«Не каждый священник может сказать так, как отец Василий: я научу тебя двум вещам: верить и молиться»

Программа Александра Крупинина

«Неделя»

Гость: протоиерей Александр Степанов

Прямой эфир 12 февраля 2017 г., 16:30

АУДИО + ТЕКСТ

 

Александр Крупинин: В прошедшее воскресенье состоялась передача Сампсониевского собора в пользование Санкт-Петербургской епархии. Эта тема – передачи церковных зданий в пользование епархии – в последнее время звучит очень остро. Может быть, несколько слов о Сампсониевском соборе, каково его место среди петербургских храмов?

 

Протоиерей Александр Степанов: Это всегда хорошее событие, когда Церкви возвращают храм, тем более, там поблизости не так уж много храмов. Это один из старейших храмов города, он заложен в честь Полтавской победы. Конечно, очень хорошо, что теперь будет действовать как храм постоянно. Как и во многих храмах нашего города, там был музей.   Полтавской битвы, были какие-то реликвии, связанные с этой битвой. Но можно вспомнить, что в Чесменской церкви, Иоанно-Предтеченской, был музей Чесменской битвы, была даже диорама там, флот и корабли всякие. Но, в конце концов, все это оттуда уехало, и стал храм, уже сегодня только особо внимательные старожилы помнят, что там было что-то другое. В Казанском соборе был музей религии и атеизма. Понятно, что храмы строятся не для того, чтобы в них устраивать музеи. По крайней мере, если есть запрос церковный на храм, то естественно, что это здание, помещение, недвижимость передавались, и самое нормальное и естественное, когда это используется по прямому своему предназначению. Еще один храм оказался тоже полностью церковным, там будет развиваться церковная жизнь. Собственно, богослужения там проводились уже достаточно давно, и в главном приделе службы были, так что стеснений было не так много, но все-таки, надо понимать, что храм живет полноценной жизнью, когда там есть и воскресные школы, и какие-то другие виды деятельности и активности. Теперь все будет так, как в любом другом храме, который полностью принадлежит Церкви, и она не делит его с какими-то еще посторонними организациями.

 

Вопрос слушателя: В прошлом столетии Сампсониевский собор был поражен грибком, и как его лечить, тогда известно не было. В прошлом десятилетии, по словам музейных работников, с помощью новых технологий они его пролечили, и сейчас его состояние не аварийно. А сейчас кто будет следить за состоянием собора, все-таки ХVIII века здание.

 

Протоиерей Александр Степанов: Я не видел ни одного храма (из тех, что переданы епархии), состояние которого ухудшилось бы, по сравнению с его состоянием до передачи Церкви. Когда начинается церковная жизнь, когда здание интенсивно используется, конечно, там настоятель будет бороться с сыростью, потому что грибок – это, прежде всего, сырость.

 

Александр Крупинин: Тут в этом сообщении говорится, что настоятель сказал, что сотрудничество между храмом и музеем не прекращается, потому что нужно поддерживать святыни храма в надлежащем виде.

 

Протоиерей Александр Степанов: Может, какие-то предметы останутся, хотя то, что связано с Полтавской битвой оттуда увезут, выделено уже помещение на Большой Морской.

 

Александр Крупинин: Какие тогда будут основания у музея заниматься чем-то?

 

Протоиерей Александр Степанов: Здесь я не могу прокомментировать. Единственно, что я могу сказать, что радио «Град Петров» тоже находится в здании ХVIII века, можно сказать, ровесник Сампсониевского собора, это – тоже припетровская постройка. Когда мы въехали сюда, здесь была чудовищная сырость, и грибком было поражено почти все. Мы его высушили, для того, чтобы жить нормально в этом доме, и все, грибок ушел.

 

Александр Крупинин: Мы периодически не повторяем какие-то операции, связанные с грибком?

 

Протоиерей Александр Степанов: Ничего не повторяем. Мы постоянно поддерживаем сухость подвалов, которые были просто залиты водой, вода стояла в подвалах, и поддерживаем в хорошем состоянии крышу. Вода из подвалов и сырость поднимается по стенам, как известно, есть капиллярные  явления, и стена насасывает воду. Если с этим ничего не даль, то, конечно, будет плохо. Мы приняли все возможные меры, чтобы это все остановить, и с 1995 годы мы вступили в этот дом, сейчас никакого намека на грибок нет абсолютно нигде. Так что в этом отношении храм ничуть не потеряет как постройка. А настоятели несут ответственность перед епархией за надлежащее состояние храма.

 

Александр Крупинин: И если уж зашел разговор о передаче  музейных помещений епархии, то невозможно не коснуться Исаакиевского собора, хотя Вы уже высказывались у нас на радио по этому поводу. Но сегодня там такие происходят события: сначала там после литургии был крестный ход, а потом там был митинг в виде встречи депутатов с петербуржцами. Получается, возбуждается общественное мнение вокруг этого и не успокаивается. Здорово ли это для Церкви?

 

Протоиерей Александр Степанов: Конечно, это не здорово и для Церкви, и для общества. Вообще, сейчас достаточно сложная ситуация экономическая в стране.

 

Александр Крупинин: Всегда она сложная.

 

Протоиерей Александр Степанов: Сейчас она все-таки обострена. Куда лучше и беззаботнее было еще  пять лет назад, но все это осложняется, и, судя по всему, эти осложнения будут продолжаться, и новый очаг напряженности – не самое лучшее для нашей жизни. Конечно, неприятно, что ситуация с Исаакиевским собором собрала впервые такие многочисленные акции, антицерковные, до этого не было такого, чтобы несколько тысяч человек выходили на улицы демонстрировать что-то такое  против Церкви. Нарастает какая-то волна отторжения людей (части населения) от Церкви.

 

Александр Крупинин: А есть у этого какие-то причины?

 

Протоиерей Александр Степанов: Мне странно, что передача очередного храма, пускай очень большого, крупного, статусного, доминирующего в городе в архитектурном отношении, вызвала такую реакцию. Тем не менее, когда Казанский собор передавали, наоборот, скорее все радовались.

 

Александр Крупинин: В то время если бы и Исаакиевский передали, то абсолютно ничего бы подобного не было. Значит, это только повод.

 

Протоиерей Александр Степанов: Мы можем сказать, с одной стороны, что это плохие люди выходят, антицерковные, и с ними надо бороться. С другой стороны, надо отнестись к этому с большим вниманием, потому что в последнее десятилетие Церковь определенно воспринималась обществом, в целом, очень позитивно, и кредит доверия  к нам был очень большой. Но что-то в наших действиях люди видят такое, против чего они хотят протестовать, и использовать для этого разные поводы: например, передачу очередного храма. 150 храмов передали – и все было спокойно, и вдруг преткнулись на этом.

 

Александр Крупинин: Я думаю, что это повод для того, чтобы все мы, христиане, задумались.

 

Протоиерей Александр Степанов: Молились, во всяком случае, чтобы это как-то, наконец, закончилось, и чтобы это не имело последствий. Конечно, когда приходится применять некоторую силу, силовым образом решать подобные вопросы, преодолевая некоторое общественное мнение, понятно, что на улицу выходит немного людей, наиболее отчаянные, а другие сидят по домам и тоже чем-то там недовольны. Здесь надо очень серьезно задумываться над тем, как мы выглядим в глазах общественности, какой посыл даем, что надо корректировать в нашей церковной жизни.

 

Вопрос слушателя: Мы, пришедшие в ограду Церкви – те же петербуржцы. Я хорошо представляю себе людей, которых сейчас возмущает прирастание Церкви имуществом, и тем более, таким помпезным – это для Церкви не очень хорошо. И еще неудачно выбран год – 2017, каким-то реваншем: в 1917 у нас отбирали, а сейчас мы отбираем. Исаакиевский собор – это произведение неимоверной архитектурной красоты, что я бы его оставила. Если за него так борются наши горожане, я даже за них радуюсь, и мне кажется, что надо его отдать им. Я понимаю тех, кто против, не могу я их осудить. Они хотят, чтобы это было общим достоянием.

 

Александр Крупинин: Он же не улетит никуда.

 

Протоиерей Александр Степанов: Собор святого Петра в Риме, пожалуй, не менее великое строение, Исаакиевский собор – довольно вторичная вещь по сравнению с аналогичными огромными церковными сооружениями христианского мира, и они являются храмами действующими, конечно, оставаясь при этом потрясающими памятниками культуры и архитектуры. Нотр-Дам в Париже, например, собственность также, как и здесь, принадлежит государству, но распоряжается там, конечно, Церковь. Мне кажется, дело не в соборе, но, может быть, не стоило что-то так форсировать в этом деле, чувствуя, что есть определенное напряжение в обществе. Действительно, и год такой сложный.

 

Александр Крупинин: Может быть вот эта проявляющаяся в последнее время все больше и больше некая активность православных активистов, чтобы это запретить, то запретить, такой-то спектакль отменить, выставку закрыть – немножко это начинает какую-то часть общества нервировать.

 

Протоиерей Александр Степанов: Церковь должна активно выступать на общественной сцене. Когда Церковь высказывается, что какое-то произведение искусства, какой-то фильм оскорбляет чувства верующих – это право Церкви сказать, и дать какую-то оценку свою. Когда мы пытаемся с явлениями культурной жизни, с тем, что лежит в плоскости идей, бороться силой закона, силой государства, привлекая государство для того, чтобы оно защищало наши оскорбленные чувства, а не мы сами их защищали, словами же – это, конечно, раздражает.

 

Александр Крупинин: И вот в контексте того, что у нас 100-летие революции 17-го года, октябрьской и февральской, можно сказать, что и тогда Церковь по этому пути шла до революции: была огосударствлена и  какие-либо высказывания против Церкви карались в уголовном порядке.

 

Протоиерей Александр Степанов: Да, это было все-таки религиозное государство, не светское, религия была государственной религией, и вся мощь государственного аппарата стояла на страже всего, что было связано с Церковью. Православие было государственной идеологией, но вот, к сожалению, мы видим, как это взорвалось потом. И в 17-м, через 100 лет, году стоит сделать какие-то серьезные выводы и уроки из той картины. Тем более, после того, как к Церкви проявлены были большинством населения такие добрые чувства, как к гонимым, как  к какому-то осколку еще вот той России, которая была так безвозвратно утрачена нами – вот этот кредит доверия и сочувствия большинства населения – вот это как раз главная опора, на которой мы могли бы строить всю свою дальнейшую перспективу жизни, развития и так далее. И участие в общественной жизни – никто нас так насильно не выпихивал из этого поля, наоборот, как-то казалось мало: почему Церковь ничего не скажет по этому, по другому поводу, ждали даже, в 90-е годы, но мы как-то так осторожно… а потом стали прибегать к этому ресурсу государства.

Мне это, как священнослужителю, не очень приятно осознавать. Мы жили в течение двадцати пяти лет, почти тридцати, в Церкви, которая вызывала (мы чувствовали) определенную симпатию и уважение в обществе, а сегодня мы оказываемся в положении, когда к нам относятся иначе. И здесь дело не в том, что и к Христу относились иначе. Христос не прибегал к силе Римского государства. Если бы использовать сегодняшнюю тактику нас, православных, иногда, то Он  должен был первым делом пойти к Понтию Пилату, сказать, что эти фарисеи и саддукеи, книжники – очень плохие люди, и с ними надо активно бороться, и попытался бы с Пилатом договориться, чтобы как-то их поприжать как следует, покрепче. Но как-то Христос иначе действовал.

 

Александр Крупинин: Мне приходится общаться очень со многими людьми в фейсбуке, в интернете: поэты, люди искусства, и я замечаю, насколько все априорно отрицательно относятся к Церкви, 90%. Я там выгляжу как такой несколько экзотический персонаж, когда я что-то начинаю там говорить. Причем конкретно против Христа, Евангелия никто и слова не говорит, а говорят против именно современной Церкви. Вот это очень грустно.

 

Протоиерей Александр Степанов: Я считаю, дай Бог, если мы сами сделаем какие-то выводы из вот этой ситуации, и выводы не такие, что надо еще усилить давление,  это будет противостояние (сейчас мы это действительно наблюдаем), это очень печально для меня лично. Дай Бог, чтобы как-то это не имело никаких  далеко идущих и долгоиграющих последствий.

 

Александр Крупинин: Несколько слов по поводу годовщины смерти отца Василия Ермакова. Вы же были знакомы с отцом Василием?

