«Мы не желаем быть причастны Кресту, но согласны быть причастны к религии»

«Пастырский час»

Ведущий – протоиерей Александр Рябков

Прямой эфир: 14 апреля 2016 года, 20:30

Великий Пост связан с темой креста. Крест проявляется в аскезе. Но и аскеза – понятие широкое и всеобъемлющее. Аскеза – способ добраться до себя подлинного. Крест и аскеза связаны между собой воедино Великим постом, предшествующим Страстной седмице. Таким образом, аскеза, как и философия – это искусство умирать. Только в нашем случае умирать для греха и воскресать для вечной жизни. Аскеза помогает нам снять с себя кожуру, как с плода, и достать внутреннюю сочную мякоть. То есть мы раскрываемся для Бога и ближнего. По слову пророка, из нас изымается сердце каменное и дается сердце плотяное.

Аскеза – способ добраться до себя подлинного. Аскеза, как и философия – это искусство умирать.

Но есть и другая сторона. Службы Великого Поста пронизаны Священным Писанием, кроме Евангелия, прочитываются полностью некоторые  Ветхозаветные книги. Мы должны пропитаться Писанием, которое, как известно, острее меча обоюдоострого. Мы как закаленный стальной клинок вынимаемся из кожаных ножен. Припомним здесь кожаные ризы, одетые на человека после его грехопадения. Меч – это символ веры, верности и постоянства в борьбе со страстями. Эти качества мы должны выработать и закалить за дни поста.

Мы должны пропитаться Писанием.

Аскеза, не отменяя нашей плотской природы, подчиняет ее нам и открывает в нас дух. Дух часто зажат в нас подчиненностью телу, а тело из сосуда Святого Духа становится его темницей. Тело превращается в надгробие над душой и духовной жизнью. Оно становится не союзником нашим, а нашим соперником. Аскеза помогает нам выйти из телесных иллюзий в мир духовный и подлинный. Она возносит нас из мира грубой телесности в мир мистики, и через преображение жизни физической открывает блаженство для души в  причастности Богу. Но это не связанно с каким-либо забытьем или сумрачным состоянием воображения. Наоборот, туман рассеивается, и мы получаем возможность видеть жизнь. Чтобы что-либо отчетливо видеть, нужен свет. Так и с жизнью, чтобы радоваться ей, нужны не вещи и обладание ими, а благодать, просвещающая душу.

Отказ от аскезы в жизни нашего тела и нашего сознания есть уклонение во тьму страстной телесности. Через это мы теряем умение различать добро и зло и видеть благо в жизни. Страсть нераздельна со страхом и страданием. Итог служения страсти  – безрадостность существования. Чувственное наслаждение имеет свойство оглушать сознание человека. А удовлетворение плотских страстей есть заменитель Радости. Но аскетизм не борется с наслаждением как таковым и удовольствием самим по себе. Цель аскетизма – не просто достичь нравственности как окончательного результата. Нравственность не орден или звание, которое можно гордо носить, испытывая удовольствие от самого себя. Нравственная жизнь – путь к Радости о Христе Иисусе. Это истинное наслаждение, неподчиненное законам видимого мира.

Мы ведем постоянный и неравный бой с будничной повседневностью. Доходим до крайнего изнеможения в этой борьбе. И падаем, пораженные унынием, отчаявшись в возможности подчинить себе течение жизни и придать ей смысл.

Мы упорно связываем наше счастье с возможностью иметь материальные блага и мирской успех. Но еще древние мудрецы говорили, что стать богатым можно только став бедным в желаниях. Об этом нам напоминают и слова из молитвы Господней, в которой мы просим всего лишь насущного хлеба. Безудержность  в желаниях и мечтах превращает не только нашу жизнь в сосуд без дна, но и наше сознание в безостановочно работающий двигатель, работа которого так и не достигает цели. Современный нам мир, оторванный от подлинных христианских традиций – это мир бездумной активности. Наша жизнь превращается в лихорадочную гонку по замкнутому кругу. Аскеза – способ разомкнуть этот круг и вырваться из условностей нашего пребывания на земле к безусловному бытию Бога.

И снова надо заметить, что аскетическое усилие не есть отмена телесной жизни и бегство от мира как такового. Аскеза есть освобождение жизни и возвращение ей высшего смысла. Потеря этого смысла отражается и в каждодневном мироощущении человека. В нас укореняется неспособность относиться к настоящему серьезно, как к чему-то реальному и изъятому из бесконечной перспективы сменяющихся кадров – дней.  Мы ведем постоянный и неравный бой с будничной повседневностью. Доходим до крайнего изнеможения в этой борьбе. И падаем, пораженные унынием, отчаявшись в возможности подчинить себе течение жизни и придать ей смысл.

Мы наполняем себя постоянным ожиданием, зачастую бессодержательным, беспочвенным и пустым. Ожидание превращается в сладостную тревогу, обманчиво примиряющую нас  с необходимостью мириться с чередой похожих дней. Оно внушает нам, что все еще впереди, а настоящее наше еще не совсем подлинное. Мы все как бы крутимся и вертимся на этом свете в поисках настоящего своего места. И не видно ни конца ни края этим поискам. Движение и развитие, как атрибуты жизни, незаметно подменяются кружением и пульсацией, которые обманчиво подражают жизненности. В этом контексте вспоминаются наставления отцов пустынников, связанные с предостережением от оставления места подвига и своей кельи. Келья – это не только место на земле, но и образ нашей  внутренней жизни. Наш внутренний мир должно нам беречь. Не надо смешивать его с фарсом симулирования жизни, который  держится на подменах понятий и имитации чувств.

Нужно беречь наш внутренний мир.

Аскетический подвиг и усилие восстанавливает в человеке образ Божий. Это очень важно. Если я далек от соответствия образу Божиему, я далек от соответствия и самому себе.  Следовательно, человеком овладевают фальшивые движения души, пародирующие, копирующие, подражающие, но страшно далекие от подлинности. Жизнь наполняется призывами без убеждений, которые зиждутся на шатких принципах. Лишенные пыла наши порывы остаются бесплодными. В уме воцаряется раздвоенность мыслей, которая воплощается в раздвоенных и неоднозначных действиях. Сама окружающая нас жизнь становится зыбкой, туманной, невнятной. В этой неустойчивости отсутствует фундамент для молитвы. Лишенный духовной почвы человек, утерявший цельность разума, с трудом осознает себя личностью и потому не может всецело обратиться к Личному Богу. Человеку невозможно приступить к молитве с внутренним хаотичным движением страстей, желаний и привычек, требующих удовлетворения.

Жизнь наполняется призывами без убеждений, которые зиждутся на шатких принципах. Лишенные пыла наши порывы остаются бесплодными.

Предмет молитвы – это несказанное удивление вочеловечением Христа и Его Смертью на Кресте. Воплощение и Распятие одарило человека чрезвычайно значительным положением. Этот дар человеку был связан с риском, как и сотворение человека, наделенного свободной волей. Человек осознающий, что ради него Бог сошел на землю и пострадал до смерти, ощутил себя более масштабным, чем в дохристианские времена.

Это открытие для человека могло по-разному в нем отразиться. Конечно, благоговейный трепет – это самое здравое и верное чувство, которое должно было быть на века усвоено человечеством.  Но падшая природа способна сделать кардинально противоположный вывод и принести неожиданно удивительные по отрицательности плоды.  Вместо стяжания космического благоговения развивается космических же масштабов гордыня. Человек приходит к умозаключению, что он центр Вселенной, вокруг которого вращается не только мироздание, но и Сам Бог. Человек начинает мысленно претендовать, чтобы вся балаганная пошлость его земной свистопляски получила также, как и он, степень всемирной значимости.

Бог же поднял на пьедестал не человеческую пошлость, а вырвал изначально богоподобную жизнь человека из лжи самообожествления. Это предстояло человеку понять, принять и усвоить. Надо признать, что этот вопрос слишком сложный для беглого рассмотрения и потому проще и полезнее рассмотреть это явление на примере нашей жизни.

Человек начинает мысленно претендовать, чтобы вся балаганная пошлость его земной свистопляски получила также, как и он, степень всемирной значимости.

Мы как будто внутренне настроились и согласились с тем, что Бог нам должен. Должен выполнять наши желания и удовлетворять наши потребности. А почему нет, если Он сошел на землю ради нас? Это, конечно, слишком приземленно, но есть и более тонко просочившийся в нас яд лжи. Мы внушили себе, что обязанность Бога постоянно прощать нам наши грехи, огрехи и прегрешения, доказывая нам Свою любовь. Мы – слабые, не стоит к нам предъявлять больших требований и возлагать больших ожиданий. Но при этом мы ценны сами по себе и потому Бог должен постоянно бегать за нами и догонять нас, а мы вправе от Него удаляться, когда нам вздумается. Мы превратили Бога в нашего должника.  Хотя это Он простил нам наши долги, а мы не всегда благоволим принять это прощение.

Мы превратили Бога в нашего должника.

Когда христианство пришло в мир, оно освободило жизнь человека от рабства произволу многочисленных богов, от неумолимой судьбы и капризного случая. Перед Распятием Христа человечество ясно и явно увидело свою ответственность за порчу мироздания и порчу своей жизни. Но и Бог, наделивший нас свободной волей, разделил с нами эту ответственность, взойдя на Голгофу и приняв вольные страдания. И вот Христос был распят за наши грехи, а мы вроде бы и не при чем. Мы не желаем быть причастны Кресту, но согласны быть причастны к религии. Нами даже очень остро ощущается нужда в осознании своей религиозности. Ведь в религиозности мы выполняем правила, и потому снова ждем от Бога компенсации. Нет желания нести крест,  но есть желание действовать от имени Христа. Есть высокомерная потребность быть Его представителем, не разделяя Его трудного крестного пути. Это трагическая ошибка для отдельного христианина. Это и соблазн для людей еще внешних для Церкви, внимающих нашим словесам и видящим нашу жизнь, лишенную глубокого содержания.

Мы не желаем быть причастны Кресту, но согласны быть причастны к религии.

Вернемся к теме креста и аскезы. Крест – это знак жизни как трагедии.   Несправедливость жизни подчас граничит с ужасающей бессмысленностью. Но здесь открывается и глубина жизни. Следующее после Креста Воскресенье возвращает ей смысл. Прохождение через страдание обновляет жизнь. Лишения и  несчастья часто учат человека лучше всяких слов и проповедей. Но несение креста не связано только с исключительным телесным недугом или из ряда вон выходящей бедой. Крест как отречение от себя и своей воли – исцеляет человека и его волю.

Что может в нашей жизни стать для нас крестом? Что может очистить от пошлости глубины нашей души до самых корней бытия? В чем может быть доступен нам драматический пафос, вдохновляющий нас своей красотой? Крест – это и признание нами ограниченности наших душевных и телесных сил.

Трагедией, обновляющей нас, может быть  наш неуспех, неудача и разочарование в самом себе. Жертвой, воскрешающей нас, может стать прощение старых обид, отказ от болезненных претензий, прощание со своей мнимой незаурядностью, расставание с нереальными надеждами, которые окочурились, так и не дождавшись своего сказочного воплощения. Это и есть несение креста своего. Через это смирение мы открываем глубину своей души Богу, и Он наполняет нас Собой. Это происходит благодаря освобождению от своей страстности и, как следствие, от власти дьявола.

Крест – это и признание нами ограниченности наших душевных и телесных сил.

В этой трудной работе над возвращением нашей жизни подлинного смысла, добровольное самоограничение поста, несомненно, самое важное подспорье. Чтобы не стать игрушкой собственных прихотей, надо всегда употреблять евангельский рецепт в борьбе с лукавым. Молитвой и постом разрешаются узы рабства и достигается свобода. Монашеская литература добавляет к этому еще пристальное внимание к своему внутреннему миру и уход от суеты внешнего мира, лежащего во зле. Удаление от мира в пустыню может быть интерпретировано в ключе еще большей сосредоточенности на движениях душевных сил. Пристальный взгляд нашего разума, ведущего противостояние с помыслами, как страж оберегает наше сердце от попадания в плен бесконечным желаниям, которые нарушают цельность внутренней жизни души и угнетают ее. И все это делается ради обретения и сохранения истинной свободы. В свободе духа только и  возможно осознать, что такое жизнь с избытком, о которой говорил Господь. Свободной от страстей личностью достигается Царство Божие, пришедшее в силе. Кроме того, что оно пришло в силе, по слову Господа, оно внутри нас. И поэтому оно может переживаться нами как Спасение не только со смертью тела и по его воскресении, но и в настоящей жизни и в настоящем времени. Свобода во Христе – путь к двойному спасению: нынешнему и будущему.

Соглашаясь с прохождением крестного пути в аскезе и жизни, человек достигает самых начальных плодов духа. Мир, покой, тишина и невозмутимость души. Они состоят в неразрывном единстве с любовью к Богу и ближнему.  Можно только себе представлять и догадываться, какую величину и значимость эти духовные дары получат в жизни будущего века для человека, стяжавшего их при земной жизни.