Как «чистая случайность» спасла христианскую веру в XX веке

Программа Жанны Сизовой

«Глагол»

Гость: Андрей Анатольевич Гриб

2006 год

АУДИО + ТЕКСТ

Жанна Сизова:
Тема нашей программы: ведет ли современная наука к религии. Какую роль сыграло христианство в науке? И давайте оговоримся, какое время мы будем брать в разговоре.

Андрей Гриб:
Последние 300 лет существования человечества совсем не похожи на предыдущие 30 тысяч лет его существования. И вот многие исследователи задаются вопросом: что же такое произошло с человечеством? Откуда взялось всё это, то что мы называем сегодня технической цивилизацией? Техническая цивилизация сегодня как пожар охватила весь земной шар. Но в течение тридцати тысяч лет этого не было. И только последние триста лет мы наблюдаем это явление.
Удивление состоит в том, что на самом деле с человеческим мозгом ничего не произошло. Мозг кроманьонца, который жил 30 тысяч лет тому назад, практически ничем не отличается от мозга современного человека. Мы знаем, что мозг папуаса или мозг европейца не отличаются друг от друга, но, тем не менее, опыт их жизни разный. Возникает впечатление, что нечто было внесено в человечество, причем не на биологическом уровне, а на уровне культуры, на духовном уровне. И вот это нечто произошло две тысячи лет тому назад. И связано это с христианством. Вот этот «пожар» начался в христианских странах, и если бы не христианство – то этого бы не было, не было бы технической цивилизации.
Возникает вопрос: почему это произошло и какую роль сыграло здесь христианство? Многие исследователи науки отмечают здесь следующие особенности христианства, отличающие его от других верований. Во-первых, это то, что иногда называется демифологизацией или десакрализацией природы. Древний человек, точнее, человек в течение 30000 лет, на самом деле относился к окружающей природе, считая себя ее частью, поэтому этот человек видел, скажем, в солнце тоже нечто одушевленное. Для него не отличалось общество и природа, он жил как бы в большом обществе, где были люди и были боги. Боги были скрыты за громом и молнией, они были скрыты за солнцем, за океаном и так далее. И вот так жило человечество.

Мозг кроманьонца, который жил 30 тысяч лет тому назад, практически ничем не отличается от мозга современного человека

И христианство – оно принесло совершенно другое мировоззрение, другое отношение к природе. Суть этого отношения состоит в том, что природа сотворена, и священным является только один Бог, а Бог – это не природа. Более того, человек, который создан по образу и подобию Божию, оказывается, тоже не есть полностью природа. В нем есть нечто не от природы, вот этот образ Божий. А это значит, что вся вселенная и вся природа может стать материалом для человека.

Бог – это не природа. Более того, человек, который создан по образу и подобию Божию, тоже не есть полностью природа

Это явление, которое называют десакрализацией, оно, иногда кажется, имеет даже отрицательный смысл, потому что природа перестала быть священной. Но тут произошло парадоксальным образом еще и другое. Наряду вот с этой десакрализацией произошло наоборот подчеркивание все-таки и священного элемента в природе. Что же это за священный элемент? А именно: христианство, основанное на Библии, стало говорить о том, что в природе существуют тайные законы. Вот как людям, народу Израиля, был дан закон как жить, как себя вести, точно такое же представление возникло, что и звездам, планетам, и животным тоже даны какие-то законы. Но эти законы тайные, мы их не знаем. Так вот, надо разгадать эти тайные законы. Они существуют и их надо разгадать.
И вот эти два начала – соединение идеи десакрализации и в то же время священности как существования тайных законов – и привели к началу совершенно новой науки. Науки, которая началась в эпоху Возрождения. Интересно, что перед Возрождением, в течение так называемых Средних веков, европейские страны воспитывались христианством, постепенно отказываясь от вот этой старой традиции священного отношения к природе, постепенно отказываясь от язычества. В течение тысячи лет происходило отвыкание от того, что в течение десятков тысяч лет имело место раньше. И вот когда это отвыкание произошло, началось совершенно новое движение, начался вот этот «пожар», который начался сначала в западноевропейских странах, потом появилась техническая цивилизация. Сегодня он охватил весь мир.

Почему это произошло? Дело в том, что с самого начала Евангелие говорит о том, что в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. То, что у нас переводится как «слово», по-гречески звучит как «логос». Слово «логос» еще имеет смысл – разум, смысл. То есть всё, что в природе есть, наполнено разумом. Эта идея, конечно, присуща была не только христианству, но и Древней Греции, где тоже начиналась наука. Но заметим, что в Древней Греции наука не привела к технической цивилизации. А почему? А потому, что не произошло вот этой демифологизации и природа не рассматривалась как материал.
Вот в христианстве, когда произошло соединение идеи разумности мироздания, существования тайных законов и особого места человека в этом мироздании, – то, что человек оказался выше природы, и привело к появлению современной науки и далее к появлению технической цивилизации.
Дальше, если говорить об этом процессе появления современной науки и ее развития, надо сказать, что с самого начала ее создатели, такие люди как Галилей в Италии, Кеплер в Германии, говорили о двух книгах. О двух священных книгах. Одна священная книга – это Библия, а другая священная книга – это книга природы. И здесь они следовали известному Посланию к Римлянам, где апостол Павел говорит, что невидимое Божие, вечная сила Его и Божество становятся видимыми при созерцании сотворенных вещей.

Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны.

То есть, созерцая сотворенные вещи, оказывается, человек способен тоже узнавать что-то о Боге. Это представление о том, что созерцание природы – это созерцание некого текста, некой книги, книги, написанной на особом языке (этот язык потом оказался языком математики, если Библия писалась на древнееврейском и греческом, то идея Галилея и Кеплера состояла в том, что книга природы написана на математическом языке), говоря об этом языке – дальше эти люди стали читать этот текст.
Еще одно маленькое замечание в связи с этим переворотом, который произошел в эпоху Ренессанса. Идея сосуществования тайных законов означает, что человечество перешло от уровня знания к уровню понимания. Чем отличается знание от понимания? Знанием обладают и животные, например, кошка знает, где находится молоко, знает, куда можно спрятаться, если есть опасность, она много чего знает, полезного для нее. Но что такое понимание? Понимание означает, что за внешними событиями скрыт еще некий закон. Например, Ньютон открыл, что чашка, которая падает со стола, и Луна, которая движется вокруг Земли, и Земля, которая движется вокруг Солнца, – все они подчиняются одному и тому же закону – закону тяготения. Вот это уже есть понимание. Оказывается, для того, чтобы подойти к пониманию, нужно разгадать некую тайну, которая скрыта за внешними вещами, и вот это постепенное понимание и есть движение науки.

Человечество перешло от уровня знания к уровню понимания

Причем, интересно, как складывались вот эти взаимоотношения науки и христианства у самих создателей науки? Галилей в письме своей знакомой, герцогине Флоренции Кристине, писал, что имеется один и тот же Автор у Библии и у явлений природы. А Кеплер писал по этому поводу еще более определенно. В его книге «Гармония мира» говорится, что «создавая нас по Своему подобию, Бог хотел, чтобы мы были способны воспринять и разделить с Ним Его собственные мысли. Наше знание чисел и величин – такого же рода, что и Божие, по крайней мере постольку, поскольку мы сможем понять хотя бы что-нибудь в течение этой бренной жизни». Кеплер называл себя «священником Бога-Творца», хотя он не был священником. Более того, он говорил, что «астрономы – это священники Бога-Творца».
Дело в том, что люди, читая Евангелие, уже в первом тысячелетии обращали внимание на слова, где Христос говорил своим ученикам: идите, исцеляйте больных, воскрешайте мертвых. В этой связи был один очень интересный разговор, он имел место в седьмом веке в Византии. К одному византийскому святому обратился монах со следующими словами: «К нам пришел больной, мы молились о нем, а он не выздоровел, что же нам делать?» И тогда этот святой говорит: «А вы должны поискать лекарство для этого больного, вы должны создать больницу для него и для таких же, как он. Если сразу не дается исцеление, то Господь требует от вас деятельности». И вот эта деятельность – это основа современной медицины. И можно сказать в этом смысле, что молитвы людей 15 века во время страшной эпидемии чумы были услышаны в 19 веке, когда была открыта сыворотка от чумы.
Конечно, о воскрешении мертвых говорить сегодня рано, для этого биология должна разгадать одну из главных загадок – происхождения живого из неживого, как создавать живое из неживого. Однако ясно, что есть сам импульс, который идет из Евангелия: помоги больным, которые вокруг тебя! И, может быть, даже помоги и в таком несчастье, как смерть постороннего человека, другого человека, – вот этот импульс, конечно, присущ науке с самого ее начала. И это христианский импульс.
Другой такой же импульс – это слова Евангелия, где говорится: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный. Они же могут быть понимаемы как то, что если ваш Отец Небесный знает, что внутри сверхновой звезды, то и вы должны знать. И эту мысль можете прочитать у Кеплера, одного из создателей современной науки, ну и далее, эту линию мы можем проследить и до 20 века.

Если ваш Отец Небесный знает, что внутри сверхновой звезды, то и вы должны знать

Галилей и Кеплер – это люди все-таки 16 века. Но вот, например, что говорил Эйнштейн, ученый 20 века, в своей статье «Религия и наука»: «Индивидуум, ощущая ничтожность человеческих желаний и целей, с одной стороны, и возвышенность и чудесный порядок, проявляющийся в природе и мире идей – с другой, он начинает рассматривать свое существование как своего рода тюремное заключение, и лишь всю вселенную в целом воспринимает как нечто единое и осмысленное». Эйнштейн называл это «космическим религиозным чувством». Он говорил, что во время своей работы над «теорией относительности» именно это чувство владело им. Это, конечно, продолжение того, о чем мы начали говорить, а именно, о познании все новых и новых тайных смыслов в окружающем нас мире. Это чтение этой великой книги природы, и мы еще не знаем, какие новые откровения придут к нам при чтении этой книги, какие новые послания мы там услышим.
Можно вспомнить слова Генриха Герца, одного из создателей современного радио, он в связи с открытием уравнения Максвелла сказал такие слова: «Мы нашли текст, написанный рукой Бога». Вот этот математический текст – его написал Бог. Вот такое чувство у него было. Поэтому связь с христианством в науке, как с самого начала ее, так и сегодня, она, на мой взгляд, достаточно очевидна. Это один и тот же источник. То, что две тысячи лет назад было внесено в человечество, оно не изменило человека, не изменило его мозг, но оно изменило его духовность, изменило его культуру, и эта культура сегодня и привела к той технической цивилизации, которую сегодня мы видим.
Я думаю, одним из доказательств, что две тысячи лет назад произошло нечто необычное, является вот то, что мы сегодня видим на Земном шаре – именно эту техническую цивилизацию.

Вот этот математический текст – его написал Бог

Жанна Сизова:
Каковы особенности современной науки в ее взаимоотношении с христианством?

Андрей Гриб:
До этого я говорил о убеждении создателей современной науки в эпоху Ренессанса в том, что есть две книги – книга Священного Писания, Библия, и книга природы. Более того, Галилей считал, что поскольку Автор один у той и другой книги, то эти книги говорят об одном и том же.
Но вот как складывались отношения между этими двумя книгами далее? Вообще говоря, эти отношения складывались очень по-разному. В известной степени это неслучайно. Во-первых, эти две книги пишутся и читаются на абсолютно разных языках. Если Библия написана на древнееврейском и греческом и она изложена в представлениях людей того времени, то книга науки пишется все время на постоянно обновляющемся современном языке. И этот язык, который мы сегодня используем, через тысячу лет будет казаться очень архаичным, также как нам архаичными кажутся некоторые библейские тексты, поскольку они были написаны для людей того времени. Поэтому то, что какие-то противоречия должны существовать между этими книгами – это достаточно очевидно.
Остановимся на нескольких важных моментах. Конец 18 века, так называемая эпоха Просвещения. В эту эпоху возникло представление о том, что всё в природе описывается законами, тайными, может быть, законами, но законами, и всё, что есть, имеет свою причину, и эту причину можно узнать. И цель науки – узнать эти причины. В связи с этим возникло представление, которое выдвинул известный французский математик и механик Лаплас, «лапласовский детерминизм». Он говорил о том, что если знать все законы природы и знать положение в настоящий момент времени, то можно предсказать любое будущее событие во вселенной. В связи с этим, когда эту книгу Лапласа прочитал Наполеон, между ними был разговор, межу Лапласом и Наполеоном. Наполеон спросил: читая вашу книгу, я не заметил упоминания о Боге. На что Лаплас ответил: а я не нуждаюсь в этой гипотезе. Потому что, действительно, если есть одни законы и вселенная вечно существует, то этого достаточно для объяснения окружающего мироздания. Вот такое представление – оно дожило и до 20 века, и, надо сказать, тот же Эйнштейн, который, как мы говорили, был человеком не лишенным религиозного чувства, и он называл это «космическим религиозным чувством», а именно – большого разума, большего, чем человеческий, который присутствует в окружающей природе, так что человек только приобщается к этому большому разуму, тот же Эйнштейн однако говорил еще и такие слова: для того, кто всецело убежден в универсальности действия закона причинности, идея о существе, способном вмешиваться в ход мировых событий, абсолютно невозможна. То есть Эйнштейн, говоря о Боге, отрицал представления о личном Боге, Которому возможна молитва. Таким образом, это представление о всеобщей причинности приводило и к таким представлениям в религии.
И здесь произошли, конечно, очень серьезные изменения. Эти изменения связаны с открытием новой области естествознания – с наукой о микромире, с квантовой физикой. Английский астрофизик Артур Эддингтон сказал, что «религия стала возможна после 1927 года» (то есть после открытия квантовой механики). Что он имел в виду? В микромире квантовой механики было обнаружено, что, оказывается, в мире существует «чистая случайность». Случайность, которая не есть, как считал Лаплас, непознанная необходимость. Лаплас говорил так: то, что мы считаем случайным, это следствие нашего незнания, на самом деле в природе всё связано между собой, всякому явлению есть причина, ее нужно узнать, и есть закон, по которому эта причина переходит в такое и такое следствие. Если бы мы знали всё это, то мы бы представляли всё, что происходит. В такой природе не может происходить ничего необычного, ничего неожиданного. А если происходит неожиданное, то только потому, что мы не знаем всего – вот только поэтому.
Так вот, в квантовой механике оказалось, что это не так. Оказалось, что даже если мы всё знаем, всё равно существует эта «чистая случайность». Многие обращали внимание, что это похоже то, что мы внутри себя называем свободой воли, то, что человек, оказывается, может поступить так или иначе, и что это не объясняется никакой причиной, потому что существует такое явление как свобода воли.
И вот эта «чистая случайность» оказалась обнаружена в квантовой механике. Эйнштейн с этим не соглашался. Он считал, что квантовая механика несовершенна, что ее нужно изменить. Он чувствовал угрозу всему своему мировоззрению в этом, поэтому он предлагал разного рода теории, как можно было бы обойтись без этого, без этой «чистой случайности». Уже после смерти Эйнштейна, благодаря работам Белла и экспериментам, которые были поставлены во Франции и других местах, когда было доказано-таки, что эта «чистая случайность» действительно существует, и что не существует никаких тайных причин, по которым частица, микрочастица предпочитает попасть в одну точку экрана, а не в другую. Что таких причин просто не существует. Если бы мы спросили эту частицу, почему она попала сюда, а не в другую точку? – она могла бы сказать: да потому что так захотелось.

Жанна Сизова:
В связи с законом и случаем, с детерминизмом и случайностью, возникает вопрос об отношении к чуду.

Андрей Гриб:
Согласно Лапласу и представлениям 18 века, всякое чудо и всякая случайность – это результат либо невежества, либо шарлатанства. Невежество – потому что человек не знает, что там на самом деле происходит, а если он узнает, то поймет, что это – такое-то явление. Либо шарлатанство, то есть жульничество, и его можно разоблачить с помощью полиции. Это представление было типичным для эпохи Просвещения, для 18 века. И, как мы знаем, французская буржуазная революция была основана на этих идеях. И в это время крушились во Франции храмы точно так же, как крушились храмы при большевиках в России.
И здесь, в связи с тем, что в природе, оказывается, есть случайность… Как это влияет на нас? То, что происходит случайно для частиц, потом усиливается (есть такие физические явления, например, динамический хаос), и возникают случайные явления уже на нашем уровне, мы это видим как случайное. Область, где это наиболее часто может встречаться – это болезни. Оказывается, что здоровье и болезнь тесно связаны с тем, что происходит на генетическом уровне, в микромире. Человек – это странное соединение микромира и макромира. Это начинает понимать сегодняшняя биология. Опять вернемся к этим словам Эддингтона, что религия стала возможна после 1927 года. О какой религии он говорит? Он говорит о том, что случайное оказалось реабилитированным в современном мире. А значит, если мы говорим о каком-то разуме, скрытом во вселенной, то он проявляет себя не только в этих законах и закономерностях, но и в единичных событиях, а значит, возможна молитва. То есть возможно обращение одной свободной воли, человеческой в данном случае, к тому высшему, что скрыто за видимым порядком вещей.

Жанна Сизова:
И допустимость чуда.

Андрей Гриб:
О чем молятся большинство людей в церкви? О том, чтобы произошла эта самая счастливая случайность. Разумеется, не всякая случайность есть божественное действие. Но то, что случайность оказалась реабилитирована – это, конечно, очень большое изменение в современном мировоззрении.
Это повлияло даже на политику, потому что известны слова президента Чехии Вацлава Гавела, который сказал, что коммунистическая утопия рухнула, натолкнувшись на свободу воли.
А второе, заставляющее сегодня ученых более серьезно относиться к христианскому откровению – это то, что стало происходить в астрофизике, в космологии, где оказалось, после открытия Александра Александровича Фридмана, что наша вселенная, скорее всего, имела начало, а то, что предшествовало вселенной, это некое ничто, когда не было самого времени, не было понятия «до». Произошло возрождение старой идеи блаженного Августина, высказанной в 5 веке, который говорил о том, что время и вселенная возникли одновременно.

Жанна Сизова:
И Эйнштейн говорил о том, что на открытие Фридмана повлияли его христианские убеждения.

Андрей Гриб:
Я бы сказал, он говорил это не про Фридмана, а про Жоржа Леметра. Но к Фридману у него тоже было отношение отрицательное, к его открытиям. Когда в 1922 году было сделано это открытие о расширении вселенной и того, что у вселенной было начало, Эйнштейн даже написал отрицательный отзыв на эту статью. Этот отрицательный отзыв был несправедлив, в чем он и сам потом признался, после объяснений Ю.А. Круткова, друга Фридмана, Эйнштейн признал, что он ошибся. Но, к сожалению, этот отрицательный отзыв сыграл определенную роль и работа Фридмана оказалась неизвестной. А по поводу Леметра он прямо говорил, и Леметр был еще и аббатом, католическим священником, кроме того, что он был астрофизиком, Эйнштейн о его идее начала вселенной и так называемой сингулярности сказал: ну, это навеяно вашими христианскими убеждениями. Правда потом Эйнштейн, который был прежде всего великим физиком, когда открытие Эдвина Хаббла подтвердило мысль, что вселенная действительно расширяется, Эйнштейн переменил свое мнение и согласился, что эта теория правильная. Для настоящего ученого важнее всего опыт, а предыдущие убеждения по сравнению с опытом, который он видит, не играют такой роли.

Жанна Сизова:
На ваш взгляд, каково влияние конфессиональной принадлежности на научные изыскания?

Андрей Гриб:
Все-таки идеалом науки является полная объективность. Это значит, что никакие твои предубеждения, никакие твои чувства не должны влиять на сам результат. В этом смысле, это требует от ученого определенной аскезы, то есть отказа от какого-то предварительного мнения.

Жанна Сизова:
Как могут складываться взаимоотношения науки и религии?

Андрей Гриб:
Я начал разговор с очень положительного образа науки, поскольку, действительно, наука возникла в связи с христианством. Без христианства наука бы не возникла, и в какой-то степени даже – наука это некая особая разновидность христианства. Об этом можно прочитать у Кеплера, о котором я уже говорил. Это тоже попытка воплощения христианских идеалов. Более того, эта попытка связана с любовью к Богу. Но не связана ни с какими ритуалами и ни с какой церковностью.
И в то же время, говоря о книге природы, нужно отметить вот что. Во-первых, эта книга еще не прочтена нами. Мы прочли из нее очень мало. И в будущем мы, наверное, еще прочтем много нового и много неожиданного узнаем о природе. Эта книга полностью нам еще не дана. Но иногда возникает опасность вот взять тот текст, который у нас сегодня есть, и его обожествить, сделать его сакральным и сказать, что вот это – последнее слово. И тогда возникают катастрофы. То, что было во Французской революции, когда всех принуждали к разумному как бы образу жизни с помощью гильотины. Это происходило и при Октябрьской революции, когда тоже как бы «во имя науки», с утверждениями вроде «наука доказала» – крушили храмы.

