Паламизм и неопатристический синтез отца Георгия Флоровского

Программа Артема Гравина

«Исследования и исследователи»

Цикл бесед «Рецепция паламизма в русской мысли»

Гость: Дмитрий Сергеевич Бирюков

Тема: паламизм и неопатристический синтез отца Георгия Флоровского

Эфир: 10 ноября 2022 г.

АУДИО

Программа посвящена характеристике роли отца Сергия Булгакова в становлении рецепции паламизма в русской эмигрантской мысли, а также критическому переосмыслению булгаковских оценок паламизма отцом Георгием Флоровским.

Дмитрий Бирюков:

Георгий Флоровский и о. Сергий Булгаков познакомились весной 1923 г. в Праге, где Булгаков после переезда занял должность профессора при Русском юридическом факультете Пражского университета, а Флоровский на этом факультете заканчивал работу над диссертацией по А.И. Герцену и параллельно работал ассистентом. Флоровский был довольно хорошо знаком с трудами Булгакова 1910-х гг. и весьма его уважал. Вскоре после личного знакомства они стали друзьями, и Флоровский попросил о. Сергия Булгакова быть его духовным отцом. Переживший в юности увлечение направлением русской религиозной философии, которая была вдохновлена Владимиром Соловьевым, и, в частности, соответствующими идеями Флоренского и Булгакова, ко времени знакомства с Булгаковым в Праге в 1923 г. Флоровский уже критически относился к этому движению в русской мысли. Соответственно, это отношение распространилось и на то, что мы можем назвать «софиологическим паламизмом» Булгакова, т.е. на ту трактовку паламизма, которую развивал, разрабатывая свою софиологию, о. Сергий Булгаков. Первые следы этого критического отношения Флоровского к булгаковскому изводу паламизма относятся к переписке Флоровского с Булгаковым, возникшей еще во время проживания Булгакова в Праге, но ставшей более интенсивной после того, как Булгаков переехал в 1925 г. в Париж в связи с открытием там Свято-Сергиевского православного богословского института, тогда как Флоровский оставался в Праге. Вообще, эта переписка представляет собой ценный документ по рецепции паламизма в русской мысли.

Так, из письма о. Сергия Булгакова от 27.04/10.05.1926 г. следует, что он побуждал Флоровского (очевидно, при личном общении в Праге) к изучению проблематики энергий и паламизма и, как кажется, последний действительно обратился к изучению доктрины свт. Григория Паламы под влиянием Булгакова. А из письма Булгакова Флоровскому от 07/20.07.1926 г. следует, что Флоровский, в ходе изучения им доктрины свт. Григория Паламы в контексте полемики с булгаковским софиологическим паламизмом, сделал и прислал Булгакову перевод фрагментов из какого-то трактата Паламы, который ранее изучал и сам Булгаков. В этой связи можно обратить внимание на то, что несколько лет спустя в своей статье «Тварь и тварность» (о ней я буду говорить ниже) Флоровский, ведя речь об учении свт. Григория Паламы, опирается по большей части на его трактаты «Феофан» и «Сто пятьдесят глав», и это именно те трактаты Паламы, которые, как следует из переписки Булгакова с Флоренским и его сочинения «Свет Невечерний», изучал Булгаков в 1910-е гг. Отсюда следует, что в 1926 г. Флоровский сделал собственный перевод фрагментов либо из «Феофана», либо из «Ста пятидесяти глав» Паламы. Мне кажется, это были переводы фрагментов именно из «Ста пятидесяти глав» Паламы, имея в виду последующие булгаковские рассуждения в том же письме о специфике понимания Флоровским паламизма, конфликтующим с софиологическим паламизмом Булгакова: «Все-таки думаю, что Ваше софиеборство ведет Вас к таким сомнительным идеям, как “акцидентальность” энергий…» – действительно, рассуждения о том, можно ли Божественные энергии называть акциденциями, присутствуют именно в «Ста пятидесяти главах» Паламы.

В ответном письме к Булгакову от 07/20.07.1926 г. Флоровский возвращается к их давнему разговору о софиологии Владимира Соловьева, которую сам Флоровский не принимал, но с которой была генетически и идеологически связана софиология Булгакова. В этом письме Флоровский различает две софиологии, два образа Софии: истинный, церковный и ложный, нецерковный.

Храмы на Руси и в Византии, утверждает в этом письме Флоровский, строились во имя церковного, а не ложного образа Софии: уже здесь у Флоровского появляется полемическая аллюзия к тексту «Ипостаси и ипостасности» Булгакова, где, как мы помним, в том же контексте шла речь о византийской и древнерусской софиологии.

Софиология Соловьева, да и самого Булгакова, утверждает Флоровский, являет ложное понимание Софии: это понимание Беме, гностиков и Каббалы, а не Церкви. Говоря же о церковной Софии, которую «Соловьев вовсе не знал», Флоровский отсылает к Василию Великому и Григорию Паламе, и ведет речь о различении между, с одной стороны, непостижимой сущностью Бога, которая есть Божественная полнота, и, с другой, божественными энергиями, в которых «тот же Бог» (здесь Флоровский отсылает к Паламе) «открывается вовне». Эта Божественная энергия, или благодать, по Флоровскому, и есть София. Но, настаивает Флоровский, София-энергия – не ипостасна; она не является «существом», «личностью» или же «ипостасью».

См. также: