«На скамье подсудимых – вся православная Россия»

Программа Марины Лобановой

«Встреча»

Тема: 100-летие 22-го года

Гости: Иван Васильевич Петров, Никита Владимирович Гольцов

Передача 4

Эфир: 12 декабря 2022 г.

АУДИО

 

Марина Лобанова:

Вы организовали и провели круглый стол в Санкт-Петербургском университете, там была и презентация вашей книги – биография Юрия Петровича Новицкого, и там был ряд дискуссий, замечательная дискуссия была по поводу того, куда пошли ценности, которые были у церкви изъяты для помощи голодающим в Поволжье. И была обозначена разность позиций современных православных церковных историков по поводу того, какой путь отношений церкви с государством был правильный. И прозвучала мысль одного из участников, что обновленцы были здесь более правы, чем митрополит Вениамин. Получается, что обновленцы, при всех их, скажем так, таких церковно-бытовых причудах, они свободнее от каких-то условностей, они верующие люди, они проповедуют Христа, они жертвуют на голодающих, но самое главное отличие – они сотрудничают с действующей властью. А вот «тихоновцы» – не очень. Можно так сказать?

 

Никита Гольцов:

На мой взгляд, было бы большой натяжкой говорить об обновленцах тогда, в 1922 г., как о некой самостоятельной силе, которая бы продвигала искреннее занимаемую ею позицию. Безусловно, некоторые обновленческие священники были вполне искренни и считали, что для помощи голодающим необходимо отдать всё. Тем не менее, те способы, которые они выбрали для реализации своей позиции, привели к очень печальным последствиям. По факту, обновленцы тогда, в 1922 году, стали инструментом советской власти.

 

Марина Лобанова:

У нас нет ведь канонизированных обновленцев? Хотя среди них есть пострадавшие. Это грех – сотрудничать с советской властью?

 

Никита Гольцов:

Например, священник Александр Боярский, один из лидеров обновленчества, в 1937 году закончил свою жизнь мученически.

 

Марина Лобанова:

А действительно ли это главное отличие обновленцев от, например, других каких-то течений в православии, потому что мы увидим, что церковь разделяется, даже кроме зарубежной церкви, которая тоже разделится, и внутри советской страны будут разные все-таки направления, которые не очень друг с другом сводимы. А обновленцы – это те, которые говорят, что сотрудничают с властью всегда. А вот другие, условно говоря, тихоновцы, говорят: нет, не всегда. Правильно ли, что это главное их отличие?

 

Иван Петров:

Вот что касается тезиса о сотрудничестве с советской властью, все-таки надо понимать, что патриарх Тихон готов был принять советскую власть и он не призывал к сопротивлению советской власти. Другой момент, что (после 1927 года особенно) и митрополит Сергий, будущий патриарх, он как раз будет сотрудничать с советской властью. Мы не будем здесь вдаваться в долгие споры о Декларации 1927 года и последующих событиях.

 

 

Марина Лобанова:

Кто-то считает, что Декларация 1927 года, она, может быть, сомнительная морально, но зато она победила обновленцев.

 

Иван Петров:

Она победила обновленцев или не победила… Я скажу так: обновленческие реформы богослужения православным народом приняты не были, а модель взаимоотношения с властью – она была принята православным народом.

 

Марина Лобанова:

Обновленческая модель?

 

Иван Петров:

Во многом да, то есть получается так, что к реформам православный народ не был готов, а именно к радикальным реформам, в особенности морально-этического плана, возьмем биографии многих обновленцев – допустим, к брачному епископату. Классический пример – те обновленческие епископы, которые переживут волну репрессий тридцатых годов, они будут вынуждены, во многом насильно, не желая того, воссоединяться через покаяние в середине сороковых годов, после войны, но потом мы увидим, некоторые из них даже сохранят свои кафедры, и кому-то придется разводиться для того, чтобы становиться епископом уже в новых для себя условиях.

 

Марина Лобанова:

Это вы уже подводите итоги, а вот на 22 год – в чем смысл обновленчества?

 

Иван Петров:

Здесь сложно сказать, обновленчество как политическое движение – я тут, безусловно, согласен с Никитой Владимировичем, это направляемая сила в данном случае, которая потом получила возможность, скажем так, на небольшой срок, если не руководства церковью, но, по крайней мере, влияние обновленчества выросло. 1922 — 1923 год, когда было непонятно и дальнейшее устройство православной церкви, и судьба патриарха Тихона, и прочее, то есть 22 год это еще становление обновленчества, разных групп, в принципе, это не было единой «обновленческой церковью», как в дальнейшем.

 

Никита Гольцов:

На мой взгляд, если мы говорим о 1922 годе конкретно, то обновленческое движение было лишь инструментом, который использовали власти для разгрома и дискредитации церкви. То есть первый фронт борьбы с Русской Православной Церковью осуществлялся через организацию судебных процессов, как правило, показательных, через расстрелы, то второй фронт был, я бы сказал так, внутренний, для разложения церкви изнутри путем организации и поддержки лояльных власти священников и направления их деятельности в нужное власти русло. И в связи с этим показательно, что и сама советская власть ведь не сильно симпатизировала обновленческому движению… 30 марта 1922 года Троцкий в записке Политбюро писал, что после того как обновленцы выполнят, исполнят свою роль, тогда, в 1922 году, их надо, цитата, превратить в выкидыш. Поскольку обновленческое духовенство Троцкий рассматривал как опаснейшего врага завтрашнего дня. И обновленческую церковь, в случае, если бы она смогла укрепить свои позиции, он читал даже более опасной, чем так называемую тихоновскую, каноническую церковь.

 

 

Марина Лобанова:

Это еще один вопрос – реформа, она укрепляет организм или ослабляет. Здесь ведь в какое время делать и как делать. Вообще-то реформы призваны укреплять. То есть большевики думали – а вдруг обновленцы через эти свои реформы укрепят церковь? Но сами-то обновленцы – они же понимали, что большевики против религии?

 

Никита Гольцов:

Да. Как писал один из учеников Александра Введенского, лидера обновленческого движения, Введенский всю свою жизнь ненавидел советскую власть, но, тем не менее, служил ей.

 

Марина Лобанова:

А в чем причина?

 

Никита Гольцов:

Здесь имеет большую роль человеческий фактор. У всех эти причины были свои. Кто-то действительно искренне верил в то, что обновление общества, обновленческое движение способно обновить церковь, церковную жизнь, и впоследствии эти люди ставили в вину лидерам обновленчества их заигрывания с советской властью. И говорили о том, что их действия просто-напросто дискредитирует те благие начинания, которые может начать осуществлять «Живая Церковь» так называемая. Кто-то руководствовался, конечно, другими мотивами. Как говорил один из историков, занимавшийся обновленческим движением и знавший лично многих участников этого движения, в первый месяц раскола, тогда, весной-летом 1922 года, в обновленческое движение широким потоком потекли «провокаторы и честолюбцы, подхалимы и моральные дегенераты», это цитата. Предательство и карьеризм этот историк называл главными пороками обновленчества. Так что можно с уверенностью говорить о том, что со стороны многих людей, вошедших в это движение, участие в обновленческом движении было лишь своего рода попыткой любой ценой найти себе место в новых реалиях.

 

Марина Лобанова:

То есть просто люди были плохие. А как учение церковное – даже не осуждено, потому что «а что тут такого»?

 

Иван Петров:

Я бы побоялся сейчас дать с канонической точки зрения оценку обновленчества. … У многих церковных людей того времени была растерянность. И у епископов, и у священников, и у мирян. … Вся церковная история показывает, с самых древних времен до самых последних, что не каждый готов на мученичество и не каждый готов, скажем так, обличать и не соглашаться с официальным курсом. Во время ареста патриарха Тихона вообще было непонятно долгое время, как дальше будет существовать православная церковь в пределах Советской России. Здесь тоже мы должны понимать, что это параллельные процессы: арест патриарха, деятельность обновленцев, признание их. Это очень большие процессы, которые сейчас нам кажутся… мы на них смотрим с высоты сегодняшнего дня, но тогда, надо понимать, что у многих епископов и священников была растерянность. Весь период продолжавшейся войны, войны гражданской, вот это непонимание существовало. Например, есть епископы, которые служили на территории, контролируемой белыми, а потом становились обновленческими архиереями. По ряду биографий если мы посмотрим, не все подряд, но некоторые из тех, кто не ушел в эмиграцию. Почему? Объяснить это очень просто, это желание обезопасить себя от репрессий, потому что в их деятельности в период гражданской войны было много реальных, задокументированных фактов, которые могли стать причиной репрессий, то есть не просто голословные обвинения, а реальные антибольшевистские высказывания, призывы к борьбе с большевиками… Поэтому здесь надо каждую персону и причины того или иного поступка и жизненного выбора рассматривать отдельно. И здесь можно, конечно, выделить группу идейных обновленцев.

 

Марина Лобанова:

Идейные, вы сказали. А какие эти идеи?

 

Иван Петров:

Я не хочу тут уходить в дебри учения обновленцев, я могу сказать, что тот же Введенский, хоть и фигура во многом себя скомпрометировавшая взаимоотношениями с советской властью, но нельзя сказать, что этот человек безыдеен.

 

Марина Лобанова:

Как можно назвать эту идею, все же?

 

Иван Петров:

Где-то это восстание против власти епископа, где-то это стремление вот к тем реформам, которые вы перечислили. Это очень большой спектр, мне кажется, и те конфликты внутри обновленчества, которые были характерны для того периода, показывают, что уже даже в период формирования (то, что обновленцы называли своим «Поместным собором») обновленчество было течением довольно живым и среди обновленцев не было какого-то единого мнения по поводу своего церковного будущего.

 

 

Марина Лобанова:

Заканчивая наш разговор о 100-летии 22-го года, попрошу вас подытожить.

 

Иван Петров:

Я остановлюсь на трех вещах, потому что, действительно, эта тема тоже очень объемная. Первое – это, конечно, то, что мы знаем список людей, которые проходили по Петроградскому процессу. Сейчас, на 2022 год, мы можем сказать, что, наверное, или уже вышли или скоро выйдут биографии канонизированных участников Петроградского процесса, прежде всего, тех четырех новомучеников, которые были расстреляны. Безусловно, биографии некоторых участников процесса хорошо известны, это и будущий митрополит Григорий Чуков, допустим, это и отец Михаил Чельцов, о них мы знаем.

 

Марина Лобанова:

Тоже недостаточно, на мой взгляд.

 

Иван Петров:

В сравнении со многими другими – мы знаем о них неплохо. Но вот если посмотреть на список арестованных, то, конечно, среди них были и крестьяне, в том числе вот семнадцатилетний крестьянин Михаил Филатов, студенты, врачи, воспитатели, биографии этих людей фактически невосстановимы, за исключением тех данных, которые хранятся в Деле.

 

Марина Лобанова:

А вдруг у них есть потомки и они знают их биографии?

 

Иван Петров:

Может быть. Но вы понимаете, какой необъемный труд еще впереди? И важно понимать, что Петроградский процесс, вот если мы посмотрим даже на фотографию подсудимых, это процесс, на котором, пусть это и слегка высокопарно звучит, на скамье подсудимых – вся православная Россия оказалась.

…

 

Никита Гольцов:

Я хочу привести очень яркие, показательные цитаты из воспоминаний о Петроградском процессе Кассиана Безобразова, который был непосредственным свидетелем того судилища, которое происходило в зале Петроградской филармонии. Он говорил следующее, описывая то, как протекал процесс в революционном трибунале. «В революционном трибунале дела решаются председателем и двумя членами, которые предлагают вопросы, выслушивают речи обвинения и защиты и последнее слово обвиняемых. И затем, оставшись наедине со своей революционной совестью, выносят приговор. Защита своими доводами должна воздействовать на эту самую революционную совесть, но революционная совесть советских судей исполняет веление закона более обязательного, чем веление обыкновенной человеческий совести, она идет по путям, преднамеченным партийным начальством».

Здесь можно увидеть жизненную драму тех людей, которые выносили этот смертный приговор. Действительно, были ли они все искренними? Это тоже отдельный вопрос. И епископ Кассиан коснулся в своих воспоминаниях его, в частности, порассуждал о личности одного из самых ярых обвинителей, Смирнова. Он прямо задавался вопросом: «Был ли искренним этот страшный человек? Верил ли он, что подсудимые действительно участники контрреволюционной организации, сделавшие попытку свергнуть ненавистную советскую власть?» На этот вопрос епископ Кассиан отвечал: «Думаю, что да, и в этом была его великая сила. Его психология выступала рельефно из всех его слов. Настоящий рабочий, бедняк, затертый жизнью. Очень большие способности, недоступность подлинного образования. Всегда начеку, всегда в борьбе с врагом, а враг везде. Везде, потому что у него, у Смирнова, нет того оружия, которым может располагать его враг – оружия знания. Если Смирнов не может поймать скрытых в воду концов белогвардейского клубка, то это только потому, что они получили высшее образование, а он нет. И как жестоко он ненавидит этих других. В его устах звание «профессор» сделалось бранным словом».

…

 

См. также: