О знаменитом «августейшем поэте» К.Р., Константине Константиновиче Романове, удивительных чертах его многогранной натуры и необычайно насыщенной и плодотворной жизни рассказывает программа «Уроки истории».

Прот.А.Степанов: Здравствуйте, дорогие радиослушатели. У микрофона протоиерей Александр Степанов. Сегодня у нас в гостях Людмила Ивановна Кузьмина, кандидат филологических наук, сотрудник Пушкинского дома, и Жан Сегинбекович Юсупов, председатель общества «Константиновские досуги». Это общество занимается изучением жизни и творчества Великого князя Константина Константиновича. Людмила Ивановна Кузьмина также долгое время занималась этой темой. И сегодня мы начнем цикл рассказов об этом замечательном человеке, о его творчестве, о его государственной деятельности, о нем как личности, члене Императорского дома. И сегодня, я думаю, мы поговорим в целом о его жизни и творчестве. Я думаю, что Людмила Ивановна начнет. Л.И.Кузьмина: Вы знаете, я до сих пор иногда слышу такие слова: «Ну что такое К.Р., что это за поэт?» И тут во мне сразу возникает филолог. Я помню, как лучшие из филологов учили нас, что без поэтов второго и даже третьего ряда не было бы гениев, не было бы великой русской литературы. Я нисколько не хочу этим унизить творчество К.Р., Великого князя Константина Константиновича. Дело в том, что до так называемого великого переворота это была очень известная личность, именно как поэта его очень хорошо знали. Теперь же даже академики, я не буду называть имена, подходят и говорят: «Чем занимаетесь, Людмила Ивановна?» Я говорю: «Поэтом К.Р.» – «А, это который «Растворил я окно…»?» Единственное, что хорошо вошло в сознание наших советских читателей, это стихотворение «Растворил я окно», и то благодаря Петру Ильичу Чайковскому, конечно, потому что он написал на эту тему романс. На самом же деле это был не только замечательный поэт, замечательный и знаменитый поэт, но и очень незаурядная личность. Внук Николая I, племянник Александра II, двоюродный дядя Николая II, он вырос в этой семье, о которой напрасно говорили, что это была необразованная семья. Это была очень образованная семья. Познакомившись с дневником Константина Константиновича – а это огромный дневник, 64 толстых тетради, – я имела возможность увидеть, как их воспитывали, как их образовывали. Это было образованное августейшее семейство. Но Константин Константинович выделялся среди них многими своими возможностями. Но более всего он был склонен к искусству, к литературе. И к этому даже в общем было еще и то основание, что отец его, тоже очень одаренный человек, наш первый моряк, глава российского флота, тоже занимался искусством и покровительствовал писателям, и «Фрегат Паллада» благодаря ему был написан. Он отправлял в плавание наших писателей: Григоровича, Гончарова. И тем не менее случилось нечто необычное. Однажды уже достаточно взрослым человеком, уже напечатавшим в журнале Стасилевича «Вестник Европы» свои стихотворения рядом со стихотворениями Ивана Сергеевича Тургенева (неплохое соседство) и Жемчужникова, Константин Константинович был вместе с отцом в Венеции. Константин Константинович спросил отца, как ему нравится его стихотворение. И вдруг отец ответил: «Когда я вижу твои стихи в печати, мне всегда становится стыдно». «Я молчал, совершенно ошеломленный», – пишет Константин Константинович. А дело в том, что августейшее семейство считало, что заниматься им можно только государственной службой, в основном военной службой. И Николай Константинович напомнил своему сыну: «Когда я в молодости тоже начал баловаться стихами, то мой отец (Император Николай I) сказал мне: «Мой сын поэт? Да лучше пусть будет мертв»». Казалось бы, с этим все было кончено. Однако, нет. Необыкновенно энергичный был человек, необыкновенно творчески одаренный. Он никогда не забыл свой долг, был верен военной службе, начиная, смешно сказать, с командира роты Измайловского полка (он же был Президентом