«Он часто говорил, что в ГУЛАГе его спасли вера и чувство юмора». Сотрудник «Голоса Православия» Нико Чавчавадзе о своем отце, о своей семье и о русско-грузинских связях

Прот.А.Степанов: Здравствуйте, дорогие братья и сестры. Сегодня у нас есть возможность встретиться с интересным и необычным человеком, Николаем Михайловичем Чавчавадзе, по-грузински Нико Чавчавадзе, потомком знаменитого в России грузинского поэта. Николай Михайлович с детства, с рождения живет в Париже в русской эмиграции. И сегодня у нас есть возможность побеседовать с ним, задать ему вопросы о том, как он живет, чем занимается и что составляет главное в его жизни. Николай Михайлович, расскажите прежде всего немножко о Вашей семье, о Вашем происхождении.

Н.М.Чавчавадзе: Вы говорите, что я являюсь потомком Ильи Чавчавадзе. Он принадлежал, конечно, нашей семье, но у него детей не было, поэтому я прямым потомком не являюсь. Что интересно, что он был троюродным братом моего прадедушки, но что самое знаменательное, это то, что он был крестным отцом моего отца. А так как уже больше 10 лет как Грузинская церковь его канонизировала, мне очень волнительно думать, что у моего отца был такой крестный отец. И он очень был близок, конечно, нашей семье, выдающийся человек, большой грузинский патриот, как вы знаете. Но, тем не менее, он стоял за реформы. У него не было такого революционного подхода к вопросу отношений между Грузией и Россией, и он, конечно, думал, что Россия как-то должна дать Грузии автономию, потому что у Грузии своя цивилизация, своя культура, конечно. Но в этом микрокосмосе Кавказа Грузии надо было быть близким партнером России, а не мусульманских стран, которые на юге Грузии. Вот что касается Ильи Чавчавадзе. Я родился во Франции, мой отец, бывший офицер Гвардейского полка, в это время, когда я родился, служил при Великом Князе Кирилле Владимировиче. И я родился в Бретани, там, где находился дом Великого Князя, и поэтому случилось так, что мой крестный отец был сын Великого Князя Владимир Кириллович, а крестная мать Виктория Федоровна, мать его. И поэтому я был с самого моего раннего детства окружен людьми дореволюционными, скажем. Потому что мои дяди тоже принадлежали к Гвардейским полкам, дядя другой был правовед. И в общем, я был воспитан, так как моя мать русская из Петербурга, в русской среде с русским воспитанием и тоже окружен теми мыслями и культурой людей, которые знали, что такое Россия до Первой Мировой войны, до революции. Так я воспитывался. Это мое детство. Ну и конечно, когда я был маленький, моя мать меня повела в храм, в собор Александра Невского в Париже, и там я стал прислужником и долгое время был посошником митрополита Евлогия, который был замечательный человек. Потом постепенно стал чтецом, и потом уже тот, который последовал митрополиту Евлогию, митрополит Владимир произвел меня в иподиаконы. Это чтобы сказать, что я в детстве и потом в юности был очень близок Церкви…

Прот.А.Степанов: И сохраняете и сейчас, конечно, эту близость.

Н.М.Чавчавадзе: Да, конечно. Годы прошли, но у меня воспоминания служб в Париже с протодиаконами, с хором, ну конечно, со священниками прошлой эпохи. Поэтому у меня еще в глазах и в ушах слышится то, что я мог быть свидетелем богослужения, которое, наверное, непосредственно к нам пришло из давней России.

Прот.А.Степанов: И как по Вашему впечатлению, это отличается от того, что сейчас звучит в храмах здесь, и в России?

Н.М.Чавчавадзе: Когда я был в первый раз в России, это было в 1961 году, мне было очень любопытно помимо того, что надо идти в церковь и молиться, но мне было очень любопытно посмотреть, как служат. И я нашел совершенно точь-в-точь именно ту традицию, которую я знал в моей молодости.

Прот.А.Степанов: Николай Михайлович, какова судьба вашего отца?

Н.М.Чавчавадзе: Мой отец, к сожалению, отошел от моей матери, когда мне было уже 6 лет. Но тогда я в курсе дела еще не был, мне говорили, что он разъезжает по разным делам. В общем, когда мне было уже 8 лет, мне сказали, и я жил одну неделю у него в Париже, одну неделю с матерью. А после войны в 1947 году была большая пропаганда со стороны Советского Союза, чтобы старые эмигранты возвращались бы на родину. И у моего отца была большая ностальгия по родине. Он дал присягу государю, и как-то он нам это передал. И поэтому он был большой патриот. И во время войны я помню, как мы следили продвижение или отступление русских войск против немцев, мы всегда были, конечно, за русских, ставили флажки на карте. И когда война окончилась, мой отец решил, он уже создал новую семью, вернуться на родину. Что такое родина? Он вернулся в Грузию. Плыл от Марселя до Батуми, и там очутился в Тбилиси. Шесть месяцев служил при Филармонии в Тбилиси. И там приютили его и семью в подвале русской церкви у подножия горы Святого Давида. И однажды ночью пришли люди и арестовали моего отца. И когда они остались, семья, одни, их отвезли в Казахстан просто в пустыню. А моего отца в течение 2 лет не то, что физически пытали, но расспрашивали его и обвиняли его в том, что он шпион; только они не знали, какой он шпион, американский, английский или французский. Ему надо было подписать какую-то бумагу, он всегда отказывался. Ему не давали спать. Он мне даже говорил, что иногда он в своей камере слышал симфонический оркестр, которого, конечно, не было, это уже были галлюцинации. Два года он просидел в тюрьме, потом его отправили в ГУЛАГ. Освободил его Хрущев с миллионами других заключенных в 1956 году. И после этого он не знал, что делать. Но слава Богу, Русская Церковь ему помогла, и они его назначили при епископе Вологды защищать, его роль была трудная, защищать конституционные права Церкви. И он хорошо защищал эти права, но до такой степени, что Москва сказала, что он надоел и нужно отправить его обратно в Грузию. Но моей сестре и мне повезло в том смысле, что Франция открыла очень большую выставку в 1961 году в Сокольниках в Москве, и из Франции 30-40 переводчиков поехало на эту выставку, в том числе моя сестра и я. И это для нас было случай снова встретиться с отцом. Мы 14 лет как не знали, что с ним происходит. В деталях я не буду рассказывать, но было очень волнительно; и я узнал моего отца, как я его знал в Париже. Очень элегантный и с большим юмором. У него был хороший музыкальный дар, все было по-прежнему. Но когда я потом посмотрел на фотографии, снятые в ГУЛАГе, я увидел, через что он прошел, и как он снова мог взять себя в руки. И часто он говорил, что то, что его спасло в ГУЛАГе, это вера и чувство юмора. Вот это про моего отца.

Прот.А.Степанов: Да, Вы унаследовали у своего отца многое, вероятно, из того, чем он обладал. Николай Михайлович, а сейчас Ваша церковная жизнь здесь в Париже, как она продолжается, в какой форме?

Н.М.Чавчавадзе: Церковная моя жизнь. Я иногда служу, прислуживаю, вернее сказать, как иподиакон, когда в будние дни праздники, скажем, и когда молодых прислужников нет, потому что они либо учатся, либо работают. Тогда я у архиепископа Сергия иногда служу как иподиакон. Но я ничего не сказал о моей грузинской черте. Потому что по отцу я грузин, по матери я русский. Поэтому моя жизнь всегда разделяется между двумя культурами. И к сожалению, в этом вопросе тоже политические соображения, потому что грузины очень защищают свою независимость, я это отлично понимаю, потому что я знаю грузин, у них свои особенности. Но, тем не менее, я стою за дружбу. И протекцию России по отношению к Грузии. К сожалению, сейчас не так, как я бы хотел, все происходит. Но здесь основалась тоже, в эмиграции, Грузинская церковь. И служил там замечательный пастырь протоиерей Илья, по фамилии Мерия, который был профессором богословского института святого Сергия в Париже.

Прот.А.Степанов: Где мы сейчас с Вами находимся.

Н.М.Чавчавадзе: Где мы находимся вместе. И он тоже, как и я, по матери русский и поэтому плохо знал грузинский язык, зато служил на грузинском языке, но проповеди говорил уже на французском. И со мной то же самое, мать не смогла меня учить грузинскому языку. Это язык очень и очень сложный, но я все-таки научился кое-что по-грузински, умею читать и ходил более или менее регулярно в эту грузинскую церковь, и постепенно, так как у меня слух есть музыкальный, привык к грузинскому церковному песнопению. Но теперь старая эмиграция, они умерли, которые пели, и пришлось уже более молодым петь на их месте. И теперь вышло так, что уже в этой церкви регента нету, ну и я взял на себя это, регентовать. И что замечательно, что пою на грузинском языке. Я очень рад этому. Здесь есть иногда раз в месяц православные передачи по телевидению, и отец Николай Озолин иногда был у нас в нашей грузинской церкви, там снимал. И, кроме того, иногда в греческом кафедральном соборе есть праздники, где собираются хоры из разных православных стран: из Сербии, из Греции, русские и нас приглашают, и мы там пели, и телевидение снимало, и есть какие-то отрывки, что нас касается.

Прот.А.Степанов: Николай Михайлович, Вы немножко не довели до конца рассказ о своем отце. Вот Вы рассказали о том, как Вы встретились в 1961 году, и дальше, как он остался в России, в Советском Союзе?

Н.М.Чавчавадзе: Дальше он остался в России. Он был все в Вологде до того, как его выставили оттуда, и в 1963 году он вернулся в Тбилиси. И там мой двоюродный брат, который родился в Грузии и потом стал там директором философского института, тоже, как я, Нико Чавчавадзе. Он был очень известен. Он был большой друг грузинского философа Мераба Мамардашвили. Он был очень известный, и он его спас. Потому что его не хотели одно время в Советском Союзе, и он отца приютил в Грузии и назначил его на какой-то пост в грузинском университете в Тбилиси. Этот Нико Чавчавадзе был очень известной личностью в Грузии, и он, когда приехал обратно мой отец, он ему дал работу – переводить книгу Жана-Поля Сартра с французского на русский язык. Это философский труд, очень трудный. И бедный бывший гвардейский офицер трудился над этим текстом. Но, к сожалению, в 1965 году он, не кончив свою работу, скончался от разрыва сердца. И тогда мои сводные братья смогли так устроить, чтобы его похоронили в семейной церкви в Кварели. Потому что наша семья из Кахетии, и старшая ветвь, к которой я принадлежу, из Кварели. И там семейная церковь, где похоронены мои предки, и в том числе мой дедушка, отец моего отца. Но тогда после революции это стал какой-то сарай. Тогда грузины согласились, вычистили эту церковь и похоронили там. Моя сестра, которая работала тогда при французском МИДе, и она в частности была переводчицей мадам де Голль, ей позволили поехать на похороны моего отца. И она мне рассказывала и потом показала фотографии, что когда приехал гроб в Кварели, там, может быть, 15 тысяч человек его ждали. Гроб открытый, его проводили по всему городку, похоронили, и это было в 1965 году что-то вроде политической демонстрации, что вернулся Чавчавадзе из Франции домой. Это для нас было очень ценно, что похоронили его не тайком.

Прот.А.Степанов: И в общем благодаря ему этот храм возродился.

Н.М.Чавчавадзе: Да, возродился, и теперь Патриарх его, конечно, открыл, и это действующий храм. И я должен сказать насчет грузинского Патриарха Илии II, у нас очень близкие отношения. Он очень, когда может, помогает моей семье там, в Грузии, и я считаю, что, он уже был назначен при советском режиме, но очень ловко смог открывать церкви, и при нем уже много молодежи ходило в церковь. Чего в России в это время не было.

Прот.А.Степанов: Николай Михайлович, Вы часто бываете в Грузии сейчас?

Н.М.Чавчавадзе: Последние годы раз в год.

Прот.А.Степанов: Мы в России не так много знаем о церковной жизни в Грузии. Какое Ваше впечатление?

Н.М.Чавчавадзе: Мое впечатление что, к сожалению, грузины сами-то, они держатся за веру в том смысле, что они знают, что они православные и проявляют свое Православие, но они не были воспитаны церковно. Так, приходят в церковь, обязательно ставят свечку, крестятся, может быть, и уйдут сразу, но те, которые уже ближе прикованы к Церкви, они очень верующие и замечательно поют. Церковное грузинское песнопение удивительно, просто берет за душу. Это совсем не концертная музыка, но голоса блестящие, и такой оттенок средневековый, который остался. Так как я плохо знаю грузинский язык, я не могу всего почувствовать. Но Церковь жива, жива, слава Богу, и это является тоже какой-то охраной чувства грузинского, которые находятся на Кавказе. Там Чечня, там Армения рядом, азербайджанцы, и грузины сплотились вокруг чувства Православия.

Прот.А.Степанов: Ну дай Бог, чтобы Православие в Грузии утверждалось.

Н.М.Чавчавадзе: Дай Бог.

Прот.А.Степанов: И конечно, чтобы оно объединяло не только грузин между собой, но и Россию с Грузией, которые имеют одну общую веру. Спасибо, Николай Михайлович, за интересный рассказ.

Н.М.Чавчавадзе: Спасибо, что заинтересовались моей жизнью.