«Опыт, опыт, эксперимент…»

Программа Людмилы Зотовой

«Семья»

Тема: подростковый возраст

Гость: Владимир Лучанинов

Программа записана 23 мая 2016 г.

Часть 2

АУДИО + ТЕКСТ

 

– Сегодня в студии радио «Град Петров» мы вновь беседуем с Владимиром Лучаниновым, отцом пятерых дочерей, главным редактором издательства «Никея».

В прошлой беседе мы успели поговорить о многодетных семьях, о проблемах при обучении детей, об умении выстраивать отношения между родителями и детьми и затронули многие другие вопросы повседневного труда в семейном созидании. Продолжаем разговор.

Итак, ребенок растет, вот он уже дошел до подросткового возраста. В это время дети выбирают для себя определенный стиль одежды, манеры держаться, предпочитают музыку, которая не всегда одобряется родителями и так далее. Причем, порой, и одежда бывает вызывающей, и уши прокалывают во многих местах и допускают прочие излишества, на взгляд родителей. У вас в семье уже было такое?

Как быть, когда родитель сталкивается с вызывающим поведением подростка? На самом деле, за таким поведением часто скрывается поиск самого себя и проба прочности границ: могу ли я и дальше шагать?

Кроме того, у подростков бывают такие опасные пробы, как курение, проба спиртного в компаниях.  А дальше и наркотики могут пойти. Я думаю, в вашей семье этого нет, но все-таки мы можем наблюдать такие веяния в подростковой среде сегодня.

 

– Конечно, наблюдаем. Но все-таки какая-то предрасположенность, скажем, к наркотикам, изначально закладывается в неправильных отношениях в семье. То есть тогда, когда между родителями и детьми выстраиваются созависимые отношения, ребенок растет как зависимая личность. И это является все-таки одной из главных причин наркомании. Конечно, есть и определенная физиологическая предрасположенность. Поэтому наркотики, мне кажется, это более сложная тема, она требует отдельного разговора.

У меня так сложилось, когда я рос, что вокруг меня было огромное количество наркозависимых. Это было начало 90-х годов. Даже мой лучший друг умер от передозировки. Я насмотрелся всего этого. Но мне кажется, что все-таки здесь причина кроется в тех зависимых отношениях, которые выстраиваются между детьми и родителями. Но, собственно, это не только мне кажется, это факт, подтвержденный специалистами.

А что касается этого вызова в одежде, то, конечно, для подростка это средство (простите за выражение) «выпендриться», самоутвердиться. И тоже странно, если этого не будет. Но я в этой ситуации такой странный комментатор. Может быть, я даже несколько смущу кого-то из ваших слушателей. Я сам ходил с проколотым ухом, слушал “Pink Floyd” и другие группы, убегал из дома, ездил на концерты – где я только ни был. Конечно же, я не знаю, как отнесусь к тому, что, например, увижу, что кто-то из моих дочерей курит. Я даже представить себе этой ситуации не могу, поэтому не знаю, как я к этому отнесусь. А что касается внешнего вида – да, мои старшие дочери не всегда одеваются так, как мне бы хотелось. Я к этому отношусь спокойно, а моя супруга относится к этому более болезненно. Потому что у нее очень хорошо развит вкус к вещам, к дизайну в квартире, и ее всегда очень коробит то, что, с ее точки зрения, выглядит некрасиво. Здесь приходится как-то смиряться.

 

– Смиряться родителям? То есть вы принимаете ее стиль?

 

– Ну конечно. А как его можно не принять? Вот если бы был бы какой-то альтернативный путь… Конечно, можно как-то мягко сказать. Но опыт показывает, что ты иногда как-то мягко и подшутишь, тебе покажется, что это смешно и безобидно. А для ребенка это будет поводом стать еще чуть-чуть дальше от родителей, закрыться.

Например, вот что мне действительно не очень нравится. У меня старшая девочка всегда очень много читала, она прочитала много взрослых книг в младшем возрасте, у нее все время были какие-то увлечения. И вот в последнее время она как-то достаточно серьезно и основательно увлеклась культурой аниме, о которой много говорится сейчас, которая действительно несет в себе много если не сомнительных, то проблематичных вещей. Я выбрал такую манеру, что обсуждаю это с ней. И потом я сам стал немножко в это погружаться. И я понял, что дочка относится к своему увлечению вполне по-взрослому. Мы с ней обсудили несколько направлений в этой культуре аниме, которые совершенно неприемлемы. Но она мне резонно на это отвечает: «Папа, вот ты любишь кино. Это же не значит, что ты по умолчанию должен любить эротику или что-то там такое. И у меня также: аниме мне нравится, мне эта культура близка потому-то и потому-то, но это не значит, что я принимаю и то злое, что в ней есть». И я как-то немножко успокоился после того, как увидел, что она к этому относится по-взрослому.

 

– Довольно критически, да?

 

– Довольно критически. И я вообще не вижу, чтобы где-то в чем-то она была глупее меня. Видимо, слава Богу, уже какие-то хорошие основы положены.

Потом, я посмотрел, что она, увлекаясь аниме, начала изучать японский язык. Но ведь это в любом случае здорово и хорошо. И мы даже разработали план, хотя не знаю, удастся его воплотить в жизнь или нет. Мы вообще с семьей много ездим, можем, например, на машине все вместе поехать в Грузию. В походах часто бываем. А дочке теперь очень хочется побывать в Японии. Но, понятно, это невозможно: нужен какой-то космический бюджет, чтобы всем вместе полететь в Японию. И вот мы с ней разрабатываем план, чтобы следующим летом взять отпуск и провести его так: через всю Россию ехать на машине в сторону Владивостока, посмотреть по дороге и Казань, и Нижний Новгород, и Урал, и свернуть на Байкал, в Алтай заехать, может быть, и в Монголию (там, вроде, визы нет), и в Китай заехать. Будем ехать на машине, с палатками. Конечная остановка – Владивосток. А оттуда на пароме можно и в Японию, что, конечно, будет значительно дешевле. И я думаю, что, несмотря на то, что мне это ее увлечение, честно говоря, крайне неблизко, но я вижу, что даже на этом увлечении можно выстраивать какие-то вещи, которые будут нас сближать и культурно обогащать.

 

 

– И в то же время оградить подростка от тех опасностей, которые могут быть заложены в молодежной субкультуре. Если человек не скрывает это от тебя, а, наоборот, открывает…

 

– Да, это вообще единственное средство оградить от этих опасностей.  Другого нет. Можно запрещать. Помню, мне многое запрещали, но это никогда не было препятствием к тому, чтоб я делал то, что мне запрещали. Хотя, я еще раз подчеркиваю, у меня очень хорошая семья была. У меня замечательные родители. Папа занимал ответственную должность, у меня было все. У меня была небедная семья, мне за это было даже неловко. Я был компанейский, но мне в детстве и юношестве все время было не по себе, когда я приглашал ребят домой, из-за того, что у меня получше, чем у них. В принципе, у моей семьи были средства и возможность дать мне образование, и меня даже никогда не пороли, меня не наказывали. Я пытался вспомнить, спрашивал об этом родителей – нет, меня действительно никогда не наказывали. И, тем не менее, мне что-то запрещали. И хотя я своих родителей любил и уважал, но я спокойно делал что-то вопреки запретам, обманывал, утаивал.

 

– В вашей семье вообще не существует запретов для подрастающих дочерей? Или все-таки какие-то запреты однозначно есть? Или вы пробуете все решать без запретов? Есть ли что-то, что вы запрещаете однозначно?

 

– Ну, есть у нас запреты. Таких однозначных прописанных запретов нет, но вот как у нас все происходит. Понятно, мы живем в православной традиции. Это отдельная тема, очень интересная, я бы о ней с удовольствием тоже много сказал.

 

– Мы эту тему затронем непременно.

 

– Поэтому мы как-то стараемся говорить о Евангелии, о заповедях. О заповедях блаженства и, естественно, о смертных грехах. На том языке, который будет детям понятен. Потому что какие-то вещи, понятно, не проговариваются, но они очевидны в том контексте, в котором мы живем.

Что касается дисциплинарных вещей, то у нас есть определенный свод законов. Конечно, мы их сами все время нарушаем, потому что, чтобы законы нормально функционировали, нужно за ними следить. Но вот мы часто что-то прописываем, сначала увлеченно с головой погружаемся в какие-то новые концепции, потом все это как-то забывается, остается бесполезными бумажками. Но, тем не менее, мы стараемся, боремся с собой.

У нас, как я сказал, есть прописанные законы. Я уже говорил про неубранные комнаты. Это действительно так, я из нашего опыта это рассказывал. У нас есть, не знаю, хорошо это или плохо, карманные расходы. Они зависят от того, насколько ребенок готов какие-то дополнительные нагрузки на себя брать. Но есть и определенный минимум. Определенный минимум заключается в том, что у тебя должна быть, ну хотя бы какое-то время, чистая комната. Когда в семье пятеро детей это, действительно, вопрос актуальный. Когда в доме все разбросано, все вверх дном, ты не можешь ничего найти, плывешь среди этих разбросанных вещей. Поэтому мы как-то стараемся требовать порядок от девчонок.

Дальше – сделанные уроки. Понятно, это является таким минимумом, который должен выполняться. Ну, и плюс, то, что у каждой девочки есть свои обязанности. Их не много, но они должны быть сделаны. Кто-то, например, следит за пропитанием кота и собаки, всегда следит за тем, чтобы была у них вода, была у них еда, чтобы лоток кота менялся и так далее. Кто-то за цветами следит. В общем, у нас эти зоны распределены. Это такой минимум.

И в этом минимуме есть вещи, которые должны быть обязательно соблюдены: какая-то грубость запрещается. Грубость, понятно, между детьми бывает часто. Я, конечно, понимаю, что нужно как-то эти аффекты канализировать, но, тем не менее, это все-таки должно быть в нормальных, допустимых формах. У нас есть запрет на грубость, на какие-то грубые слова. Ну, пожалуй, и все. Так вот, выполнение вот этого минимума считается нормой. Если ты этот минимум выполняешь, то все хорошо. Но каждый раз есть кто-то, кто и этот минимум не выполняет. По идее, так и должно быть. Тогда ему прописывается минус. Но минус очень легко можно исправить, не нужно больших трудов, чтобы этот минус исправить. И если ты живешь в рамках этого минимума, все выполняешь, то, естественно, ты не то что зарабатываешь, но ты получаешь свои карманные расходы.  Ты их заслужил.

К тому же, есть возможность приобрести дополнительную сумму. Старшим девчонкам надо себе что-то покупать и так далее, поэтому они всегда могут взять на себя что-то дополнительное. Мы не требуем, например, чтобы у них всегда была, например, ну, чистота в их шкафах, в их столах. Но если ребенок хочет что-то дополнительно себе купить, у нас есть такие вещи, которые, как нам кажется, могут его стимулировать. Хотя это не всегда действенно. Например, если у тебя есть дополнительная мотивация, ты можешь отказаться от помощи родителей и сама вставать утром, чтобы тебя родители не будили. Будешь сама ставить будильник на нужное время и просыпаться. Если ты на протяжении недели выполняла это, то это уже достижение, и ты можешь претендовать на дополнительные средства, чтобы что-то себе покупать. Примерно вот такие вещи.

Или, например, если ты что-то хочешь, дополнительно, то давай, убирай не только у себя в комнате, но и наведи порядок еще и в шкафу, и в столе. Вот таким образом мы стараемся подвигать детей к тому, чтобы они сами все это делали. Но это не всегда получается, потому что мы не всегда за этим можем следить.

 

– А такая материальная заинтересованность не формирует ли в человеке меркантильность?

 

– Ох… Опыт, опыт, эксперимент… Опять же, я не могу здесь ничего сказать. Наверное, в какой-то мере может быть такой риск, но, как я уже в начале передач говорил, если стараться относиться ко всем с любовь, со вниманием и с пониманием, то, мне кажется, это очень мощное противоядие против всего. Может быть, и какой-то другой вариант есть, но в нашей семье он такой. Девочкам нужны постоянно какие-то средства, но это, действительно, не так легко. Им все равно приходится давать какие-то карманные расходы, и мне показалось, что такой способ работает неплохо. Естественно, всякий раз мы подчеркиваем, что это не какая-то там зарплата, это некий минимум, который мы от вас требуем. Это договор, это завет. Вот, у нас есть такой договор, а вы его выполняете или не выполняете. Наша любовь к вам от этого никак не меняется. Вы хотите карманные расходы – пожалуйста. А мы хотим, чтобы этот минимум был соблюден. Мне кажется, это нормально. Не знаю, может, я ошибаюсь, но мне видится это неплохим вариантом.

 

 

– Вы сказали, что Вас родители не наказывали, во всяком случае, физически. Но наказание в семье быть должно, думаю. И вот ограничение карманных денег – это тоже можно считать неким наказанием. В вашей семье имеют ли место более серьезные, более жесткие способы  наказания?

 

– Нет, нет.

 

– Например, угол для маленьких детей?

 

– Нет, ничего такого, конечно, нету: ни того, чтобы ставить в угол, ни того, чтобы наказывать ремнем. У меня была ситуация, когда я наказал одну девочку, на первых порах. Для меня это было крайне болезненным опытом, который и сейчас во мне как-то живет. И самое страшное, что он живет и в девочке, в одной из моих дочерей. Это не прошло бесследно, хотя, может, я к этому как-то излишне внимательно отношусь. Но даже моя старшая дочь мне часто ставит в вину: вот вы такие добренькие к девочкам, а когда я была маленькая, ко мне гораздо жестче относились. И она права. Но это приходит, опять же, с опытом. Когда у тебя первый ребенок, ты, зачастую, просто не понимаешь, что ты делаешь. А с годами этот опыт приходит. Поэтому ничего такое, упомянутое Вами, для нашей семьи немыслимо.

 

– Давайте затронем еще один очень важный момент: ребенок и Церковь. У вас семья православная. Мы знаем, что пока ребенок маленький, его довольно легко привести в церковь, пробыть там с ним какое-то время, причастить и увести. Родители этим довольны. Ребенок растет, привыкает к церковным службам, но потом они ему надоедают. А вокруг него  дети из неправославных семей, возможно, даже и насмехаются над его традицией постоянно посещать храм.  И ребенок часто отходит от Церкви, особенно это заметно в подростковом возрасте. Как в вашей семье обеспечивается эта сторона жизни?

 

– Да, этот вопрос очень серьезный. И психологи вводят потихонечку такой термин: ДВР – дети верующих родителей. И здесь мы опять имеем дело с очередным экспериментом. Потому что в подавляющем большинстве родители, которые сейчас воспитывают детей, в том числе и в многодетных семьях, – это люди, которые сами опыта церковной жизни в детстве не имели. Поэтому они даже не могут представить вот эту церковность глазами ребенка. Ведь даже если в какой-то момент богослужения, например, в момент анафоры, опуститься на колени, можно понять, как твой ребенок видит литургию, храм, всенощную (и на всенощную детей водят). Ты видишь только ноги. Ты слышишь молитвы на непонятном тебе языке. Тебе душно, тебе тяжело. До определенного возраста ты это как-то принимаешь, а когда приходит возраст пубертата, ты начинаешь уже сравнивать. Понимаешь, что Маша, Витя и Сережа – они очень добрые ребята, хорошие, талантливые, у них прекрасные родители, с которыми дружат и мои родители, но они в храм не ходят. И от этого они ничем не хуже, чем я и мои родители. Безусловно, этот опыт придет. Многие родители умиляются, как их дети, допустим, крестятся, ставят свечи, бьют поклоны, не понимая, что для ребенка чаще всего это не акт живой веры, а это возможность делать то, что нравится твоим родителям, за что они тебя похвалят. То есть, это есть всего лишь стремление ребенка так или иначе привлечь внимание родителей. Поэтому пока ребенок маленький, говорить о детской вере достаточно сложно.

С другой стороны, ребенок растет в традиции. Мы знаем, что все, что мы воспринимаем, это вкладывается в нас в достаточно раннем возрасте. Поэтому опыту церковной жизни нужно уделить очень большое внимание. Здесь хочется сказать словами поэта Горация: «Все голоса за того, кто приятное свяжет с полезным». Мне кажется, что в церковной жизни с детьми, самой главной составляющей является эмоциональный фон. Когда Божественную литургию, сборы на нее, поход ты превращаешь в атмосферу праздника, то ребенок это и будет воспринимать как определенный праздник. Когда ты в храме постараешься сделать все так, чтобы ему было все интересно и понятно, он, конечно же, будет это воспринимать не как лес ног, духоту, томление и издевательство взрослых.

А зачастую случается так, что люди начинают собираться на литургию, и это все происходит в каком-то неврозе, в какой-то тревоге: вот, мы сейчас опоздаем, давай, одевайся скорее! А, уже причастие началось! И вот у ребенка все это ассоциируется с тревогой. Выстраивается такой ассоциативный ряд, что служба – это тревога. Это какая-то конфликтная ситуация сначала при сборах, а потом еще – ты приходишь, а там, духота, ноги, говорят что-то такое неясное. Потом причастился – фу, наконец-то это все кончилось! Да?  И поехал домой.

Мне кажется, самое важное – нужно этот поход на литургию сделать праздничным. Нужно стараться, это родительская ответственность, даже обязанность. Я в этом убежден: это обязанность каждого родителя, каждого отца, каждой матери. Это творческая обязанность: поход на литургию должен быть праздником для ребенка. Он должен быть необременительным, он должен быть радостью. Есть такие вещи, как грехи, покаяние, которые в принципе детскому сознанию абсолютно неясны. Но можно донести до ребенка ощущение литургии как праздника. Это вполне возможно, я тоже глубоко в этом убежден.

У нас же тоже произошло смещение акцентов. Раньше литургия не ассоциировалась с тем, к чему нужно идти путем каких-то неимоверных подвигов, да? Не было трехдневного поста перед литургией. Наоборот, в Великий пост служебный устав сокращает количество литургий, потому что сокращается радость. И вот это ощущение литургии как радости ребенку можно и нужно передавать. Это, мне кажется, самое главное. И если в этой традиции ребенок живет, он ее естественно воспринимает.

Вот я уже упоминал Филиппа Арьеса, французского историка, исследователя, философа. Он занимался понятиями детства. У него были две ключевые темы: смерть, отношение к смерти в разные времена и отношение к детству. И у него такая философская концепция, что от этого зависит вообще и становление личности людей в определенные эпохи, и  вообще судьба целых эпох. Он пришел к парадоксальному выводу, что до XVII века тема детства вообще никого особо не интересовала. Портреты детей появляются только в XVII веке, до этого были только какие-то аллегории: ангелы в виде ребенка, ну и, естественно, Младенец-Христос. А портреты действительных детей появляются только в XVII веке. Также только в XVII- XVIII веке начинает появляться детская одежда. Арьес связывает это с тем, что для детской одежды усложнялось производство, а когда люди жили в традиционном обществе, никакого сложного производства не было. Поэтому с самого раннего детства ребенок уже входил в жизнь взрослых. И это было нормально. Также были интересные исследования психологов, которые выезжали в племена, где максимально сохранили обособленность от внешнего мира. И там действительно были открыты поразительные факты: например, двух-трехлетние дети сами разводили костер и так далее.

Так зачем я все это говорю? Мы можем создать атмосферу литургии как праздника и ничему больше ребенка не учить, но жить с ним так естественно, как живешь ты сам. Потому что дети воспринимают не то, что ты говоришь, но то, что ты делаешь. Если для тебя литургия – праздник,  то, как в этих древних обществах дети двух-трех лет умели костер разжигать, так и тут это будет восприниматься естественным образом – это радость.  Для родителей – это центр жизни. Центр жизни для них – это, там, не посидеть с бутылкой вечером перед телевизором или куда-то смотаться от детей со своими знакомыми. Для них именно это центр, к которому они как-то готовятся всю неделю. Мне кажется, это все, больше ничего и не надо.

 

– А возможно ли поддерживать такое состояние праздника каждую неделю? Это же очень сложно.

 

– Конечно, сложно.

 

– К концу недели человек и так устает, работа, заботы. А тут опять: надо в себе как-то взогреть творческие способности и еженедельно создавать в семье состояние праздника. Ведь это все-таки труд, особый труд – сделать праздник.

 

– Да, это труд. Творческий труд.

 

– А как вы этого достигаете? Может, поделитесь опытом: что такое праздник для ваших детей? Как вы достигаете этого праздничного состояния?

