«В своей духовной жизни надо больше всего бояться искусственности»

 

Программа Александра Крупинина

«Неделя»

Прямой эфир 27 ноября 2016 г., 16:30

АУДИО + ТЕКСТ

 

Александр Крупинин: Сегодня у нас в гостях клирик храма во имя святого великомученика Димитрия Солунского в Коломягах протоиерей Александр Рябков. Начнем с первого сообщения нашего дайджеста – состоялась конференция, посвященная социальному служению Русской Православной Церкви. Наверняка вам приходилось сталкиваться в своей деятельности с такими проблемами, как алкоголизм. Действительно ли у Церкви есть возможность влиять на ресоциализацию алкоголиков?

 

Избавиться от бессмысленности жизни можно, если начать служить другому человеку.

 

Протоиерей Александр Рябков: Вопрос зависимостей – это одна из сторон возможной социальной работы Церкви. Насколько важно для Церкви служение, социальное служение, милосердие (самое близкое к церковной тематике)? Потому что мы помним слова Господа «будьте милосердны, как милосерден Отец ваш небесный». При этом и дела милосердия не должны пониматься формально, что это некая сверхдолжная заслуга, которую каждый христианин должен понести. Сейчас мы живем в такое время, когда люди спрашивают (например, в «Пастырском часе»), как им обрести смысл жизни? Люди, при всех возможностях современной жизни, теряют смысл этой жизни. И ничего лучше для человека, теряющего смысл жизни, никакого другого рецепта нет, как обратиться к делам милосердия, к помощи ближнему, помощи тому, кому сегодня еще тяжелее и труднее. Избавиться от бессмысленности жизни, от тоски, порой беспричинной (как следствие страстности греховной), можно только, если человек начинает служить другому человеку.

 

Александр Крупинин: Но бывает часто, что человек, руководствуясь такими понятиями, идет куда-нибудь в больницу служить, или еще в какое-то место, в приют, например. Но поскольку сам он не испытывает к этим людям никакого доброго чувства, а занят в основном своим «я», копается в себе, он не испытывает к ним любви и делает это ради как бы собственного спасения, или потому, что так нужно. Делает он это через силу, ему это дается трудно, не хочется, но он себя заставляет, заставляет, и это все нарастает, это чувство неудовлетворения, и, в конечном счете, он это бросает и погружается в свою депрессию еще более глубоко.

 

Протоиерей Александр Рябков: Я сразу заметил, что формальный подход не годится. Также формально можно подойти к молитве, к соблюдению поста, а потом сорваться и сказать «мне ваш пост надоел». Это все формальный подход, когда человек идет вширь, а не вглубь. Все церковные наши усилия – в молитве или в воздержании, в постническом делании или делах милосердия – это углубление в самого себя. Когда человек считает себя самым одиноким и самым больным, или самым бедным, то он всегда может найти другого, более бедного, более одинокого, более несчастного человека, и он его вольно или невольно полюбит, просто потому, что этот человек показал ему, что он далеко не несчастен.

 

Александр Крупинин: Да нет, бывает же, просто не видит чужого несчастья, только свое видит.

 

Протоиерей Александр Рябков: А стоит только его увидеть, и даже просто этот человек, через которого он увидел, что у него самого на самом деле все хорошо, он с этим человеком даже не расстанется, чтобы именно помогать ему. Понятно, что мы все в какой-то мере эгоисты. Но лучше такой эгоизм, нежели тот, который погубит самого этого человека.

 

Когда человек считает себя самым одиноким, самым больным, самым бедным, то он должен найти другого — более одинокого, более больного, более бедного человека, и он его вольно или невольно полюбит, просто потому, что этот человек показал ему, что он далеко не несчастен.

 

Вопрос слушателя: Я недавно воцерковлена – три года, и рядом со мной нет людей, которые посещали бы храм постоянно. И я благодарна радио, которое меня вытаскивает из трудных ситуаций. Меня всегда интересовал вопрос милосердия. Когда начала ходить в храм, сразу хотелось куда-то поехать, в больницу, каким-то бабушкам помочь. У меня самой муж алкоголик. Я пыталась ему помочь, но поняла, что пока он сам не захочет – я не могу ничего. Ни физически, не материально не получается никак. Бросить его, хотя дело доходит до того, что он уже применяет физическую силу, пьет постоянно? Как правильно мне поступать: все время ему посвящать или еще надо посторонним каким-то людям помогать?

 

Протоиерей Александр Рябков: Что касается нашего желания сразу начать помогать. В делах милосердия нужно сразу поставить себе некий предел. Потому что надо понимать, что всех больных мы не вылечим, всех голодных мы не накормим, это утопия. Мы должны собрать свое внимание даже может быть на каком-то одном человеке. Вот по поводу милосердия на приходе. Человек посещает определенных приход. Ему не надо даже специально идти в какую-то больницу. А что такое приходская общинная жизнь? Это же не чаепитие после литургии. Вот, например, закончилась литургия, вы выходите из храма и видите, что из храма выходит пожилая женщина, с палочкой, с костылем ковыляет до остановки. Вы можете предложить ей: давайте я вас отвезу домой (если я на машине), вот это и есть дело милосердия. И, может быть, потом я сам возьму шефство над этим пожилым человеком, это будет мое служение. Из этого может вырасти что-то другое. Но объять необъятное невозможно и не стоит пытаться. И не стоит искать специально того, кого можно облагодетельствовать – он всегда перед нами. Зачастую, он всегда перед нами. Если мы живем в доме, где есть люди, которые тоже часто ходят в храм, но им трудно дойти до остановки, сейчас скользко. Возьмите, привезите их, помогите им, или сопроводите их до храма. То есть, начинается все с мелочей, что касается дел милосердия, а потом это может вырасти в какое-то здание. Но здание мы строим не с крыши, а с фундамента, с такого фундамента.

 

А что такое приходская общинная жизнь? Это же не чаепитие после литургии.

 

Вопрос слушателя: По поводу милосердия. Пока ты еще не вошел силу духовную, оно еще и навредить тебе может. Я на вечернем молитвенном правиле вдруг ясно осознаю, что надо идти в богадельню и помогать людям, которые умирают уже. У меня самого жена в хосписе умерла, я ее не сдавал туда, но родные захотели ее сдать, не послушали меня. Я стою и думаю, что какой-то подвох в этом есть, неприятное какое-то ощущение, а эта мысль про богадельню радостью разлилась в моем сердце, я все выбирал, как, куда пойти. А потом у одного святого отца читаю, что если ты не имеешь духовной силы, то как ты можешь ухаживать за людьми, любить их, если ты должен только научиться этому. Как ты придешь, через месяц ты это возненавидишь. И сейчас, услышав вашу передачу, понял, что я оказался все-таки прав, сдержав себя. Но это стоило мне большой борьбы.

 

В своей духовной жизни надо больше всего бояться искусственности.

 

Протоиерей Александр Рябков: Да, такие мысли могут посещать, и надо больше всего нам, в нашей духовной жизни бояться искусственности, деланности, отрыва от реальности. А дело милосердия действительно начинается с малого, и лежит оно на поверхности. Например, в своей семье, дома. Как Чехов писал, воспитанный человек не устраивает «бурю в стакане воды» из-за пережаренного мяса, сквозняка или потерянной резинки. То есть, прежде чем мне идти в больницу, к человеку, за которым надо вести очень серьезный уход, мне надо сначала научиться милосердному отношению к своим самым близким людям, и не устраивать «бурю в стакане воды» из-за того, что меня попросили вынести мусор или помыть посуду. А после этого уже можно идти. Это проверка меня, насколько я способен прийти в больницу.

 

Прежде чем идти помогать в больницу, надо себя спросить, как я отношусь к своим самым близким людям, не устраиваю ли «бурю в стакане воды» из-за того, что меня попросили вынести мусор или помыть посуду. Это проверка меня, насколько я способен прийти в больницу.

 

Что касается алкоголизма – это вопрос очень сложный. В основном от этого креста тяжелого, надо признать, страдают жены, матери, отцы, дети… Что делать жене? Мне кажется, есть два пути. Первый – это брать полностью и выполнять слова Господа «неси свой крест и иди за мной». Но насколько это наше несение креста (так понимаемое), полезно для этого человека? Потому что этот человек (который пьет), так или иначе, живет в комфорте. Он может оставаться алкоголиком, нравственно разлагаться, пьянствовать, но он знает, что он придет домой, где его обстирают, там он всегда найдет еду, проведет какое-то время в своем пьяном сне, потом, взяв чистую одежду и еду из холодильника, он выйдет и пойдет туда, где ему интересно с кем-то пить и переживать какие-то свои внутренние ощущения псевдожизни. То есть мы его не спасаем тем, что мы несем этот крест, мы не спасаем его и губим свою жизнь. Несение креста в терпении может быть саморазвитием, если человек себя на это настроит, а в основном – это скандал, гнев, раздражение, уныние. Поэтому очень часто людей, которые попали в такую западню – страсти алкоголизма, близкие лишают своего общения или даже расстаются с этим человеком. Чтобы этот человек, дойдя до дна, осознал, что никакого тыла у него нет. У человека должно полностью уйти сознание, что у него есть некий тыл, чтобы продолжать свою безнравственную жизнь, потому что материально его близкие люди обеспечат, и ему нет никакого смысла менять свою жизнь. Поэтому здесь выбор за нами, но гарантии нет ни в первом случае, ни во втором, что мы спасем этого человека.

 

А спасаем ли мы страдающего алкоголизмом, когда несем этот крест жизни рядом с ним? И его не спасаем, и свою жизнь губим.

 

Александр Крупинин: Почему мы должны спасать кого-то?

 

Протоиерей Александр Рябков: Мы начали разговор с милосердия, что мы кому-то должны помочь.

 

Александр Крупинин: Помочь, да, но спасать…

 

Протоиерей Александр Рябков: Здесь очень важно, чтобы это расставание было не в ранге ненависти, презрения и лишения права этого человека называться человеком. Надо человеку, конечно же не пьяному, а трезвому, сказать о том, что наша жизнь дальше бесперспективна и тебе необходимо жить одному, понять, что если ты свою жизнь не изменишь, то счастья у тебя не будет не только со мной, с нами, но вообще ни с кем. И жизнь-то у тебя на самом деле давно прекратилась, ты уже давно живой труп, мертвец.

 

Александр Крупинин: Но он, может, этого не понимает.

 

Протоиерей Александр Рябков: Да. И он сможет понять только тогда, когда мы перестанем поддерживать его в его жизни. В духовном, психологическом плане мы должны отпустить его в свободное плавание, чтобы он научился плавать сам. Проблема алкоголизма часто связана с инфантилизмом, с безответственностью, с отсутствием такого понятия как долг.

 

Александр Крупинин: Во многом проблема алкоголизма связана с отсутствием у человека цели в жизни, нет ничего впереди, ради чего ему жить.

 

Протоиерей Александр Рябков: Мы с этого начали. Смысл жизни приобретается в служении. В служении Богу или ближнему. Никакого другого смысла жизни обрести, практически, невозможно. И только здесь, в этом служении Богу, ближнему, человек углубляется в самого себя. А когда он этого смысла жизни не видит, его какие-то мимолетные нестроения сразу выводят из себя и  вводят в некое колебание. Это колебание ему необходимо остановить. А как его остановить? Ему предлагаются самые простые, самые элементарные вещи: анестезию греха – блуд или алкоголь, чтобы забыться. Чтобы забыться, что этот мир несовершенен. Мы ведь можем впасть в это отчаяние, так и не осмыслив дела милосердия. И если бы мне вдруг все говорили бы благодарности, а я, ухаживая за больным человеком, вижу только его раздражение, потому что у него пролежни, он страдает, и у него нет сил улыбаться мне за то, что я такое великое благодеяние сделал для него. А он мне не улыбается – ну, так я не буду эти заниматься, я ушел. Что я сделал? Я внутренне, нравственно пал, я сломался внутренне. Потому что я воспринимаю жизнь как глянцевый журнал. Жизнь – это не глянцевый журнал. И почему человек впадает в алкоголизм? Потому что ему кто-то внушил, внушил этот мир, что в твоей жизни все должно быть идеально: ты должен закончить прекрасно школу, институт, найти хорошо оплачиваемую работу, но по возможности работать поменьше, купить хорошую машину, квартиру, дачу… И если что-то в этом списке сломалось и не получилось, то человек свою жизнь считает неполноценной. Часто гордецы впадают в алкоголизм: ах, если мир мне не предоставил всех этих успехов, если мне эта жизнь не дала всего, чего я хотел, материального, то я на эту жизнь наплевал и на всех вас наплевал, и буду вкушать эту анестезию, где я в парах винных буду представлять себе, что я начальник, что я генерал, что я Наполеон, и заканчивается все Наполеоном. Гордыня, восприятие жизни как глянцевого журнала, загородной проулки или пикника, отсутствие понятия долга, служения. Если человек понимает, что смысл его жизни в служении семье, народу, стране, Церкви, Богу, если осознания этих вещей нет, то очень шаткая позиция этого человека. Если он не понимает, что жизнь трагична, если он не принимает, что в жизни есть страдания, боль, неудача и что они могут сделать его жизнь глубокой, и, наоборот, он считает, что ему мир и жизнь должны, они должны избавить его от страдания, от боли, от неудач, а должны предоставить радость телесную, успех, почет, славу и благополучие – никогда мир не предоставит этого. Даже если мир ему предоставил бы бочку меда, то всегда в этой бочке меда будет ложка дегтя.

 

Александр Крупинин: Или у кого-то другого будет две бочки меда.

 

Протоиерей Александр Рябков: И это всегда ввергает человека в ступор и в некий кризис.

 

И почему человек впадает в алкоголизм? Потому что ему кто-то внушил, внушил этот мир, что в твоей жизни все должно быть идеально.

 

Александр Крупинин: Хорошо, семья, а вот Церковь как здесь может помочь?

 

Протоиерей Александр Рябков: Мне приходилось разговаривать с такими людьми, когда они приходили в храм. Никогда они не приходили трезвыми. Человека тянет в храм, но в трезвом виде он ищет вина и идет в другое место. А разговор с нетрезвым человеком не имеет никакого завтрашнего последствия. Семья не помогает такому человеку, потому что она его жалеет, создает ему этот материальный, физический тыл. А ему надо объяснить, что ты должен принять жизнь такой, какая она есть. И еще, почему он начинает пить? Потому что вот завтра я…, сегодня я буду пить, а завтра… Никогда человек не живет в сегодняшнем дне. Он все думает, что завтра что-то появится, надо подождать, причем оно появится само собой – ему должны это предоставить. Опять же вспоминая Чехова, который писал брату Николаю, который тоже страдал алкоголизмом, он говорил, что это пошло – повторять, что тебя не понимают, никто так не может говорить, только Христос, и то – Он говорил не о Себе, а о Своем учении.

 

Александр Крупинин: Вы считаете, я так понимаю, что человек в состоянии сам бросить пить? Есть такая теория, что это болезнь, человек не в состоянии справиться ней. Если он все это осознает, он в состоянии бросить пить, или это чисто физические у него в организме: алкоголь ходит в крови и от этого не избавиться?

 

Протоиерей Александр Рябков: Я думаю, это двоякая проблема: у человека генетически или как-то органически нет барьеров для алкоголя. Это первое. Это как лотерея. Но есть еще и проблема психологическая. Болезнь эта необычная, она у всех по-разному  протекает. Есть, конечно, градации какие-то, но бывает даже у человека, который не пропил всю свою жизнь, у него бывают запои. Так что, ему и не надо лечиться? Вот он свой социальный статус сохранил, из года в год у него бывают запои, но он достиг такого положения, что эти запои не разрушают его социальную жизнь. Так что, не надо ему лечиться? Не надо ему свою жизнь переосмысливать? Надо. И только когда он поймет мучительное повторение этих кругов ада – тогда он будет себя лечить. А если он поймет, что он разрушает свою личность, и если ему дорога его личность, если ему надоело кружиться в этих кругах ада, то тогда он будет осмысливать, искать. Но проблема в том, что мы все больны искусственностью, и говорим «дайте мне таблетку, которая меня сегодня вылечит, покажите мне рычаг, за который я должен дернуть», и все переменится, как декорации в театре. Нет такого рычага, нет такой таблетки. Все нужно делать только через осмысление, через углубление в самого себя, через поиск смысла жизни.

 

Чехов писал брату Николаю, который тоже страдал алкоголизмом, что это пошло – повторять, что тебя не понимают. Никто так не может говорить, только Христос, да и Он говорил не о Себе, а о Своем учении.

 

Александр Крупинин: Не каждый умеет осмыслением заниматься.

 

Протоиерей Александр Рябков: Поэтому не каждый и вылечивается.

 

Вопрос слушателя: У меня есть опыт. Мой сын пил очень долго, сильно, грязно, больно. Ему сейчас 46 лет и в свое время он прошел все «горячие точки». У него двое сыновей. Мы прошли все эти испытания, которые доходили до того, что жить было уже невозможно, и батюшка меня благословил на то, чтобы мы разъехались. Я мать, а его жены, конечно, его уже бросили давно, я билась до последнего. И вот сейчас милостью Божией он четвертый год не пьет вообще. А когда мы разъехались, он шесть лет не знал, где я живу. Я знаю, где он живет, я бегала к окнам, но мне дал Господь сил, управилась, и сейчас он не пьет вообще. Мы с ним встречаемся, сейчас он уже знает, где мы живем с мужем, дети приходят. Два раза в год – в Пасху и Рождество – у нас бывают встречи. Но у него такое ощущение, что он разучился чувствовать. Я знаю своего сына, знаю, что он умеет чувствовать. А он – разучился. И вот сейчас он никуда вообще не выходит, только выйдет в магазин купить продуктов (у него есть небольшая пенсия), и не разрешает мне приходить к нему домой. Как помочь, чтобы человек понял, что надо уже в социум выходить?

 

Протоиерей Александр Рябков: Я думаю, что всему свое время. И если человек спасается сейчас таким отшельничеством, то, наверное, ему это комфортно. Я не думаю, что ему надо навязывать сегодня наше видение, какой должна быть его жизнь. В этой ситуации можно только Бога поблагодарить, что человек нашел такой выход. Четыре года – это слишком мало, чтобы он переменился. Большие психологические травмы были нанесены страстью. Ему нужно восстановиться и он восстанавливается, как может, уединением. Для нас, христиан, уединение не является чем-то странным. Странным, действительно, уединение является для социума светского, внерелигиозного. Но для нас, христиан, уединение не является чем-то необычным. И именно через это уединение он сегодня и восстанавливается. Я вспоминаю старинную святоотеческую поговорку: «сиди в келье и келья тебя всему научит». Только в келье, в тишине переосмысления, в тишине покаяния (а покаяние – это очень серьезная работа, а не то, что прийти на исповедь и сказать: а я пьянствовал), а когда за спиной 10 или 20 лет пьянства, он за эти четыре года все это еще не пережил, не передумал, не пересмотрел, все это в нем еще не переболело, и ему нужно дать возможность научиться еще и болеть душой, болеть душой без вина. Мы же сегодня: только меня обидели, на работе обидел начальник или на машине «подрезали», пришел домой – нужно снять напряжение, конечно, рюмкой. Человек не осмыслит: а почему же я такой уязвимый, а почему я так болезненно воспринимаю любой взгляд, любое слово. Почему я не понимаю, что человек, который на меня накричал, более несчастен, потому что в нем кипит этот гнев, а необязательно ведь он должен кипеть и во мне, я не подчиняюсь тому человеку, в котором кипит гнев. А вместо этого осмысления – рюмка, за ней другая, третья, и он уже становится не спокойным, нет, а омертвевшим. В «Дяде Ване» врач говорит, что «когда ты выпил рюмку водки или выкурил сигарету, то ты не Иван Иваныч, а Иван Иваныч плюс кто-то еще», то есть, личность твоя размывается. Мы себя не успокаиваем алкоголем, а размываем свою личность, она как будто не чувствует ничего, но ей от этого не лучше, потому что действие алкоголя проходит, а личность-то осталась размыта. И раз за разом она размывается все больше. Но это не только при употреблении алкоголя, а когда человек снимает стресс алкоголем, когда алкоголь воспринимается как анестезия от ссор и неудач – то это начало алкоголизма. Когда ты не умеешь осмысливать конфликты, когда ты не умеешь их гасить, когда ты не умеешь их переводить в благодатную энергию. Каждый шаг нашей жизни требует не зоркости и наблюдения (правильно я сделал или неправильно), а требует осмысления, что это мне несет для вечности, которая открывается в моей душе сейчас.

 

Мы себя не успокаиваем алкоголем, а размываем свою личность, она как будто не чувствует ничего, но ей от этого не лучше, потому что действие алкоголя проходит, а личность-то осталась размыта.

 

Александр Крупинин: А тюремное наказание как влияет на личность? В новостях было предложение, чтобы тюремное наказание носило не репрессивный, а восстановительный характер.

 

АУДИО (фрагмент)

 

Вопрос слушателя: Мы все в мире вкушаем пищу, и можно заболеть даже от очень витаминной пищи. К каждому человеку надо подходить индивидуально. Где та грань перехода рюмки водки в алкоголизм? Человек может сломаться и без водки и без наркотиков. Это очень тонкая грань и здесь трудно что-то кому-то посоветовать.

 

Протоиерей Александр Рябков: Если человек каким-либо веществом (пусть даже вином) заполняет душевную пустоту – это начало алкоголизма. Не вкушение бокала вина. Хотя алкоголь – это особый продукт.

 

Александр Крупинин: Есть же и булимия, например, зависимость от еды. Болезненная зависимость может быть от чего угодно – от еды, от телевизора, от чего угодно.

 

Протоиерей Александр Рябков: Человек может не выпасть из социального контекста через телевизор или через еду, он выпадет только через алкоголь. Но внутренне он опошляется. Если он подсел на телевизор или на компьютер, на зависание в социальных сетях, он уже бессмыслен для семьи, бесполезен: для сына, для дочери, для жены, как тот, кто может чему-то научить, обогреть душевным теплом, поддержать в трудную минуту своего ребенка или жену. Он не может, потому что он живет в социальных сетях, живет в телевизоре, живет в сериале, живет на футбольном поле. Его не интересует жизнь его ребенка – и даже без всякого вина. Если человек внутреннюю пустоту заполняет телевизором, едой, а тем паче алкоголем…

 

Когда алкоголь воспринимается как анестезия от ссор и неудач – то это начало алкоголизма.

 

Александр Крупинин: Отец Александр, я все понимаю, а если вот пустота, пустота, ну что же делать?

 

Протоиерей Александр Рябков: Не надо этого бояться, ведь это покаяние.

 

Александр Крупинин: Но если человек не может оставаться наедине с самим собой, потому что у него ничего там нет, не о чем ему подумать.

 

Протоиерей Александр Рябков: Знаете, что страшно: вот по телевизору показывают, что жизнь такая прекрасная, надо просто пожевать эту жвачку и ты будешь счастлив. А он от телевизора отходит, смотрит в окно: там Веселый поселок, а не пальмы, он к телевизору – там пальмы. Что ему делать? Надо выключить. И, в конце концов, принять, что живешь ты Веселом Поселке, а не в Рио-де-Жанейро. Это надо принять, и принять это с благодарностью, потому что все остальное просто фантазия. Есть реальная жизнь, и ничего приятней реальной жизни нет. Нет ничего приятней этого пасмурного питерского неба, потому что здесь оно мне подарено Богом, нет ничего приятней моросящего дождя, он мне подарен Богом, это Богом мне дано сегодня. Нет ничего приятней моей семьи, какие бы у нас ни были трения, но это мне подарок от Бога. Когда я научусь за все это Бога благодарить, тогда моя жизнь и начнет приобретать оттенки счастья. Пока во мне нет благодарности, пока я считаю, что я могу Бога благодарить только за Рио-де-Жанейро, за белые штаны и за кабриолет – тогда я никогда не буду счастлив. И даже если мне на голову свалится и кабриолет, я все равно не буду счастлив, потому что у меня нет главнейшего для счастья чувства – благодарности.

 

Нет ничего приятней этого пасмурного питерского неба, потому что здесь оно мне подарено Богом, нет ничего приятней моросящего дождя, он мне подарен Богом. Когда я научусь за все это Бога благодарить, тогда моя жизнь и начнет приобретать оттенки счастья.

 

Александр Крупинин: Александрийская Православная Церковь намерена восстановить институт диаконисс. Нужны диаконисы?

 

Протоиерей Александр Рябков: В древней Церкви диаконисса помогала епископу совершать Крещение женщин. Если говорить о социальном служении – к христианам в тюрьму приходили женщины. Сегодня просто так в тюрьму не придешь, как в древности. Совершалась не хиротония, а хиротесия в диакониссу (как сегодня совершается хиротесия во чтеца). Это надо осмыслит в современном контексте. Нужен ли институт диаконис для социального служения? Наши сестры милосердия в церковных сестричествах – они и есть диакониссы. Посвящение в диакониссы – напоминание человеку об ответственности, о его выборе, который остается с ним навсегда, как и сан священника.

 

Александр Крупинин: То есть вы считаете это делом хорошим?

 

Протоиерей Александр Рябков: Как вы, может, уже поняли, я только против искусственности. Чтобы это не было декорацией, чтобы это не было просто маскарадом. Это не должна быть игра в кого-то. Опасно и нехорошо, если станем играть в Древнюю Церковь.

 

Александр Крупинин: У нас много есть любителей поиграть в Древнюю Церковь. Это одна из тенденций.

 

Протоиерей Александр Рябков: У нас сегодня есть Церковь XXI века, мы можем смотреть на Древнюю Церковь и понять, насколько та жизнь и та эпоха перекладывается на нашу реальность – где-то она совпадает, где-то не совпадает. Но искусственность, какая бы она ни была: я встаю на молитву и начинаю себя представлять египетским отшельником. Это искусственность. Я беру молитвослов, который составлен из молитв египетских отшельников. И вот как советовал митрополит Сурожский Антоний: перед молитвой – признай, что ты – не египетский отшельник.

 

Александр Крупинин: Зачем? Сказано – надо прочитать молитвы, вот и прочитал.

 

Протоиерей Александр Рябков: «Потому что сказано» – не надо. Это же не инструкция к холодильнику или к стиральной машине.

 

Александр Крупинин: А собственные молитвы?

 

Протоиерей Александр Рябков: Только после того, как мы воспримем тот опыт, который святые отцы дали нам в молите, тогда появятся и собственные. Но молиться нужно не о том, чтобы сдать экзамен (и стать кандидатом), а чтобы стать человеком. Причем человеком не вширь (вот, я нахватался знаний и могу сыпать цитатами – пошлость), а в глубину.

 

Молиться нужно не о том, чтобы сдать экзамен (и стать кандидатом), а чтобы стать человеком.

 

У меня была передача про Честнякова. Меня поразила эта тема – забвение. Мы все ужасно боимся забвения. А как это забвение может быть целительным! Вот мы сегодня говорили про человека, который после долгих лет пьянства сегодня находится «в затворе», как говорила его мать. Когда человек пьет, он постоянно хочет быть на виду, он хочет сыпать остротами, сыпать «умными мыслями», но смысл-то его внешний, поверхностный: быть на яру, быть на торгу, быть на этой «ярмарке тщеславия». Ведь ему плохо потом не потому, что у него похмелье, а плохо очень сильно душе, он ощущает, что он себя опошлил, что своими остротами, колкостями, игрой на публику он себя опошлил. Он не вглубь пошел, а во вне. И два пути: покаяться и признаться себе «да я же пошляк!», а он – нет, я выпью сейчас еще одну рюмку, и у меня будет снова, как вчера! И все, и пошло-поехало. А признаться, что я пошляк, и что меня может исцелить –  это забвение (для моих друзей или общества, которое я удивлял своей «эрудицией» и «знаниями»), и вот в этом забвении начинает расти человек. Он в этой своей «келье» начинает духовно развиваться, в забвении, себя не опошляя, себя не распыляя бисером перед людьми, чтобы они хвалили тебя и хлопали тебе, пока ты не свалился под стол. Забвение, тишина, погружение вглубь себя, задавание себе вопросов – зачем я так живу, для чего – это тягостно, это трудно, это больно. Но смысл жизни часто открывается человеку через боль, через страдание, скорбь, крест, подвиг.

 

Надо благодарить Бога за встречу с самим собой, за то, что Господь мне открыл глаза на самого себя.

 

Когда человек бросает пить, надо приготовиться к встрече с самим собой, вот что самое страшное. Человек может давать зарок в храме, перед иконой, но он не выдерживает встречи с самим собой. И он возвращается обратно. Любой человек, который идет к отрезвлению и к освобождению от этой пагубной страсти, должен быть готов к встрече с самим собой вчерашним. Эта встреча страшная. Будет вспоминаться многое, и тогда надо принимать, и не только принимать, а за встречу с самим собой Бога благодарить, что Господь мне открыл глаза на самого себя. И если человек к этому готов – у него все получится.

 

Текст: Н.М. Лукьянова