Отец Александр Шмеман. 100 лет со дня рождения

Программа Марины Лобановой

«Книжное обозрение»

Гость: Константин Андреевич Махлак, преподаватель Санкт-Петербургского Института богословия и философии (ИБиФ)

Тема: 100-летие протопресвитера Александра Шмемана

Эфир: 5 и 12 сентября 2021 г.

 

13 сентября 1921 года родился протопресвитер Александр Шмеман. Мы посвятили два выпуска программы «Книжное обозрение» 100-летию со дня рождения выдающегося церковного деятеля. Это, возможно, не такое заметное 100-летие, как другие 100-летия 21-го года, как Кронштадтское восстание, расстрел Николая Гумилева… Но тоже, очевидно, столетие знаковое. И принципиально важно не пройти его, не осмыслив, не поставив заново какие-то вопросы.

 

АУДИО

…

Часть 1

…

Часть 2

 

…

Марина Лобанова:

Шмемана очень много издают в России. А сегодня его вообще слышат и вообще читают? Я хочу у вас спросить: есть его действительно огромное влияние на нас, православных сегодня?

 

Константин Махлак:

Я думаю, что влияние Шмемана таково и так обширно, что мы его даже не замечаем, а что он говорил 40 лет назад – сейчас воспринимается как совершенно очевидные вещи, которые, ну, как бы «всегда это было», и что нам теперь Шмеман это говорит, когда это мы сами знаем.

 

 

Марина Лобанова:

Наверное, все наши слушатели помнят времена, когда появлялись вот эти книжечки Шмемана: голубенькая «Водою и Духом», о Таинстве Крещения, желтенькая «Евхаристия. Таинство Царства», зелененькая «Великий пост»… и эти книги как какие-то сокровища люди друг другу давали, дарили на Крещение своим крещаемым, очень часто великовозрастным крестникам, входящим в церковь неофитам, давали духовники своим духовным чадам, конечно же, это все семинаристы читали, во всяком случае, в Петербургской семинарии. Это было обязательное и это было единственное. И казалось, что вот человек, вот личность – Шмеман, который окажет огромное влияние. И он воспитает следующее поколение. Потом это поколение полностью состоялось, вошло во власть жизни, и все признали, что этого не произошло. Что мы упустили, что Шмеман не стал для нас отцом?..

 

Константин Махлак:

Прежде чем ответить на ваш вопрос, хочу поделиться некоторой мемуарной историей. Вот передо мной… она не желтенькая, а, я бы сказал, светло-бежевая книжка в бумажном переплете, это «Евхаристия. Таинство Царства», Москва, 1992 год. Отлично помню, как еще совсем молодым человеком, в Санкт-Петербургской духовной академии и семинарии это было, там, как тогда говорилось, «выбросили Шмемана». И вот эта книжка, такого карманного формата, все бегут и кричат «Шмеман! Шмеман!», и я тоже побежал, но, как часто это со мной бывает, прибежал одним из последних, и книжка, которая мне досталась, в общем, она не очень дорого стоила, она была, видимо, внизу пачки, она была так повреждена, слегка намокла… я её взял, думаю – да, не повезло. Я, может быть, даже и пробовал ее как-то утюгом разгладить, но ничего не получалось. Но она была, конечно, читабельна, и она до сих пор у меня хранится, есть у меня и другие издания этой книги. И это – история. Конечно, тогда семинаристы, сейчас, видимо, многие из них очень солидные протоиереи, они тоже толпились в этой очереди за «Таинством Царства» отца Александра Шмемана.

Издание этой книги в России – это было событие, и само чтение этой книги – это было какое-то завораживающее чтение. Хотя вроде бы это такое введение в литургическое богословие, здесь ожидать каких-то новостей, в общем, не приходится, естественным образом, поскольку здесь о вещах повествуется, известных каждому православному христианину. Но отец Александр умел это всё увидеть совсем другими глазами и это видение передать в своих текстах.

Это касается и других его книг, посвященных богослужению. Надо сказать, что они, действительно, достаточно простые. Такое сочетание глубины и простоты.

…

 

Марина Лобанова:

Правильно ли судить, что протопресвитер Александр Шмеман – один из основоположников наиболее влиятельного сегодня в России направления богословского, которое называется литургическая или евхаристическая экклезиология?

 

Константин Махлак:

Нет, неправильно.

 

Марина Лобанова:

Шмеман – один из крупнейших специалистов по литургии, человек, который много об этом писал и говорил, который говорил, что литургия это центр Церкви. Конечно, есть у нас протопресвитер Николай Афанасьев, с его общинностью и евхаристичностью. Но именно на Шмемана очень многие ссылаются, когда говорят, что вот когда вы собираетесь на литургии вокруг Чаши, только тогда это Церковь, и только это – Церковь, вот в Чаше и в причастии, и больше ничего нет. Далее как развилось это направление? Вообще ничего нет, есть только причастие. То есть мы причастились, мы были на евхаристии, мы идём в мир и мы можем быть какими угодно, мы можем ничем не интересоваться, нас это не касается, или заниматься какими угодно делами, кто будет смотреть – какими, хорошими или не очень, если это неважно? А почему, собственно, так получилось?