 

Протоиерей Александр Степанов: Конечно, как и все клирики, которые достаточно давно служат в нашей епархии, конечно, все знали отца Василия. Он бывал у нас на радио, неоднократно, и вообще очень хорошо относился к нашему радио, с большим удовольствием приходил сюда, записывал программы вместе с отцом Георгием Митрофановым, с которым они были очень близки. Отец Георгий во многом благодаря отцу Василию пришел в Церковь, он уже воцерковлялся и до этого, но отец Василий сыграл очень большую роль и оказался очень созвучен его историческим взглядам, которые не всеми однозначно воспринимаются. Как раз отец Василий был одним из тех,  кто его поддерживал практически полностью во всем. Человек, который  сформировался церковно на оккупированных территориях. Мальчиком был еще, юношей 15-16-ти лет, когда там были немцы. Но там открывались храмы, и он как раз говорил о том, что если бы не восстановление церковной жизни на тех территориях, остался бы он советским подростком, комсомольцем и все прочее. Но он, благодаря вот этим обстоятельствам, конечно, трагическим, тем не менее, обрел для себя Церковь как родной дом. Это человек, отразивший в своей личной судьбе эпоху, со всеми ее сложностями, противоречиями, очень драматичными, и человек, который все-таки сохранил такую, в большой степени, цельность. Люди тянулись к нему, потому что он часто не боялся сказать какую-то правду, был достаточно независимым человеком, он не подстраивался под тех людей, которые были вокруг, которые приходили к нему (а к нему приходило много людей, и представители власти в том числе). И, вероятно, привлекало в нем именно то, что он общался со всеми абсолютно одинаково. Эта цельность натуры и, конечно, его вера. Моя прихожанка, в жизни которой тоже он сыграл большую роль, переживала когда-то давно трудный период жизни, и она, узнав, что есть такой особый священник в епархии, пошла к нему в храм, пробилась-таки к нему и стала излагать свои проблемы. На это потребовалось бы немало времени, отец Василий ее остановил и говорит: «Мне ничего этого знать не надо, это ничему не поможет, я научу тебя двум вещам: верить и молиться, и вот это переменит твою жизнь». Конечно, это ее потрясло. Он действительно был человек, сам живущий вот так – верой и молитвой, и не просто с пониманием, но с опытом личным того, что это может переменить все внешние обстоятельства, дать возможность человеку преодолеть любые внешние сложности, трудности, проблемы, драмы жизненные, если есть вера и молитва. Мне кажется, что вот эта его такая  убежденность (не всякий священник так бы мог сказать)…

 

Александр Крупинин: Вера же это не то, что просто я предполагаю, уверен, что там где-то существует Бог, а вера – это действия человека таким образом, что он знает, что Бог есть и Он всегда с ним, вот это вера.

 

Протоиерей Александр Степанов: Это доверие, прежде всего, доверие Богу, что Бог, что бы со мной не случилось, Он есть и Он присутствует в моей жизни, и я верю в то, что Он будет меня вести.

 

Вопрос слушателя: Я недавно прочитала две небольшие статьи в журнале «Москва» о том, что в цивилизованной Западной демократической Европе идет страшнейшее гонение на христианство и на Церковь, так что это явление не только российское. Это надо глубоко анализировать.

 

Протоиерей Александр Степанов: Я не могу не согласиться, что в Западном мире секуляризация совсем не сегодня началась и вытеснение Церкви из общественного пространства происходит очень интенсивно. И, конечно, это влияет на сознание людей: там, особенно, многие уже определенно считают, что Церковь – это зло-не зло, но не хотят с этим иметь ничего общего, и это не совсем естественный процесс угасания интереса к Церкви. Но у нас все-таки другая ситуация, притом, что в мире такой процесс идет, хотя у Церкви ничего не отнимают.

 

Александр Крупинин: Что значит «гонения»?

 

Протоиерей Александр Степанов: Гонения в том смысле, что человек, например, не может заявить в публичном пространстве (если он политик), считается дурным тоном заявлять о своей вере. Хотя сейчас мы наблюдали инаугурацию президента Трампа, на ней выступали, в основном, представители религиозных общин, и прежде всего христианских, конечно, протестантских, которых много, и католическая тоже, и епископальная англиканская церковь. Так что относительно Америки это еще вопрос, а в Европе, когда принималась конституция Евросоюза, оттуда, из преамбулы, которая говорила о христианских корнях Европы (и это абсолютный факт, что Европа сформировалась в том виде, в котором мы ее знаем, конечно, под влиянием, прежде всего, христианства) — вот это было вычеркнуто из соображений «толерантности», чтобы не обижать мусульман, ну и вообще – не хотим этого помнить и знать. Да, эти все вещи есть в мире, и до некоторой степени они влияют на умы интеллигенции в России, но лишь до некоторой степени, очень незначительно. Когда у нас началась Перестройка, на Западе это все уже было, это не явление последних 5 или 10 лет. Тем не менее, в России отношение к Церкви было совсем другим, и никто не был против, чтобы Церковь существовала, свободно себя как-то проявляла и вносила какой-то свой вклад в общественную жизнь.

 

Александр Крупинин: У нее искали ответов на интересующие вопросы.

 

Протоиерей Александр Степанов: И часто эти ответы как-то не находились, были слабыми и невнятными.

 

Александр Крупинин: Святейший Патриарх как раз на прошлой неделе говорил на эту тему, у нас в новостях было большое высказывание о том, что отношение к Церкви зависит от того, какие мы сами христиане и как мы себя ведем, как мы живем. Если мы пытаемся что-то такое показать, а на самом деле этого нет, то люди это видят и, естественно, такова и реакция. Он очень подробно об этом говорил.

 

Протоиерей Александр Степанов: Да, во всяком случае, какие-то процессы, которые проходят во всем мире, нам мало подконтрольны, мы не можем регулировать мысли и чувства людей на Западе и так далее. Что мы можем сделать, так это сосредоточиться на том, что в наших руках: что мы можем делать для того, чтобы отношение к Церкви в нашей стране было хорошим и добрым. Что мы можем сделать, чтобы привлечь в Церковь, не просто, чтобы люди смотрели с симпатией издалека, а чтобы люди захотели стать христианами. Вот это в большей степени в наших руках. Конечно, на общественном поле мы должны соответствующим образом выступать, жить соответствующим образом, показывать некоторое единство наших  слов высоких, красивых, и жизни – вот это очень важно. Единство слова и дела – это то, чего страшно не достает вообще современному миру. Слова обесцениваются, слова ничего не значат. Почему на том же Западе достаточно большое количество людей, европейцев принимает ислам. Они видят, что человек обмотался бомбами, начинился какими-то железками и подорвал себя. Но значит, этот человек убежден, что он действует правильно, он жизнь свою приносит на алтарь. В Ранней Церкви тоже были мученики, людей убивали, а они, тем не менее, мужественно и решительно  шли  на смерть. Конечно, это заставляет задуматься: а что же такое у них за вера, как же Бог им помогает, что они способны на такие самоубийственные шаги, когда человек жизнь свою кладет на алтарь своей веры. Вот это убеждает. А когда просто говорятся какие-то правильные слова, а потом оказывается, что за ними стоит совсем другая жизнь, это, конечно, сильно может разочаровывать. И это касается каждого из нас, это не только кто-то себя ведет не так, неправильно, но мы все живем не по своей вере. И какие-то единицы, как отец Василий, как другие, и не только пастыри, и миряне, живут жизнью, которая равна самой себе – говорим то, чем мы живем. Вот это самое главное.

 

Александр Крупинин: Начались мероприятия, посвященные столетию событий 1917 года, в том числе Собору 1917-1918 года.  В Москве представляли книги, посвященные этому событию. Насколько важен этот Собор для нас сейчас, насколько его решения вообще реализовываются?

 

Протоиерей Александр Степанов: Это огромный, сложный вопрос. Условия, в которых этот Собор был созван, очень отличаются от того, что мы имеем сегодня. Я не имею в виду даже условия революции, уже начавшейся с 1917 года, хотя надо понимать, что именно благодаря тому, что произошла Февральская революция, созыв Собора стал возможен. Потому что его можно было созвать и намного раньше, и планы эти были, но Государь Император не решался это сделать, хотя были периоды, когда было относительно спокойно в России, перед войной 1914 года: тут, наверное, надо было какие-то шаги предпринимать. Но потом пошла война, кризис общий, все покатилось, в таких условиях созывать Собор было очень рискованно. Я не имею в виду эти даже события, а просто состояние Церкви и церковной общественности. Ведь Собор был достаточно беспрецедентным явлением, в том отношении, что это был Собор не архиереев (Вселенские Соборы – это соборы архиереев, только епископы принимали участие в Соборах, клирики могли быть референтами, но не принимали решений). А здесь Русская Церковь за 900 лет своего развития подошла к такому рубежу, когда показалось и иерархии, и всей церковной полноте возможным привлечь всю эту полноту к решению церковных проблем. То есть уровень мирян в Церкви, обычных священников, клириков, монашествующих (которые все и принимали участие в этом Соборе), уровень понимания церковных проблем, уровень ответственности стал таков, что этих людей стало возможным привлечь. Это была, конечно, новация – формально, внешне, но по сути дела это был очень большой, мощный шаг вперед. Если мы взглянем на нашу Церковь сегодня, то я, к сожалению, не смогу констатировать, что церковная общественность доросла до вот такого состояния, такого уровня. Соответственно, те решения, которые принимались Собором, они ориентировались вот на ту ситуацию церковную, которая была тогда. А ведь дальше мы знаем, что произошло: из 150 тысяч клириков (священников, епископов и монашествующих) уничтожено было 120 тысяч. Практически, Церковь была уничтожена. И помимо этих 120 тысяч клириков, было уничтожено огромное количество мирян. Фактически, эта Церковь, которая собрала этот Собор и его провела, приняла какие-то решения, она была уничтожена, физически. Церковь – Тело Христово и врата ада не одолеют ее, это понятно, она уничтожена не в этом смысле, но носители тех идей, которые легли в основу решений этого Собора, они были уничтожены. И мы сейчас отброшены в своем церковном развитии, в уровне понимания, в уровне самой церковной духовной жизни, на столетия обратно, трудно сейчас сказать – куда: в средние века или куда-то еще, в язычество. Поэтому механически сказать: «а давайте жить по решениям Собора 17-18 года», — было бы тоже таким легкомысленным заявлением. То, что в эмиграции осколки этой Церкви, естественно, стали жить по решениям этого Собора, это понятно. Потому что там оказались те же самые люди, которых здесь уничтожали, а там они остались, и осталась такая некая церковная среда, которая продолжала жить так, как было естественно для нее. Актуальность этого Собора в том, что это дает нам образ, все-таки очень высокий, соборного разума, включенности людей, как это изначально мыслилось в Церкви (во времена апостольские, раннехристианские), когда каждый христианин хорошо понимал, что он в Церкви значит, делает и что тут происходит. Конечно, в Российской империи, предреволюционной, тоже ситуация была не такая уж раннехристианская, и большинство народа довольно относительно представляло, скорее это было тоже, во многом, традиционное православие для людей не очень образованных. Хотя из среды крестьян было очень много монашествующих, то есть людей, которые тянулись к культуре, знанию, чтению. Естественно, если человек становился монахом, он учился читать, по крайней мере, по церковно-славянски и понимал, и у него был вкус к этому и интерес к этому.

 

Александр Крупинин: Была какая-то довольно большая элита, которая могла этот Собор созвать.

 

Протоиерей Александр Степанов: Конечно, да. Это были не только священнослужители, это были поколениями воспитанные в церковной православной культуре люди. Сейчас ситуация совсем другая. Поэтому я бы не торопился с тем, чтобы все решения этого Собора проводить как-то так отчаянно в сегодняшнюю жизнь. Это и невозможно, и просто нецелесообразно совершенно, надо жить, ориентируясь на ту реальность, которая сегодня перед нами.

 

Александр Крупинин: В Москве открывается цикл встреч «Русское Зарубежье. Союз потомков галлиполийцев» и Фонд памяти Белого Движения открывает цикл встреч для всех, кто хочет поближе познакомиться с духовной, культурной и общественной жизнью Русского Зарубежья. Первая встреча прошла и ее возглавлял  отец Владимир Ягелло.

 

Протоиерей Александр Степанов: Отец Владимир нам известен хорошо и нашим слушателям он известен хорошо. Если говорить о русской эмиграции, то, к сожалению, она не смогла сыграть той роли, которую хотела бы сыграть для своей страны, а именно: вернуться и, тем самым, ту, дореволюционную, Россию, какой они ее знали, сегодня предложить нашему народу.

 

Александр Крупинин: 73 года – слишком большой срок.

 

Протоиерей Александр Степанов: Да, и поэтому все это несколько разбавилось уже жизнью в совершенно других условиях, в Европе, в Америке и в других странах. И, конечно, таких сил, которые были – это миллионы людей, но не просто миллионы людей, какой-то срез общественный, а это были люди, прежде всего, наиболее образованные, наиболее ответственные, играли какие-то роли в жизни России до революции. То есть, это была наиболее активная и просвещенная часть русского общества. На тот момент они действительно бы могли колоссально много сделать для страны, если бы это было в 20-30-е годы.

 

Александр Крупинин: Собственно говоря, те же самые люди, которые уезжали, они бы и вернулись. А они бы с удовольствием вернулись.

 

Протоиерей Александр Степанов:  Да, они жили с мыслью о том, чтобы вернуться. Но мы знаем, произошло все иначе. И вот сейчас все-таки потомки этих людей, но это единицы, пошли на такой решительный шаг, как переехать жить в Россию и здесь пытаться все-таки какую-то свою миссию исполнять. В частности, одна из трех дочерей отца Владимира, Ксения, с мужем своим, который из семьи графов Паленов, переехали в Москву, больше 10 лет они живут там. И вот эта выставка, посвященная русской эмиграции, истории Галлиполи (там было несколько островов рядом с Константинополем, куда армия Врангеля была расселена). Это очень драматичная история: как они пытались сохраниться, именно как  армия, и жили там на голых островах абсолютно, а это был осенне-зимний период, это был холод, дожди, довольно суровые условия. И главное – там не было ни построек, ничего, просто в палатках они как-то пытались разместиться, и это действительно был подвиг. И, тем не менее, там были даже и театры, были, понятно, военные учения постоянные, крупные военные специалисты проводили занятия для офицеров (такие курсы повышения квалификации) – эти люди жили очень полной, насыщенной жизнью: спортивные всякие соревнования проводились, при том, что они голодали и так далее. То есть это, как мы говорим и о подвиге блокады, когда жизнь в городе и культурная, и всякая – она все-таки продолжалась, в совершенно чудовищных условиях. Ну, конечно, здесь не так было ужасно, и не миллионами умирали, но там умерли тысячи людей на этих островах — Галлиполи,  Лемнос и некоторых других островах. В очень тяжелых условиях люди жили и сохраняли мужество, сохранились как люди, не превращаясь в животных, а, наоборот, как-то развиваясь. Выставка посвящена Белому Движению и его завершению – Галлиполийскому исходу. Выставка сделана семейными силами, а именно – дочери отца Владимира и еще нескольких семей (Мусиных-Пушкиных), которые тоже живут в Москве, эта выставка была сделана. Они, конечно, привлекли свои семейные архивы, семейные фотографии. Я был как раз в Новоспасском монастыре и видел выставку. Очень рекомендую посетить этот монастырь в Москве – это очень интересное место.

Я был на этой выставке, потому что я был в Москве на сессии Межсоборного присутствия, и остался еще на один день, были еще кое-какие дела. Встретились мы с Ксенией, и она меня повела (отца Владимира в этот момент не было) на выставку. Это она именно и ее муж Давид Пален, Хендерсон-Стюарт по отцу, они эту выставку практически организовали, там интересное помещение, это храм-усыпальница Шереметьевых, по-моему, очень необычный храм. Кто будет в Москве, я очень советую посетить Новоспасский монастырь, очень впечатляющая крепость с башнями и чудесным храмом, там похоронен великий князь Сергей Александрович, погибший от рук террористов, муж Елизаветы Федоровны. И в этом храме-усыпальнице, только что отреставрированном, службы не проводятся регулярно, потому что там алтарь на втором этаже, а первый этаж – это как бы склеп большой. Это помещение было предоставлено для выставки, они сделали очень хорошие фотоматериалы, тексты небольшие, даже инсталляции.

 

Александр Крупинин: И есть посетители?

 

Протоиерей Александр Степанов: Когда мы были, там особо посетителей не было, мы под вечер пришли, но люди, которые приходят в монастырь, заходят многие и на эту выставку, и было открытие достаточно представительное, какие-то еще и делегации туда привозят, наверное. В общем, некоторое представление об этом крестном пути русской эмиграции эта выставка дает. Можно надеяться, что в дальнейшем это будет продолжено, потому что это касается больше гражданской войны, то, конечно, это все страшно, страшно пунктирно. Галлиполи, а дальше история русской эмиграции, конечно, она требует еще одной экспозиции. Если в этом монастыре эта церковная специально тема, связанная с русской эмиграцией, как-то будет развиваться и выставки будут проходить, было бы очень интересно. Хотя эта выставка не специально посвящена церковной проблематике, потому что она тоже очень богатая в русской эмиграции.

 

Текст: Н.М. Лукьянова