конечно, тоже удивителен. В девяностых, когда я был в Соединенных Штатах, в Принстонском университете, я читал лекцию, и подходит ко мне одна женщина и целует меня… Я говорю: а что это такое, честь такая? «А потому что, – говорит, – вы русский». Ну и что – русский? «Это вы, русские, кончили Холодную войну! Наши никогда бы не кончили! Это только великая нация могла такое сделать –одностороннее разоружение. Только русские такое могли сделать. Наши, американцы, никогда ничего подобного не сделают: только хватать! А вот так, чтобы отдать… Мир потрясен!» Сейчас это забыто, более того, сейчас это оплевывается почему-то.
Это было очень опасное время. Несмотря на то, что, конечно, лидеры не хотели ядерной войны, они понимали что это такое, но много же было случайных ситуаций, когда ракеты уже были готовы к пуску – и у нас, и у них. Сбои происходили, компьютером же управляется всё.

С митрополитом Пименом я тоже потом общался, уже в 1962 году. Он тогда был митрополитом, патриархом он стал потом. Я тогда собирался в довольно такое опасное путешествие в горы Памира. Я встретился с ним в Духовной академии. Я ему говорю, что вот сейчас же такое время, когда церковь лишена всего: лишена возможности в школе говорить детям что-то, вы лишены возможности выступать по телевидению, по радио. Всё это предоставлено антирелигиозной пропаганде и атеизму. Никакой дискуссии, диспута никакого нет. На что вы опираетесь вообще? А он вдруг мне говорит, что да, мы всего этого лишены, и вообще, говорит, мы уже ни на что не опираемся. Вы знаете, говорит, даже на нравственность мы не опираемся. И, тем не менее, церковь держится. А почему держится? А потому, что не человек ее поддерживает, я чувствую это. И только поэтому она держится. Иначе давно бы всё это рухнуло под тем давлением, под которым мы находимся. Я, говорит, своей целью ставлю сохранение литургии и евхаристии. Для меня вот это главное, а всё остальное… И я в его словах почувствовал предупреждение, когда он мне сказал, что «даже на нравственность мы не опираемся», это мне предупреждение, что осторожнее с нашими батюшками. Что такое были шестидесятые годы? Вот у вас в передачах много говорят о тридцатых… и мало говорят о шестидесятых. А что было при Хрущёве, при Брежневе с церковью? Очень мало обсуждается. На самом деле, это была совершенно другая политика, новая политика власти, которая по-прежнему стремилась уничтожить церковь. Но иначе, не так топорно и грубо, как в тридцатые годы, а более тонко: разложить церковь изнутри. Любое кадровое повышение требовало согласования с определенными органами, целью которых было уничтожение церкви. Церковь находилась под властью, под управлением людей, которые стремились ее уничтожить. И я потом только понял, что имел в виду митрополит Пимен: будьте осторожны, когда будете с нашими людьми общаться, чтобы не попасть на таких людей, которые тут же напишут на вас донос.

Отец Иоанн Крестьянкин был посажен – донос написан священником на него. Такая была ситуация. Но, конечно, были и замечательные священники. Они, конечно, не имели большого повышения. Например, отец Василий Лесняк, с которым мы вообще были очень близки. Отца Василия рекомендовал отец Симеон в Печорах. Моему брату он сказал: вы из Ленинграда, ну так там есть настоящий священник – отец Василий Лесняк, вот вы и идите к нему. И мы с братом так с ним и познакомились. Это был человек совершенно выдающийся, это выдающийся молитвенник, мастер, гений молитвы. Мне как-то довелось вместе с ним молиться, я был просто потрясен. В комнате вместе с ним молились – вот такое было ощущение, что божественное к тебе приближается, и страшно делается. Это передал немножко в «Сталкере» Тарковский: это вход в Зону. А отец Василий был этим сталкером, он как бы вводит вас в эту зону – и начинаешь понимать разницу между такой молитвой и просто говорением. Это разное, я не берусь об этом говорить, это сложный богословский вопрос. Но это удивительно, когда это происходит – ты начинаешь понимать, что сейчас может случиться… и это страшно. А что ты можешь спросить-то? Это то, о чем в Псалтири сказано: «Приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас». Это страх не потому, что что-то там враждебно, а страх оттого, что то, перед чем ты сейчас, оно настолько великое, настолько превосходит тебя, и что ты будешь перед этим?

Людмила Зотова:
А вам удалось этот опыт хотя бы немножко на себе применить и использовать в дальнейшем? Изменить отношение к молитве.

Андрей Гриб:
Не берусь о себе судить.

А еще был отец Владимир Каменский, тоже такой замечательный священник наш в Ленинграде. Это человек, прошедший лагерь. Интеллигентный человек, историк, он в лагерях стал людей крестить, потому что никто не знал как крестить, а он знал. Там были ситуации, когда нужно было крестить человека перед смертью, и таких случаев было много в лагерях, как он говорил. А уже потом он был посвящен и стал священником. Он был в лагерях много лет, а потом жил в тайге долго один, и потом уже приехал сюда. И он тоже был удивительный, конечно. Тоже можно сказать, что рядом с ним можно было осознать то, что называется благодать. Это не часто чувствуется, а вот там это было. Особенно когда он умер – на могиле его. Я такого ощущения вообще никогда не испытывал, прямо вот дышит благодать. И не только я это ощущал – мы трое, кто там был тогда, мы все это ощущали, это было удивительно тоже.

Людмила Зотова:
А где он служил, в каком храме?

Андрей Гриб:
Он служил в храме Димитрия Солунского в Коломягах. Одно время он был духовником Академии и семинарии. Вот Владимир Каменский и Василий Лесняк – вот наши ленинградские батюшки.
…
Я сам искал всегда, и мой брат тоже. Во-первых, мы (уже под влиянием, конечно же, окружения) очень увлекались религиозной философией, прежде всего русской религиозной философией. Чтобы понять русскую религию, веру. Это, конечно, Владимир Соловьёв, потом отец Сергий Булгаков, Бердяев – вот всё это мы читали. Это доставалось не так просто, но, тем не менее, в магазинах старой книги здесь всё было, и там попадались иногда продавцы, которые в этом очень здорово разбирались. Был магазин на Литейном, угол Литейного и Жуковского, и там такой старичок сидел и вот его спрашивали… И вот мы так покупали эти книги, и у нас целая библиотека собралась этих вот книг. Именно это было важным: чтобы понять христианство как мировоззрение, а не как обряд, не как ритуал.

В Москве тоже очень много было интересных людей, один из них – профессор, довольно крупный ученый, по благословению отца Иоанна Крестьянкина стал тайным монахом. Вот этот самый Никита Вячеславович – он еще из старой интеллигенции, он знал Сергея Соловьёва, племянника Владимира Соловьёва, который был друг Александра Блока. Вот с этими людьми тоже были встречи очень интересны. И вообще Москва, московская жизнь духовная тоже была очень важна.

Там мы, конечно, познакомились с отцом Александром Менем. К отцу Александру мы ездили отсюда, встречались там с ним, слушали его проповеди. Он сюда приезжал тоже, в Ленинград. Он был очень разносторонний человек, и он как-то спросил… тогда я у отца Василия делал сообщение о квантовой физике, о неопределенности, о свободе воли и о всяких проблемах вероятности как основе мира, и как это может быть связано с молитвой. И это всё живо тогда обсуждалось. А отец Александр вообще интересовался наукой – что в науке происходит. И он-то как раз был интересен мне своими идеями. И у него была одна из главных его идей – это что христианство не религия прошлого, а религия будущего. Потому что христианство, на самом деле, в прошлом фактически не удалось. В Средние века – это смесь с язычеством. … А христианство, если говорить о политике, оно вообще никогда не осуществлялось. … И вот что имел в виду отец Александр, когда говорил, что христианство – религия будущего. Он имел в виду очень простую вещь, что сегодня, конечно, мир находится в очень опасном положении из-за наличия ядерного оружия – речь идет о самоубийстве человечества. Так вот, этого самоубийства не будет, если в политике наконец-то будет торжествовать христианская мораль, христианская нравственность: любить врагов. … И христианство – это спасение человечества, это единственное спасение. … Отец Александр Мень был убит в 1990 году и дальше уже не было продолжателей этих идей.

Людмила Зотова:
Но мы пока вот очень далеко находимся в настоящее время, правда, от этих идей. У нас не только не происходит сближения с другими конфессиями христианскими, но и в самом православии…

Андрей Гриб:
Я думаю, что не совсем так. Разные есть течения, разные люди.

Людмила Зотова:
Надежда есть?

Андрей Гриб:
Я думаю, рано или поздно она засветится по-настоящему.

Еще был один выдающийся человек, о котором хочется вспомнить – это отец Павел Адельгейм. Человек исключительно светлый, интеллигентный. Пострадавший именно как раз уже совсем не в тридцатые годы, а были это семидесятые годы, когда его арестовали за то, что он читал «Реквием» Ахматовой. … Его волновали проблемы социальной жизни церкви, в частности, устройство церкви. Тогда он обратил внимание на то, что постановления Собора 1918 года у нас же мало известны, тем более, многие не выполняются. Как будто Собора, состоявшегося в 1917-1918 гг., и не было.

Людмила Зотова:
Да.

Андрей Гриб:
Об этом очень переживал отец Павел, вот мыслящий человек из этой духовной среды.

Другой человек, которого хочется вспомнить сейчас, отец Николай Беляев. Отец Николай Беляев тоже из такой необыкновенной семьи, там были либо русские офицеры, либо священники, чередовалось это. В частности, одним из его предков был последний военный министр России Беляев. Ну и вот он был астроном, мы ездили вместе на Кавказ, часто заходили друг к другу. Вот удивительная черта – наследственность: это человек долга прежде всего. Мне запомнилось, он тогда еще работал в Институте теоретической астрономии, он участвовал в проекте «Комета Галлея», когда с наших космических аппаратов наблюдали комету вот эту, и он был участником этой группы, а потом написал книжку, он мне ее подарил, «Комета Галлея». А отец его был священником и был духовником в Пюхтицком монастыре, отец Алексий, мы туда ездили тоже. Он хотел, чтобы Коля принял священство, и перед смертью он попросил Колю стать священником. А когда вот он стал священником, мы с ним встретились, и он сказал: мы посмотрели на эту комету Галлея – ну, что это, просто кусок льда с грязью; надо заняться чем-то более полезным и я решил стать священником.
К общественный работе его всегда тянуло, он даже в институте был председателем профсоюза. И в Иоанновском монастыре он развернул тоже деятельность. … Он отличался большим самопожертвованием. … Потом он ездил в Парагвай, там могила его предка, генерала Беляева, который в тридцатые годы защитил Парагвай от нашествия из Боливии. Это тоже была интересная война. Генерал Беляев, его прадед, он был в Парагвае, собирал там наших казаков и создал армию Парагвая из казаков и индейцев. Потому что наши к индейцам относились нормально, в отличие вообще от белых, там же резкое противостояние обычно, а вот к русским индейцы хорошо относятся. И генерала Беляева индейцы до сих пор очень почитают. И «наши» разбили боливийскую армию. А кто, думаете, командовал боливийской армией? Немцы. Это была опять та же самая Первая мировая война. Наши русские казаки и немцы, которые инструктировали вот этих боливийцев. И благодаря тому, что боливийцев тогда разбили, Парагвай уцелел. Там памятник Беляеву есть. И вот отец Николай туда ездил. Он из больницы был, а туда перелет – больше 20 часов, но он все равно туда полетел.

 

Отец Александр говорил, что христианство – религия будущего. Из-за наличия ядерного оружия речь идет о самоубийстве человечества. Так вот, этого самоубийства не будет, только если в политике наконец-то будет торжествовать христианская мораль: любить врагов. Христианство – единственное спасение человечества

 

Людмила Зотова:
Вот вы говорите, он очень много времени уделял социальной, общественной деятельности, но вот именно через это очень много людей пришло в храм, видя эту жертвенность, видя результативность вот этих всех дел, они обрели себя в церкви. Вот таким путем отец Николай их ловил.

Андрей Гриб:
Естественно, потому что люди, конечно, хотят видеть примеры вот такого служения настоящего, чтобы это была не имитация.

Людмила Зотова:
Не просто: слова отдельно, а жизнь отдельно.

Андрей Гриб:
Вот чтобы не было этой имитации. И потом, понимаете, еще я бы сказал так: всё-таки современный священник – это должен быть человек большой интеллигентности. Он не просто должен быть образованным, но он должен быть, конечно, еще и психологом хорошим. Тонким человеком! А вот духовенство наше – там интеллигентных людей немного, вы видите. И это – беда. Прошла эпоха, когда священником мог быть кто угодно. Сегодня не может такое быть. Мы живем в эпоху особую, иногда ее называют пост-атеизм. Наша страна прошла через атеизм, через безбожие. И то, что сейчас – это после атеизма, пост-атеизм.
…

 

 

Людмила Зотова:
А вы были знакомы с отцом Иоанном Крестьянкиным?

Андрей Гриб:
Да. И тоже – человек очень большой доброты. Прежде всего вот это я запомнил, именно доброта, мягкость в обращении – вот это вот. Конечно, когда я его увидел, он был окружен опять этими женщинами в громадном количестве… Как говорил отец Николай Беляев: вокруг нас – «обычная монастырская публика».

Людмила Зотова:
Вот говорят, что церковь – это удел людей слабых, людей необразованных, которые не понимают ситуацию. Вот вы – ученый очень высокого уровня, что вы можете сказать: как ученые сопоставляют свои теоретические знания, научные – вот с этим, казалось бы, простым знанием?

Андрей Гриб:
Я бы сказал, что скорее наоборот. Если вы говорите о физике, нашей науке, то физика естественно связана с религией, потому что – поразительно, что эта работа связана с тем, что вы открываете тайный смысл вещей, законы мироздания. Как говорил один из наших, такой Пол Дэвис в Англии есть, он говорил, что сегодня человечество переходит от знания к пониманию. Что такое знание, что такое понимание? Знание – это просто ты знаешь, что вот это так, это эдак и так далее. Кошка тоже «знает»… она знает то, что ей нужно. Но понимает ли она? Это же тайна. Физика возможна только потому, что наше мироздание разумно, что за всем скрыт мощный космический разум, и этот космический разум проявляется в этих законах физики. И чем больше ты их изучаешь эти законы, тем больше поражаешься этому. Тому, что, оказывается, вот что за этим скрыто, а ты тут ничего этого не понимал. И поэтому очень высокое счастье, когда ты наконец-то вдруг – понимаешь. Понимаешь, что скрыто за этим. А это, конечно, религиозность. И естественно, что многие ученые об этом и говорили всегда. Ну, я думаю, это же и к химии, и к биологии относится, не только к физике. Открытие, допустим, генов – это же потрясающее открытие, вообще генетика – невероятное открытие. Оказывается, существует программа организма, уже текст его. Потрясающе же! Это же великолепно! Очевидно, религия и наука связаны, очевидно связаны, тут не о чем даже говорить. Просто если ты этим не занимаешься вот так вот серьезно, а просто что-то такое вторичное делаешь, тогда ты этого не знаешь. А если ты пытаешься заниматься фундаментально этим, то обязательно рано или поздно на это наталкиваешься и начинаешь думать над этим.
Когда, допустим, известный ученый 19 века Максвелл открыл «уравнение Максвелла», а Герц, который потом открыл радиоволны, по поводу этих открытий сказал: мы открыли текст, написанный рукой Бога.

Людмила Зотова:
Вот так вот.

Андрей Гриб:
И Герц после этого открыл радиоволны! Это потрясающее открытие. Вот сегодня мы с вами по этому радио говорим почему? А потому что есть уравнение Максвелла, потому что есть радиоволны… Это была тайна, и эта тайна раскрыта сегодня. И эта тайна полна разума, смысла. Я думаю, тут вопросов-то особых и нет.
…

 

 

Людмила Зотова:
Андрей Анатольевич, что бы вы хотели очень важное сказать для наших радиослушателей?

Андрей Гриб:
Я бы сказал следующее. Как я думаю, сегодня христианство и культура должны идти вместе и не поддаваться на искушение контркультуры. Не поддаваться на эти искушения, а эти искушения очень сильны. Есть, конечно, такое направление, особенно это было в советское время, что «наука связана с атеизмом»… Не надо на это поддаваться. Но и не надо против науки выступать. Потому что это не тот путь, это западня, в которую загоняет именно вот это утверждение. Наука не есть источник атеизма. И если вы это поймете – вы поймете, что науку надо уважать. А в нашей стране сейчас, к сожалению, науку не очень-то уважают. … Научный поиск – это же и приключение, и, в то же время, это некоторым образом тоже богослужение, вот в чем дело. И вот это вот, мне кажется, очень важно.

Людмила Зотова:
Да, наверное. Служба Богу возможна в разных областях нашей жизни, в том числе и через науку. И вот сегодня у нас в гостях был представитель как раз мира науки, Андрей Анатольевич Гриб, физик-теоретик в области физики элементарных частиц и космологии, доктор физико-математических наук, профессор, заведующий Лабораторией теоретической физики имени Фридмана. Андрей Анатольевич, спасибо большое, что вы поделились очень интересными фактами из своей жизни, интересными встречами.

Андрей Гриб:
Я с большим уважением отношусь к вашему радио, регулярно его слушаю.

 

***

Андрей Анатольевич Гриб родился 28 марта 1939 г. Сын профессора СПбГУ (ЛГУ), специалиста в области гидроаэродинамики и физики взрыва А.А. Гриба. Брат Сергея Анатольевича Гриба (физик, доктор физ.-мат. наук, религиозный философ, основатель и председатель Санкт-Петербургского религиозно-философского общества им. Вл. Соловьева solsoc.ru). Окончил школу № 213 Ленинграда. В 1961 окончил физический факультет Ленинградского университета, аспирантуру. Кандидат физ.-мат. наук (1968, «К проблеме нарушения симметрии в квантовой теории поля»). Доктор физ.-мат. наук (1980, «Неинвариантность вакуума и рождение пар во внешних электромагнитных и гравитационных полях»). В 1964-75 – ассистент кафедры на физическом факультете ЛГУ. В 1975-82 – доцент на кафедры теоретической физики ЛИТМО. В 1982-2004 – заведующий кафедрой высшей математики Санкт–Петербургского университета экономики и финансов. С 2006 был ведущим профессором кафедры теоретической физики и астрономии Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. Заведующий Лабораторией теоретической физики имени А.А. Фридмана. Член президиума Российского гравитационного общества, член Международной ассоциации «Квантовые структуры», Американского математического общества, совета Европейского интердисциплинарного университета г. Парижа; читал лекции во многих университетах мира. Основные научные достижения связаны с космологией и физикой элементарных частиц. Впервые высказал идею о связи изменения вакуума при спонтанном нарушении симметрии в физике элементарных частиц и появлении ненулевой космологической постоянной. Занимался вопросами нелокальности в квантовой физике, квантовой логики, макроскопической теории квантовых игр, квантовых и классических процессов в черных дырах. Теоретически обосновал возможность вращающихся черных дыр играть роль сверхмощных ускорителей элементарных частиц с энергией более 1020 эВ. Активно занимался популяризацией науки.
Скончался 8 июня 2024 года, похоронен на Смоленском православном кладбище.

 

См. также: