Ленин: биография топонима. Передача 1

«Возвращение в Петербург»

Кирилл Михайлович Александров

Цикл передач «Ленин: биография топонима»

Передача 1

В современной Российской Федерации 10330 топонимов в честь Ленина.

Марина Лобанова: Здравствуйте дорогие друзья. Сегодня мы будем в программе «Возвращение в Петербург» возвращаться в Петербург вообще, не с какой-то конкретной улицы, а возвращаться в Петербург таким образом, какому и посвящена вся наша программа, все эти циклы передач, потому что мы возвращаемся в Петербург из города, который назывался Ленинград, и по всем вот этим фактам, которые мы рассматриваем в нашей программе, по тому, что сохранились ещё улицы с названиями, которые Петербургу совсем не подходят, мы всё-таки из Ленинграда в Петербург так и не вернулись в полном смысле этого слова. В студии радио «Град Петров» Марина Лобанова, и сегодня мы будем говорить с историком Кириллом Михайловичем Александровым о топониме, который живёт и процветает до сих пор в нашем городе. Это топоним «Ленин». Кирилл Михайлович, здравствуйте.

Кирилл Александров: Здравствуйте, Марина Николаевна. Здравствуйте уважаемые радиослушатели.

Марина Лобанова: На самом деле это имя стало не просто мифом, это имя стало во многом религиозной реальностью. Не даром до сих пор…

Кирилл Александров: Псевдорелигиозной реальностью.

Марина Лобанова: Ну, для многих, знаете, всё-таки вот это то, во что они верят. Недаром до сих пор не просто везде у нас эти имена, везде мы это чудовище, не побоюсь этого слова, встречаем, и в центре, в сердце нашей страны находится вот это капище, вот этот мавзолей, где лежит мумия этого человека. Это – псевдомощи псевдорелигии. Но, на самом деле, о чём мы говорим? У меня такое чувство, что мы будем посвящать передачу дьяволу. Никогда бы не хотелось это сделать, но без этого мы не можем понять духовную реальность, мы не можем его победить.

Кирилл Александров: Вы знаете, мне всё-таки кажется, что Ленин не дотягивает до дьявола, если, конечно, говорить об этом человеке в таких не в исторических, а в духовных категориях. Мне всё-таки как раз представляется, что Сталин был гораздо ближе с той реальностью, которую он создал уже после Ленина. А Ленин – это вот такой страстный огненный бес. Одержимый совершенно человек, бесспорно, энергия которого – а он был, даже видно это на хронике сохранившейся, при чтении каких-то его публицистических работ, написанных в спешке, – это был человек совершенно фантастической энергии. Причём поразительно, что чем ближе он приближался к той абсолютной власти, к которой он стремился, едва ли не с сознательного начала своей революционной деятельности, к власти всеобъемлющей – своей группой, своей организацией профессиональных революционеров. Бесспорно, она не была для него самоцелью: власть ради власти, – нет. Он хотел созидать социальную утопию. Ну так вот, что меня поражало, чем ближе он к ней приближался, тем более он становился энергичным. Тем более он становился импульсирующим, тем более он становился фонтанирующим. И, собственно, вот этот пик его такой энергетики, которая далеко за рамки границ России выплёскивалась, он приходится собственно на период революции – Гражданской войны. А потом резкий обрыв, мгновенный, просто никакого плавного спуска. Практически резкий обрыв в 1922-ом году. В 1923-м году это уже, в общем-то, живой труп, – человек, который ведёт, говоря современным языком, хотя, может быть, это и не очень корректно по отношению к больному человеку, растительный образ жизни. То есть, вот этот энергетический Ленин, такая вся его жизнь – с конца 1880-х годов (от юности) и до 1922-го года, – я представляю себе как вот такую бесконечную линию графика, которая стремится вверх, к какой-то вершине, и потом так же стремительно, мгновенно, очень быстро происходит сгорание, обрыв и превращение вот в эти псевдомощи. Кстати, бесспорно, ведь мы приближаемся, уже почти приблизились к 90-летию мумификации Ленина. На это обращали внимание ещё очень многие русские философы в 20-ые годы, в 30-ые в эмиграции – что его и превратили в такие псевдомощи для ритуального поклонения.
Когда я был совсем маленьким мальчиком, мне было, наверное, 5 лет, то есть год 1977-й, мы жили в Москве. Отец у меня учился в военно-политической академии имени Ленина. Мама мне как-то сказала, – мы жили в Останкино, – что «мы пойдём к Ленину, на Красную площадь». У меня в душе всё замерло. Я помню, что мы очень долго стояли в очереди, которая, надо, кстати, отдать должное, в отличие от других многочисленных очередей, в которых мне приходилось в детстве стоять, двигалась. Но это было длинно. Я очень хорошо, – как ни странно, не смотря на то, что мне было 5 лет, – помню какие-то свои детские переживания: мне казалось, естественно как и любому ребёнку, что вот это пространство, в котором этот человек пребывает, оно огромное. Потом я был в мавзолее ещё один раз, уже будучи подростком, и я адекватно его себе представлял по размерам. Но детские впечатления, ощущения такие, что это – огромное какое-то пространство. И вот там, в середине этого пространства лежит вот этот «великий человек», посмотреть на которого приходят сотни тысяч людей со всего мира десятки лет спустя после его смерти. Меня это очень поражало еще в школе. Школьником я делал о Ленине вполне благонадёжные доклады, будучи пионером, на каких-то пионерских сборах, библиотечных вечерах. У меня даже есть до сих пор в моём домашнем архиве грамота, которую я получил в пятом классе, в которой написано, что я награждаюсь «за глубокие знания биографии Владимира Ильича Ленина». И меня поражало, что этот человек прожил такую жизнь, то есть он что-то сделал всё-таки, что-то совершил, что его не похоронили, а после его смерти сотни тысяч людей на протяжении десятков лет, почти целого века со всего мира приезжают на него смотреть.
И сейчас я прекрасно понимаю, что этот человек совершил, сделал, что 90 лет его не могут похоронить и сотни тысяч людей со всего мира смотрят на него: то с восторгом, то с любопытством, то с презрением, то равнодушно. Но, бесспорно, вот этот сам факт: то, что его не похоронили, как мне кажется, он уже является определяющим для каких бы то ни было исторических, политических, нравственных оценок. Если человек на протяжении почти целого века не может найти упокоение в земле – останки этого человека не могут найти упокоение в земле, – значит, мы имеем дело с какими-то мистическими, если хотите, причинами. Потому что, конечно, то, что мёртвого человека выставляют на всеобщее обозрение – в этом есть, безусловно, патология. Это патология даже не только с точки зрения христианских канонов. Мы на православном радио находимся и предполагаем, что всё-таки большинство людей, которые нас слушают, это православные христиане. Но и с общечеловеческой точки зрения, безусловно, в этом есть потрясающая ненормальность. И то, что именно Сталин был одним из тех людей, которые вот эту идею мавзолея отстаивали, как мне кажется, очень символично.

Марина Лобанова: Давайте посмотрим на современный Санкт-Петербург. Вот многим людям кажется, что в 1991-м году вернулось это имя «Санкт-Петербург», мы теперь живём в нормальном городе, в нормальной стране, нам не о чем беспокоиться. Но мы и в прошлых программах неоднократно говорили, именно о культурном и духовно-нравственном, на самом деле, не просто вранье, а очень сильной опасности, когда мы некоторые вещи не доводим до конца. Не доделываем до конца. И мы оказываемся в самой страшной ситуации, когда мы не просто служим злу, а служим как бы и добру и злу. И тем самым мы, мне кажется, в наибольшей степени служим злу, потому что ещё и добро как бы компрометируем. Что я хочу сказать: понимаете, вот мы как бы и Санкт-Петербург вернули, и имя Ленина из города убрали. Но всё остальное-то содержание в нашем городе? Мы посмотрели на всю свою жизнь, на то, как мы преподаём историю в школе, на то, как мы относимся вообще ко всему, что в этой стране произошло. На то, как мы чтим память новомучеников, память миллионов жертв большевистского ленинского режима, который здесь в этой стране произвёл ужасные репрессии. На то, как мы об этом рассказываем, что мы об этом думаем, какие мы выводы в своей жизни человеческой из этого всего делаем. Мы должны, наверное, последовательно во всём, что касается именно таких вот очень важных и даже духовных вопросов, последовательно доходить до конца. Вот, допустим, если мы веруем во Христа, то какие-то вещи нужно совершать, а какие-то вещи ни при каких условиях нельзя. И вот если мы веруем во Христа, если мы убираем имя Ленина, то мы должны убирать его везде. И во всех случаях, когда мы это имя встречаем, мы должны к нему относиться определённым образом. А у нас как получается: этот человек, действительно, что-то действительно такое великое сделал, что вот его имя везде, что его мавзолей в сердце России.

Кирилл Александров: Я вот тут совершенно согласен с протоиереем Георгием Митрофановым, что было что-то совершенно ужасное, когда хоронили императрицу Марию Федоровну – вдову императора Александра III, вдовствующую императрицу, мать последнего российского императора Николая II и бабушку его детей, – вот её везли, гроб с её останками, из аэропорта по Московскому проспекту мимо вот этого изваяния на Московской площади (у метро Московская, напротив «Детского мира»), мимо которого ни одна машина, которая едет в аэропорт не может проехать – это трасса в аэропорт и обратно. И это, конечно, было кощунством, потому что женщину, которой отдавали соответствующие почести, с почётным караулом в присутствии иностранных дипломатов и так далее, везли мимо памятника тому человеку, который виновен в убийстве её детей и внуков. Я не понимаю, ведь это же не бестактность, не равнодушие. Это даже не шизофрения. Понятно, что трудно было бы предположить, чтобы убрать памятник на время проезда кортежа, но можно ведь было подумать, чтобы повезти ее каким-то другим путём, чтобы миновать это.

Марина Лобанова: Вы знаете, Кирилл Михайлович, я это расцениваю просто как невоспитанность и невежливость. А я считаю, нужно говорить о другом.

Кирилл Александров: Я бы ещё сказал: не только невоспитанность и невежливость, Марина Николаевна, – невежество.

Марина Лобанова: Да. Вы привели в пример память Марии Федоровны – замечательной, действительно, государыни (она очень много сделала), и мы вспоминаем очень жестокое убийство её сына, её невестки, её внуков, но, знаете, мне кажется, что, по большому счёту, всё-таки это – вопрос истории. А самое-то главное, что мы сегодня, мы – христиане сегодня можем спокойно жить на улице Ленина, на Ленинском проспекте, на площади Ленина, с метро Площадью Ленина. Посмотрите, какие сегодня есть топонимы в нашем городе: это и площадь Ленина, и метро Площадь Ленина, и Ленинский проспект, и улица Ленина на Петроградской стороне. Огромное количество проспектов и улиц Ленина вокруг Санкт-Петербурга. Ленинградская область у нас есть. Это никого не возмущает. Мы сегодня, христиане православные, реально живущие люди, с реальной совестью, Богу предстоящей, мы можем жить на улице Ленина, это нас не оскорбляет, нас не трогает?! Мария Федоровна, слава Богу, уже у Господа. И то, что мы с ней сделали, когда перезахоранивали, это только момент истории: «Ну, провезли, и провезли». А то, что мы сами-то сегодня спокойно совершенно вот так вот живём, ходим и существуем с именем Ленина… Вот я взяла книгу 1981-го года издания, там сообщается, что в Ленинграде более тридцати памятников Ленину. Они все стоят. Понимаете? Вот я сегодня, и большинство сотрудников нашей радиостанции, и множество-множество жителей Центрального района и Василеостровского района совместно каждый день встречаем огромное количество упоминаний Ленина в самом хвалебном, в самом, что называется, назидательном, надвигающимся на нас своей вот этой рукой, не благословляющей или проклинающей, а владеющей нами – памятник Ленину с протянутой над нами рукой.
Участник нашей программы отец Алексий Крылов заметил: каждый человек, приезжающий в наш город, не Ленинград, а Санкт-Петербург, каждый человек проезжает мимо памятника Ленину на Московском проспекте. И вот эта протянутая рука, которая как бы говорит: «Вы мои все. Вы в мой город приехали». О чём мы говорим? Мы говорим о себе самих. Это мы, это наша ответственность. Это над нами эта рука протянута. Так вот, я каждый день, я уже говорила об этом в наших программах, каждый день по дороге на радио встречаю Ленина пять раз. За двадцать минут поездки на автобусе, троллейбусе. Это не нормально. Это моя ответственность, этого не должно быть. Либо я – его, либо – не его. А чья? Мы хотим быть Христовыми. Об этом мы говорим. А не о том, может быть, что один раз произошло, Марию Федоровну сюда привезли. Да, может быть, так не нужно было, но это всего один эпизод. А в нашей жизни сколько таких эпизодов? Это наша ответственность. Вот об этом, наверное, нам нужно обязательно сейчас поговорить. Если мы откроем карту Санкт-Петербурга и Ленинградской области 2011-го года – здесь топонимов Ленина огромное количество. Более 30 памятников – они стоят. Огромное количество памятных досок, где восхваляется и прославляется Ленин, у которых сегодня останавливаются люди. И вот мы получаем итог: когда в этом году провели опрос школьников Санкт-Петербурга: «Кто для вас самый выдающийся деятель в истории России?» – большинство назвали Ленина. Там ещё, в этой статистике (это был социологический опрос) школьники, современные петербуржцы, наше будущее…

Кирилл Александров: Я думаю, что это связано просто в первую очередь с тем, что Ленина очень много. Это даже не самый, – как был задан вопрос? – «Кто самый великий?»

Марина Лобанова: «значимый для вас».

Кирилл Александров: Я думаю, что это по ассоциации – «Кто самый известный?». Потому что любой школьник знает, сколько имени Ленина в названиях, памятниках и прочее. Я сомневаюсь, что они что-либо о Ленине знают.

Марина Лобанова: Нет, если бы «самый известный» – назвали бы президента или ещё кого-то.

Кирилл Александров: Из исторических деятелей. Президент же не исторический деятель.

Марина Лобанова: Можно было назвать кого угодно.

Кирилл Александров: Я думаю, что это всё-таки в значении: потому что на слуху. Так или иначе, вряд ли они о Ленине что-либо действительно знают.

Марина Лобанова: Да не на слуху Ленин, он в крови уже, понимаете?

Кирилл Александров: Ну, или в крови уже, да.

Марина Лобанова: И ещё одну вещь хочу сказать, предваряя наш рассказ о Ленине, точнее, Ваш рассказ о Ленине. Я хочу сказать, что многие люди не понимают тот призыв, с которым, прежде всего, обратилась Церковь, а также те люди, которых мы называли «ум, честь и совесть нации и нашей эпохи». Многие, допустим, Лихачёв, Аверинцев – такие вот значимые для нашей культуры люди, обращались после крушения Советского Союза с призывом о покаянии. Большинство людей вообще не поняли, что это такое. Я хочу сказать про очень простую вещь, которая известна каждому христианину. Что такое покаяние? Это греческое слово, по-гречески оно звучит как «метанойя», это перемена ума. Перемена ума как раз и должна была выразиться в том, что ни топонимов, ни памятников, ни вот этих всех символов, ни мавзолея у нас сейчас бы не было.

Кирилл Александров: В том числе, да.

Марина Лобанова: Мы не переменили наш ум, если мы нормально себя чувствуем на проспекте Ленина, на площади Ленина, на улице Ленина, рядом с памятниками Ленину. Пока мы чувствуем «нормально» – то перемены ума не произошло.

Кирилл Александров: Я сразу же хотел бы обратить внимание на такой момент. Во-первых, я противник демонизации Ленина. Ленин не был людоедом, не питался младенцами, не жарил на сковородках своих противников, подобного рода сказки, которые иногда встречаются, полностью закрывают от нас фигуру абсолютно реального человека, который был намного страшнее именно в обыденности своих поступков и тех политических решений, которые он принимал, чем самые ужасные пропагандистские фантазии о нём. Во-вторых, я вместе с тем убеждённый противник, скажем так, «хохмизации» этой проблемы. Как раз в период перестройки, в конце 1980-х годов – начале 1990-х очень сильная тенденция была превратить Ленина в персонажа народного или даже элитарного юмористического фольклора. Помните: «Ленин был грибом», «Ленин был девочкой» и всё в таком духе. Понятно, что Ленин ни грибом, ни девочкой не был. Но как раз подобного рода обращения с такими персонажами страшными, придание им каких-то юмористических черт или низведение их на вот такой уровень, опять-таки, застилает от нас фигуру реального человека и препятствует размышлению о нём. Ленин, правильнее, конечно, говорить Владимир Ильич Ульянов – это был человек, который совершенно сознательно, совершенно обдуманно и очень-очень страстно бросил вызов в первую очередь Богу. В общем-то, не для себя лично, а вот для того социума, для соратников, единомышленников, с которыми он работал, отказавшись от Него. Ведь именно Ленину принадлежат вот эти знаменитые слова о том, что «любая идея о боженьке – это самая невыразимейшая мерзость». Это был человек, у которого с Богом были вполне, на мой взгляд, чёткие, конкретные отношения – он вёл с Ним борьбу, не просто отрицая Его, а будучи глубоко убеждённым в том, что, владея каким-то тайным знанием, в виде очень извращённого им же, Лениным, марксистского учения, марксистской социально-экономической теории, он сумеет переделать, разрушить этот Божий мир, и построить, создать что-то безусловно новое, лучшее, качественное, значимое, чем то, что создал Бог и верующие в Него христиане. Можно сказать, сравнить отдалённо, что та социальная утопия, которую хотел Ленин реализовать… не в России – Россия для него была просто, как Горький писал, «подопытным кроликом», – речь шла о, как минимум, всеевропейской революции. В рамках Европы он хотел осуществить некий грандиозный социальный эксперимент, – Россия просто плацдармом была для этого эксперимента. Это была Вавилонская башня. Он не был единственным её строителем, он был главным вдохновителем. Такая актуальная, очень важная мысль, которую я неоднократно подчёркивал в наших программах, вспоминая слова выдающегося русского мыслителя Георгия Петровича Федотова: «История – это мистерия человеческих поступков». Роль личности в истории, роль Ленина в истории революции, России первой четверти ХХ века, даже после, в последующие десятилетия, несмотря на его физический уход из земной жизни, – она колоссальна. Этого нельзя отрицать. И были ситуации, когда Ленин переламывал мнение большинства своих же однопартийцев, навязывая им свою волю, заставляя подчиняться воле одного человека. Этот человек ни в коем случае не плыл по течению событий. Он не был каким-то там «листиком в водовороте». Он этот водоворот событий и создавал. Причём Ленин был человеком очень страстным, одержимым просто вот этой страстью к разрушению. И, в то же самое время, к созиданию своей утопии. И очень многие его черты, в принципе, можно встретить в каких-то других персонажах русской истории. Мне в первую очередь приходят на память Пётр I и Емельян Пугачёв. Вот эта страстность, которая была отличительной чертой очень многих персонажей русской истории, в Ленине просто в каких-то гипертрофированных масштабах воплотилась. Тут ещё очень важно подчеркнуть, что Ленин, если не говорить сейчас о человеке, а говорить о явлении, которое персонифицировалось в конкретном персонаже, в конкретной личности, – оно было задолго до рождения Ленина. Люди, подобные Ленину, были в революционном движении. Он как из составных частей сложился как персонаж истории. Очень важно, что за Лениным стоит определённая традиция. Я бы сказал, что это традиция повреждённой личности, повреждённого духа, повреждённого мышления. При всей широте, при всём масштабе, – об этом писали люди, которые Ленина знали очень хорошо, – в своём мышлении Ленин оказывался очень узким человеком, который видел только одну грань, один спектр общественных, социальных проблем, но считал при этом, что он видит целое. Это была в значительной степени беда очень многих образованных людей, экстернатом получивших высшее образование в России, о чём авторы сборника «Вехи» писали в то время, когда Ленин был уже состоявшимся политическим деятелем. Я бы хотел ещё сказать о том, что Ленин – это не просто исторический персонаж, Володя Ульянов, у которого злобные царские власти казнили старшего брата за участие в попытке покушения на императора Александра III. Он не просто создатель новой доктрины, которая получила название большевизма, которая пережила Ленина, которая жива до сих пор. Это не просто человек, который, действительно, во многом благодаря личной энергетике попытался создать условия и, придя к власти, осуществить этот социальный эксперимент. Для меня нет никаких сомнений – это фигура с колоссальным отрицательным знаком. В силу своего вот этого богоборчества, анти-христианства, этой экспрессии. Это персонаж, который знаменовал собой развитие некой болезни в русском обществе, в русском образованном слое, классе, – называйте как хотите, – русской интеллигенции. Даже революционной, на самом деле. Потому что, если Ленин писал, что первыми революционерами в России были декабристы, если взять классическую теорию ленинскую: декабристы разбудили Герцена, Герцен – народовольцев, народовольцы разбудили социал-демократов, марксистов. Вспоминается Наум Коржавин, который писал: «Нельзя в России никого будить», – то декабристы у многих до сих пор вызывают, в общем-то, приязненные эмоции. Окажись декабристы в 1917-1918 году, я очень сомневаюсь, что большинство из них оказалось бы в рядах большевиков. Может быть, за исключением Пестеля. Остальные бы, скорее всего, оказались в Добровольческой армии. Но заканчивается это всё даже не Лениным, а Сталиным. Потому что Сталин, об этом нельзя не говорить, сталинщина – это логическоя, абсолютно естественное, неизбежное порождение ленинского большевизма.

Марина Лобанова: Это первая передача, которую мы посвятим этому топониму. Пожалуй, это центральный топоним во всём цикле программ «Возвращение в Петербург». Недаром наш город не так давно перестал быть, – с какой теплотой это тогда говорили, – «городом Ленина». А что это значит? Дело в том, что это имя, да собственно и не имя, а действительно какая-то «кликуха», замена человеческому имени, замена имени, данного в Крещении. Это имя какой-то, действительно, почти уже нечеловеческой силы. Я не могу найти других объяснений очень часто, почему вообще всё то, что этот человек сделал с нашей страной, с нашим народом, вообще произошло, кроме как объяснения, действительно, борьбы дьявола против Бога, которую он осуществлял в жизни конкретных людей, как-то влияя на них, помогая им. Другого объяснения я найти не могу, кроме, действительно, такого, который можно назвать мистическим. Это имя убийцы, прежде всего. Человека, который не просто санкционировал, а вообще организовал здесь массовые убийства людей. Если мы представим то количество убитых, количество трупов, я не знаю, какой человек согласится, чтобы это имя вот здесь присутствовало – ни в топонимах, ни в памятниках, ни где бы то ни было ещё. Как деятель истории – да, он должен изучаться в истории нашей страны. Без этого никак. Он действительно очень много сделал. Но что он сделал, мы тоже должны знать. Но, пожалуй, вторая главная цель вот именно этих программ, посвящённых этому человеку, как-то убедить, вдохновить или призвать всех жителей нашего города писать письма с выражением своей позиции по поводу присутствия этого имени в топонимии Санкт-Петербурга, письма губернатору. Я думаю, что мы все должны это сделать обязательно. Но и другая главная цель, чисто человеческая для меня: слушая, Кирилл Михайлович, Ваш рассказ о биографии этого человека, о его деяниях, хоть немножко понять, как вообще такой человек мог у нас появиться. Передачу вела Марина Лобанова. Это была первая программа, которую мы посвящаем топониму «Ленин» на карте Санкт-Петербурга. В следующих программах будем знакомиться с биографией этого человека, которую расскажет историк Кирилл Михайлович Александров. До свидания.

Текст: Александра Домоентова

См. также: