«Можно сравнивать тогдашний приход светского человека в Духовную Академию с монашеским постригом…» Протоиерей Борис Безменов о годах учения, любимых преподавателях и гонениях на церковное образование.

Прот.А.Степанов: Здравствуйте, дорогие радиослушатели. У микрофона протоиерей Александр Степанов. Сегодня в программе «Экклесия» наш гость – протоиерей Борис Безменов, хорошо известный многим нашим слушателям по «Пастырским часам». Отец Борис многие годы своей жизни посвятил и посвящает Духовной Академии. Собственно, я так понимаю, отец Борис, что вся Ваша церковная жизнь так или иначе связана с духовной школой. И вот сейчас, конечно, Духовная Академия, наверное, очень сильно отличается от того, каким это учебное заведение было в советское время, когда Церковь была совсем в других условиях. Был, мне кажется, какой-то особый мир, противостоящий и власти и обществу. Противостоящий не в смысле какого-то активного революционного противостояния, но внутренне противостоящий. Само общество, что наверное было самым тяжелым, отторгало церковное сообщество, церковный мир. И конечно, человек, приходивший в Церковь, просто приходивший в храм, – это уже был человек, совершающий определенный поступок. А если человек приходил в учебное заведение с намерением посвятить свою жизнь служению Церкви, это, конечно, поступок вдвойне. Потому что ясно, что здесь человек, в общем, сжигал очень многие мосты, которые связывали его с этой обычной советской общепринятой жизнью. Как удачно сказала Ольга Седакова, поступок – это шаг по вертикали. И вот как раз приход в духовные школы, желание посвятить себя Богу – это в прямом смысле шаг по вертикали. Вот отец Борис как раз один из тех, кто в те годы и пришел в духовную школу. И вот сегодня мне хотелось бы, отец Борис, попросить Вас рассказать о том, что там происходило, какие там были люди, кого Вы встретили. Может быть, Вам удастся сколько-то передать атмосферу той жизни, которая была в духовной школе в те годы. И поэтому первый вопрос, может быть, касается лично Вас. Как Вы пришли к Церкви и к такому решению: посвятить себя Богу? Вы, насколько я помню, заканчивали университет, и перед Вами, как и перед всяким советским человеком, получившим образование, открывалась какая-то перспектива, карьерная, просто жизненная, достаточно понятная. И тем не менее, Вы в какой-то момент это отодвинули и избрали другой путь. Как это произошло?

Прот.Б.Безменов: Я думаю, что вообще наши духовные школы, Академия и Семинария, выстроены, созданы, управляются и в будущее ведутся действительно свыше. Это чудо, что они существуют, чудо, что они прошли через все эти этапы, через которые прошли наши школы. Искренне говорю об этом. И об этом говорят все, с кем мне приходилось там или быть, или работать вместе, или служить. Все говорят, что каждого из них привело свыше, у каждого было действительно призвание, каждого как будто сверху взяли и привели. Я о себе расскажу, как это у меня случилось. Я родился в советской обыкновенной семье. Мама была верующей, но скрыто верующей. Отец вообще был коммунист, инженер. Поэтому я воспитывался в школьных традициях, обыкновенных советских. Все остальное пробивал сам. Правда, тут Господь уже сразу взял меня в Свои руки. Как? Когда мне было лет 11, я на каникулах был отправлен в Ораниенбаум к своей троюродной бабушке, а она оказалась горячо верующей. Мало того, Ораниенбаум напротив Кронштадта, и она девчонкой до революции бегала по льду на богослужения святого праведного Иоанна Кронштадтского. Была у него на этих грандиозных богослужениях, грандиозных исповедях, которые проводились, тысячи народу приходило туда. И они девчонками бегали. И вот эта пламенная вера передалась этой женщине. Я попал к ней, когда она была уже в преклонных годах. У нее была огромная икона в доме, что было редкость по тем временам, и всегда горела лампада. И я попал в эти руки. Как она рассказывала обо всем этом, как она пламенно верила! Умом я не очень, может быть, с ней соглашался, как и все окружающие ее люди, все окружение буквально, но я чувствовал по тому, как она живет и как она что-либо делает, что она права. И вот это подсознательное чувство ее правоты, оно во мне уже отложилось. Потом позже мама тоже меня старалась ввести в Церковь, и однажды посадила на табуретку и сказала: «Знаешь что, Борис, – шел разговор о Церкви, я что-то сказал там, может быть, неудачное, то, что в школе услышал, а она сказала: – ты можешь как угодно относиться к этому, как хочешь, но смеяться над этим ты не смей». Она так серьезно сказала, строго. Никогда со мной так не разговаривала. Я еще был совсем мальчишкой, и я вдруг понял, что это что-то очень серьезное. Вот эти два момента, может быть, и подтолкнули меня к тому, что я стал присматриваться, стал прислушиваться, стал читать. В 14 лет меня крестили в Эстонии. Крестил меня отец Святейшего Патриарха, так получилось. Это тоже, видимо, провидение Божие. Дело в том, что мой крестный отец учился в одном классе с Патриархом в школе, и, приехавши к ним, они решили меня крестить; и я в храме Александра Невского в Таллинне был крещен, и крестил меня отец Патриарха. Вот такое совершенно дивное событие. А потом я уже стал жить скрытым верующим, но совершенно обыкновенным мальчишкой, закончил школу, поступил в университет, стал биофизиком. И вот тут я расскажу об одном событии, которое показывает, что все не случайно. Когда мне было лет 18, я был настроен поступать в институт после школы. 18 лет мне, школа заканчивается, в 10 классе, я весной езжу, чтобы понять, в какой же институт мне положить свои документы. Ездил я на велосипеде, разъезжал по городу и заезжал в разные институты и присматривался, где что. И случайно, кажется случайно, оказался на Обводном канале. И вдруг я увидел за решеткой в сквере железную вывеску, и там славянскими буквами было написано: Православная Духовная Академия и Семинария. Я не знал, что такое существует на свете. Это от всех пряталось, никто не знал, что это есть. Я свернул, объехал клумбу, поросшую лопухами. Это было лето, дверь была открыта настежь, никого не было, и вышла женщина. Вышла женщина и говорит: «Что вы хотите?» Я говорю: «Да вот, закончил школу, хочу поступать в институт, думаю, куда попасть». Она вдруг говорит, и так серьезно, строго говорит: «Ну что ж, познакомьтесь с кем-нибудь из наших мальчиков, возьмите программу, все выучите, сдайте и поступите к нам». Я так послушал ее немножко, открыта была дверь, я боялся даже войти туда. Потому что ощущение было такое, что это вход в какую-то таинственную пещеру, за которой начинается какая-то совершенно другая жизнь, другой мир, так оно и было.

