«Когда я стал читать Платона, меня поразили доказательства бессмертия души»

Программа Людмилы Зотовой

Монах Диодор (Ларионов)

Беседа первая. Путь в Церковь

 

Читать/Слушать часть 2

Читать/Слушать часть 3 

 

Сегодня мы предлагаем нашим радиослушателям встречу с монахом Диодором (Ларионовым), насельником Богородице-Сергиевой пустыни, которая располагается  недалеко от Йошкар-Олы.

Отец Диодор в настоящее время хорошо известен как богослов, патролог, переводчик, специалист по средневековой византийской философии и каноническому праву. Его книги, статьи, выступления обсуждаются не только в церковных, но и в светских кругах. Некоторые церковные и светские ученые его считают одним из самых перспективных молодых богословов Русской Православной Церкви.

 

Наша встреча с отцом Диодором состоялась в Богородице-Сергиевой обители. Сегодня вы услышите первую передачу, записанную с монахом Диодором. Наш собеседник рассказывает о своем пути к Богу, о самых первых шагах. А началось все в его родном городе, Казани, когда он был простым школьником. Что послужило толчком? Мода, которая в те годы привлекала людей, в том числе и молодых, к Церкви? Чтение, открывшее юноше глубину жизненного смысла? С чего все началось? Послушаем самого отца Диодора.

 

Все началось еще в школе. В детстве я вообще не читал книг. А отец у меня – большой книголюб. Он всегда собирал книги, каждое воскресенье ходил на книжный рынок, проводил там по полдня. У него было такое хобби: книги, книги, книги… Наша маленькая однокомнатная квартирка была заставлена книгами. Так как у него растет сын, он  приготовил для сына полное собрание сочинений Дюма, собрание сочинений Фенимора Купера, собрание сочинений Стивенсона, Конан Дойля, там еще что-то. Прекрасные собрания. Он думал, что мне это должно быть интересно. А я вообще ничего не читал, только на улице бегал. К нам ходил наш сосед, мой друг, он у нас брал читать все эти книги подряд и он их практически все перечитал. А я – ни одной. Отец все время так расстраивался, что я не читаю! Он решил меня приучить к книгам и начал мне читать вслух перед сном. Он начал с «Петра Первого» Алексея Толстого. Мне очень понравилось, стало интересно. Там ведь такой язык живой, интересно написано. А книга толстая. Отец мне половину прочитал, а вторую половину я сам уже дочитал.

 

А сколько лет Вам было?

 

Лет, наверное, уже тринадцать-четырнадцать. Мой друг уже лет с одиннадцати-двенадцати читал. А я все не читал, мне неинтересно было. И вот я дочитал «Петра Первого», отец мне сразу другую книжку подсунул, историческую. Он заметил, что мне это интересно. Это был «Князь Серебряный», тоже Толстого – только другого. Мне эта книга еще больше понравилась. Потом «Мифы и легенды Древней Греции» прочитал – то ли сам, то родители читали. Потом у отца была такая эпопея Дмитрия Балашова «Государи московские». Каждый том посвящен отдельному князю. И я их все прочитал залпом. Все с этого и началось: я стал читать, читать. Я начал все читать, изучать, собирать по истории Древней Руси. Исписывал тетради, рисовал родословные. Знал наизусть, какие были князья, всех их родственников. У меня были нарисованы вот такие огромные ветки родословных. Потом узнал всех золотоордынских князей, литовских князей. Настолько увлекся, что очень долго бредил всем этим.

А потом у меня возник интерес к философии. Причем совсем неожиданно. Я как-то зашел в гости к своему другу, а у него на полке стоял Владимир Соловьев, два тома. Я посмотрел, там написано: «Оправдание добра». Я на лето взял у него это почитать. Мы с родителями поехали отдыхать за город. Жили там недели две. И я эту толстую книгу всю прочитал.

Надо сказать, что я в то время учился в английской школе, а потом мы с друзьями стали ходить на исторический в Малый университет. Там преподавал такой человек, который как-то нас увлек, он очень живо, интересно рассказывал. И он нам предложил: «Ребята, а хотите поступить в лицей? Я там преподаю историю. Что там у вас хорошего в советской школе?» И правда, там была просто дурацкая история, марксистская. Завуч, я помню, заставляла учить наизусть «Манифест» Карла Маркса. И вот, он сказал: «Приходите к нам в лицей, я там историю преподаю». А мне как раз история была интересна.

Мы пошли и поступили в этот лицей. А лицей, как оказалось, был физико-математическим. Но мы как-то сдали экзамены, хотя я никогда не был склонен к математике, к физике. И там начались занятия математикой, физикой. Нам никакого послабления не давали. Первый и второй курс университета мы в лицее изучали. Ну, и история тоже была, конечно.

Летом, перед лицеем, как я сказал, я прочитал Владимира Соловьева. А в лицее как раз была логика. Ее преподавал такой харизматичный преподаватель, он интересно рассказывал логику, философию. Он на меня очень сильно повлиял. Я ему давай рассказывать про Владимира Соловьева, а он мне говорит: «Да, это все, конечно, хорошо, но лучше бы вам, если вы так увлекаетесь, изучать философию с истоков, более систематично». Я спросил: «А с чего?» «Ну, — говорит, — вот, с Платона». И принес мне из дома томик «Избранные диалоги».

И когда я стал читать Платона, меня настолько поразили доказательства бессмертия души, апология Сократа, где он идет на смерть за добро, за благо, за идеи. Там такое учение о Боге изложено! И Сократ – такая личность! Его приговорили к смерти, оклеветав, что он, якобы, развращает молодежь. Его приговорили выпить яд цикуты. Как свободного гражданина его не казнили, в Афинах казнили только рабов. А свободный гражданин сам должен был выпить яд, если он приговорен к смерти. И вот вокруг него собрались ученики. «Апология Сократа» рассказывает о его речи, где он объясняет, оправдывает свою деятельность. Он учил только добру. А другой диалог – «Федон», просто потрясающий диалог, в котором Платон описывает, как ученики сидят вокруг Сократа, и он с ними беседует перед смертью, рассказывает о том, что за гробом. И логически доказывает бессмертье души. Меня, школьника, это так поразило! До сих пор, вспоминаю – мурашки по телу! Поразило его ясное сознание, что он идет на смерть. Причем его ученики отговаривали: «Давай мы тебе устроим побег!» А Сократ отвечал: «Как же я могу бежать, если я только ради этого и жил! Как я могу бежать из своего родного города, которому жизнь посвятил? Как я могу бежать как раб, как преступник? Я жил всю жизнь ради этого города, я учил добру. Я жил не ради этой временной жизни, а ради вечной жизни, которая за гробом нас ждет». Так и представляешь, как они все сидят и вынужденно печально соглашаются. Все очень скорбят, но согласны с ним, что бежать не надо. И он пьет эту чашу и умирает.

Там есть и другие важные диалоги на определенную тему: о добре, о справедливости, благе. Каждое понятие подробно рассматривается, причем в форме спора, диалога такого, хитрого, с каверзными вопросами. Как это можно было написать – невероятно! Я был этим просто сражен.

И в это время мы как раз стали в церковь ходить. Тогда была мода ходить в церковь. Конечно, на меня сильно повлиял Платон, и я стал глубоко изучать философию. Потом у меня произошел какой-то кризис. Так как я ходил в церковь, я почувствовал, что если заниматься только философией, то охватывает какой-то мрак от этих голых понятий, от отсутствия реальности. Ты же имеешь дело только со сплошными понятиями, ум мыслит только абстрактными категориями. И эти абстрактные категории стали меня затягивать. Видно, мой детский ум не выдержал, временами нападала жуть. А в церкви была совершенно другая реальность: там такое тепло, служба, пение… Другая реальность, это не голые понятия.

В какой-то момент я решил бросить занятия философией как поиска истины. Все. Отдал все свои книги другу Коле, перестал этим заниматься, Ходил в церковь, там спрашивал, что бы мне почитать. И все говорили: читай Игнатия Брянчанинова. Ну, думаю, ладно. Но нигде же ничего не продавалось. Я когда поступил в лицей, например, захотел Библию почитать. А она была только в отделе редких книг. Только там можно было Библию почитать и посмотреть. Я пришел, мне вынесли Библию, я ее открыл, полистал: ух ты!

Евангелие тогда стали впервые печатать в журнале «Слово» в 1990-м, кажется, году. И мы с другом его сразу же выписали. Такой вот литературно-художественный журнал, и там печатали Евангелие. И мы вырезали, у меня были вырезки, я все это читал, это была такая ценность! Ведь ничего не было.

 

И когда я стал читать Платона, меня настолько поразили доказательства бессмертия души.

 

И как Вам Евангелие в таком возрасте?

 

Тоже поразительно. Но я его как-то недопонял сначала. Мне очень нравилось научение Христа, но я это воспринимал как-то по-человечески. Как будто это был человек, я еще не осознавал, что это Бог. Я даже настолько не понял, что думал: а почему же Его распяли, он же добру учил, говорил все хорошее. Я как-то не понял. Когда я в церковь ходил, в кружок вокруг владыки Иоанна, я стал спрашивать, а мне все твердят: Игнатий Брянчанинов! Игнатий Брянчанинов! И я пошел в библиотеку в университете, выписал его сочинения. Мне принесли, я стал рассматривать: первый том – «Аскетические опыты». Да, думаю, интересно. А третий том открываю – «Слово о смерти». Ух ты! Это же как раз то, что меня больше всего интересовало в связи с Платоном. Стал читать, так увлекся, что за целый вечер прочел целиком всю эту книжку. Сидел до закрытия. На меня нашло такое благоговение и какой-то ужас священный, что даже волосы на голове шевелились. Потому что там так  живо, ярко описывается, все, что связано с христианским учением о смерти. На меня это огромное впечатление произвело. И я потом уже остальные сочинения Игнатия Брянчанинова стал читать. И уже тогда по-серьезному стал в церковь ходить, готовиться к причащению, стал воцерковляться. Но он был первым автором, которого я стал читать.

 

 

Как дальше складывалась Ваша жизнь? Вы уже были обогащены мыслями святых отцов. Что это изменило в Вашей жизни?

 

Потом в лицее мы очень много изучали философию. У нас был философский кружок, который завели мы с моим преподавателем. Он преподавал логику на первом курсе лицея, а на втором – философию. В субботу мы не учились, и мы с ним договорились встречаться и просто что-то обсуждать. В свободной дискуссии мы проходили историю западной философии, начиная с Декарта. Там обсуждались вопросы философии бытия, говорили о Боге, о мире, о человеке. Это тесно соприкасается с той проблематикой, которую обсуждает и богословие. Оно ведь тоже учит и о мире, о Боге, о человеке, о бытии, просто в другом преломлении. Тесно соприкасается философия с богословием.

 

Но не обязательно философия приведет к богословию, да?

 

Ну, смотря какая. Вот древних греков она привела. Если это подлинная философия – я думаю, приведет. Почему Бог избрал как раз древних греков, чтобы проповедовать миру Евангелие? Ведь через греков оно было проповедано. Хотя Христос был в еврейской среде, но кто распространил Евангелие?  Евангелия все на греческом языке были написаны. И кто был поражен Евангелием, кто первый обратился? Как раз вот эти греческие философы. Они стали один за другим обращаться, приходить к вере. У них начались споры, потому что греки мыслили, думали. В результате богословских споров у них кристаллизовалось вот это учение церковное. И вообще все, что создано в Церкви.

 

Может ли такой путь к Церкви стать неким примером для молодых людей? Через чтение – философские вопросы – к Храму? В нашем мире столько соблазнов, искушений, увлечений…Сейчас современная молодежь погружена в события, происходящие вокруг. Интернет, другие многочисленные средства информации их втягивают в эти события. Как можно помочь современному человеку, особенно молодому, подойти ближе к Богу? Кто должен здесь сыграть основную роль? Родители? Или общество?

 

Ну, я не знаю. Когда я был «молодежью», никто мне ни в чем не помогал. Меня как-то все оттягивали, а я, наоборот, притягивался.

 

Но все же как-то надо людям помогать?

 

Не знаю. То, что у нас сейчас происходит, то, что называют помощью, мне кажется, наоборот, только все портит. Делает еще хуже. Мне кажется, молодежь по своей природе любознательная, живая, интересующаяся. Молодые люди настолько открыты для всего! Поэтому, я думаю, если нужно – они сами найдут.

 

Но вот Вам же папа подсовывал книги.

 

Но книги любые. Он хотел, чтобы я просто читал. Подсовывал, да. Ну что ж, если там есть папа, пусть тоже подсовывает. Нет, молодежи, конечно, нужно что-то подсовывать. Но мне кажется, можно просто увлечь своим примером. Потому что молодые люди еще не испорченные. Когда они видят что-то, они очень остро чувствуют, когда это подлинное, а когда ложное. У них это чувство остро развито. Например, молодые люди сильно восстают против несправедливости. Ложь очень остро чувствуют именно молодые, потому что потом взрослые иногда уже не могут отличить, где ложь, где правда. Им это уже даже и неинтересно. А молодежь остро это чувствует. И если что-то подлинное они видят, они обязательно к этому устремляются. А вот подлинного-то как раз сейчас и нет в этих программах обучения. То, что молодежи навязывают, это все идеология, все такое ложное, совершенно не соответствующее евангельскому духу свободы. Хотя, может быть, где-то что-то и нормальное есть. Должно ведь быть? Это ведь и от людей тоже зависит. Если есть личность, если человек может и объяснить, и сам этим живет, тогда он и молодежь сможет увлечь.

 

А вот евангельская свобода: как ее Вы понимаете? Часто свободу сейчас понимают так: можно все. Для Господа главное – человек должен быть свободен. Что бы он ни делал – он свободен. А в чем правда евангельской свободы?

 

О свободе все философы говорят. Особенно в ХХ веке. Мне кажется, в современном дискурсе свобода понимается как свобода от какого-то тоталитаризма, от давления, угнетения. Вот с этим связано современное понимание свободы. И если что-то запрещается государством, это значит, что государство нарушает человеческую свободу. Но ведь апостол Павел говорит, что если ты раб – еще больше поработи себя. Свобода вообще не зависит от внешнего, от того, свободен ты в материальном плане или нет. Речь идет о духовной свободе, то есть о свободе от рабства греху и дьяволу. Христианское учение на что опирается? На историю о грехопадении и на искупление Христом человеческого рода через крестную смерть и воскресение. Именно через это Христос даровал нам свободу, но свободу духовную, свободу возможности восхождения к Богу.

Потому что когда человек думает о материальной свободе, о свободе от давления государства, то он вполне может подпасть под рабство собственным страстям, которые может принимать за проявление своей свободы. Тогда это будет глубокое заблуждение. Человек будет рабом. И даже видно: если человек предан страстям, у него и поведение, как у раба. Например, если человек одержим сребролюбием, он трясется и боится за свои деньги. Если он порабощен другой страстью, гневом, то ему слова не скажи, он не может с собой совладать. Это разве не раб? Пускай он свободен от давления государства, от предписанных каких-то правил и норм, но поскольку он сам не может с собой совладать, то он и не свободен.

И поэтому понятие нормы, канона (есть такое церковное понятие: канон) и правила – оно именно не ограничивает свободу, хотя это так может показаться, а просто задает определенный ритм. Потому что иначе человек из этого ритма выбьется и попадет в хаотическое движение, в котором потеряет все и попадет под влияние страстей. Потому что страсти – это и есть хаос. Он спонтанно возникает. А добродетель воспитывается в гармоническом следовании заповедям Божиим. Через это приходит и понимание искупительной жертвы Христа, и обретение собственной свободы. Мне так кажется.