…

 

Константин Махлак:

…

Здесь надо сказать,  что Шмеман не был ученым вот в таком классическом смысле этого слова. Проповедником, да, мыслителем, да, то есть для него литургическое богословие – это не предмет исторического изучения. И сам он это всё прекрасно понимал. И наступив на горло собственной песне как ученого достаточно рано, он парадигму литургического, евхаристического богословия продвинул на другом уровне.

…

То есть, в общем, здесь не нужно усваивать ему чужие лавры, потому что и собственных ему вполне достаточно.

…

 

Марина Лобанова:

Тем не менее, устойчиво его называют одним из основоположников литургического, евхаристического богословия.

 

Константин Махлак:

Это не так, потому что просто люди не совсем понимают, что это такое.

…

 

Марина Лобанова:

Сейчас считается, что XX и XXI век – это как раз «век экклезиологии». Экклезиология богослова протопресвитера Александра Шмемана – тогда в чём?

 

Константин Махлак:

Его первоначальные экклезиологические воззрения в значительной степени формировались, я так думаю, в русле богословия того же Георгия Флоровского, которого он очень почитал и, в общем, его с энтузиазмом принимал, все его суждения. Также это, конечно, протопресвитер Николай Афанасьев, которого вы упоминали…

 

 

Марина Лобанова:

…в начале шмемановского пути. А в конце он вообще другой.

 

Константин Махлак:

Он вообще другой в каком смысле? У Шмемана была одна особенность, которая отчасти и объясняет, почему Шмеман оставил науку. Особенность заключается в том, что Шмеман имел некоторое предубеждение, то есть такое у него было воззрение, представление, о вреде, в особенности для христиан, всяческих таких обобщающих теорий, философских конструкций, которые способны вообще всё объяснить, вроде гегелевской философии, вроде философии Владимира Соловьёва, например, Сергия Булгакова…

 

Марина Лобанова:

Сюда же Николая Афанасьева запишем.

 

Константин Махлак:

Сюда же можно записать… в общем, хотя Шмеман до конца очень хорошо относился к Афанасьеву, всячески его приветствовал… в том числе и Афанасьева. У Афанасьева своя была теория, своя тенденция, соответственно – своя тенденциозность в понимании истории Православной Церкви…

 

Марина Лобанова:

Но главное – это не история, это настоящее. И у Афанасьева такая была жесткая концепция… сегодня она чрезвычайно популярна.

 

Константин Махлак:

Может быть. Если она и популярна, то она популярна «на слух». То есть, если действительно читать Афанасьева, вот так непредвзято, не ангажировано, то, в общем, создается достаточно странное впечатление, что, конечно, Шмеман сам замечал, судя по всему. Здесь оказывается, что действительно вот этот приоритет богослужения, евхаристии – это самое главное, остальное всё неважно. Как, например, отмечал митрополит Антоний Сурожский, который тоже Афанасьева прочитал, что вообще не понимает такой как бы зацикленности на богослужении. Христианство же гораздо шире! Оно не исчерпывается даже евхаристией! А как же взаимоотношения между людьми? Человеческое общение. Обращение к Богу.

 

 

Марина Лобанова:

И когда об этом Шмеман начал писать – все ахнули и удивились, как же так, а где же наш прежний любимый Шмеман? Как он мог до такого дойти?

 

Константин Махлак:

И вот эта черта – такое недоверие ко всякого рода теоретизированию, обобщению, либо в философском, либо в богословском плане, и даже в наследии некоторых святых отцов, таких, как, например, очень популярные как раз в послевоенное время, в пятидесятые, шестидесятые, семидесятые годы, это Максим Исповедник и это святитель Григорий Палама. … Из дневников видно, там прямым текстом написано, что ни Максим Исповедник его совершенно не задевает, очень такой сложный и достаточно оригинальный, с его такой богословской метафизикой, ни святитель Григорий его тоже никак не задевает казавшейся в то время какой-то прорывной, какой-то очень мощной богословской концепцией, божественными энергиями…

…

Ему была близка мысль, что православные, вообще религиозные люди, даже не только православные, и даже не только христиане… такое стремление в их религиозности доминирует – вернуться в прошлое. Отыскать этот золотой век где-то в далеком прошлом, и вот с ним соединиться, совпасть, как-то гармонизироваться с этим золотым веком. Причем здесь, для этих людей уже не важно, является ли этот золотой век исторически достоверным явлением, или это грёза, мечта, даже отчасти выдумка наших современников или каких-то более древних авторов. То есть вот то, что Бердяев назвал стилизованным православием и стилизацией под православие, было ему глубоко чуждо.

И здесь тоже такая странная особенность, потому что Шмеман же занялся литургикой. Вот то, что вы цитировали в прошлый раз, вот этот такой «драматический театр» литургический… Конечно, есть любители этой драматизации, этого византийского, этой такой мистерии, причем она – шикарная… То есть можно сказать, что да, это всё ерунда, византийский театр здесь нам показывают какой-то, устаревший стилистически, и интеллектуально, и культурно, относящийся к прошлому, но вот так задержавшийся в современности архаизм. Конечно, Шмеман был глубоко, глубоко чужд такому взгляду. Для него литургия была самой жизнью. Но здесь такая странность, что жизнь – она же не просто состоит из каких-то позитивных эмоций и приятного времяпровождения, в ней много неправды, много страдания, много зла, вообще-то… Любовь, которая оживляет человека, это горькая любовь. И это должны помнить и христиане, когда говорят о полноте жизни в Церкви.

…

 

Полностью слушайте в АУДИО.

 

См. также: