Имя, судьба, архитектура. К 30-летию возвращения названия Санкт-Петербургу

Программа Марины Лобановой

«Возвращение в Петербург»

Гость: ректор Института Богословия и Философии Петр Александрович Сапронов, доктор наук, автор учебника «Культурология», автор книг «Русская культура. IX – XX вв.», «Россия и свобода», «Российские государственные деятели и русский миф», «Словарь ключевых понятий христианского богословия» и др.

Тема: 30-летие возвращения названия Санкт-Петербургу. Культурология города: имя, судьба, архитектура

Часть 1

Эфир 26 июля 2021 г.

АУДИО

Марина Лобанова:

Дорогие друзья, здравствуйте. В эфире программа «Возвращение в Петербург» и мы продолжаем говорить о знаменательном юбилее этого года 2021-го, исполняется 30 лет возвращению нашему городу Санкт-Петербургу его исторического названия. Какое-то время город просуществовал под именем Ленинград, до этого несколько лет под именем Петроград, и вот 12 июня 1991 года состоялся исторический референдум, где большинство проголосовали за возвращение названия Санкт-Петербург. 12 июня исполнилось ровно 30 лет со дня этого голосования, референдума, выбора жителей города, и 6 сентября было принято уже официальное решение о том, что город называется официально именно так – Санкт-Петербург.

О значении возвращении названия Санкт-Петербургу я попросила рассказать доктора наук  Петра Александровича Сапронова, ректора Санкт-Петербургского Института богословия и философии (ИБиФ), преподавателя Санкт-Петербургской духовной академии, выдающегося современного культуролога, автора нескольких монографий, которые посвящены культуре, богословию и философии, Петра Александровича Сапронова.

Здравствуйте, Петр Александрович. Вот эта тема названия города: Санкт-Петербург, и тема утраты названия, и тема возвращения названия, мне кажется, культурологически это осмыслить будет очень правильно и полезно.

Петр Сапронов:

Дата возвращения названия Санкт-Петербургу, как ее ни прикрепляй, к 12 июня или к 6 сентября, это великая вещь. Потому что здесь ведь осуществилось не просто одно из возможных решений, здесь Петербург хоть как-то, хоть предварительно обозначил очень важную вещь, то, что он возвращается к жизни. Санкт-Петербург возник как Санкт-Петербург и ему надлежало оставаться им.

Знаете, когда человек меняет имя, если он не монах или если это не псевдоним, то меняет он имя, зная об этом или нет, под знаком того, что он теперь уже не тот, кем был, он теряет свою личность. Я полагаю, что к городу, в данном случае к Петербургу, это относится в полной мере.

Возвращать название нужно было непременно.

…

Вот я вспоминаю эти времена, когда шла эта дискуссия по поводу того, какое название городу давать. Конечно, звучал Петроград, потому что название было это всё-таки ещё до революции, и вроде бы какой-то отсвет петербургской России на нем есть. Но, видите – петербургской России, а не петроградской.

…

Переиначить название еще раз и переделать город в Святопетроград – ничуть не лучше, чем оставить Ленинград. Это та же самая историческая бестактность.

Конечно, с «Ленин-градом» надо было заканчивать, потому что это нечто среднее между псевдонимом и какой-то подпольной кличкой.

Ну а если вернуться к тому, что это всё-таки город святого Петра, а не Петра Великого, основателя, то здесь я бы обратил внимание на вот какое обстоятельство. Когда Московская Русь становилась Московским царством, то оно, собственно, и обозначало себя через доктрину старца Филофея как «третий Рим», два Рима пало, третий стоит, это Москва, и четвертому не бывать. Вот строчка из послания Филофея великому князю Василию Ивановичу. Ну а если возникает всё-таки Санкт-Петербург, то, в каком-то смысле, это четвертый Рим. Теперь уже Россия, а не Русь, заявляет свою претензию – это  заявка на имперскость и вселенскость.

Имперскость и вселенскость – это в данном случае для меня синонимы. Империя в имперском величии ойкуменична, и, конечно, она носит вселенский характер. Третий Рим старца Филофея – это новый Константинополь, новый Царьград, а то, что я назвал условно четвертый Рим, это новый ветхий Рим, тот самый, что на Тибре.

Так вот, это ко многому обязывает.

И наш город действительно построен как Рим. Но Рим в исконном значении, Рим как центр мироздания, Рим как стяжка всей ойкумены, во всяком случае, всего Запада.

Так всё дело-то в том, что наш город и построен именно так.

Он построен в своей имперскости, вселенскости, универсальности. Если хотите, он космичен.

Когда-то великий русский поэт Осип Мандельштам назвал в одном из своих лучших стихотворений Санкт-Петербург «воды и неба брат», вот его слова. Это очень точно и это как раз о космичности и вселенскости, потому что Петербург – это город, который соотнесен с тремя стихиями. Это стихия воды, это стихия неба, это стихия земли. Но когда я говорю стихия земли, это наиболее условное употребление, потому что здесь имеются в виду строения в Петербурге, «казармы, парки и дворцы» (опять-таки Мандельштам), набережные вот эти самые, одеты камнем.

Вот это обозначает его соотнесенность с мирозданием как целым, и таким городом, соотнесенным с мирозданием как целым, конечно, может быть только Санкт-Петербург, никакой другой город, именно новый Рим.

На мой взгляд, три города – Венеция, Париж, Петербург – могут считаться носителями вот этой имперскости и вселенскости. Больше я вот таких имперских городов, архитектурно заданных, не знаю. Наш Санкт-Петербург – один из трех таких городов на Западе. А если на Западе – то и во всем мире. И это для нас такое благословение Божие. И такой город нужно как-то чтить. Надо осознавать, где мы живём. Что значит сознавать? Сознавать в плане ощущения, которое, может быть, близко к благоговению.

Мы живём в Санкт-Петербурге, но мы не совсем петербуржцы, а, может быть, и совсем не петербуржцы: мы не современники того города, который в исторической части предстаёт нашему взору.

Мы, скорее, являемся всё-таки петербуржцами в том смысле, что мы охранители Петербурга. Это то, что нам задано, это то, что нам по возможностям. Это как бы желаемый способ пребывания в Петербурге.

Петербург не достроен, понимаете, он хронические не достроен. Ведь о нем говорили весь XVIII век и едва ли не половину XIX века, что Петербург – строящийся город. И достроенности так и не возникло, он не был завершён и никогда не будет завершён.

…

Поэтому для меня Дворцовая площадь, конечно, не для так называемых массовых гуляний и представлений. Она существует, чтобы по ней прогуливались петербуржцы или приезжие в ощущении этой монументальности, этого величия, ни в коем случае не скопом, не всей массой, что называется.

…

Марина Лобанова:

Я думаю, что здесь мы можем прерваться, и в следующей программе мне бы хотелось задать обычные, стандартные вопросы, которые задаются в программе «Возвращение в Петербург». Вопросы, которые почему-то волнуют людей, хотя для многих людей не слишком важны какие-то культурные и духовные ценности, люди думают о благополучии материальном… и вдруг что-то такое, какие-то названия, и не только города, а даже каких-то улиц, даже самых маленьких – и вдруг вызывают споры. Споры даже в однородной среде, например, среда прихожан петербургских храмов – даже она неоднородна в этом. Понятно, что здесь на нас давит советская ментальность, она давит, и вот как это давление преодолеть?

Я думаю, это преодолевается только одним способом – образованием.

Вот вы сказали, что мы хранители Петербурга, мы должны быть достойны его, ценить его, хранить его, понимать его. Для этого, на мой взгляд, именно нужно образование, и именно культурологическое даже, да, которое элементарно позволяет людям иметь просто вкус. Вкус к мыслям, вкус к архитектуре, вкус к пониманию искусства, которое мы видим вокруг себя в виде этого прекрасного города, вкус к истории… Почему, например, так непримиримо спорят наши современники в России именно про историю? Я думаю, во многом просто потому, что у нас вкус не сформирован, именно вот этот вкус, о котором я говорю. Если Петербург это окно в Европу, так нам самим нужно открыть окно в свой собственный город – в  Петербург.

И я бы хотела в этой программе напомнить, что действует курсы Культурологии, которые созданы моим собеседником, выдающимся отечественным культурологом в Институте богословия и философии. И следующую программу я начну с вопроса об архитектуре того места, где это всё и находится в Санкт-Петербурге – Институт богословия и философии, курсы повышения высшего образования действуют: Культурология (мировая и русская культура), Теология (православное богословие). Мне интересно, и я спрошу по поводу архитектуры этого места, где сейчас располагается Институт богословия и философии, как это всё сочетается с его необычной архитектурой и исторической судьбой.