«Сегодня в Церкви много людей, которые так и остались на уровне свечки»

Программа Александра Крупинина

«Неделя»

Прямой эфир 04 октября 2015 г.

События прошедшей седмицы комментирует иерей Василий Селиверстов

Александр Крупинин: В Санкт-Петербургской Духовной академии прошла конференция, посвященная христианской миссии и пастырскому служению на приходах. Как Вы думаете, в чем актуальность, важность этой темы?

Иерей Василий Селиверстов: Мне кажется, что вообще у нас миссии не так много уделяется внимания и такой обмен, международный (был представитель Элладской церкви) – это  очень интересно, и есть много хорошего. Насколько я знаю, отец Александр Сорокин делал на конференции один из центральных докладов, в свое время какие-то моменты в его пастырской практике были им «подсмотрены» в каких-то других приходах, даже зарубежных. Например, ему очень понравилась идея служения детских литургий со специально адаптированной проповедью, и теперь такие литургии периодически проходят  в Феодоровском соборе, и даже на праздник Входа Господня в Иерусалим владыка Варсонофий служил такую литургию, уже второй год подряд. Миссия вообще нуждается в осмыслении и развитии, и обмен даже чисто практическими находками в приходской жизни чрезвычайно важен. Мне всегда было важно знать, как проходит приходская жизнь на других приходах, как развивается миссия внутри прихода. Потому что миссией можно назвать и приходское консультирование, которое сейчас есть во многих храмах, когда есть специальный человек на приходе, который находится в храме постоянно в течение для и готов ответить на вопросы, дать какие-то советы, при необходимости обращаясь к дежурному священнику. Есть очень простые вопросы у людей: где я оказался, что здесь происходит, какой рукой свечку ставить? Задача приходских консультантов не просто сказать, правой или левой, а объяснить, что такое свечка, и предложить знания о чем-то большем, о том, к чему мы призваны. Часто у нас понятие миссионерства имеет крен в борьбу с сектами, деструктивными культами. Но миссионерство заключается не только в борьбе, в просвещении типа «они неправильные, а мы правильные», миссия в первую очередь – внутри  Церкви, а не только вне ее. Сегодня в Церкви много людей, которые так и остались на том уровне свечки, когда они узнали, какие есть молитвы, но какого-то глубокого изменения в их жизни не произошло, не произошло личной встречи с Богом. И эти люди нуждаются в миссии не меньше, чем те, которые еще не знают о Боге.

АК: Многие люди постоянно ходят в храм, за годом год, и в какой-то момент это превращается в некое циклическое движение, а никакого движения к Богу не происходит.

ВС: Эта цикличность часто приводит к усталости, не только потому, что человек не проник на глубину, а он просто устал. Но ведь есть вещи, которые не могут надоесть (например, ужин или детский смех). А есть вещи, которые в Церкви нам начинают надоедать: от длинных служб, от правил «глаз замыливается». Но все самое главное задумано Богом так, что надоесть не может. Евхаристия происходила на ужине (на вечере), и это было радостно. Вывод – если нас что-то смущает в Церкви, то, может быть, это не главное. Надо найти ту радость, вспомнить, что Евхаристия – это и радость ужина, вернуться к истокам, вспомнить их или узнать. А еще помогает – почувствовать или осознать, что христианство принадлежит не только мне, нам не справиться без помощи людей преодолевать эти труды, только вместе. Я хромаю духовно,  ты хромаешь духовно, но даже хромая, вместе у нас есть шанс дохромать до Царства Небесного.

Миссия в первую очередь – внутри  Церкви, а не только вне ее. Сегодня в Церкви много людей, которые так и остались на том уровне свечки, когда они узнали, какие есть молитвы, но какого-то глубокого изменения в их жизни не произошло, не произошло личной встречи с Богом.

АК: Отец Александр Сорокин сделал на этой конференции доклад «Катехизация – стержень приходской жизни».

ВС:  Да, хотя это тема тоже непростая, потому что сейчас это такой «мейнстрим» – возвращение к катехизации, научение вере, это очень правильно. Но есть большое сопротивление, причем с разных сторон, и очень сложно бывает объяснить человеку, что для того, чтобы крестить ребенка, ему нужно узнать во имя Кого он его крестит, что за этим следует, и какая это ответственность. И ответственность не просто виртуальная: когда-то мне перед каким-то боженькой придется ответить, каким я был христианином. Она может наступить гораздо раньше: мы видим как сегодня во многих странах (например, там, где Исламское государство) исповедание себя христианином может привести к тому, что ты лишишься просто жизни. Это не «пугалка», а повод задуматься, насколько серьезно то решение, которое я принимаю, когда я крещусь сам и насколько оно еще во сто крат серьезней, когда речь идет о другом человеке, о ребенке, который пока не может сделать этот выбор самостоятельно. Но очень часто это воспринимается в разрезе закона защиты прав потребителей: какое право вы имеете мне отказывать? Я слышал такие фразы, когда предлагал людям повстречаться, порассуждать, почитать Писание, понять, что такое Церковь. И некоторые прямо отвечают: если Вы такой принципиальный, мы пойдем в другой храм, где нам не будут «ездить по ушам». И, тем не менее, подготовка необходима, но у каждого свой путь. Бывает как в притче про жемчужину: когда человек все отдает, чтобы купить поле, на котором он нашел эту жемчужину, и так же бывает, что ты эту жемчужину если не имеешь, то ты хотя бы видел какой-то ее отсвет, блеск, и тебе искренне хочется показать людям – пойдемте, посмотрим! И у многих находятся причины, как в притче про брачный пир: кто-то идет испытывать волов, кто-то хоронить отца. Конечно, людей винить нельзя, но просто бывает обидно, когда тебе хочется показать – смотрите, там же светло, там ярко, тепло, там хорошо, радостно, а люди говорят – да отстань, не надо нам этого, мы и без этого хорошо живем.

АК: У нас еще одна межконфессиональная теологическая конференция была на этой неделе – «Человек эпохи Апокалипсиса», в протестантской церкви Петра и Павла на Невском проспекте. И там говорилось, что напряжение у нас происходит не межконфессиональное и не межрелигиозное, а между мракобесием и просвещением. Просвещение – это именно христианский термин.

ВС:  Я, к сожалению, не присутствовал на этой конференции, но я общался на этой неделе с отцом Владимиром Федоровым, и он рассказывал, что был очень интересный диалог и поднималась горячо любимая на «Граде Петровом», но очень сложная тема языка в самом широком контексте: и языка Церкви, и языка как общения, коммуникации между людьми. Вызовы нового времени стоят одинаково и перед протестантами, и перед католиками, и перед православными, и разный опыт здесь очень интересен.

АК: Я хотел бы уточнить, потому что наши слушатели могут понять проблему языка как языка богослужения: переходить на церковно-славянский или, наоборот, переходить на русский. Здесь «коммуникация» – это  как христианин может общаться с нехристианином.

ВС: В смысле лингвистическом здесь проблема не языка богослужения, потому что она актуальна в первую очередь для нас, для русской Церкви, а здесь вопрос актуальности переводов. Ведь ни один перевод не может претендовать на свою окончательность, потому что язык – это живой организм, он развивается, меняется. И сегодня человек, читая синодальный перевод, сталкивается с определенными трудностями, которые связаны не только с неточностями перевода, а просто с тем, что язык даже ХIХ века сильно отличается от языка ХХI века. Нужно понимать, что любой перевод – это результат совместного творчества человека и Бога.

АК: По поводу инклюзивного образования: это тоже важная христианская мысль о том, что если мы детей-инвалидов принимаем, то делаем это в первую очередь не только и не столько для них, сколько для себя.

ВС: Потрясающая мысль. Недавно я общался со своей хорошей знакомой, которая вернулась из Барселоны. Та женщина, к которой она ездила, работает в школе, и у них учатся дети с разными ограничениями, там есть дети с синдромом Дауна, инвалиды с опорно-двигательной системой, и они учатся вместе с обычными детьми. Конечно, это не так просто, как кажется, проблем колоссальное количество, и мы не можем просто взять сейчас и всех детей без подготовки, без системы (я уже про нашу страну говорю) просто посадить в обычные классы. Но ее поразило отношение самих детей, школьников к этим «особым» детям. Понятно, что дети жестокие, мы это приняли уже давно, как аксиому, и если ребенок какой-то не такой, то над ним будут смеяться, дразнить. Но там совершенно другая построена система воспитания, и сам факт, что ребенок находится с ними, они его видят и им правильно объясняют, в чем его особенность, там дети сами стараются помочь этим «особенным» детям, волнуются, переживают за них, стараются сделать их жизнь как можно более комфортной. Привить нашим детям такое отношение к людям, которые «не такие» – это колоссальнейшая задача, и прекраснейшая из задач, которая только может быть. Я бы очень хотел, чтобы мои дети, учась в школе, тоже сталкивались с таким отношением, чтобы им была привита любовь к другому человеку. Не толерантность (терпимость), терпеть другого человека довольно просто – можно терпеть и одновременно ненавидеть, а вот христианский принцип любви – это совсем другая глубина.

АК: Вопрос по поводу беженцев в Европе почему-то очень большое внимание привлекает в нашем обществе. Здесь приводится статья исследователя, который считает, что это очень большая опасность для Европы. Другие говорят, что Европа и не то еще перемолола в своей культуре. Как Вы думаете?

ВС: Тема сложная, тут пресловутый национальный вопрос – здесь нужно быть специалистом, но мне кажется, что имея ту информацию, которую мы имеем, это действительно во многом похоже на вторжение. Это не просто бегство людей, а это довольно серьезное испытание. С одной стороны, наша христианская совесть подсказывает нам, что люди, лишенные крова, нуждаются в нем и в пропитании, и мы должны их приютить. С другой стороны, а хотят ли они жить по правилам, установившимся у тех, кто их приютил, хотят ли они стать гражданами этой страны и носителями той культуры, которую они ищут? Понятно, что люди идут за какими-то нормальными, хорошими условиями, за пособиями.

Привить нашим детям такое отношение к людям, которые «не такие» – это колоссальнейшая задача, и прекраснейшая из задач, которая только может быть.

АК: Там у них взрываются бомбы. Человек хочет жить, где лучше.

ВС: Среди беженцев есть совершенно разные люди: кто-то хочет глубоких перемен, кому-то нужно просто отсидеться, а кто-то приходит под маской беженцев, чтобы каким-то образом принести вред своему потенциальному врагу. Возможности хорошие, чтобы каким-то образом подорвать этот самый ненавистный западный мир, с которым борется то же Исламское государство. «Перемелет» ли это Европа? Европа уже столкнулась, после колонизации, с наплывом людей, которые считают, что эти бывшие колонизаторы должны им предоставить жилье, пособие, убежище и прочее. Но при этом становиться носителями той культуры, к которой они стали причастны, они не стремились и не стремятся. И мы видим сегодня арабские кварталы в Лондоне, негритянские кварталы в Париже, которые живут своими анклавами. Для Европы, несмотря на глобализацию, важно сохранение какой-то национальной идентичности, собственно, в этом и заключается во многом, Европа. Останется ли Европа Европой, сможет ли она это каким-то образом переработать и сохранить свои ценности? Смогут ли эти культуры сосуществовать?  Конечно, все меняется. Теория Л.Гумилева говорит о том, что этносы существуют определенное время, а потом приходят к упадку, и, по его теории, мы сейчас живем в эпоху, когда русский, славянский этнос перерождается во что-то другое. И, наверное, Европа пришла сейчас к тому периоду, когда все лучшее уже прошло, и на месте тех этносов, которые сейчас там существуют, родятся какие-то другие.

Европа пришла сейчас к тому периоду, когда все лучшее уже прошло.

Текст: Н.М.Лукьянова