Наука – это некая особая разновидность христианства

Что же можно сказать о сегодняшнем взаимоотношении, в 21 веке, между откровением природы, так его назовем, и откровением Библии? Здесь можно вспомнить очень проникновенные слова нашего русского философа Василия Васильевича Розанова, он говорил так: «Есть ли в природе разум? Да, есть. Есть ли в природе красота? Да, есть. Но есть ли в природе жалость? Звезды жалеют ли? Мать – жалеет. И да будет она превыше звезд». Так говорил Розанов. Надо заметить, что так сказать можно не только о матери, что она жалеет. Основная молитва в храмах – это какие слова? Это «Господи, помилуй». Это значит, что человек, который произносит эти слова, он подозревает, что оттуда, сверху – может идти жалость, милосердие. И это очень важно. Знает ли сегодняшняя наука о жалости и милосердии вселенной? Это вопрос. И в основном, все-таки многие считают, что прав по-прежнему Розанов. А это будет означать, что несмотря на то, о чем говорил Кеплер и Эйнштейн, о том, что мы видим, как разумна вселенная, как она красива, но если там нет жалости и милосердия, то человек, который будет на основе науки пытаться построить тип своего поведения, он, вообще говоря, может оказаться и безжалостным, и немилосердным. То самое, что мы видели и во Французской революции, и в большевистской революции, и в национал-социализме. Потому что эта безжалостность мотивировалась тем, что «так в природе». Считали: так в природе, а раз в природе так, то и мы должны так действовать. И вот это показывает, что эти две книги – все еще разные для нас.
Хотя и здесь какое-то сближение, как ни странно, намечается. Это связано с тем, что называется «антропный принцип в космологии». Исследования в астрофизике показывают, что, как это ни странно, но если бы в самые первые доли секунды вселенная расширялась со скоростью, отличающейся от той, с которой она расширялась в миллионном (шестом знаке после запятой) … то нас бы, людей, не было бы. Оказывается, дальше еще больше. Оказывается, что углерод, из которого мы состоим, создавался внутри звезд при очень больших температурах из более легких элементов, из протонов и ядер гелия. Так вот там выяснилась такая любопытная вещь. Называется это «резонанс жизни». Оказывается, что при очень больших температурах вот эти атомы, вернее, атомные ядра, атомные ядра гелия, который соединяется в бериллий, а потом бериллий опять с гелием даёт углерод, идет такой процесс. Так вот чтобы получилось нужное количество углерода, чтобы человек возник, должен существовать резонанс. Резонанс – это означает, что вероятность этого должна быть очень велика, их должно большое количество появиться. И тут же, однако, обнаружили физики и такую странную вещь. Но если бы углерод тут же появился, он столкнулся бы с другим гелием таким же и получился бы кислород, а углерод тут же бы исчез. И вот обнаруживается – как если бы чья-то рука чуточку отодвинула этот резонанс по образованию кислорода вниз… Оказывается, что при этих температурах, при которых образуется углерод, нет резонанса для кислорода, он при меньших температурах образуется. И поэтому углерода оказывается достаточно для того, чтобы при взрыве быть выброшено во внешнее пространство, а потом, в будущем чтобы из них сконструировалось человеческое тело. Это называется антропный принцип в космологии. И это иногда интерпретируется как то, что во вселенной с самого начала присутствует какая-то забота об этом будущем человеке, чтобы он появился. В таких крайних условиях всё это рождается. И здесь малейшая ошибка чрезвычайно важна. Можно ли сказать, что это означает, что космос наполнен заботой о человеке? Но, наверное, сейчас еще рано, это некая поэзия. Но все-таки движение в эту сторону происходит, но очень медленно.
Сегодня все-таки взаимоотношения между наукой и религией складываются так, что жалости и милосердия во вселенной сегодня мы не видим, а они присущи только человеку.
Ваш вопрос – как будут в будущем складываться эти взаимоотношения. Могут возникать разного рода, может быть, болезненные явления, типа того, что мы наблюдали сравнительно недавно, в эпоху «научного атеизма», когда какие-то научные данные используются как последнее слово и возникает некая новая как бы религия или псевдорелигия. И она охватывает человечество.

Жанна Сизова:
Надконфессиональная.

Андрей Гриб:
Она может сделаться очень популярной. Выдержит ли она тысячу лет или две тысячи лет? Я думаю, что, скорее всего, не выдержит. А почему? А потому что, видите, в 20 веке был поставлен по-своему очень интересный эксперимент. Именно в Советском Союзе было дано, как говорят в математике, «доказательство от противного» правильности христианства. Что такое доказательство от противного? Оно иногда более сильное, чем прямое доказательство. Это значит следующее. Вот когда предполагается что-то противоположное: возьмем христианство и заменим эти формулы на противоположные – и посмотрим, что получится. Посмотрим, может ли это продержаться две тысячи лет. И вот этот эксперимент был поставлен в нашей стране и мы знаем, к чему он привел, особенно в сталинское время.
Мы всё время говорили о физике и естественных науках. Но ведь нужно сказать еще и о гуманитарных науках. Еще в советские времена Чингиз Айтматов в «Плахе», помните, обратил внимание на особый смысл слов Евангелия «блаженны кроткие, ибо они землю наследуют». А заменим эти слова на противоположные, – говорил Айтматов, – «блаженны хищные и наглые». И представим себе, что в руки хищных и наглых попадают атомные бомбы и современные технологии. Продержится ли Земля хотя бы 10 лет? Нет, не наследуют они землю. Так что вот эти слова: «блаженны кроткие – они наследуют землю», – показывают, что современная технология, вот та самая технология, которая выросла из христианства, она не приведет к катастрофе только если не «хищные и наглые» будут ею управлять. Но в политике, к сожалению, мы не видим, чтобы эта формула была воспринята. По-моему, нет.

***

Андрей Анатольевич Гриб родился 28 марта 1939 г. Сын профессора СПбГУ (ЛГУ), специалиста в области гидроаэродинамики и физики взрыва А.А. Гриба. Брат Сергея Анатольевича Гриба (физик, доктор физ.-мат. наук, религиозный философ, основатель и председатель Санкт-Петербургского религиозно-философского общества им. Вл. Соловьева, solsoc.ru). Окончил школу № 213 Ленинграда. В 1961 окончил физический факультет Ленинградского университета, аспирантуру. Кандидат физ.-мат. наук (1968, «К проблеме нарушения симметрии в квантовой теории поля»). Доктор физ.-мат. наук (1980, «Неинвариантность вакуума и рождение пар во внешних электромагнитных и гравитационных полях»). В 1964-75 – ассистент кафедры на физическом факультете ЛГУ. В 1975-82 – доцент на кафедры теоретической физики ЛИТМО. В 1982-2004 – заведующий кафедрой высшей математики Санкт–Петербургского университета экономики и финансов. С 2006 был ведущим профессором кафедры теоретической физики и астрономии Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. Заведующий Лабораторией теоретической физики имени А.А. Фридмана. Член президиума Российского гравитационного общества, член Международной ассоциации «Квантовые структуры», Американского математического общества, совета Европейского интердисциплинарного университета г. Парижа; читал лекции во многих университетах мира. Основные научные достижения связаны с космологией и физикой элементарных частиц. Впервые высказал идею о связи изменения вакуума при спонтанном нарушении симметрии в физике элементарных частиц и появлении ненулевой космологической постоянной. Занимался вопросами нелокальности в квантовой физике, квантовой логики, макроскопической теории квантовых игр, квантовых и классических процессов в черных дырах. Теоретически обосновал возможность вращающихся черных дыр играть роль сверхмощных ускорителей элементарных частиц с энергией более 1020 эВ. Активно занимался популяризацией науки.
Скончался 8 июня 2024 года, похоронен на Смоленском православном кладбище.

См. также: