«Мы старались жить в России, а не в Советском Союзе»

Программа Людмилы Зотовой

«Россия. Век XX»

Людмила Викентьевна Михеева-Соллертинская

Передача 6 (из 6)

АУДИО

Запись сделана в 2015 году

ТЕКСТ (фрагмент) – Екатерина Киселева

Людмила Михеева-Соллертинская:

…

Хочется мне упомянуть еще об одной вещи, касающейся моего отца, которая случилась еще до моего замужества. И меня очень поразила. Он как-то позвонил мне и сказал, что приезжает, буквально на один день, в Ленинград и должен со мной встретиться и поговорить на одну серьезную тему. Я насторожилась и не могла себе представить, какая может возникнуть серьезная тема. И вот разговор, когда он приехал, был совершенно удивительный. Он начал издалека и как бы так окольными путями. Он всю свою жизнь проработал в Индустриальном (позднее переименованном в Политехнический) институте. Ко времени нашего разговора он был уже профессором, долго заведовал кафедрой. И вот тут он мне рассказал, что ему предложили должность проректора по научной части этого своего родного института. И что он очень хочет эту должность занять, и она ему интересна. Он знает, что надо делать, потому что у него есть свои идеи. «Но понимаешь, — сказал он мне, — ведь у нас специалисты ничего не решают. Решает всё всё равно партком. И пока я не состою в этой партии, решать всё будут за меня, за моей спиной, а мне придется выполнять чужие задания». То есть получалось, что он то ли просил у меня разрешения, то ли оправдывался в том, что он должен вступить партию. Меня это страшно удивило, потому что у нас вообще никогда за всю нашу жизнь не было никаких политических разговоров. Были такие темы в обществе, которые в нашей семье не обсуждались просто. У нас не было никогда никаких портретов вождей, никаких официальных изданий. Мы старались жить, мне так теперь представляется, в России, а не в Советском Союзе. Кстати, меня всю жизнь страшно угнетало, что вот я живу в стране, которая называется такой идиотской аббревиатурой. Я чувствовала себя русской, россиянкой и для меня жить в России – это было важно. Но тут меня потрясло именно само обращение отца, потому что, во-первых, значит, он уважал мое мнение настолько, что приехал специально за тридевять земель со мной на эту тему то ли советоваться, то ли объясняться. И, во-вторых, что он понимал мое отношение к данному учреждению, которое называлось КПСС. Я, естественно, ему сказала, что «папа, я прекрасно понимаю, главное же все-таки работа, можно же оставаться порядочным человеком, хотя и иметь партбилет». Во всяком случае, вот было такое, и на меня это произвело очень сильное впечатление…

…

В доме были не только иконы, много замечательных старинных икон. В доме были и Четьи-Минеи, и, что для меня было самой большой радостью, Библия. Причем Библия не обычная, большая, которая могла сохраниться в семьях мирских. А, судя по всему, я точно это знаю по надписи на ней, это была карманная Библия священника, с перекрестными ссылками на разные места ее на полях. То есть по этой Библии можно было изучать параллельные места, скажем, из Нового Завета, ссылки на Ветхий Завет. В Ветхом Завете ссылки на одного или другого пророка. В общем, это была целая энциклопедия библейская. А принадлежала она не Соллертинским. Там было достаточно густо замазано, но я сумела прочесть, что принадлежит она отцу Леониду Богоявленскому. Это один из наших новомучеников. О нем, наверное, многие слышали, потому что, в частности, о нем вспоминают те, кто рассказывал о Серафиме Вырицком. Они были знакомы. Отец Леонид служил в Князь-Владимирском соборе, потом, помнится, был настоятелем Исаакиевского собора, потом, как многие, погиб. А в наш дом эта Библия (как подозреваю, и некоторые иконы, я не спрашивала), естественно, и Четьи-Минеи, попала от его дочери — Нины Леонидовны, которая, кстати, тоже есть в воспоминаниях о Серафиме Вырицком. Рассказывается там о том, как дочка отца Леонида Нина и его внучка Лида, которая была ровесницей Нины практически, естественно, от старшего сына или старшей дочери, я не помню, о том как они играли, когда приезжали в Вырицу. Так вот, эта Нина Леонидовна стала женой брата моей свекрови. Я не знаю, как ей удалось при такой, скажем по-советски, скверной анкете получить высшее образование. Но она стала медиком, защитила диссертацию, работала в известном научно-исследовательском институте, где при этом ее работа была даже достаточно секретной. Во всяком случае, мы всегда знали, если тетка Нина отправляется в командировку в Москву, значит, скоро будет запуск космонавта. Повторяю, не знаю, каким образом дочь расстрелянного смогла получить это образование. Не исключено, что ей пришлось от него отречься. Может быть, и так, но я никогда об этом не расспрашивала, и вообще лозунгом ее жизни, который она не уставала провозглашать, было — не давать о себе информации. Она была очень неразговорчивой, и, действительно, никто никогда о ней ничего не знал.

Но это к тому, что все книги и, по-видимому, иконы, которые остались от отца Леонида, после своего замужества она отдала своей золовке, решив, что та сохранит. И Ольга Пантелеимоновна действительно все это сохранила. И эта Библия как драгоценная реликвия до сих пор у меня. Я передам ее дочери, внучке, соответственно.

Но тогда, когда я ее увидела впервые, эта была великая радость, потому что я очень много лет пыталась, наконец, Библию найти и прочесть. В нашем доме, у моей бабушки, был Новый Завет. И его я уже знала давно. А Библии вообще и до революции в простых домах, домах мирян, не было, потому что даже существовало такое мнение, что мирянам ни к чему читать Ветхий Завет, потому что он слишком сложен, потому что в нем можно запутаться и это вызовет какие-то соблазны. В общем, не надо, ни к чему. Но а после, когда установилась советская власть — и о Новом Завете не стоило никому рассказывать…

А тут вдруг вся Библия. И прочла я ее, естественно, от корки до корки. Надо сказать, что со многими сюжетами я уже была знакома просто потому, что такова специфика профессии. В самом деле, не говоря уже о Бахе, оратория Гайдна «Сотворение мира», оратория Генделя, скажем, «Мессия» или «Израиль в Египте», и даже опера Сен-Санса «Самсон и Далила». Как ни крути, каким советским не было наше учреждение, все равно обо всем этом педагоги должны были как-то рассказывать студентам. Так что что-то мы знали. Но тут я впервые прочла всю Библию и она произвела на меня совершенно колоссальное впечатление…