Прот.А.Степанов: Зазеркалье.

Прот.Б.Безменов: Зазеркалье, для нас это так и было. И я не решился. Я так сунул голову туда, потом потихонечку уехал. Объехал вокруг клумбы на велосипеде, и проездил я 18 лет ровно. Так получилось, что я действительно познакомился со студентом, уже учащимся в Семинарии, в 1976 году. Ровно 18 лет, копеечка в копеечку. Это был отец Владимир Федоров. И действительно он меня потихонечку и ввел, дал мне программу, научил меня, как подойти к владыкам, и я все сделал так, как сказала та женщина. Выучил все, пришел, сдал, и вот наступил день, когда мы все сдали экзамены, ходили до часу ночи по коридору, мучились, примут или нет. А владыка Кирилл (ныне Патриарх Московский и Всея Руси – прим. ред.), тогдашний ректор, уехал утверждать наши списки к уполномоченному. Тогда государство держало уполномоченного, представителя комитета государственной безопасности, который следил за нами, и ни одного движения мы не могли сделать без его подписи. И вот этот утвержденный список как раз повезли с тем, чтобы он вычеркивал тех, кто ему не угоден. Оказывается, меня раньше вычеркнули, еще одного там вычеркнули, и владыка Никодим специально ездил в Москву, чтобы нас обратно вернуть в этот список.

Прот.А.Степанов: Значит, Вы уже закончили университет, уже работали в это время?

Прот.Б.Безменов: Да, я уже закончил университет, работал, уже был за границей даже, поработал. И раздваивался все время, прятал от внешнего мира свои подлинные убеждения и наконец пришел к тому, что я больше не могу раздваиваться и пойду в Церковь. Так оно и получилось. И вот мы в час ночи видим: подъезжает ректор с этим списком. Он входит на порог, я сразу стою первый на лестнице. Он говорит: «Борис Борисович, произошло чудо, Вас приняли». Это его первая фраза была. У меня все покачнулось вокруг, поплыла земля под ногами, у меня дрогнуло все, поплыло. Он говорит: «Идите ко мне в кабинет». Я сразу за ним побежал, помню, я даже заплакал. И он мне все рассказал, и я вышел такой потрясенный: я принят, я попал в это удивительное учебное заведение. Я выхожу, стоит вахтер, женщина, я на нее смотрю… И вот как у Гоголя есть такая повесть «Заколдованное место». Там потерялся один персонаж этой повести. Он стоит и не может понять, где у него дом, потерялся. И он так несколько раз поворачивается, разворачивается, и вдруг все встает на свое место. Вот так произошло со мной. Я смотрю на нее, и вдруг все повернулось, я смотрю на нее и вижу… Стоит на 18 лет постаревшая та самая женщина, она стоит на вахте. Я к ней подошел и говорю: «Как ваше имя и отчество?» Она говорит: «Мария Илларионовна». Я говорю: «Мария Илларионована, Вы знаете, что Вы пророк?» Она говорит: «Нет, почему я пророк?» Я говорю: «Знаете, ровно 18 лет назад в этом самом месте Вы мне сказали: «Познакомьтесь, возьмите программу, выучите, сдайте и поступите». И Вы знаете, так оно и произошло. Прошло 18 лет, и вот сейчас списки принесли, я поступил». Она говорит: «Надо же, а это мое последнее дежурство. Я выхожу на пенсию». Она все 18 лет здесь стояла, как будто ждала, когда я приду, и тут закончить. Такую историю может рассказать почти каждый, кто пришел туда, потому что всех привело буквально свыше. Вот такая была поразительная атмосфера. Ну а пришли мы, конечно, из одного мира в другой. Как в зазеркалье, верно Вы сказали, поразительная совершенно разница. Все изменилось. Можно сравнивать тогдашний переход светского человека в учебное заведение Духовной Академии с монашеским постригом даже. Можно с этим сравнивать. Потому что ты начисто порывал со старым миром. И конечно, были неприятности у моего начальства, откуда я ушел, всем попадало, потому что мы пошли «по неверному и гибельному пути», и позорному пути, и скомпрометировали всех, с кем раньше работали. И нужно было полностью покончить со всем тем миром. А обратного хода не было. Если бы я не поступил, а подобные мне люди не поступили, мы бы уже были изгоями. Нас бы уже никуда не взяли ни работать, ни учиться, никуда. Поэтому это была дорога только в одну сторону. И вот так получилось, что приняли нас. Вот, например, одно из таких препятствий. Мне было сказано положить документы 31 июля без 5 минут до закрытия канцелярии. 1 августа закрывался прием документов. Почему? Потому что если бы я раньше положил, у советских властей была бы возможность помешать меня принять. Они бы что-нибудь придумали. Так и делалось обыкновенно. Ну, например, задерживали просто человека на улице за неверный переход улицы, совершенно напрасно, он начинал возмущаться, его брали в милицию, стригли наголо и сажали на 15 суток. Такой был метод, был такой случай. Ребята с Украины, которые к нам поступали, очень часто обманным путем получали паспорта из своих колхозов. Потом они с этими паспортами делали вид, что идут в светское учебное заведение. Потом они бежали, так или иначе узнавал кто-то, что они идут в Духовную Академию. Тогда их буквально пытались задержать физически. Огородами, через заборы убегали, вот такая была атмосфера. И мир был, конечно, совсем другой.

Прот.А.Степанов: Отец Борис, ректором в то время был епископ Выборгский Кирилл Гундяев, нынешний митрополит Кирилл Смоленский. Какое впечатление тогда он произвел на Вас как на вновь пришедшего в Семинарию студента?

Прот.Б.Безменов: Это был действительно молодой, красивый, изумительно обаятельный человек. Очень талантливый. Я и до этого много видел, и за границей работал, видел профессуру Ленинградского университета, люди блистательные, поразительные и тоже выламывающиеся из системы. И все-таки тут я увидел, что передо мной стоит человек, у которого потенциал, у которого внутреннее благородство и внутреннее содержание. Это Божия рука. Это ни в какое сравнение не может идти даже с теми поразительными людьми, которые были со мной до сих пор. И вот когда я попал в эти руки, аккуратные и внимательные, сразу же все чаяния, которые у меня были в сердце, все сразу были удовлетворены этим человеком. Как он умел держаться, как он умел встретить, как он умел выслушать, как он умел ответить! Ну и то, что передо мной сидел, конечно, архиерей, не просто человек, а архиерей Церкви, настоящий церковный князь. Помимо того, это был, конечно, настоящий петербуржец, человек высокой культуры, человек благородный, самоотверженный. Это сразу было видно. И нас сразу приняли как своих, нам сразу сказали: «Вы нам нужны, мы так долго вас ждали, и вот наши задачи, наши планы». И еще поразительная черта владыки Кирилла, это то, что он умел высоко поднять планку. Он из любой встречи, из любого урока даже в Семинарии, из любого события сразу делал какое-то запредельно важное дело для всей твоей жизни. То есть он сразу представлял все это, что мы не просто сидим, не отбываем время, не просто урок какой-то проходим или беседа там случайная, а происходит что-то, как теперь говорят, судьбоносное; мы решаем какие-то вопросы, которые нашу жизнь изменят наверняка, все пойдет не так, как было до сих пор. Вот это он тоже умел. Причем у него-то кругозор был, конечно, пошире нашего, он знал и видел далеко вперед, поэтому он нам мог представить такие горизонты, которых даже интеллигент, который решил идти в Церковь, все равно не достигал. И вот это все было замечательно. И поэтому я знаю, что в аналогичных случаях и отец Владимир Федоров, отец Ианнуарий Ивлиев, и отец Августин Никитин, и другие интеллигенты, окончившие Ленинградский Государственный Университет, они все прошли все вот это путь, и все были приняты вот так. И наши чаяния, наши надежды, наша вера, она не обманута была. Мы действительно получили то, что мы искали, то, что хотели получить, и были чрезвычайно счастливы, что попали в Санкт-Петербургские духовные школы и стали там учиться. Хотя, конечно, я, например, был без церковного опыта совершенно. И конечно, ко мне было проявлено необычайное снисхождение. И на приемных экзаменах меня аккуратненько так спрашивали, зная примерно, что я могу знать, а чего я не могу знать, ставили мне пятерки, тогда еще не заслуженные. И вот так вот мы вошли в Церковь. Хотя все тому сопротивлялось, конечно. Была система государственная, идеологическая, атеистическая, которая очень серьезно пыталась помешать этому. И только такой гений правления, руководства и стратегии, как митрополит Санкт-Петербургский, тогда Ленинградский и Новгородский, Никодим, мог добиться, чтобы это произошло. Потому что это было совершенно немыслимо, чтобы человек, который занимал мало-мальски приемлемое твердое положение в обществе, мог быть допущен туда.

Прот.А.Степанов: Отец Борис, если вернуться к этой жизни, которую Вы нашли, придя в духовные школы, какие еще такие самые запомнившиеся Вам люди, может быть уже ушедшие, а может быть и ныне здравствующие, приходят на память?

Прот.Б.Безменов: Прежде всего уже когда мы вошли на приемные экзамены… Стоял стол, покрытый зеленым сукном, обширной такой буквой «П», и я вошел туда… Я больше одного священника сразу в жизни не видел, или больше одного священнослужителя, – а тут передо мной сидела целая подкова. Во главе сидел митрополит Никодим, рядом тогда еще епископ Кирилл, потом сидели отец Михаил Сперанский, бывший ректор, старец, совершенно замечательный человек, владыка Мелитон, архиепископ Тихвинский, отец Ливерий Воронов, ныне здравствующий заслуженный профессор, протоиерей Василий Стойков, отец Владимир Сорокин, Николай Дмитриевич Успенский, совершенно потрясающий педагог, профессор, создатель регентского класса, регентского отделения в наших школах, с него все началось. Это тоже был поразительный человек, Николай Дмитриевич Успенский, я о нем скажу. Он был не в сане, потому что был «двоеженец», как он говорил, а двоеженец не может быть священнослужителем, и он остался в мирском звании. Но профессор был блистательный. И вот что было поразительным для того времени. Если вы уходили в Церковь, то вас вышвыривали из всех позиций, которые были в мире. Этот человек ухитрился в то время быть одновременно профессором Ленинградской Духовной Академии и профессором Ленинградской Консерватории. Это вообще было непонятно, странно, удивительно. И поразительные дары, во-первых, потрясающий талант, во-вторых, какая-то детская непосредственность. Когда он говорил, то ощущение было, что с вами ребенок говорит. Хотя это был старец, заслуженный профессор, величественный и, в общем-то, даже страшноватый немножко. Он читал лекции по литургике. Это история и теория нашего богослужения. Он очень любил это, лекции были великолепны. Он дивный был рассказчик. Ощущение было такое, что он только что из Иерусалима, из II века, только что отслужил Литургию, пришел, рассказывает: «Понимаете, солнце только встало, мы идем по краешку какого-то обрыва, навстречу идут все». Он в воздухе видел все, что происходило, он переносился в ту эпоху, и нас туда с собой брал, и поэтому получались совершенно дивные лекции. Сейчас остались от него и книги, и статьи в «Богословских трудах».

Прот.А.Степанов: Сейчас переиздали трехтомник.

Прот.Б.Безменов: Это тоже был петербургский интеллигент. Была чудесная библиотека, архив, которые после него остались. Низкий поклон бывшему ректору, отцу Владимиру Сорокину за все, что он делал когда-то с нами. Поразительный человек, еще о нем скажу. Тут про него написано было в некоторых книжках много всяких нехороших вещей, но я считаю, что это все несправедливо. Потому что это замечательный священник, человек, который ничего не боится, своеобразный такой, прямой, искренний, и очень много сделавший для Церкви и для преподавания тоже. А самое главное, позиция такая открытая. Всегда ходит пешком, до сих пор. От вокзала до церкви, где бы он ни был, идет пешком. Такой он человек. А каких детей он воспитал? Его сын Александр Сорокин – замечательный человек, замечательный священник, теперь уже замечательный журналист. Он, наверное, и у вас на радио тоже бывал.

