«Ни героизма, ни доблести, ни чести»

Программа Марины Лобановой

«Возвращение в Петербург»

Гость: Виктор Сергеевич Правдюк

Тема: набережная Лейтенанта Шмидта

Дата эфира: 12 сентября 2016 г., 13:30

АУДИО + ТЕКСТ

 

М.Лобанова:

Здравствуйте, дорогие друзья! В студии радио «Град Петров» Марина Лобанова, и сегодня мой гость – Виктор Сергеевич Правдюк. Мне кажется, что само имя моего гостя уже достаточно, и не нужно дальше объяснять, что Виктор Сергеевич – автор многих документальных фильмов по истории России и по военной истории.  Виктор Сергеевич, здравствуйте!

 

В.Правдюк:

Здравствуйте, уважаемые слушатели! Спасибо, Марина Николаевна, за представление.

 

М.Лобанова:

Мы с Вами давно собирались поговорить о том месте, где находится радио «Град Петров», и, к сожалению, это место называется сейчас официально, и мы так пишем в наших адресах – набережная Лейтенанта Шмидта. И я попросила Вас высказаться по этому поводу, потому что никто, как Вы, не занимался этим человеком. А кто начинает им интересоваться – вот, наша сотрудница Людмила Зотова, например, когда она прочитала, кто такой был лейтенант Шмидт, она сказала: «Как же так? Почему наше радио находится по такому адресу?» Или Татьяна Александровна Трефилова, которая много сделала передач по истории Петербурга, говорит, что это самое первостепенное, чем радио должно заняться – может быть, вы как епархиальная радиостанция перестанете писать свой адрес как «набережная Лейтенанта Шмидта»? Но мы же не можем перестать так писать свой адрес – нам не дойдут письма и пожертвования. И еще один случай. У нас был прямой эфир, мы говорили о возвращении исторических названий в городе, и даже о каких-то переименованиях. И нам позвонил один слушатель и сказал: «Я целиком за переименования, но только оставьте лейтенанта Шмидта – все-таки он герой». Почему же у людей такое впечатление складывается, и что можно им рассказать об этом человеке, имя которого здесь увековечено? Я надеюсь, что Вы нам расскажете.

 

В.Правдюк:

Я сразу должен сказать, что лейтенант Шмидт – одна из нелепостей советского периода истории, весьма лживого и путаного. Потому что мы, конечно, ленивы и нелюбопытны, и ленивы, потому что нелюбопытны, или нелюбопытны, потому что ленивы. Но все документы по биографии Петра Петровича Шмидта-младшего всегда были в открытом режиме в двух архивах – в Военно-морском Императорского флота до 1917 года, который расположен в нашем городе на Серебристом бульваре ныне, и в Государственном историческом архиве, который находится у метро «Ладожская». Вот там все лежит, и стоит только эти документы посмотреть, как вся нелепость и глупость этого названия станет совершенно очевидна.

Начнем с того, что Петр Петрович Шмидт родился в очень уважаемой семье. Его отец был контр-адмиралом, героем Севастопольской обороны; его родной дядя тоже был адмиралом Императорского флота и весьма известен.

Я принес совершенно замечательное издание «Русский биографический словарь»; это вообще уникальное издание, начало которому было положено в 1890-е годы, а закончился он в 1918 году; три тома так и не были опубликованы. И то, что Петр Петрович Шмидт герой – это очевидная вещь, но только Петр Петрович – отец. Потому что и отца звали Петр Петрович, и сына. И вот посмотрите, что написано об отце здесь, в этом «Русском биографическом словаре» – я был очень счастлив, когда этот словарь начал переиздаваться; это такой кладезь нашей отечественной истории. Вот смотрите: «Шмидт Петр Петрович, контр-адмирал, севастопольский герой». Дальше я опускаю биографические подробности и читаю: «С началом осады Севастополя Шмидт 13 сентября 1854 года был назначен состоять в гарнизоне Малахова кургана, на котором находился более шести месяцев. Раненый 17 марта 1855 года осколком бомбы в верхнюю наружную часть бедра и контуженный той же бомбой в голову, он до 21 мая находился в Севастополе». Ну и дальше его биография и так далее.

Но в данном случае яблоко очень далеко упало от яблони, и даже оказывается червивым. Давайте начнем по порядку. Петр Петрович Шмидт-младший, потому что есть ведь настоящий герой Шмидт, он в определенной степени «назначенный герой». Так и был назван фильм режиссера Михаила Михеева – «Назначенный герой». Назначили его, естественно, еще в феврале 1917 года, а потом большевики подхватили и так далее. Этот Петр Петрович Шмидт-младший родился, как я уже сказал, в весьма уважаемой адмиральской семье. Он учился здесь неподалеку в Морском кадетском корпусе, который закончил в 1889 году, и сразу попал в психиатрическую лечебницу – буквально через полгода. Он жил в Москве, в закрытой клинике; у него были галлюцинации, нервные припадки, потеря памяти и так далее и тому подобное. К этому времени он успел жениться на проститутке, чем уронил офицерскую честь и ввел в очень большие сожаления и печаль своего отца, который, в общем-то, от нервных переживаний по поводу сына и скончался – тот самый старший Петр Петрович Шмидт.

А дальше – естественно, что врачи дали ему такое заключение, что он был вынужден написать прошение об отставке. И отставка была получена. Здесь подоспело наследство от богатой тетушки, и Шмидт с женой уехал в Париж. Там деньги быстро кончились, и Шмидт начал работать конторщиком в банке в городе Таганроге. Но потом захотел снова вернуться на службу. Его отец к этому времени уже скончался, но благодаря влиятельному дядюшке-адмиралу он вернулся на флот, но чином ниже – уже не лейтенантом, как был выпущен из кадетского корпуса, а мичманом. Далее он служит на кораблях, причем каждый год меняет по три-четыре корабля, потому что нигде не может ужиться. Он служит на Дальнем Востоке, и там его арестовывают, связывают и помещают в лазарет после того, как он подговаривал матросов убить хозяина ресторана, в котором они ужинали. Так продолжается определенное время, и Шмидт снова подает в отставку. Отставку снова подписывают, и он уходит в чине лейтенанта.

Последняя его должность – начальник пожарной команды на Дальнем Востоке. Но здесь начинается русско-японская война в 1904 году, и Шмидта как военнообязанного призывают на службу. Он уходит в чине лейтенанта, и лейтенанту Шмидту дают командовать маленьким миноносцем № 253. Миноносец стоит в устье Дуная, там никаких военных действий не предполагается, но мало ли что там? Рядом Австро-Венгрия и так далее. И Шмидт, в общем-то, на боевом корабле. Здесь ему приходит в голову очередная фантазия, и он, забрав с собой корабельную кассу, около двух тысяч пятисот рублей, довольно приличную сумму по тому времени, самовольно уходит с корабля и оказывается в Киеве. Как бывает у человека, у которого нервные припадки следуют друг за другом, ему кажется, что если сейчас он эти деньги поставит на известном киевском ипподроме на определенных лошадей, то он заработает еще больше денег. Естественно, что он все эти деньги мгновенно спускает. Там появляется и его знакомая, которую звали Зинаида Ризберг, с которой он знакомится там же, на ипподроме. Это, как я бы назвал, несостоявшийся роман Петра Петровича Шмидта-младшего.

А далее что происходит? В связи с тем, что он вынужден вернуться без денег на свой миноносец № 253 и подать рапорт о том, что исчезла судовая касса, а всем понятно, что это он ее украл, его переводят под арест в Севастополь. Он накануне суда. И здесь грядет октябрь 1905 года, когда государь Николай Александрович вынужден был издать манифест о свободах печати, митингов и так далее. И здесь начинается звездный период биографии не совсем нормального человека.

В Севастополе, естественно, как и везде, митинги. Шмидт выступает на митинге и выступает в качестве провокатора. Он в толпу бросает слова о том, что надо идти к тюрьме, которая наверху в Севастополе находится, на горке, и освободить всех политзаключенных. В это время в севастопольской тюрьме был всего один политзаключенный, но разъяренная толпа начинает штурмовать тюрьму. Сейчас, кстати, после того, как эта улица была названа в Севастополе улицей Восставших, он получила не менее неприличное имя адмирала Октябрьского, который бросил своих солдат и матросов во время обороны Севастополя в конце июня 1942 года. Так вот, толпа начинает выламывать ворота. А что делают часовые? По уставу они должны стрелять. И они стреляют. В итоге семь или восемь человек убитых.

Следующая речь Шмидта, которая разнеслась по всей России, потому что либералы ведь не знают друг друга, они ведь не знают истинное лицо этого человека, они не знают, что он душевнобольной и так далее. В итоге все газеты начинают печатать его речь, где он говорит о том, что мы ни пяди завоеванной свободы не отдадим. Пламенный оратор. Всего две речи – и он становится известен по всей России. Потому что газеты уже свободны, и они печатают эти речи, не вдаваясь ни в какие подробности и уточнения. Куприн говорит, что это образцовый русский офицер и так далее, и тому подобное. А Ленин говорит, что это вообще образец мужества и самопожертвования и тому подобные вещи, совершенно безумные.

Что же происходит дальше? В Севастополе накаленная атмосфера. Несколько месяцев назад была история с броненосцем «Потемкин». Полуэсеры и полусоциалисты матросы нового крейсера первого ранга «Очаков», на котором служил мой дед… Поэтому бабушка моя, Прасковья Емельяновна, когда в Севастополе произносили слово «Шмидт», она, очень молчаливая и привыкшая к молчанию, потому что после ухода армии Врангеля в Севастополе очень лихо было жить, она всегда взрывалась. А в Севастополе, как назло, то пионерскую дружину назовут именем Шмидта, то какой-то переулок Шмидта, то еще что-то. И в итоге у нее были поводы взрываться и кричать. И я это еще в детстве как-то так запомнил наизусть.

 

М.Лобанова:

А Вы в Севастополе родились?

 

В.Правдюк:

Я вырос в Севастополе.

И вот тут получается история: три матроса – Антоненко, Гладков и Частник, это полуэсеры-полусоциалисты, они организовали восстание на новом крейсере и с новой командой, потому что она еще как бы не прошла испытания морем… А люди, не прошедшие испытания морем, они не стойкие, они не сплоченные. В итоге там подготавливалось восстание, и оно грянуло. Крейсер «Очаков» поднял красный флаг. И не Шмидт организовал это восстание, которое ему потом приписывали. Он прибыл на «Очаков», когда уже восстание началось на крейсере.

Бабушка считала, что он опозорил крейсер «Очаков», потому что его пришлось переименовать в «Кагул», потом он стал «Адмиралом Корниловым» и закончил свою биографию этот корабль в Бизерте, когда эскадра ушла туда вместе с генерал-лейтенантом Врангелем.

И вот Шмидт возглавляет восстание. Когда он является вместе со своим сыном Евгением на «Очаков», он немедленно отправляет телеграмму государю-императору: Государь-император, славный Черноморский флот требует от Вас немедленного созыва Учредительного собрания! И тут же он потребовал катер с оркестром и пошел обходить корабли Черноморского флота, которые стояли в Южной и в Северной бухтах. Оказалось, что кроме малых судов никто не поддерживал это восстание. И хотя Шмидт и отправил телеграмму, и они подняли сигналы на корабле «Очакове»: «Командую флотом. Шмидт», на самом деле, он флотом, конечно, не командовал. И он получил вот эту обструкцию от команд крупных кораблей, от офицеров и матросов – хотя и говорят, что офицеры заставляли матросов сидеть в трюмах, не выходить на палубы, но все это чепуха – крупная эскадра, большие корабли не поддержали никакого Шмидта. В итоге Шмидт впал в истерику, потому что он ведь был истеричный человек по сути своей. А, впадая в истерику, он стал кричать, что сейчас он арестует всех офицеров «Очакова» и будет вешать их по одному за каждого погибшего матроса. Но еще ни один матрос не погиб. Также он кричал о том, что он отрежет Крым от России и станет его президентом – вот когда еще мотивы крымские возникли… Далее, конечно, адмирал Чухнин, который тогда командовал Черноморским флотом и Севастопольским портом, приказал открыть огонь по «Очакову».

Но у Шмидта был еще один план. Дело в том, что рядом с «Очаковым» в Южной бухте Севастополя стоял небольшой транспорт «Буг». И там был арсенал всех мин и торпед Черноморского флота. Шмидт стал угрожать, что он взорвет «Буг». А если бы «Буг» взорвался, то ни от Черноморского флота, ни от города Севастополя ничего не осталось бы. Город выглядел бы как в начале июля 1942 года после обороны, когда его 11-я армия Манштейна взяла. Но здесь получилось так, что когда малый миноносец, который поддержал Шмидта, пошел к «Бугу», командир «Буга» приказал затопить корабль. А эскадра начала обстреливать восставший «Очаков» таким образом, чтобы не нанести поражения его животворящим узлам. В итоге «Очаков» был довольно быстро восстановлен после этого.

Но Шмидт первый покинул корабль и поплыл вместе с сыном к берегу. Там он был арестован, потом был суд, довольно скорый, потому что к тому времени премьер-министром уже стал Петр Аркадьевич Столыпин, который провел закон о военно-полевых судах. И, несмотря на то, что и кадеты, и либералы тогда очень сильно кричали о жестокости царского правительства, на самом деле, если посмотреть на вещи объективно, то выяснится, что террористы убили в тысячу раз больше людей, чем было казнено террористов. Я как-то, работая в Публичке, стал выписывать из газет того времени как бы хронологию покушений. Потом сбился – у меня просто сил не хватило дойти до конца, потому что все это кончилось в 1906 году, где-то в марте. В марте уже никакие бунты, мятежи не происходили в России. Еще покушения были, но уже массовых бунтов не было. Собственно говоря, шмидтовская история последняя; после этого Россия начала восстанавливаться, подниматься и так далее.

Так вот, когда я выписывал эту историю покушений, я видел, что иногда никакой логики в этом не было. Террористы всегда пытаются запугать людей, которые остаются жить. Почему, скажем, был убит инженер железнодорожной станции Алатырь, и там же был какой-то сторож тяжело ранен? Почему? Они ведь не были никакие ни «слуги режима», ни противники его; это были просто обычные люди. Но когда вы каждый день читаете этот синодик этих убитых людей, этих тяжело раненных… Здесь, в Севастополе Савинков организовал покушение на коменданта генерала Неплюева, и погибло тридцать семь человек, а Неплюев остался жив, и его даже не ранило. Погибли женщины, дети, раненых были десятки. Это чистый террор, о котором мы тоже сегодня слышим. Пока еще не столкнулись лицом к лицу, но по миру он идет очень большой волной.

И вот, Шмидт был арестован. Скорый суд Петра Петровича Шмидта. На суде он несколько раз терял сознание, у него были нервные припадки, с ним постоянно сидел врач на этом суде. Кадеты прислали пять адвокатов, чтобы его защищать. Но защитить его было невозможно. Суд приговорил Петра Петровича, отставного лейтенанта Шмидта (хотя, когда надо было фотографироваться, он надевал форму капитана второго ранга, а потом рассылал эти фотографии – уже здесь есть какое-то неприличие по отношению к офицерской чести) к повешению. А трех матросов, Антоненко, Гладкова и Частника, к расстрелу. И еще двадцать пять человек на этом процессе были приговорены к разным срокам арестантских рот и каторги. Десять человек оправдали. Но Шмидта не повесили, потому что не нашли палачей, не было желающих. Суд был на «Очакове». И на острове Березань его расстреляли вместе с тремя матросами.

И надо сказать, что здесь очень интересный эпизод, связанный с Зинаидой Ризберг, которая после объявления приговора Шмидту очень громко сказала – это услышал один из знаменитых адвокатов, Александров: «Как хочется съесть бутерброд с семгой»…

Конечно, я понимаю, что мы ленивы и нелюбопытны. Паустовский очень много писал об этом. Пастернак написал огромную поэму. Вряд ли они видели все эти документы, которые связаны со Шмидтом. Потому что это, конечно, чистая пропаганда. Нужен был герой. В феврале и в начале марта 1917 года так мало было в России героев – их вообще было наперечет. И Керенскому, конечно, нужен был лейтенант Шмидт в качестве героя. Он сказал, что это «честь и слава Черноморского флота». Это слова Керенского. А Ленин много раз говорил о нем, есть с десяток цитат из Ленина, связанных со Шмидтом.

Дальше, конечно, история понятная. На острове Березань, где они были зарыты, вскрыли эту могилу. В серебряных гробах трех матросов и Шмидта начали, как мощи, возить по всему городу. В Севастополь привезли. На Графской пристани – это еще май 1917 года, когда командующий был вице-адмирал Александр Васильевич Колчак, и он вынужден был встречать эти гробы. Их выставили в Покровском храме в Севастополе, и они там и стояли. Но в 1923 году советской власти, большевикам показалось, что это что-то не то: как это – в храме герои революции? Это совершенно нелепо! И в 1923 году все эти останки из четырех гробов переложили в один большой красный гроб и захоронили на кладбище Коммунаров.

Вот так закончилась история, которая абсолютно не связана ни с героизмом, ни с доблестью, ни с честью. Абсолютно неуправляемый человек, душевнобольной, оказался героем – потому что он был нужен той власти, которая была после 1917 года в России.

Вот вам такой легкий очерк.

 

М.Лобанова:

Вот эта набережная сейчас становится для нас очень актуальной, не только потому, что мы здесь находимся, радио «Град Петров», и мы вещаем отсюда круглосуточно, несем Слово Божие, ведь у нас столько передач, посвященных Евангелию, богословию… И именно с набережной Лейтенанта Шмидта об этом говорить – это тоже не совсем нормально. Нева – это символ Петербурга. Набережную Невы академик Лихачев назвал «небесной линией», то есть эталоном вот этого города.  И с нашими набережными такая история. В 2014 году вернули называние Воскресенской набережной, а до этого она 91 год была набережной Робеспьера. И какое безумие происходило: с набережной Робеспьера каждый год опускались венки в память жертв красного террора, напротив тюрьмы «Кресты», там, где памятник знаменитый стоит…

 

В.Правдюк:

Да, это мне подарок в день рождения был: возвращение исторического имени Воскресенской набережной. Я там живу, поэтому для меня это особенно важно… Но улица Марата осталась. То есть один шал вперед – один шаг назад. Нелепость!

 

М.Лобанова:

Да, а по поводу Воскресенской набережной мы тогда в эфире объявляли, что в 2015 году это первая Пасха с топонимом в честь Воскресения Христова в Санкт-Петербурге – за девяносто лет у нас не было ни одной Пасхи с топонимом в честь Воскресения Христова –  этот топоним был убит. А в 2016 году Топонимическая комиссия проголосовала за переименование Свердловской набережной, есть и такое название среди наших набережных. И сейчас мы ждем, подпишет ли Правительство Петербурга соответствующее постановление. И если подпишет, то эта набережная станет Полюстровской. И вот тогда останется набережная Лейтенанта Шмидта. А она ведь Николаевская! И тоже хотелось бы, конечно, чтобы это название вернулось.

 

В.Правдюк:

Мне кажется, Марина Николаевна, что, прежде всего, хотя бы для усиления этого предложения, нужно ксерокопировать эти документы, которые лежат в архивах: и о его болезни, и о безобразиях лейтенанта Шмидта. И какой он был плохой офицер. Ведь это был единственный офицер, который изменил присяге в 1905 году, единственный в армии и флоте! Во всем флоте, понимаете! Разве может человек, изменивший присяге, Отечеству и Государю, разве он может свое имя дать набережной в городе Санкт-Петербурге? Если мы восстанавливаем свои традиции и свою историю, это полная нелепость! Это ложь и нелепость, как еще можно это назвать? Давайте ксерокопируем те документы, которые лежат в архивах, и приложим их к предложению о возвращении исторического имени набережной.

Ведь дело еще в том, что у большевиков масса сумасшедших. Вот я сейчас вернулся из Костромы. Там есть улица Шагова. Этот Шагов был абсолютно психически неполноценный человек, большую часть жизни проведший в психушках. Накануне смерти его привезли из Крыма, из лечебницы. Он умер в Костроме, и тут же, чуть ли не сразу, стали предлагать переименовать Кострому в город Шагов. Тогда это было безумием, но сейчас-то мы уже можем как-то немножко соображать получше и поглубже.

И это на каждом шагу, не только у нас в городе встречается. Сколько есть улиц Менжинского, Розы Люксембург, Карла Либкнехта… Я сейчас проехал среднюю Россию, и везде эти либкнехты и люксембурги, в самых русских городах – Мышкине, Калязине, Кашине, Угличе, Костроме, Ярославле… Я стоял на углу Нахимсона и Андропова, двух русофобов, совершенно откровенных, никогда не скрывавших своего отношения к нашему народу. И все это до сих пор остается – да ладно, мол… Но ведь это же воспитывает! История, если она лживая, она лживых людей и создает. Хватит нам уже этим заниматься.

 

Николаевская набережная

 

М.Лобанова:

Когда я иду на радио, то обозначение, что далее будет набережная Лейтенанта Шмидта, всегда очень режет глаз. Здесь, на Васильевском острове, вот эта набережная, на которой находится наше радио, это одна из древнейших – хотя в Петербурге слово «древний» звучит несколько странно – но для нашего города это так; это буквально изначальная застройка. И эти здания, которые на этой набережной так необычно построены, это самые первые проекты, прижизненные петровские. Именно тогда застраивалась эта часть Невы. И это, действительно, место исконно петербургское, от основания города, эта набережная с такими прекрасными зданиями, связанными с более чем трехсотлетней историей города. Почему же она носит имя этого человека? Совершенно непонятно.

А вот Николаевская набережная, это название тоже у некоторых людей вызывает нарекания. И я даже получала такие отзывы: не надо возвращать улице Марата название «Николаевская» и не надо возвращать нашей набережной название «Николаевская», потому что, может быть, и нужно убрать имя террористов и таких вот идеологов террора, как Марат и сумасшедший лейтенант Шмидт, но почему мы должны возвращать имена царей? Вот так люди реагируют. Но я прочитала, что Николаевская набережная и Николаевский мост получили название, конечно, в память императора Николая Первого, который так много сделал: и вокзал Николаевский, и железная дорога Николаевская, и этот человек заслуживает памяти, но была еще часовня на Николаевском мосту (сейчас – Благовещенский мост) с чудотворной иконой Николая Чудотворца, которую, конечно, потом разрушили. И вот эта часовня в честь Николая Чудотворца и эта икона здесь связаны с этими топонимами.

 

В.Правдюк:

Понимаете, когда мы стоим в центре города и когда мы повернем голову и увидим что-то красивое, это почти всегда будет связано с Николаем Первым Незабвенным – так его назвал народ. Не надо эту советскую историю повторять, что он «Николай Палкин» и прочее. Его народ называл Незабвенным, когда он был на троне и после того, как он ушел. Основная застройка города – это деяние Николая Первого Незабвенного. И если мы видим что-то красивое, надо подумать, что тут настоящее, что украшает наш город. Потому что он был не только император, но и еще очень хороший инженер. И на проектах многих зданий в центре города есть его пометки, которые тоже можно увидеть в архиве истории нашего города. Он улучшал проекты, дополнял, и как архитектор работал в том числе. Он был очень талантливый инженер, хорошо образованный. Его вклад в то, что наш город уникален и не похож ни на что другое в мире, огромен. Где бы мы ни были, мы такого центра – запланированного – не найдем. Достоевский писал: «наш город умышленный». Умышленный город – это определение Достоевского. Так вот, нигде такого нет; везде что-то совсем другое. Вот Лондон, хаотическое смешение бывших деревень. Так же и Париж возник. А у нас город был задуман как единое целое, и он постепенно осуществлялся. И вот в это осуществление самый большой вклад, даже по сравнению с Петром, внес государь Николай Первый Незабвенный. Потому что когда мы читаем Гоголя и не понимаем, отчего это люди так боятся идти от дома к дому, почему так трудно им – да потому что не было сплошной застройки! Это сейчас мы идем, и нас стены защищают. А тогда стоял один дом, даже дворец, а между домами просто поле, пустырь, где только что вырубили деревья. И вот это пространство от дома к дому надо было преодолеть, а чтобы преодолеть в плохую погоду… Человек, конечно, думал, выходить ему сегодня на улицу или нет. А при Николае появилась сплошная застройка, город по плану, «умышленный». И как же нам не отдать дань, нам, петербуржцам, главному строителю нашего города – императору Николаю Первому Незабвенному?

 

М.Лобанова:

Спасибо, Виктор Сергеевич, что Вы к нам пришли и рассказали историю того человека, именем которого до сих пор, к сожалению, называется наша набережная, и высказались по поводу того, что вообще значит исконное название – Николаевская набережная. И для нас, действительно, это должна была быть первая передача, которую мы сделали о топонимике  – о том топониме, о той набережной, где находится наше радио «Град Петров». Я надеюсь, что и эта набережная вернет свое петербургское название.

Сегодня в программе «Возвращение в Петербург» был Виктор Сергеевич Правдюк, режиссер, кинодокументалист. Я пожелаю всем посмотреть фильмы Виктора Сергеевича, и, может быть, даже в школах их показывать – это очень важно, и мне кажется, что нет ничего лучше для исторического образования. А Вам, Виктор Сергеевич, я желаю дальнейших творческих свершений и надеюсь, что Вы будете нас знакомить с Вашими планами и представлять Ваши фильмы в нашей студии.

 

В.Правдюк:

Спасибо!

 

М.Лобанова:

Передачу вела Марина Лобанова. До свидания!

 

ФОТО: Николаевская набережная