 

– Я опять возвращаюсь к тому, что я говорю одно, а делаю другое. Не всегда у нас получается. Но у меня есть некий вектор, которого я держусь. Это мой курс. Я часто с него сбиваюсь, ухожу то вправо, то влево, но я понимаю, куда нужно этот корабль выравнивать. У меня есть ориентир. Естественно, у меня не получается каждую неделю создавать атмосферу праздника. Но вот мы говорили о запретах. Так вот, есть у меня определенные внутренние запреты: никогда, ни при каких обстоятельствах не устраивать вот таких «околоскандальных» ситуаций вокруг сборов на службу. Это просто табу. Никогда не требовать от ребенка, чтобы он стоял на службе, если он этого не хочет. Лучше выйти с ним и погулять, рассказать что-то своими словами о Христе. И ничего страшного, что ты сам пропустишь анафору или еще что-то такое. Ведь что может быть важнее, чем создать для ребенка такую атмосферу?

А в остальном – да, не получается всегда создавать праздничную атмосферу. Но здесь в помощь могут быть использованы совершенно внешние вещи. Например: после литургии мы все вместе, допустим, идем гулять и идем, скажем, на аттракционы или в музей тянем детей. Или еще куда-то, куда нам всем интересно. Или после литургии решаем все идти в кафе и сидим там. Или идем в кинотеатр и смотрим какой-то новый мультфильм. Иногда внешние ощущения радости могут оказывать такую необходимую помощь.

 

– Ваши старшие дочери: одна подросток, вторая подходит к подростковому возрасту. Они с возрастом не отходят ли дальше от Церкви? Не учащаются ли случаи, когда они не хотят идти на службы, пропускают их? Или все-таки атмосфера праздника, которую вы пытались поддерживать с их детских лет, помогает им удержаться в храме и сейчас?

 

– Ну, пока я явного отдаления не вижу. Правда, скажу, что я и такого уж и интереса не вижу, чтобы дети сами интересовались этой темой, брали бы какие-то православные книги, читали их или смотрели бы православные фильмы. Но мне кажется, это абсолютно нормально. Поэтому, что будет дальше, я не знаю. Но меня утешает, что я все же определенную линию выбрал. А это, как мне кажется, очень важно, когда человек делает что-то осмысленно. Пусть он даже и ошибается, потому что все мы ошибаемся. Я, скорее, здесь пока наблюдаю.

Еще я не сказал, что я, естественно, стараюсь детям все как-то объяснять. Вот, была смешная ситуация. Мы долго ходили в храм с одним мальчиком. И как-то после литургии был водосвятный молебен, всех кропили водой. И потом его спросили: «Ну что, Сережа, что там было в храме?» «Да вот,- говорит,- вышел батюшка и говорит: «Господу помоемся», а потом батюшка взял и всех помыл».

Поэтому, конечно, мы стараемся все объяснять девочкам своими словами, так, чтобы это было интересно. И даже сейчас у нас в издательстве «Никея» выходит такая серия книг «Детям о Православии», в которой мы стараемся понятным, естественным для детей языком объяснять, что такое литургия. Не для того, чтобы ребенка катехизировать, Боже упаси! Родители могут создать эмоциональный фон, за них это никто не может сделать. Но вдруг им не хватает опыта как-то интересно рассказать, что такое литургия, что такое храмовое пространство? Вот для этого мы и готовим такую серию. Она отличается немножко от всех других подобных, потому что мы стараемся смотреть глазами ребенка. Эта серия рождается из разговора с детьми. Наш редактор и я сам собираем опыт работы с детьми и делаем эту серию.

 

– Уже вышли книги этой серии?

 

– Вышла первая книжка о литургии. Она небольшого объема, с иллюстрациями. Мне кажется, получилось неплохо.

 

– А Вы показывали эту книгу своим  детям? Как они это восприняли?

 

– Книга и родилась из бесед, потом дети были критиками и цензорами. Они меня очень критиковали, особенно старшая. Они говорили, например: да, вот здесь неплохо, а вот здесь слишком слащаво.

 

– Вот так? То есть книга уже прошла через их руки, через их критику.

 

– Да, они здесь научные редакторы.

 

И эта книга уже есть у нас в Петербурге?

 

– Да, в Петербурге она есть. И ее тоже можно найти в магазине «Буквоед».

 

– Вы являетесь главным редактором издательства «Никея». Так как через Ваши руки проходит множество книг, могли бы Вы посоветовать какую-то литературу для родителей, которые имеют разного рода проблемы семейного плана? Может быть из тех книг, которые выходят в вашем издательстве?

 

– По подростковому возрасту я всем очень советую и очень рекомендую книгу, которая совсем недавно вышла в издательстве «Никея», она называется «Душа вашего подростка». У нас уже была книга «Душа вашего ребенка», в которой взгляд на воспитание детей был освящен с разных сторон. Там на одну и ту же тему высказывались и священники, и психологи, и педагоги. Она была невероятно популярна, если я не ошибаюсь, мы готовим уже пятый тираж. Но теперь мы поняли, что есть пробел в нише работы с подростками. Стали сами искать такую литературу и поняли, что не только церковных, но и светских русскоязычных книг на эту тему, которые были бы интересны, не так уж много. К тому же, действительно, подростковый возраст для родителей является вызовом.

Я вначале уже говорил, что, наблюдая за многими семьями, я вижу и развал семей. Часто таким испытанием на прочность семьи является кризис среднего возраста. Становится искусительным то время, когда дети уже как-то обустроились, и родители оказываются друг перед другом. А опыт таков, что они не умеют быть друг с другом, они друг друга, как выясняется, и не знают. Еще одним очень сложным испытательным на прочность семьи моментом является подростковый период ребенка, на нем многие ломаются. Как раз если человек хотел всегда как-то реализовать себя в своем ребенке, то в подростковом возрасте он сталкивается с тем, чего он совсем не ожидал.

Поэтому мы решили сделать книгу «Душа вашего подростка», и у нее структура, на мой взгляд, еще более удачна, чем в книге «Душа вашего ребенка». Мы этот период постарались осветить с трех сторон: с духовной, с психологической и с медицинско-физиологической. Авторами книги является священник (кстати, уже упомянутый отец Петр Коломейцев), психолог, врач. На мой взгляд, эта книга необыкновенно хороша. Я не часто какой-то восторг испытываю относительно тех книг, которые мы делаем. Потому что на то, что делаешь, ты сам смотришь более критически, чем читатель. Но здесь, мне кажется, получилось все хорошо. Более того, по-моему, одной этой книги будет достаточно для родителя, чтобы он разобрался в ситуации. Такое редко бывает, что одной книги достаточно. Обычно, ты прочитал то, прочитал другое, а здесь представлены как раз разные взгляды, и родителям дается некий диапазон понимания, куда идти, как действовать, что важно.

Вот, например, очень интересно изложено в медицинской части книги. Родители часто не понимают, как тяжело подростку. Они забывают себя в этом возрасте, а ведь там идет такое бурление, такие перестройки в организме! Насколько все это сложно даже на физиологическом, гормональном уровне. Насколько со вниманием надо к этому отнестись! Естественно, в книге затрагивается тема подростковых суицидов, рассматриваются тяжелые темы.

Одна из новых тем, которую мы разработали – формирование гомосексуализма. Какие психологические предпосылки нездоровых отношений в семье формируют в человеке гомосексуальность? В этой книге много всего интересного, я ее советую всем прочитать. А у кого дети помладше, тому будет полезна книга «Душа вашего ребенка».

И еще одна замечательная книга вышла в издательстве «Никея», ее автор протоиерей Алексий Уминский. Она так и называется «Ребенок в церкви». Многие вещи, которые мы сегодня обсуждали, более широко раскрываются в этой книге. Мы говорили, например, что ребенок в церкви видит только ноги. Так вот, мы даже обложку этой книги оформили так: стоит мальчик, а вокруг него только подсвечники и ноги, больше он не видит ничего.

 

– Издательство «Никея» — это московское издательство, но и в Петербурге можно спрашивать и находить эти книги.

 

– В «Буквоеде» на Владимирской есть все наши книги.

 

– Спасибо Вам, Владимир, наша передача окончилась, но надеемся на продолжение встреч с Вами в студии радо «Град Петров».