Академии наук, к нему приходили на доклад, а он был в чине командира роты Измайловского полка), до самого высшего военного чина, генерала от инфантерии. И тем не менее он все время занимался поэзией. Каждую свободную минутку он старался использовать на это и прямо в дневнике писал: «Про меня говорят (я потом перечислю, кем он был), вот я такой-то, тот-то, тот-то, но если бы мне было можно, то я, то я, конечно, занимался бы только поэзией». И в конце своей жизни он выпустил трехтомник стихов. Он написал большую драму «Царь Иудейский» о последних днях Христа. Он еще и переводил, он был замечательный переводчик. Он переводил Шекспира, Гете и все это были такие капитальные переводы и такие комментарии к ним, что современные шекспироведы говорят, что такого еще в истории шекспироведения не было. Талантливый очень был человек. Прот.А.Степанов: — Может быть о других сторонах его жизни. Л.И.Кузьмина: Константин Константинович был человеком необыкновенным еще и по каким-то своим человеческим качествам. Если мы будем судить о прежней российской армии, скажем, по стихотворению Некрасова «Арина, мать солдатская», то это одна картина. А когда читаешь у Константина Константиновича, у него есть цикл «солдатских сонетов», как он их называл, то видно, что он в своей роте знал всех по именам, знал их качества, он очень скучал о своем полку, когда уезжал. А уезжать за рубеж ему приходилось довольно часто, потому что у него было слабое здоровье, больные легкие, и там он всегда вспоминал о своем полку, писал им сонеты, посвящения. А некоторые стихотворения просто вошли в историю литературы, как например, «Умер, бедняга, в больнице военный» и «Уволен». «Уволен», кстати, с него потом списывали советские наши поэты, просто переделывали. Сюжет такой: он уволен, он рад, он едет домой и застает пустую хату. Дверь настежь, никого в доме. Он идет на кладбище и везде находит кресты на могилах всех своих близких. Но вообще Константин Константинович был лирик по преимуществу. Лирик и очень религиозный человек, очень религиозный. Очень многие стихотворения у него посвящены именно этой теме. Он каждый день, между прочим, посещал один-два собора пренепременно, обязательно. И у него было такое стихотворение, которое стало просто хрестоматийным, оно было в школьных книжках о Евангелии. Оно начиналось: «Пусть эта книжка священная будет спутником вашим всегда». Если говорить о литературных взглядах Константина Константиновича, то он первым поэтом считал Пушкина, единственным. О нем говорили, сейчас даже пытаются писать, что это – Серебряный век. Какой же Серебряный век? Он совершенно не признавал этой стилистики, этой методики. Он не признавал Серебряный век. Он был последователь пушкинского направления, и это, надо сказать, в нем ценили его такие достойные современники, как Гончаров, например. А вторым поэтом для него был прямой по его мнению продолжатель Пушкина Афанасий Афанасьевич Фет. А Фет считал К.Р. своим учеником. Да, так вот я не сказала, что с тех пор, как отец так отнесся к его поэзии, он везде подписывался двумя буквами «К.Р.». И сначала некоторые не знали. В одном из писем к Жемчужникову его современник пишет ему: «Я хочу послать тебе стихи твоего собрата по поэзии. Он тоже поэт и хороший поэт, но ты наверное не знаешь, что это член царской фамилии». Первое стихотворение К.Р. вышло в 1882 году. А в 1886 году появился Сборник стихотворений К.Р. Сборник был издан небольшим тиражом, 1000 экземпляров, и К.Р. никому его не продавал. Он роздал его по своему усмотрению, по своим симпатиям. Дело в том, что при дворе его хвалили, но он этой похвальбе он не верил. Он хотел знать мнение настоящих больших поэтов. И поэтому сначала он послал книжку Фету, Гончарову, Чайковскому, Полонскому, двум Майковым и Страхову, потому что Страхов был самый сильный и самый большой тогда критик. И Страхов ему отвечал очень положительно. Он был строгий критик, и он сказал: «Я слышу ваше пение». То есть лирическое начало было у него преобладающее. Вскоре Россия стала узнавать Константина Константиновича, и авторитет его стал расти. Наступал юбилейный год Пушкина, столетие. И тут как-то они сблизились с родственником, с будущим Императором, наследником. Николай II служил у него в полку. Потом Николай II возглавлял Преображенский полк, а в последствии Константин Константинович возглавлял Преображенский полк. Они дружили, и тот даже называл Николая II Никки. И тот бывал у него дома, и отношения были такие семейные: что с ним, что у Николая II с женой – были просто идеальные отношения, нам можно только завидовать, хотя сказано было про это столько всякой глупости. Начинается подготовка к Пушкинским дням. Очень активное участие в этом принял К.Р. Николай II был в это время в Ливадии, и он пишет ему, предлагая, не сделать ли так, чтобы юбилей Александра Сергеевича Пушкина был всенародным праздником, и получает в ответ полное одобрение. И они начинают готовить этот праздник. К.Р. создает Пушкинский комитет, у него собираются литераторы, самые видные. Ему, кстати, принадлежит идея создать Пушкинский дом вместо памятника. А мы, пушкинодомцы, узнали об этом только тогда, когда вышла моя книжка. Называется она «Августейший поэт». Раз я к ней перешла, то скажу несколько слов. Просто получилось так, что я кончила одну книгу и думала, чем бы мне заняться. А ведь книги были изъяты, рукописи были все закрыты. В общем он был просто вычеркнут из истории русской культуры. Архивисты это знали. Только называли это альбомы К.Р. А это были не альбомы, а просто подшивки, переплеты писем, подобранных им самим по хронологии, все аккуратно, начиная с почерка. Почерк идеальный, экслибрисы прекрасные. И мне предложили, поскольку уже пошло другое время, заняться К.Р. И я занялась с удовольствием. Тут сразу же поняла, что у нас только письма в нашем Пушкинском случайно. Я думаю, что наши архивисты просто спрятали, у нас бывали такие случаи, что архивисты, это же народ такой увлеченный, прятали. А в 1938 году было постановление перевести весь архив К.Р. в ЦАОР, Центральный архив Октябрьской революции, и там был раздел Романовых. Вот туда перевели все дневники. Дневники вот такой толщины, 64 штуки – это много. Но когда я узнала, что мне письмами не обойтись, я позвонила заведующему, тогда был не тот человек, что сейчас, приличный человек, и мне разрешили приехать. Приехала, за мной ухаживали, мне все приносили прямо в рабочую комнату. И я была там дважды по 2 недели, и я выписала то, что у меня осталось (конечно, там осталась еще пачка всякого материала), что меня интересовало. И результатом этого была эта книжка. Написала-то я ее за год, а вот 7 лет не могла устроить в издательство. Чего только я не наслушалась. Наконец, все-таки, никогда тоже не забуду его заслугу, тележурналист Виктор Правдюк, как-то договорился с кем-то, и издательство «Лики России» в 1995 году выпустило мою книжку. Однако еще параллельно шла работа. Это естественно, но я не знала об этом. Я работала в архиве Академии наук, думала, что уж там-то есть его материалы, конечно, но там был еще и директор, который тоже работал. Я ничего ему не говорила, и он тоже обо мне не знал, видимо. Его книжка вышла в 1993 году. И называлась она «Августейший президент». А моя книжка, которая вышла через 2 года, называлась «Августейший поэт». Даже в одной из рецензий (рецензий вышло сразу много на эти книжки) написали: «Ну почему обязательно так вот, по-другому нельзя было назвать?» А я уже так держалась, мне так нравилось название «Августейший поэт», что я решила, что так и оставлю. И вот вышла эта книга, и Жан Сегинбекович свидетель, какой сразу был успех. Я никогда не забуду, это было в Академии наук. Шел жуткий дождь, люди шли с зонтами просто колонной, а издательство прислало только один экземпляр. Пришлось извиниться. А на второй день люди шли в Пушкинский дом, где мне самой же, поскольку все наши сотрудники были заняты, самой же пришлось распродавать эти книжки. Мне было так стыдно, потому что у всей этой очереди были книги, которые с автографами находились в моей библиотеке. Константин Константинович был замечательным музыкантом. Вот такой одаренный человек. Когда он что-то исполнял в своем Мраморном дворце, он готовился полгода и как пианист исполнял с оркестром. И в это время в зале находился Антон Рубинштейн, который сказал: да, Великий князь может стать музыкантом, а музыкант Великим князем – никогда. Кроме того, известно, что он еще рисовал. Вот этого мы еще не нашли. Рисунков у него было много. Через некоторое время его назначили инспектором, но это будет специальная тема, его звали отцом кадетов. И вот когда он был здесь, какое это было время, Жан Сегинбекович? Ж.С.Юсупов: Было несколько съездов кадет и в частности 16-й по счету, но первый в России… Л.И.Кузьмина: Юбилей, на который приехало множество американских кадетов. Все пожилые, но все такие стройные. Когда они пели гимн на слова К.Р., я прослезилась. Это было замечательно. Это было в великокняжеской усыпальнице Петропавловского собора. Причем это не наша заслуга, а их, что на том месте, где просто все было вытоптано, они там все погребены, и Константин Константинович там где-то внизу погребен был. Так они раздобыли карарского мрамора, все это привезли, сделали надгробия и Константину Константиновичу и Константину Николаевичу, и всему их семейству. Это очень все-таки трогательно, по-моему. В 1899 году его назначили президентом Академии наук указом Императора. И он очень ответственно к этому отнесся. И все академики, которые с ним работали, Шахматов и другие, они вспоминают о нем очень хорошо именно с профессиональной точки зрения. Где-то он создал новый институт, где-то он пополнил экспозицию, где-то что-то он отремонтировал – в общем, он очень много сделал для Академии наук. И Пушкинский дом он создал, а мы не знали. Прот.А.Степанов: Может быть, Жан Сегинбекович что-нибудь еще дополнит к этому портрету, который у нас уже вырисовывается так хорошо. Ж.С.Юсупов: Мне лично ближе тема военной педагогики. Константин Константинович как воспитатель военного юношества. В течение 15 лет, как он утверждал, лучших лет своей жизни, с 1900 года до своей кончины он возглавлял Главное управление военных учебных заведений императорской России, и таким образом ему было подведомственно 31 военное учебное заведение, кадетские и пажеские корпуса и все военные училища. Таким образом, кадеты, юнкера – это все его дети. На всем пространстве империи от Варшавы до Хабаровска, в Варшаве кадетский корпус графа Суворова, в Хабаровске графа Муравьева Амурского кадетский корпус. Все эти корпуса на протяжении 15 лет он посетил по 3 – 4 раза. Его роль как воспитателя отмечается всеми современными исследователями, но я полагаю, что эта роль еще не вполне оценена. На мой взгляд, его вклад заключается в том, что он значительно гуманизировал эту сферу воспитания. С николаевской поры еще не существовало понятия детской психологии, и всякий состоящий на службе, и взрослый человек-солдат и кантонист-мальчик, все несли ответственность в равной степени. Учитывая опыт мировой педагогики Песталоцци, Яна Каменского, наших отечественных ученых и гигиенистов, и специалистов по детской психологии, в частности Пирогова, Эрисмана, Лесгафта, Константин Константинович значительно приблизил педагогику того времени к нашему сегодняшнему уровню. Речь шла о гигиене помещений, об освещенности помещений, о возможности рекреации. Но наряду с этим он сделал много и для воспитания высоких понятий чести юноши, готовящегося стать офицером. В частности, он настоял на том, чтобы всем кадетским корпусам были дарованы знамена. Это очень важный фактор в воспитании чувства принадлежности к единой семье: за знаменем идут все единым строем. Будучи человеком мягким, гуманным, любвеобильным (у него собственных детей было 9 человек), он так же относился и ко всем этим мальчикам. Считал, что если семья доверила ребенка попечению его ведомства, ему лично, то он не имеет права этого ребенка выставить вон за двойки, за плохое поведение. И поэтому многих из, как это называлось тогда, «скромных успехов и громкого поведения» кадетов, которые подлежали исключению, он не исключал, он их переводил в другую ситуацию, в другую среду – из одного корпуса переводил в другой. И там этот юноша уже начинал соображать, что это шанс, дарованный ему, и исправлялся. Таким образом, многие, казалось, неисправимые шалуны, выходили блестящими офицерами. Многие из них стали Георгиевскими кавалерами и достойно защищали свою родину. Описан в литературе такой забавный эпизод, когда один из этих шалунов, будучи выставлен из своего корпуса Орловского-Бахтина – уже на улице был с «волчьим билетом», что называется, – приехал а Петербург, пробрался к нему в Павловске в имение, миновав швейцара и охрану, более того, залез на дерево, ветви которого стояли прямо перед окном его кабинета и ввечеру, когда Константин Константинович работал, он услышал шум ветвей и спросил: «А это ты?» – «Я, Ваше Высочество». – «Что ты здесь делаешь?» – «Выставили». – «А что ты думаешь делать дальше?» – «Подумайте Вы, Ваше Высочество». И его Высочество перевел этого мальчика в Польский кадетский корпус. Этот мальчик стал впоследствии Георгиевским кавалером. Обладая такой феноменальной памятью, говорят иногда «романовской памятью», он знал всех мальчишек по именам, знал их прозвища, знал их проказы, знал их взаимоотношения с командирами, и эти мальчики, выходя из кадетских корпусов в юнкерские училища, выходя в полк, встречаясь с ним в последующей службе, всегда бывали удивлены вот этой цепкой памятью, его зоркостью. И он говорил: «Я тебя знаю, ты Орловского кадетского корпуса, твоя фамилия на «М». Максимов, Марков, точно, Марков». И таких воспоминаний, такого рода мемуарной литературы очень много – море. И вот эти самые кадеты, и императорские кадеты, и кадеты, воспитанные в зарубежье в 20-е годы в Сербии, все о нем вспоминают с нежностью, и составили сборник воспоминаний для военной молодежи России сегодняшней. И он так и озаглавлен: «Великому Князю Константину Константиновичу, отцу всех кадетов». Это не то, казенное, что нам внушалось в детстве, «великий Сталин – всех детей отец», а это идущие от сердца признания детей в любви к своему отцу. Прот.А.Степанов: Еще такая тема: дворцы, дома в Петербурге? Ведь многое же связано с именем К.Р.? Ж.С.Юсупов: По-видимому, это была самая богатая филиация Романовской семьи, поскольку им принадлежало три дворца, три самых красивых, самых знаменитых дворца. Это Мраморный в центре города, это Майоратные владения в Павловске, дворцово-парковый комплекс, и Стрельнинский дворец. Творение Ринальди все знают, замечательное беломраморное сооружение, его самый роскошный зал, Мраморный зал Мраморного дворца, который тоже присутствует в воспоминаниях многих кадет. В частности, Вера Константиновна, она рождена в 1906 году, вспоминает, как бурлила улица – это уже в 1917 году, – как их оттуда выселяли, как они с мамой Елизаветой Маврикиевной перемещались по домам, ища пристанища, как она выглядывала в окна, видела и Петропавловскую крепость, и Суворовскую площадь, и всю округу Марсова поля. Так вот впоследствии, много позже, мы с моим приятелем Борисом Григорьевым создали видеофильм и снимали его на уровне глаз шестилетнего ребенка, стоя на коленях. И этот фильм мы послали в Америку, подарили Вере Константиновне на память ей. Стрельнинский дворец. Тоже богатейшая история, но не мне говорить о ней. Только лишь о том, что, возникнув в стенах этого дворца, наше общество в том же доме, где он родился, почти в те же дни, когда он родился, мы считали этот дворец уже в какой-то степени и своим. И поэтому регулярно наше общество принимало участие во многих акциях по уборке территории, субботниках, устройстве лекций, всякого рода популяризации сведений, рылись на этой, пардон, фамильной свалке. И там искали и кирпичи, из кладки выпавшие, и осколки фамильного сервиза мы там находили, черепки которого потом экспонировали, выставляли. Это тот самый знаменитый сервиз, который был создан к свадьбе Великого князя Константина Николаевича и Александры Иосифовны. Когда началась эта приватизация, когда на этот дворец претендовали многие нечистоплотные личности, наше общество принимало участие в общественных акциях, петиции, обращения и прочее… Прот.А.Степанов: А как сейчас? Вы удовлетворены тем положением, которое этот дворец занял, его статусом, тем, что там происходит, как он используется вообще в целом? Ж.С.Юсупов: Если бы не существовало этой президентской программы, то мы потеряли бы этот дворец неизбежно, поскольку неграмотная, варварская эксплуатация дворца в советские годы привела к разрушению системы гидрозащиты. И это повлекло за собой обрушение террасы и соответственно всего дворца. Год-полтора, и мы навсегда потеряли бы эту жемчужину. Так что эти экстренные работы спасли нам этот дворец. Там было много дискуссий, под какого из архитекторов его реставрировать, там их было много, и решили, что только лишь последний из них – Штакеншнайдер – сколько-то сохранился. Все остальные в течение веков владельцами и их вкусами менялись, и вот только Штакеншнайдера восстановили. И восстановили только лишь 2 зала исторически, все остальные восстановили под высочайший стандарт дворцовый, ну скажем, «евростандарт». Для нас утешительно то, что в стенах этого дворца восстановили несколько мемориальных комнат в память Константина Константиновича. Это гостиная, столовая, музыкальная гостиная, его кабинет. В этом кабинете есть несколько подлинных мемориальных вещей, переданных из Литературного музея Пушкинского дома. Это, в частности, его рабочий стол, его этажерка, настенные портреты, письменный прибор и прочее. А в музыкальной гостиной кабинетный рояль не его, но табурет-вертушка, стул, это подлинный, его. Так что мы входим туда с благоговением – наш патрон. Что касается Павловского дворца. Павловский дворец – это майоратное владение, которое не подлежало дроблению, а передавалось лишь старшему наследнику в роде. И тут следует отметить душевные качества Константина Константиновича – он никогда не считал себя владельцем этого дворца, а только лишь пользователем. И поэтому он никому не позволял ничего ни переставить, ни переделывать, ни изменить, сам сверял инвентарные описи, составлял их сам, и сверял их с описями Марии Федоровны. Так что это был еще выдающийся деятель музейного плана. И если мы имеем все это сегодня, то это благодаря усилиям Константина Константиновича. Немаловажно еще отметить, – но это все эскизно, – что недавно отмечалась 145-я годовщина возникновения Императорского музыкального общества. Это общество находилось под патронажем семьи Константиновичей почти все время существования, не считая начальных стадий, когда этим заведовала Великая княгиня Елена Павловна. Константин Константинович, будучи уже последним председателем этого общества, наследуя за отцом и матерью, обращался к Государю с просьбой о финансировании не только этого общества, но и Большого зала Консерватории имени Чайковского. И когда не хватило 160 000 рублей, он доложил еще собственных значительное количество, и таким образом москвичи целиком обязаны Константину Константиновичу, в частности, своим роскошным дворцом. Будучи впоследствии начальником и главным инспектором учебных заведений, разъезжая по всей стране, Константин Константинович уже по должности президента Музыкального общества во всех этих провинциальных губернских городах учреждал музыкальные классы, школы, которые впоследствии стали консерваториями, помогал одаренным детям. И тем самым, заслуги Константина Константиновича столь же велики в области музыкальной, как и в области воспитания военного юношества – это тоже факт малоизвестный. И субсидии, и стипендии, и конкурсы, и личное участие – это все характерно для всей этой семьи и для него в частности. Еще одна грань, тоже малоизвестная – выдающийся деятель еще и женского образования. По сю пору существует еще в Петербурге Константиновская гимназия, которая недавно восстановила свое имя. Это была девичья гимназия, женская. Прот.А.Степанов: Где эта гимназия находится? Ж.С.Юсупов: Конский переулок, 6, это недалеко от мечети. Затем, вторые Высшие женские педагогические курсы были тоже основаны им. Многие памятники в городе тоже связаны с именем Константина Константиновича, и в частности, памятник Лермонтову перед Николаевским кавалерийским училищем. Он присутствовал при закладке этого памятника и при открытии его. Конечно же, это училище тоже входило в круг его ведения, и он там бывал многократно. Прот.А.Степанов: Для него, как для поэта, конечно, увековечить память Лермонтова, связанного с училищем гвардейских подпрапорщиков, было очень важно. Ж.С.Юсупов: Конечно. Вот такого рода преемственность. Еще любопытный факт, я недавно лишь установил для себя. Вышла памятка Николаевского кавалерийского училища, я не знаю, единственный ли это факт в литературе, в которой пишется, что когда происходила закладка памятника, при этом присутствовал и Петр Петрович Семенов-Тяншанский. Он выступил вне программы на правах старейшего выпускника этого корпуса, он же тоже кавалерист в юности, юнкер. И в связи с открытием памятника он сказал, что «я тут не только потому, что я старейший из вас, юнкеров, не только потому, что я президент Географического общества, но я еще и потому здесь, что я единственный из тех, кто видел Пушкина и Лермонтова рядом». Значит, он видел сам, будучи 10 лет, присутствовал на Мойке, 12 в момент кончины Пушкина. И он там видел Лермонтова. Известен этот факт, Людмила Ивановна? Л.И.Кузьмина: Нет, о Семенове-Тяншанском немножко есть, но как-то так в подробностях нет. Ж.С.Юсупов: Вот такой для меня неожиданный и приятный факт. Ну вот, это, так сказать, в целом, и вкратце. Я полагаю, что впоследствии мы могли бы развить все эти темы подробно. Л.И.Кузьмина: Еще несколько слов, я забыла сказать, о детях Константина Константиновича. Вот удивительно, теперь стараются все закупить, откупить, куда-нибудь в торговлю сунуть, а когда началась война с немцами, то все семейство К.Р., всех Константиновичей, кроме маленьких двух, отправила на войну – всех. И там, на войне, в конной атаке погиб любимейший сын К.Р., Олег. Он кончал Лицей, единственный из всех, все кончали кадетские корпуса. К.Р. хотел его направить по своему пути. Он занимался Пушкиным, он писал сам, в общем, этот мальчик был совершенно такое повторение своего отца. И вот он был смертельно ранен и скончался в сентябре 1914 года в Вильнюсе. Еще успели родители приехать туда, застать его в живых, привезти ему крестик деда. Но еще счастлива судьба Константина Константиновича, что он недолго Олега пережил, полгода, наверное. В мае 1915 года он скончался в Павловске. И в 1918 году, слава Богу, что он этого не видел, в 1918 году в Алапаевской шахте троих из его сыновей, Игоря, Константина и Иоанна закопали живыми, забросав гранатами, в шахте. Прот.А.Степанов: Спасибо большое, Людмила Ивановна и Жан Сегинбекович, за ваш сегодняшний рассказ. Действительно перед нашими слушателями предстала фигура огромного масштаба, огромного таланта, огромных свойств человеческих, и безусловно, я думаю, что мы продолжим наш рассказ об этом человеке в следующих наших передачах, в которых мы уже тематически рассмотрим более подробно разнообразные стороны его такой многогранной и насыщенной жизни. Спасибо большое. Я напоминаю, что сегодня с нами беседовали кандидат филологических наук, сотрудник Пушкинского дома Людмила Ивановна Кузьмина и председатель общества «Константиновские досуги» Жан Сегинбекович Юсупов. Спасибо вам и всего доброго.