Прот.А.Степанов: Да, конечно, бывал, но сейчас он уже занят журналом прежде всего, издательским делом.

Прот.Б.Безменов: Отец Николай Гундяев, родной брат владыки Кирилла, блистательный педагог. Он Патрологию преподает. Когда его ставили на этот предмет, он сказал: «Если вы поставите меня на этот предмет, я буду читать стихами». И действительно, его лекции были похожи на что-то совершенно упоительное. Ощущение было, что действительно стихи он говорит. Скажу еще о тех людях, которые тоже на пороге сразу меня встретили. Я был тогда бедненький человечек, у меня уже семья была, нужно было ее кормить, и поэтому я одновременно работал дворником. Дворником в этой же Духовной Академии. Хотели брать в библиотеку, но я выпросился дворником, потому что мне нужно было учиться, и мне не потянуть было бы, если я еще в помещении сидел, и поэтому я метлой мел. И одновременно готовился. Нам нужно было сдать за Семинарию и за Академию одновременно, держаться. И, слава Богу, мы выдержали. И, будучи дворником, я сидел во дворе, почитаю книги и конспекты, потом выскакиваю и мету двор. И заболел сразу, простыл. Сразу узнала молва, что я больной. Но я вышел все равно больной, и с температурой сидел в будочке, и нес свою службу. Вдруг ночью я вижу, как кто-то прыгает, какое-то большое создание, заяц, не заяц, но очень большой, крупный, и прыгает. Ну, думаю, начались уже какие-то запредельные вещи. Выскакиваю и вижу: это архимандрит Исидор, нынешний митрополит Екатеринодарский и Кубанский. Он тогда был благочинный нашего храма, и чтобы меня развлечь, чтобы отвлечь меня от тяжелых дум, он специально вышел и начал прыгать зайчиком для того, чтобы меня утешить. Я никогда не забуду, это совершенно дивный человек, удивительный, ангел тоже. И очень скоро состоялась его епископская хиротония, в нашем же храме. Это была первая епископская хиротония, которую я видел. Его возводил в звание епископа митрополит Никодим, и служба была поразительная. Вот тогда я в первый раз почувствовал, у меня было ощущение, что храм взлетел. Это были дивные архиереи, и совершенно дивный человек сам нынешний митрополит Исидор. Он был удивительно смиренный, удивительно добрый, вот хотя бы эпизод со мной, он показывает, что это такое. И было ощущение, что храм взлетел. У меня было тогда ощущение, что это ракета какая-то, я не знаю, но я почувствовал, что мы не на земле больше, что мы действительно летим где-то в пространстве. Вот это дивное состояние в храме во время богослужения умел создавать митрополит Никодим. Все богослужения проходили так, как будто мы не на земле, а на небе. И храм был переполнен. Стояли люди, приходили из города, на лестничных площадках, было не войти просто, столько приходило народу.

Прот.А.Степанов: А храм был точно такой же, как сейчас?

Прот.Б.Безменов: Точно такой же, как сейчас.

Прот.А.Степанов: В смысле убранства, иконостас уже не переделывался с тех пор?

Прот.Б.Безменов: Да, я думаю, что с тех пор ничего не переделывалось кардинальным образом. Накануне моего поступления, незадолго до него, когда архимандрит тогда Кирилл вернулся из заграничного послушания, он в Женеве работал, ездил по всему миру, он приехал сюда, – он сам-то петербуржец, – и владыка Никодим взял его и назначил быть ректором этих духовных школ. Владыка Кирилл сам рассказывал: «Когда я вошел сюда и прошелся по нашим тогдашним коридорам, я схватился за голову, и у меня вырвалось: «Третий мир». Вот то, что я видел в самых занюханных местах в Африке, в Латинской Америке, такой был уровень». Имеется в виду мебель, состояние замков, дверей – все было страшно запущено. Потому что денег не давали, потому что запрещали, мало того, на каждый купленный замок нужно было получать благословение государственного чиновника, а если его не было… Мало того, он сидел тут же, был внизу его кабинет, и называлось это «референт». Сидел кагебешник у нас внизу, официальный чиновник, с которым мы должны были обходиться так же почтительно, как с нашим любимым священноначалием. Но он знал все, он сидел внутри, и поэтому, я говорю, если надо было замок повесить на дверь, нужно было, чтоб он подписал. А он не подписывал – и все, и замок нельзя было повесить. Все было страшно запущено. И когда пришел владыка Кирилл, появились прекрасные классы, появились великолепные двери в актовый зал. Храм изменился, его расписали, переделали великолепно иконостас, сделали витражи на окнах, и получилось торжественно, замечательно, уютно, тепло и благодатно. Вот я пришел, когда был уже этот период, когда не стыдно было и пригласить кого угодно туда. И я мог пригласить своих старых знакомых, друзей, и мои соученики бывшие, удивившись этому моему шагу, приходили поглядеть, куда же это я делся, и что же это произошло, и я с гордостью мог показать.

Прот.А.Степанов: Отец Борис, есть один старый преподаватель Духовной Академии и Семинарии, безусловно, любимый всем семинаристами, это Игорь Цезаревич Миронович. Как он Вам запомнился в то время, когда он был, наверное, еще довольно молодым преподавателем?

Прот.Б.Безменов: Он и сейчас простой преподаватель, он не в сане, он даже не женился, он так и остался холостым.

Прот.А.Степанов: Слава Богу, он теперь уже доцент.

Прот.Б.Безменов: Он доцент, да. И я могу сказать, что он один из самых любимых преподавателей у нас. Его обожают ребята, потому что это чистой души человек, совершенно дивный, совершенно… Он преподает Священное Писание Ветхого Завета и преподает Священную Историю Ветхого Завета. А между тем, это человек, который просто живет Священным Писанием. Он в него весь погружен, и он неравнодушен, он страшно это любит. Если идет экзамен, и он слушает… Ну на экзаменах, чего там говорить, скучно, одни и те же вопросы, одни и те же ответы, все заранее известно. Он смотрит на студента, спрашивает: «Ну вот это как? вот это как?» Студент отвечает. «Вот», – кричит Игорь Цезаревич: «Вот, вот это правильно. Вот так правильно. Вот». Вот это его «вот», это отношение к миру совершенно поразительно. Необыкновенной доброты человек, очень много принесший и много давший нам. Была такая у нас еще Лидия Георгиевна Овчинникова, хочу о ней тоже сказать, тоже простой вроде педагог. Поразительная история жизни. Девочка, приходит прямо из Университета с Восточного факультета при советской-то власти, греческий и латинский язык была ее профессия. И вдруг она, талантливая девочка, которую в аспирантуру метят, красавица еще к тому же, все пред ней открыто, она вдруг все бросает и приходит преподавать в Духовные школы. Как это произошло, это совершенно было непонятно для всех, кто ее окружал. Но это вера в Бога, это призвание. И она у нас преподавала латынь и греческий. Она не вышла замуж тоже. Хотя там целый шлейф был претендентов. Она все, будучи человеком очень высокой идеальной настроенности, она никак не могла остановиться, что-то ее все время удерживало. Так она и осталась в девушках. И преподавательница была удивительная. Тоже очень любила богослужение. Вот такая черточка интересная. У нее было очень много денег по тем временам. Потому что она преподавала весь греческий и всю латынь, это очень много часов. Она практически с утра до ночи преподавала, и получалось очень много. А она одна жила, ни на что не тратилась. Так она покупала себе платья. Причем платья были такого же цвета и такого же типа, как облачения в церкви. У нас целый ряд облачений, облачение бывает белое, облачение бывает черное, в зависимости от времени года и от того, какое богослужение, оно может быть красное, оно может быть желтое, оно может быть зеленое, оно может быть фиолетовое. И вот Лидия Георгиевна всегда приходила в храм, а она каждый день там бывала, в том платье, которое точно соответствовало священническому облачению. Больше того скажу, если вдруг оказывалось, что не совпадал цвет, – вдруг священство выходило, а Лидия Георгиевна была в другом цвете, – то можно было твердо сказать, что ошиблись в алтаре, а не она. Удивительный доброты человек, у нее не было семьи, не было детей, и она как-то стала в животных вкладывать всю свою любовь, материнство свое несостоявшееся. Например, приехали живодеры с тем, чтобы уничтожать собак, которые там были в нашем садике. Я застал такую сцену. Живодеры собираются забрать эти собак, а она их подкармливала. И она с палкой в руках дралась с этими живодерами, что они обидели ее собачек. Вот такой человечек. Ранняя смерть у нее была, она скончалась, ее похоронили в Елизаветино. Владимир Иосифович Вронский. Тоже любимый преподаватель. У нас было такое, когда 1 сентября в актовом зале было первое заседание, представляют педагогов, которые будут в этом году преподавать. Всегда, когда называлась фамилия Вронский и он вставал, раздавались аплодисменты. Народ ликовал. Показывал свою любовь к нему. Его самое замечательное выражение было «покроем любовью». Он на «о» всегда говорил. Покроем любовью. Мы были воспитателями разных классов, так даже самый отчаянный бездельник и проштрафившийся тип, на котором, как мы считали, на нем уже и клейма негде ставить, что нужно его срочно удалять и даже выгонять, Владимир Иосифович говорил: «Покроем любовью». Защищал каждого. За это его и любили. Преподавал Катехизис, самое начало. Это очень важно, потому что когда человек только приходит, первое, как ему покажут, представят истины, очень важно. Сам владыка Никодим преподавал. У него не было официальной сетки часов. Он приходил, когда не было педагога, он заменял. У нас тоже в курсе всегда был. Мне посчастливилось быть на этих лекциях. Он старался закрыть те прорехи, которые не разрешали вставлять в программу. Запрещали. А он тогда приходил. Он читал курс Истории современной Русской Православной Церкви, то есть просто рассказывал о своем живом опыте: как он, где он, с кем он сражается, что он делает, какие его методы. И у него, конечно, была потрясающая стратегия, он очень далеко смотрел вперед. Например, когда вы приходили в Академию, вы видели огромную таблицу на лестнице, под стеклом, хорошо сделанную. Что это за таблица? В горизонтальных строчках написаны были страны всего мира: Китай, Индия, Персия, Иран, Россия, Соединенные Штаты Америки, Боливия – все, все страны были написаны. А по вертикали рассечены были временные параметры. Я не помню, с какого времени, чуть ли не с создания мира, с сотворения мира разделены, и в диапазоне может быть 50 или 20 лет каждая клеточка была разграфлена, и было проставлено, что в этой стране происходило в эти годы. Потому что, как правило, история, которую дают в школе или еще где-то, даже в институте, там как? История Индии, она отдельно. История США, она отдельно. История России – свое какое-то; и как-то вот одно с другим совершенно не соотносится. Как в метро: вылезаешь – оказался в этом районе города. Поехал в метро, выскочил, в Москве, например, тоже этот кусочек знаешь, а как это все вместе выглядит, ты не представляешь совершенно. Так и тут. Мы историю-то в целом и не видим. А вот эта таблица, она показывала, как одновременно во всем мире все шло. И тогда было видно, какая рука Божия, как она всех ведет, как это все сплетено. И видите, этот глобальный взгляд на мир, на свою жизнь, на жизнь Церкви, на жизнь всего мира, этот глобальный взгляд позволял вырабатывать и тактику особую, совершенно неожиданную, поразительную. Поэтому они побеждали. Вот этого глобального взгляда на мироздание не было ни у какого государственного чиновника, который приходил, противостоял и возражал, не было ни у какого советского ученого. И чем мы могли гордиться, когда кто бы ни приходил к нам, какой бы высоты ни приходил человек, он моментально чувствовал себя ребенком у нас. Моментально чувствовал, что он чего-то не понимает. Приходили нас спрашивать. Хотя в общем-то на многие вопросы мы не могли ответить. А вот такие люди, как владыка Никодим, они отвечали, каждому приходящему давали ответ в своем уповании совершенно спокойно. И приходил какой-нибудь Сергей Сергеевич Аверинцев, совершенно замечательный, совершенно дивный, потрясающий совершенно. И он чувствовал себя ребенком. Он искренне брал благословение, он спрашивал. Хотя многое у него бы надо было спрашивать. Или приезжал великий актер из Большого драматического театра, Евгений Лебедев. Потихонечку с женой они тайно посещали наши богослужения. Скажем, художник приходит замечательный, тот же Шемякин или Глазунов какой-нибудь. Приезжали императоры, помню, был как-то эфиопский император. Я очень благодарен Господу, что мне удалось 30 лет быть в лоне нашей Альма-матер. И я думаю, вот скажем отец Ианнуарий Ивлиев. Он блистательный человек совершенно, необыкновенно талантливый. Он всегда был отличник, в школе золотая медаль, красный диплом в Университете. Удивительное совершенно умение и петь, и служить, и проповедовать, и читать лекции. И все-таки я думаю, а вот если бы он, не дай Бог, не попал в Церковь. Как много бы он потерял. Мы бы не имели такого человека, какого мы имеем теперь. Как школа много дала, как много дала Церковь!

Прот.А.Степанов: Отец Борис, если сравнивать ту жизнь и жизнь Духовных школ сегодня, есть ли ощущение, что что-то ушло, цельное и важное, или наоборот ощущение того, что что-то появилось, чего не было?

Прот.Б.Безменов: У меня нет ощущения, что что-то ушло. Ничего не ушло. Да, сменились люди, да, кто-то уже за пределами этой жизни, и вечная им память, и, конечно, невосполнимые потери. Кто-то ушел в другую епархию. Но представьте себе, каждый год мы выпускаем порядка 100, иногда даже больше студентов. И если прийти на наше вечернее богослужение, на молитву, встать на балкончик, – можно иногда это сделать, если иметь ключик от этого балкончика, – и посмотреть сверху, то это поразительная картина совершенно. В храме погашен свет, несколько лампадок, и стоит порядка 500 человек, молодые люди, пылкие, очень верующие. Там за вечерней молитвой все поют одновременно, и это поразительное совершенно ощущение, тоже ощущение такое, что как будто все летят уже. Стоишь сверху над ними, и это удивительное пение… И что важно, что все эти 500 человек по окончании курсов разойдутся по земле, и каждый станет вот такой маленькой лампадой, которая будет гореть где-то в другом месте. Вот представьте себе, 500 вот таких местечек, где будут или регенты, или священники, или дьяконы, настоятели, может быть даже где-то и епископ пробьется, но по всей земле это будет. И вот если по 150 человек каждый год, а я 30 лет уже отстоял, то получается 4500 человек вот таких разошлось по земле. Как же можно сказать, что что-то ушло от нас? Не ушло, прибавилось. Я теперь куда ни приезжаю в нашей стране, в Одессу, в Киев, в Омск, во Владивосток, куда бы я ни приехал, везде, стоит мне войти в храм, и где-то тут выходит кто-то из тех, кто у меня за партой сидел. Даже за границей, в Нью-Йорке приходишь, выходит человек. Вот был в Иерусалиме недавно, Русская Миссия, выходит начальник Русской Миссии и говорит: «Вот, мой учитель вошел». Удивительное чувство совершенно. Поэтому я не чувствую, чтобы что-то ушло, что-то исчезло, что-то пропало. Еще хочу вот о чем сказать. Когда мы пришли, то у нас был хорошо определяемый и ясно видимый противник – это атеистическое направление, и поэтому любой человек, который верил в Бога, который противостоял атеизму, воспринимался нами тогда как соратник. Вот оттуда возникло вот это слово и направление «экуменизм». На этой таблице, о которой я говорил, историческая таблица, последние ее строчки были заштрихованы, и было написано «экуменизм». Сейчас это слово пересматривается, и к нему стали относиться осторожно, и есть на это причины. Но тогда оно понималось по-другому. Тогда оно понималось как сплачивание всех сил, которые могут бороться с атеизмом и могут бороться с этой коммунистической, страшной системой. И надо сказать, что эта тактика выиграла. Школа была бы уничтожена. Ее собирались уничтожить, закрыть в 60-е годы, в конце. А уполномоченный по делам религии говорил: «Ха, вот проведем галерку, – а у нас рядом психиатрическая больница, – соединим вас этой галерочкой и сольем в одно общее заведение. Будете вы как филиал или одно из отделений психиатрической больницы». Он это откровенно так говорил. Он говорил: «Я прежде чем умру, обязательно уничтожу часовню Ксении Блаженной». И почему-то его очень отвращала икона Параскевы Пятницы в Ильешах. Вот это он обещал уничтожить, но не удалось, не успел. Я считаю, что у этих школ великое будущее и дальше. Вот зачитаю, когда наши школы еще только основывались, то в 1821 год император Александр I на открытии школ сказал, я считаю, пророческие слова: «Сей вертоград наук даст в свое время плоды обильные, поелику принял семена благие, и расцветет под непосредственным влиянием искусных смотрителей». И он как в воду смотрел. Потому что так оно и вышло. Несмотря ни на что, так оно и есть. Этот вертоград наук и есть вертоград наук, он дал уже плоды обильные и еще даст, он принял семена благие и расцветет, и действительно, искусные смотрители прошли через всю историю, если посмотреть только то, что я увидел.

Прот.А.Степанов: Отец Борис, большое спасибо. Вы так вдохновенно рассказали о духовных школах, которым посвятили по существу всю свою жизнь, что, возможно, многие наши слушатели захотят тоже приобщиться к этому опыту, к этой жизни. И мы будем, конечно, очень рады, если кто-то, услышав эту программу, примет для себя такое решение или, может быть, задумается на тему того, чтобы тоже стать причастным к этому замечательному учебному заведению. Я напоминаю нашим слушателям, что сегодня в программе «Экклесия» мы беседовали с преподавателем Санкт-Петербургской Духовной Академии и Семинарии протоиереем Борисом Безменовым. Всего вам доброго!

Прот.Б.Безменов: Спасибо.

Прот.А.Степанов: Программу вел протоиерей Александр Степанов.