«Музыка, связанная с религией, была под запретом»

Программа Людмилы Зотовой

«Россия. Век XX»

Людмила Викентьевна Михеева-Соллертинская

Передача 4 (из 6)

АУДИО

Запись сделана в 2015 году

ТЕКСТ (фрагмент) – Екатерина Киселева

Людмила Михеева-Соллертинская:

…

Итак, шли годы, и доучилась я до четвертого курса на двух факультетах, при этом абсолютно не задумываясь о том, что будет дальше. На самом деле, если бы я думала и как-то рассчитывала свое будущее, и планировала что-то, то я бы, наверное, выбрала какую-то другую профессию. Потому что и у пианистов, и у музыковедов в общем 90% вероятности была в будущем педагогика. А потом обнаружилось, что именно педагогика – это то, что мне противопоказано. Я абсолютно не могу преподавать…

… когда я была на четвертом курсе, ко мне в коридоре Консерватории подошел человек, который, в принципе, меня не должен был знать. Он преподавал на дирижерско-хоровом факультете, а основной его работой было издательство. Оно тогда называлось МузГИз — музыкальное государственное издательство, ленинградское отделение. Он был там главным редактором. И вот он подошел ко мне в коридоре и сказал: «Люда, хотите написать детскую книжку о Григе?». Я сказала: «Хочу». И вот это и определило всю мою жизнь до самых последних ее лет, потому что с тех пор, с весны 1957 года, я на протяжении полувека непрерывно писала книги о музыке. Оказалось, это и есть то самое, для чего, по-видимому, я родилась на свет.

Это было очень интересно и достаточно трудно, потому что о Григе в то время на русском языке почти ничего не было. Приходилось ходить в Публичную библиотеку, выписывать там немецкие источники. Естественно, по-норвежски я ничего не могла прочесть, а вот по-немецки я читала, делала какие-то выписки, а потом то, что у меня получалось, приносила своей руководительнице дипломной работы. Дело в том, что начиная с четвертого курса, нас распределили к педагогам, профессорам или доцентам, которые должны были руководить дипломной работой. Дипломная работа у меня была на совершенно другую тему, а именно – о любимом мною очень композиторе Малере. Но тут она согласилась помогать мне с этой книжкой, и я ей приносила регулярно вместо глав дипломной работы, главы детской книжки о Григе.

В сентябре или октябре 1957 года это закончилось большим скандалом, потому что нас с ней вызвали на ковер на кафедру, и заведующий нашей кафедры устроил бешенный разнос нам обеим. «Что происходит? Сталинская стипендиатка, от которой ждут научной работы, дипломную работу, которая была бы на уровне ее сталинской стипендии, вместо этого пишет какую-то детскую книжонку…» На робкий голос одного из членов кафедры, что, может быть, мы ей засчитаем эту книжку, он возмущенно ответил, что как это можно. «Как это можно, какую-то популярную книжонку засчитывать как научную работу?». Но моя любимая Вера Николаевна, Царство ей Небесное, ответила совершенно спокойно: «А мне интересно с ней работать, и мы закончим с ней эту книжку, а потом она и успеет написать диплом. Не беспокойтесь». И нас отпустили под ее ответственность…

Тем временем в Союз композиторов мы продолжали набегать, и это было время, когда немножко приподнялся, наконец, «железный занавес». Дело в том, что он ведь был отпущен не только для физических лиц, для физического пересечения границы. Мы вообще не знали о том, что происходит за рубежом! Начиная, примерно, с середины 30-х годов мы перестали знать, какую музыку там пишут и что там происходит.

И вдруг пошел слух по Консерватории, что в Союзе композиторов получили запись «Симфонии псалмов» Стравинского. А это было дважды запрещённое произведение (если можно так выразиться), потому что, во-первых, Стравинский – эмигрант, считался изменником родины. Кстати, изменником родины считался и Рахманинов. Его начали исполнять только после того, как он во время войны перечислял огромные суммы в советский Фонд обороны. Он очень крупные деньги перечислял сюда, и поэтому с ним как-то смирились и его стали воспринимать.  Его, во всяком случае, можно было играть, о нем можно было упоминать. А Стравинский был враг народа просто. А тут еще вдобавок «Симфония псалмов». Это уж совсем никуда не годится, потому что во всё время советской власти музыка, связанная с религией, была под запретом. Если в отдельных сохранившихся церквях и соборов во время богослужения еще пели. Этого никак не могли запретить. И пели не только прихожанки-старушки, но пели у нас, например, в Никольском соборе артисты из Мариинского театра. Но в концертном исполнении услышать музыку религиозную?.. Исключение делалось только для «Реквиема» Моцарта. Кажется, исполнялся раз или два за все время советской власти реквием Верди. Бах – никуда не подеваться: Бах есть Бах, он классик, и вообще он был давно, и, кроме того, пели на иностранном языке и никто ничего не понимал. И Бог с ним. А, например, «Литургия» Чайковского, Рахманинова – категорически не исполнялись.

Итак «Симфония псалмов». Но секретарь парторганизации Союза композиторов предупредил, что исполнение это будет только для членов Союза композиторов. То есть студентам вход был закрыт и нам было не услышать. Но я нашла очень забавный выход из положения. Дело в том, что в этом замечательном особнячке концертный зал раньше строился не как концертный зал, а как кабинет хозяина. И в дальнем углу этого кабинета была винтовая деревянная лесенка, которая ввела наверх, в его библиотеку и в задние комнаты. И вот в одной из этих задних комнат располагалась библиотека Союза композиторов. И библиотекаршей там была жена одного из моих педагогов, с которой я была знакома. Поэтому я пришла пораньше, примерно за час или за полтора, спокойно прошла, когда еще никакого контроля не было, прошла через зал, поднялась в библиотеку, поздоровалась с милой дамой и чем-то занялась, потому что в библиотеке были ноты, были книги, было место, где можно было посидеть и заняться чем-то полезным. В общем, времени я зря не теряла. Но когда открылись двери и стали впускать, строго следя, чтобы были только свои (уж не знаю, предъявляли там членские билеты или тот, кто стоял на контроле, просто знал всех в лицо, в конце концов, композиторов – членов союза было 150 человек можно было и всех их знать), а я просто тихо спустилась по винтовой лесенке и присоединилась к общей публике.

Впечатление было совершенно потрясающее. «Симфония псалмов» трехчастная. Первая часть основана на 38-ом псалме, вторая – на 39-ом, а финал – Аллилуйя – 140-й псалом. И первоначально Стравинский ее задумывал на церковнославянском языке, но потом, поскольку симфония вся была ему заказана к юбилею Чикагского симфонического оркестра, он решил, что будет разумнее дать латинский текст. Так что она звучит на латыни. Но это, в конце концов, не важно, потрясение было таково, что зал после конца какое-то время молчал. И лица у всех  были просветленные…

…

В советские времена брали на работу только тех, кто имел прописку, а прописку могли получить только те, кто имел работу. Нельзя было просто приехать и поселиться в этом городе. Вот если бы я была маляром или каменщиком… А музыковед никому не нужен. И тут мне все стали помогать…