 

Свобода вообще не зависит от внешнего, от того, свободен ты в материальном плане или нет.

 

(К отцу Диодору приходят и приезжают миряне со своими вопросами. Вот и сегодня о. Диодор делится тем опытом духовной жизни, который ему удалось собрать. Страсти и добродетели: как они проявляются в человеке).

 

Страсти – у них такой клубок сплетенный…

 

Да, есть у Франсуа Мориака книжка «Клубок змей».

 

А добродетели возделываются в соответствии с желанием следовать какой-то норме, канону, заповеди. Это значит, что мы все добродетели можем как-то различать? Или они тоже каким-то образом перемешаны, одна связана с другой, влияет на другую?

 

Нет, если они связаны, это не значит, что они перемешаны. Перемешаны и связаны – это разные вещи. Когда, например, мы наливаем в чашку кисель, потом кладем туда ложку горохового супа, потом наливаем молока и все это перемешиваем, это получится такая жидкость, вся перемешанная, непонятно на вкус, что там. Это называется перемешанное. Это страсти.

А добродетели – это отдельные вещи, части каких-то вещей. Части тела, например, связаны между собой, но не перемешаны. Добродетели существуют как бы в комплексе. У нас в монастыре обсуждались вопросы о послушании, это было актуально. Послушание – это ведь добродетель. И когда добродетель вырывалась из контекста… Ну, например, тебе говорят: вот слушайся, а все остальное не обязательно. Можешь не воздерживаться, мало молиться, вообще на службу не ходить – ты, главное, слушайся. И кажется человеку, что если послушание – главная добродетель, то он должен стать добродетельным. На самом деле святоотеческое учение как раз опровергает такой подход. Святые отцы единогласно утверждают, что невозможно научиться одной добродетели, отвергая другие. Добродетели идут всегда все вместе. И если ты становишься послушным, то ты одновременно больше молишься, одновременно становишься смиреннее, одновременно приобретаешь больше любви.

А когда человек вырывает какую-то добродетель, абсолютизирует ее, то она превращается в порок. И послушание превращается в человекоугодие. Добродетели и пороки очень легко меняются местами. Ведь дьявол всегда скрывается под видом добра. Он же не может нам сказать: сделай вот это зло. Он говорит: ты сделай, это же хорошее дело, ничего в нем плохого и нет. Он всегда пытается прикрыться добром. Ему часто удается нас обмануть, потому что он называет добродетелью то, что ею не является. И человек верит. Например, ему кажется, что он совершает послушание, а на самом деле он превращается в льстеца и человекоугодника. А это страсть и порок. Человекоугодие и лесть – это страшный порок. Потому что он развращает полностью душу человека.

 

Святые отцы единогласно утверждают, что невозможно научиться одной добродетели, отвергая другие.

 

А как же святые отцы говорили, что послушание выше поста и молитвы?

 

Я думаю, они не в том смысле говорили, что послушание возможно без поста и молитвы, а в том смысле, что без послушания пост и молитвы бесполезны. Послушание – это как бы внешнее выражение смирения души. То есть, если ты не имеешь смирения, не можешь послушаться, значит твои пост и молитва – это просто некое проявление гордости. Ты постишься и молишься как лицемеры-фарисеи, которые постились и молились напоказ, и все видели, что они делают. Или даже может человек и не напоказ, а просто сам перед собой превозноситься и гордиться: вот я какой. Надмеваться. Я думаю, в этом смысле надо понимать.

 

А вот еще про гордость. Понятно, что гордость – это корень всех пороков, мать всех пороков. Но человеку бывает сложно определить именно в себе это качество. Кажется: нет, я такой добродетельный, делаю все хорошо. И человек не замечает, что в нем развивается гордость, а из нее произрастают следующие пороки. Какие критерии есть? Как в себе это можно узнать? Ведь человеку свойственно, наверное, закрывать глаза на некоторые свои негативные проявления. Есть ли какие-то критерии, по которым определишь: нет, все-таки во мне гордость есть?

 

Во-первых, гордость есть в любом человеке, это корень зла, мы его наследуем от грехопадения Адама. Он существует у нас в глубине души. Просто дьявол через помыслы пытается наш ум обратить на страсть, чтобы активизировать те страсти, которые у нас в глубине уже есть. Христос сказал, что из сердца исходит все зло. Пороки, гордость – вот это все исходит из сердца. Сердце – это средоточие греха, который там существует. Оно испорчено, оно больно.

 

От рождения уже?

 

Да, конечно. С младенчества, с детства.

 

То есть надо просто знать, что в нас это есть, да?

 

Да, надо знать, что это есть, но увидеть это – элементарно. Можно посмотреть, например, как ты реагируешь на то, что не по твоей воле совершается, или на замечания и оскорбления со стороны других людей. Тогда и будет видно.

 

А подробнее?

 

А как мы реагируем? Гневаемся, раздражаемся, начинаем сразу осуждать…

 

Обижаемся.

 

Обижаемся. Это и есть все проявление гордости и самолюбия.

 

И что нужно сделать? Ведь кажется, что замечания несправедливы. Именно поэтому ты раздражаешься, гневаешься, обижаешься.

 

Ну, это ведь целая наука, как нужно с собой бороться.

 

А какую-то основу можете нам подсказать?

 

«Уклонись от зла, сотвори благо». Так говорит псалмопевец Давид. Это основа. Нужно уклоняться от зла, не творить зло. Сначала не творить его в делах, потом в словах, потом в мыслях. Потому что грех действует через мысли. Потом он выражается у нас в словах, потом переходит в дела. Например, если мы разгневались, у нас как бы закипает сердце от гнева, появляется множество мыслей против этого человека, и мы начинаем их выражать, говорить: вот какой ты! Начинаем ругаться, обзываться. В состоянии гнева мы можем ударить и можем дойти даже до убийства. Поэтому, чтобы не совершить какой-то грех делом, нужно бороться со своими мыслями, помыслами, контролировать их. Нужно чувствовать движение помыслов и отслеживать приближение лукавых злых помыслов. Это целая наука: внемли себе.

А добродетели, противоположные грехам, которые в нас существуют, как раз нас исцеляют. Например, чтобы избавиться от гнева, нужно возделывать в себе кротость, стараться быть кротким. Здесь то же самое: как грех проходит через мысли, слова, дела – три стадии, так же и добродетели нужно начинать. Если ты не можешь сначала быть кротким в мыслях, то, по крайней мере, старайся в делах быть кротким. Дела твои пусть будут смиренны и кротки. Уступай другим. Старайся высказать им уважение, допустим.

 

«Уклонись от зла, сотвори благо». Так говорит псалмопевец Давид. Это основа.

 

А не будет ли это той же самой лестью, о которой мы только  сейчас говорили?

 

Нет, лесть просто так к каждому человеку не бывает. Почему это и порок. Она возникает именно по отношению к тем людям, от которых ты зависишь. Например, к начальникам. Просто так какому-то человеку на улице ты ведь не будешь льстить. Зачем, кто будет это делать? Нет, льстят, обычно, людям, от которых хотят что-то получить взамен, от которых ждут какую-то выгоду себе.

 

То есть кротость проявляется в уступчивости, прежде всего, так?

 

Я думаю, вообще во многом. Уступчивость – это, конечно, одно из проявлений кротости. Итак, кротость нужна в делах. Потом в словах тоже нужно быть кротким. Не говорить, например, каких-то обидных вещей. И говорить с человеком так, чтобы это не было для него обидно. Вот в этом кротость. Например, есть люди, которые чуть что – сразу возражают. В этом проявляется отсутствие кротости. А кроткий человек молчит и принимает все, что о нем говорят. Христос говорит: «Научитесь от Меня, яко кроток есмь и смирен сердцем». Мы можем посмотреть, как Христос реагировал на все. Как Он жил и как разговаривал с людьми. У Него, с одной стороны, была ревность о Боге, когда Он обличал фарисеев, но, с другой стороны, Он был предельно кротким и смиренным. Принимал и побои, и гонения, и не было такого, чтобы Он осуждал кого-то.

 

Возражал и спорил…

 

Возражал и спорил, да. Прекословил. Третья стадия кротости – это кротость в мыслях, когда ты сам о себе уже думаешь смиренно и действительно считаешь себя грешным, недостойным человеком. Это уже более совершенная третья стадия, к которой человек должен стремиться и с которой должен уже жить и иметь дело. Кротость – это такая добродетель, через которую рождается смирение. Кротость рождает смирение, а смирение производит уже любовь к ближнему. Человек начинает вдруг чувствовать, что люди, которые его окружают, совершенно не такие, как он раньше думал. Начинает думать о них хорошо, начинает им сочувствовать, о них молиться. Это и есть проявление любви.

А через проявление любви происходит таинство, которое лежит в основании дела Христова. Потому что через любовь проявляется единство человеческой природы. Когда мы начинаем любить ближнего и сочувствовать ему, мы начинаем ощущать, что это не кто-то чужой, не какой-то внешний объект, индивидуум, сам по себе существующий, какая-то монада. А это такой же человек, как я, имеющий такую же природу. Наша природа, по сути, общая. И она вся падшая. Ты начинаешь понимать, что не только в тебе грех, но и в другом человеке. И понимаешь, что его грех частично соотносится с твоим грехом. И это ваша общая беда, общая трагедия. И когда ты уже через вот это осознание начинаешь молиться, у тебя молитва становится совершенно другого качества, другого уровня. Ты уже тогда понимаешь, что весь человеческий род заражен вот этим. И ты уже молишься не только за спасение себя, но за спасение всего человеческого рода. За спасение всех людей. Потому что ты остро чувствуешь всеобщее падение, как свое собственное.  К этому приводит следующий этап смирения.

И когда ты осознаешь общечеловеческое падение, ты начинаешь глубже осознавать величие и глубину искупительного дела Христова, что Он на самом деле совершил. Он не просто спас тебя, не просто где-то когда-то абстрактно жил в Палестине. Он действительно искупил грех, весь человеческий род. Поэтому спастись мы можем только через обращение к Нему. Через призывание Его, чтобы Он смог нас исцелить от нашего нынешнего состояния. Вот так вот добродетели связаны между собой.

 

Еще такой важный вопрос для нас, живущих в миру. Сейчас время такое: много забот, ритм жизни очень высокий, особенно в больших городах. Как человеку, который живет в миру, рассчитывать свое время, чтобы оставалось место для Бога, место для Церкви? Что нужно, что необходимо обязательно делать человеку, занятому работой, чтобы не оторваться от Бога?

 

Не знаю. Мне кажется, меры здесь вообще не может быть. Человеку должно быть всегда недостаточно Бога. Ведь отсутствие Бога в жизни ощущается человеком как величайшая трагедия, несчастье существования. Поэтому он стремится к Нему вернуться. Если с этой точки зрения посмотреть на Ваш вопрос, получается: какой минимум ему нужно делать для этого, да?  Раз в неделю, там, куда-то сходить или что? Тут сам собой, по-моему, напрашивается ответ, что ему надо всецело, глубоко стараться изменить свою жизнь и  устремиться к познанию Христа и насколько можно больше думать о Боге, исполнять Его заповеди и идти этим христианским путем.

 

Человеку должно быть всегда недостаточно Бога.

 

Но ведь человек обременен семьей, заботами, работой, которые, порой, не позволяют…

 

С этого, как раз, и начинается раздвоение личности. То, что как раз очень сложно преодолеть.

 

Но ведь не у всех есть такое призвание – монастырь.

 

Но тут ведь тоже можно найти такой способ жизни. Я не знаю. Сам человек должен с самим собой договариваться. Он должен сесть и, во-первых, определиться, что для него важно, что для него главное, чего он вообще хочет от жизни. Потому что большинство людей, о которых Вы говорите, которые «бегают на работу и заботятся», они никогда этот вопрос себе не задавали. Большинство. И даже когда они начинают ходить в церковь, они все равно этот вопрос себе не задают. Они не очень понимают, зачем они это делают. Ну, как-то вот, да, Бог есть, значит надо в церковь сходить. Кто-то чуть-чуть глубже начинает вникать. Но все равно не доходит до того, чтобы сесть и разобраться, что же все-таки он действительно хочет, к чему он вообще стремится.

 

Но для того, чтобы сесть и подумать, надо, прежде всего, суметь остановиться в своем ритме, да?

 

А как же! Само собой. Поэтому остановиться мирянам можно где, например? Почему миряне ездят в монастыри?  Вот как раз для этого: чтобы в какой-то момент остановиться, сесть и подумать. Действительно попытаться с собой разобраться в тишине. Поэтому очень полезно для мирян посещать монастыри. Мирянам это дает какую-то основу – общение с монахами, посещение богослужений, просто сама обстановка, атмосфера, ритм жизни настраивает на самоуглубление и попытку с собой разобраться и познать себя. Задать себе какие-то вопросы, которые раньше, возможно, не успевал задать.

 

То есть, когда вот такая ситуация с мирскими хлопотами, компромисс практически невозможен? С одной стороны ты хочешь, вроде бы, к Богу, а с другой стороны думаешь: а зачем мне? У меня тут, вроде, работа есть.

 

Неужели работа настолько важна человеку? Он же понимает, что она кончится? Что она конечна, что он состарится и умрет. Разве это не очевидно? Я вот с пятнадцати лет как-то об этом задумывался. Все-таки работа есть работа, но нельзя смысл жизни в ней полагать. Нужно связывать основной смысл жизни, который состоит подготовке к вечности, в стремлении к Богу, каким-то образом через освящение, которое мы получаем в Церкви. Оно же приходит, оно освящает всю нашу жизнь. Наполняет нас, когда, например, мы приобщаемся Божественной благодати на литургии, причастие принимаем и молимся. Входим вот в этот ритм христианской жизни через исполнение заповедей, через молитву, через возделывание в себе добродетелей и отвращение от греха. Через это все мы освящаем, как бы, всю нашу жизнь. То есть, это не просто то, что мы один раз получили, а потом оставили где-то и ушли опять на свою работу. Нет, мы же это несем в себе. То освящение, которое мы получили, мы приносим потом в семью, в мир, даже на свою работу. Чтобы мы вот это воспроизводили в своей дальнейшей жизни. И тогда, может быть, качество жизни, которое существует на работе, поменяется через это. И тогда уже не будет такого противоречия, которое сейчас вы ощущаете.

Когда в Грецию приезжал наш владыка – а владыка у нас очень молитвенный, он любит молиться, он действительно верит во Христа – когда он приезжал к отцу Никодиму, отец Никодим был просто поражен тем, что владыке ни скажешь, он все делает. Ему скажут: владыка, вставайте сюда – он встает. Владыка, повернитесь – он поворачивается. Владыка, Вы читаете сейчас Шестопсалмие – он читает. Все, что ему говорили, он все выполнял. И там удивлялись: «Первый раз такого владыку видим. Все, что ему скажешь, он скромно, кротко исполняет». Даже то, что не в традиции русской, но в традиции греческой, некоторые особенности, он все-все кротко исполнял. Даже то, что он не знал, ему подсказывали, исправляли. Он исправлялся скромно, все читал так, как ему сказали. И такой мир был в церкви! Все были настолько спокойны, настолько было хорошо у отца Никодима. Какое он произвел впечатление, как все были рады, что владыка такой кроткий. Он такую создал обстановку, что все молились с большим воодушевлением, все были радостные и улыбались.

 

Вот таким примером из жизни архиепископа Марийского и Йошкар-Олинского  владыки Иоанна (Тимофеева) во время его визита в Грецию мы и закончим первую передачу, записанную с монахом Диодором (Ларионовым) в Богородично-Сергиевой обители недалеко от Йошкар-Олы.

В следующей программе отец Диодор поделится своим  опытом первых шагов в церковной жизни и решением принять монашество.