Патриарх Алексий I (Симанский) (3)

Цикл лекций протоиерея Георгия Митрофанова

«Русская Православная Церковь ХХ века в личностях Патриархов»

Передача 14

Патриарх Алексий I (Симанский)

(часть 3)

АУДИО + ТЕКСТ

 

А.Ратников:

У микрофона Александр Ратников, здравствуйте!

Сейчас в нашем эфире прозвучит третья лекция о Патриархе Алексии (Симанском) из цикла «История Русской Православной Церкви ХХ века в личностях Патриархов», который в православном просветительском центре при храме Феодоровской иконы Божией Матери прочитал профессор Санкт-Петербургской Духовной академии протоиерей Георгий Митрофанов.

 

Протоиерей Георгий Митрофанов:

Мы уже с вами говорили о том, что начавшиеся в начале 1948 года новые гонения на Церковь, сопровождавшиеся и закрытием храмов, и репрессиями по отношению к духовенству, предполагали от Церкви прежние действия.

Церковь пыталась доказать свою полезность коммунистическому государству международной деятельностью и, конечно же, подчеркивала где только возможно свою безусловную лояльность. И вот отсюда это двусмысленное ощущение жизни, которое, конечно же, испытывал и Патриарх Алексий (Симанский). Он, действительно являвшийся очевидцем, а иногда и становившийся жертвой, если вспомнить его трехлетнюю ссылку, религиозной политики коммунистического режима, теперь оказывался в этом двусмысленном положении. Сталин вновь вернулся к политике подавления Церкви, а Патриарх Алексий в ноябре 1952 года получил свой второй орден Трудового Красного знамени, не будучи в состоянии никакими трудами остановить подавление церковной жизни в стране.

Давайте попробуем погрузиться в атмосферу 1952 года. Я предоставляю слово митрополиту Николаю (Ярушевичу), второму из остававшихся в живых архиереев, который прошел вместе с Патриархом Алексием (Симанским) весь страшный путь, по которому шла Московская Патриархия, начиная с 20-х годов.

Я уже говорил с вами о том, что это были люди, в чем-то очень отличавшиеся друг от друга. У них были довольно сложные между собой отношения. Но испивший чашу многочисленных компромиссов митрополит Николай оставлял за собой некое право быть архипастырем в своих проповедях. Проповеди его, действительно, были в некотором смысле выдающимися. Патриарх Алексий Первый не обладал таким риторическим  даром. Хотя, как отмечали некоторые современники, чем больше им приходилось слышать проповедей митрополита Николая, тем больше их поражало в них, наряду с такой риторической завершенностью, совершенством, духовная бессодержательность. Трудно было понять, о чем эта проповедь по существу. И, наверное, это была своеобразная расплата выдающегося проповедника за то, что ему приходилось говорить и писать – да, надо думать, в попытке сохранить церковную жизнь – многие годы.

Итак, статья митрополита Николая (Ярушевича), которая прозвучит особенно актуально сейчас – «Голос свидетеля» в «Литературной газете» за 6 марта 1952 года. Действительно, репрессии все нарастают. Сталин проводит репрессии не только по отношению к Церкви, он проводит репрессии в целом в стране, готовится полная ротация коммунистических кадров, что, собственно, и побудило спасавших свои жизни членов Политбюро избавиться от Сталина. Как вы, наверное, знаете, историки до сих пор спорят, каковы же были подлинные обстоятельства смерти Сталина, было ли это убийство, была ли это естественная смерть. А была ли это – и, скорее всего, эта точка зрения справедлива, смерть от неоказания помощи, потому что целые сутки Сталин был лишен возможности получать медицинскую помощь. И это была позиция членов Политбюро, таким образом спасавших свои жизни.

Вот такая была атмосфера в стране, в которой Церковь находилась, увы, на переднем краю всех треволнений и всех потрясений. И вот в это время появляется «Литературная газета», в которой – статья митрополита Николая (Ярушевича) «Голос свидетеля». Он как член Комиссии по расследованию немецко-фашистских преступлений – даже злодеяний, как она называлась, делится своими впечатлениями о том, какой клевете подвергается его Родина на Западе в связи с тем, что вновь начинают говорить о Катынском деле.

«Правящие круги США, в своем безудержном стремлении клеветать на мою Родину, выступили с новой чудовищной провокацией. Своей акцией по поводу так называемого «Катынского дела» они хотят — как это правильно понял весь наш народ — реабилитировать гитлеровских преступников, организовавших убийство в Катыни тысяч польских офицеров и солдат.

Катынское злодеяние — одно из самых подлых, самых омерзительных преступлений, совершенных немецко-фашистскими изуверами в их походе против человечества, рожденном бредовыми мечтаниями о господстве над земным шаром. На вечные времена вошло это злодеяние в историю, как бессмертный обвинительный акт против тех, кто поведение свое строил на лжи, ненависти, высокомерии, расчетливом, «научно обоснованном» человекоистреблении. И грозные страницы этого акта не смыть никакими химическими реактивами, не выбить никакими атомными взрывами, не выжечь никаким металлом, даже золотом.

Поистине, в том черном мире, где жизнь построена на лжи, насилии, обмане, корысти, где для достижения любой цели разрешены все средства, злобная ненависть к странам, люди которых начали жить по правде, перешла уже все границы разума. Ненависть омрачает разум! Провокаторам не удастся опорочить великую миролюбивую державу, мою Родину, знаменосца мира во всем мире! Правда сильнее лжи!»

Мы с вами не так давно имели возможность поразмышлять об этой истории. Можно предполагать, конечно, что митрополит Николай (Ярушевич) действительно считал, что подписывая акты Государственной Комиссии, не идет против правды. Но трудно в это поверить.

Но даже если это было так, как это все рассматривается с точки зрения вечности? А ведь любой архиерей должен каждое свое слово соизмерять с высшим смыслом, с высшей истиной.

Нам понятно, что эти слова – правильные с точки зрения господствовавшей идеологии – произносит человек, которого, если не в прямом, то в переносном смысле, взяли за горло. Он пытается спасти – не себя даже, а ту Церковь, ради которой он уже столько раз шел на компромисс. Но это ли средство спасения?

И тогда же, в разгар войны в Корее – вы помните, что была попытка захватить Южную Корею с помощью китайской армии, она была предпринята при благословении Сталина Ким Ер Сеном, северо-корейским диктатором. Но ООНовские войска не дали захватить Южную Корею, поэтому сейчас и существует две Кореи, очень непохожие одну на другую. Но и до Кореи митрополиту Николаю было дело в это время. Хочу подчеркнуть, что он как глава Отдела внешних церковных сношений, был главным ответственным за церковную дипломатию, ему поручались наиболее важные выступления в этом отношении. Патриарх Алексий по этому поводу мог хранить молчание. А митрополит Николай писал:

«На вечные времена покрыли себя позором американские агрессоры в Корее! Чудовищные действия, совершаемые ими, вызывают в каждом честном человеке ужас, потрясают сердца и умы! Этим «претендентам на мировое господство» не дали покоя «лавры» Гитлера. Истязать и истреблять всеми способами мирное население Кореи, разрушать памятники культуры и искусства, храмы и жилые дома, варварски пытать и уничтожать военнопленных — все это, оказывается, не насытило утробу подражателей Гитлера и его подручных. Грубо и бесстыдно попирая элементарные нормы международного права и принципы гуманности, морали, справедливости, американские агрессоры, как это мы узнали из заявлений правительств Корейской Народно-Демократической Республики и Китая, выступили с бесчеловечной акцией, начав в Корее и в Северо-Восточном Китае бактериологическую войну, объявленную вне закона международными конвенциями, сбрасывая бациллы чумы, холеры, тифа с самолетов на мирное население Кореи и на позиции доблестной Корейской Народной Армии и китайских народных добровольцев».

Никакой бактериологической войны, естественно, не было. Американские войска были основным контингентом войск ООН, там были и другие вооруженные силы. Именно ООН не позволило захватить Южную Корею. И в конце концов преемникам Сталина пришлось пойти на мирные переговоры.

«О вы, мужественные корейские воины, защитники своей родной земли от захватчиков! О вы, мирные корейские женщины, дети, старцы и все вы, братья-корейцы, подвергающиеся сейчас ужасному и отвратительному зверству ваших насильников! Все простые, честные люди во всем мире и все мы — душой с вами, переживая ваши страдания и ваше священное негодование против интервентов! Мы верим, что никакие злодеяния не сломят вашей воли к борьбе за Родину, не поколеблют вашего духа!

Русская Православная Церковь через меня и я лично, как один из ее служителей, всецело, вседушно присоединяем свой голос, свое сердце к взволнованному голосу всего нашего народа, голосу протестующей против злодейства совести всего миролюбивого и прогрессивного человечества!»

Это говорилось тогда, когда, если от чего и негодовали  по-настоящему митрополит Николай и Патриарх Алексий, так это от того, что творилось здесь по отношению, конечно же, к Русской Православной Церкви. Но возмущаться этим они не могли. Когда погружаешься в атмосферу страны тех лет, становится понятнее, почему же пройдут потом десятилетия, и мы вдруг почувствуем, что любое слово, даже самое глубокое, искреннее, выстраданное, не отзывается в наших сердцах. Мы по существу отвыкли от того, чтобы принимать слово всерьез, даже слово, исходящее подчас из уст пастырей. Потому что – как можно было реагировать на эти слова, когда возмущаться эти архиереи должны были бы другими явлениями, происходившими вокруг. Но иного пути, как я уже сказал, не было.

Смерть Сталина поставила нашу Церковь в очень сложное положение. С одной стороны, это, действительно, была смерть, которая не могла не привести к большой деморализации всего партийного аппарата. Да, их потенциального палача не стало – но кто же придет к власти? Возникла новая фигура, перед которой трепетали все – это фигура Берии. И теперь основные члены Политбюро готовы были сплотиться в борьбе против него.

В этот момент начавшейся борьбы за власть ситуация вокруг Церкви могла измениться. Не та это была проблема, чтобы уделять ей много внимания в такой ответственный для партийной номенклатуры момент. Но когда Сталин умер, многое оставалось неясным. Казалось, что дух Сталина все равно присутствует в стране, и оставшиеся у власти его преемники, прошедшие с ним многие годы и ничем от него, конечно же, не отличавшиеся, так или иначе будут продолжать этот самый культ Сталина поддерживать. Тем более что значительная часть нашего народа, во всяком случае, по Москве это было видно очень явно Патриарху Алексию, готова была со слезами прощаться со своим палачом – палачом даже, может быть, собственных подчас родителей, собственной страны. Как можно было выступить в этой ситуации, в тот момент, когда вся страна, по крайней мере, внешне, оплакивала Сталина, и в ГУЛАГе находились те, кто готов был скорбеть, что не знавший о том, как их незаслуженно осудили, Сталин не вовремя умер и не успел разобраться в их личном деле? Тем не менее, страна по-разному переживала эту смерть, но Патриарху Алексию не оставалось ничего, кроме как пойти на формальное нарушение определения Поместного Собора 1917-18 годов, которое налагало отлучение от Церкви на всех тех, кто осуществляет гонения на Церковь и осуществляет убийства невинных людей. Речь шла тогда, конечно, о руководстве большевистского режима, захватившего тогда власть в стране. Эту анафему никто не отменял по сей день. И, тем не менее, в Патриаршем соборе в день похорон Сталина была отслужена панихида, на которой свое слово сказал уже не митрополит Николай, а Патриарх Алексий.

«Великого Вождя нашего народа, Иосифа Виссарионовича Сталина, не стало. Упразднилась сила великая, нравственная, общественная; сила, в которой народ наш ощущал собственную силу, которою он руководился в своих созидательных трудах и предприятиях, которою он утешался в течение многих лет. Нет области, куда бы не проникал глубокий взор великого Вождя. Люди науки изумлялись его глубокой научной осведомленности в самых разнообразных областях, его гениальным научным обобщениям; военные — его военному гению; люди самого различного труда неизменно получали от него мощную поддержку и ценные указания. Как человек гениальный, он в каждом деле открывал то, что было невидимо и недоступно для обыкновенного ума.

Об его напряженных заботах и подвигах во время Великой Отечественной войны, об его гениальном руководстве военными действиями, давшими нам победу над сильным врагом и вообще над фашизмом; об его многогранных необъятных повседневных трудах по управлению, по руководству государственными делами — пространно и убедительно говорили и в печати, и, особенно, при последнем прощании сегодня, в день его похорон, его ближайшие соработники. Его имя, как поборника мира во всем мире, и его славные деяния будут жить в веках.

Мы же, собравшись для молитвы о нем, не можем пройти молчанием его всегда благожелательного, участливого отношения к нашим церковным нуждам. Ни один вопрос, с которым бы мы к нему ни обращались, не был им отвергнут; он удовлетворял все наши просьбы. И много доброго и полезного, благодаря его высокому авторитету, сделано для нашей Церкви нашим Правительством.

Память о нем для нас незабвенна, и наша Русская Православная Церковь, оплакивая его уход от нас, провожает его в его последний путь, «в путь всея земли», горячей молитвой. В эти печальные для нас дни со всех сторон нашего Отечества от архиереев, духовенства и верующих, и из-за границы от Глав и представителей Церквей, как православных, так и инославных, я получаю множество телеграмм, в которых сообщается о молитвах о нем и выражается нам соболезнование по случаю этой печальной для нас утраты.

Мы молились о нем, когда пришла весть об его тяжкой болезни. И теперь, когда его не стало, мы молимся о мире его бессмертной души.

Вчера наша особая делегация, в составе: Высокопреосвященного Митрополита Николая; представителя Епископата, духовенства и верующих Сибири, архиепископа Палладия; представителя Епископата, духовенства и верующих Украины, архиепископа Никона и протопресвитера о. Николая, возложила венок к его гробу и поклонилась от лица Русской Православной Церкви его дорогому праху.

Молитва, преисполненная любви христианской, доходит до Бога. Мы веруем, что и наша молитва о почившем будет услышана Господом. И нашему возлюбленному и незабвенному Иосифу Виссарионовичу мы молитвенно, с глубокой, горячей любовью возглашаем вечную память».

 

Обратите внимание: поминовение его по имени-отчеству соответствует поминовению государей. Только государей так поминали в Церкви.

Опять-таки нельзя не вспомнить той семьи, в которой родился Патриарх Алексий, и того жизненного пути, который он прошел до 1917 года, и уж тем более того жизненного пути, по которому он шел после революции, чтобы задуматься над тем – а что же он должен был испытывать, произнося эти слова? Были ли они искренними или нет? Вот вопрос, который, наверное, каждому из нас следует задать: что лучше – если они были искренними или если они были не искренними? Вы знаете, я прихожу к выводу, что лучше, чтобы они были не искренними. Потому что, если бы они были еще и искренними, то это говорило было просто о состоянии духовной прелести. Но я не могу поверить в то, что такой человек, каким был Алексий Первый, мог искренне говорить такие слова, тем самым, по существу, попирая тех, кого, конечно же, он не мог поминать в своих молитвах велегласно, кому он был обязан многим в своей жизни – тем, кто вошел в число новомучеников и исповедников Российских. Я все-таки думаю, что он был неискренен тогда. Это, конечно, тоже большой грех для Предстоятеля Церкви – быть неискренним. Но все же гораздо большим грехом было бы, если бы он подобного рода образом отрекался от Христа и от тех, кто во имя Христа принимал от этого человека муки и смерть.

Слова были сказаны, Сталин был упокоен в Мавзолее. А в отношении к Церкви наступила некая пауза. Пауза, которая была нарушена в июне 1953 года, когда председатель Совета по делам Русской Православной Церкви генерал-майор госбезопасности Карпов обратился в ЦК ВКП(б) с предложением расширить полномочия Совета по делам Русской Православной Церкви, дать ему право открывать без санкции правительства хотя бы 25 храмов в год, дать право обращаться в обкомы партии по фактам административных злоупотреблений по отношению к Церкви, решать вопросы, связанные с издательской и хозяйственной деятельностью Патриархии.

Вы скажете: пустяковые вопросы. Но для Карпова это был своеобразный пробный шар. Более того – он даже просил снизить налогообложение духовенства. Карпов подчеркивал, что он чувствует неправильное отношение и  явное недоверие к нему со стороны соответствующих органов, где он работал раньше. Это кстати, говорит о том, что по-прежнему органы госбезопасности осуществляют главный надзор над церковной жизнью. Карпов так действовал неслучайно. Он был человеком с развитым инстинктом выживания, иначе бы не остался в живых в аппарате НКВД в свое время. И он почувствовал, что его ведомство, которое, в общем и целом, в условиях начавшихся против Церкви репрессий, рисковало не только быть распущенным, но и подвергнуться в свою очередь тоже репрессиям за недостаточную борьбу с религией, теперь получает возможность активизироваться.

Да, все его предложения были отвергнуты Отделом пропаганды и агитации, который в ЦК курировал Церковь. Обратим на это внимание: в ЦК партии церковную политику курировал Отдел агитации и пропаганды. Но, по крайней мере, ведомство Карпова не было распущено, и никаких санкций по отношению к нему не последовало.

7 июня 1954 года появилось Постановление ЦК «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения», подготовленное, в частности, Сусловым, который так и останется непримиримым противником Церкви на всю последующую жизнь. В Постановлении говорилось о том, что недостаточно ведется атеистическая пропаганда.

Казалось бы, политика государства здесь не должна была бы измениться. Но это было не так. Аресты прекратились. И хотя бериевская амнистия 1953 года не коснулась представителей духовенства, арестованных с конца 1948 года, но новых арестов все-таки не было. В сентябре 1954 года в СССР приехал Антиохийский Патриарх. Конечно, надо полагать, что его беседы с Патриархом Алексием Первым, которые происходили, безусловно, под контролем властей, все-таки имели и какую-то прикровенную сторону. Потому что, несмотря на то, что он получил 220 000 рублей и 35 000 долларов за дальнейшее содействие советской дипломатии на Ближнем Востоке, он заявил о том, что это будет возможно, если буду прекращены перегибы в отношении Церкви, поскольку это выбивает, как он попросту выразился, «все козыри и затрудняет нашу работу по сближению между нашими Церквами и народами».

Безусловно, не героизм Антиохийского Патриарха, а просьбы Патриарха Алексия как-то повлиять со своей стороны на ситуацию, когда она давала для этого какие-то возможности, убедили его выступить именно так. И надо сказать, что вскоре, 10 ноября 1954 года появляется Постановление ЦК КПСС «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения». Те, кто постарше, помнят все эти партийные постановления, в которых, в общем-то, ничего и понять-то было невозможно, по существу, вроде бы все об одном и том же. Но там были нюансы, которые подчас радикально сказывались на жизни людей. Здесь мы читаем те же самые мало что говорящие слова: «ошибки в антирелигиозной пропаганде в корне противоречат политике Коммунистической Партии в отношении к религии и верующим, являются нарушением неоднократных указаний Партии о недопустимости оскорблений чувств верующих». Это мягко сказано, имея в виду то, что происходило на практике. Но, тем не менее, это все же некая критика. И в результате не только прекращаются репрессии.

С 1955 по 1957 год наступает самый спокойный для Русской Православной Церкви период ее существования в послевоенное время. Происходит амнистия практически всех остававшихся в живых репрессированных священнослужителей в 1957 году. Интересна статистика храмов в это время. Если к концу 1948 года у нас было 14 477 храмов, то к концу 1954 года их число сократилось до 13 422, то есть на тысячу. Это в тот самый период позднесталинских гонений на Церковь. А здесь ситуация меняется, и число храмов даже несколько возрастает к 1957 году до 13 477. То есть храмы какие-то продолжают закрывать, но в то же время какие-то и открывают – причем в большем количестве, чем закрывают. Это был очень важный момент.

Кроме того, очень существенно было для Сталина в последние годы его правления добиться уменьшения количества духовенства. И это ему, в общем, удалось. Если в 1949 году у нас было 13 484 священнослужителя, то к концу 1953 года их уже было 11 912. Конечно, это ничтожная цифра, имея в виду масштабы страны. И как раз после 1954 года количество клира у нас несколько выросло и достигло к 1957 году 12 288.

А за каждым конкретным человеком стояла конкретная судьба, и каждый клирик имел особую ценность для Патриарха Алексия. И не потому, что он был уж такой сердобольный, открытый для общения с каждым клириком. Многие клирики предпочитали, вдохновенно поминая его в храме, не встречаться с ним при жизни. Для них это был человек, с которым, действительно, было непросто общаться. Особенно весьма уже опростившимся клирикам советского времени. Да, они видели в нем как будто вышедшего из прошлого величественного барина, очень не похожего на советских начальников, но одновременно и на того, кто, наверное, мало походил в их сознании на патриархального первосвятителя. Но как бы то ни было для него клир был очень значим, и в тех условиях, когда кандидатура уже каждого священнослужителя обсуждалась на местах с уполномоченным по делам религий, любой новый клирик – это был уже успех. Успех, может быть, не очень значительный, но все же довольно важный.

Трудно сказать, в какой мере Патриарх Алексий Первый оценил как безусловно судьбоносный 1954-й год. Во всяком случае ситуация для Церкви изменилась в благоприятном направлении, и теперь казалось, что возникла перспектива развития церковной жизни уже в условиях, когда уже можно будет как-то активизировать свою деятельность. Период этот оказался, действительно, очень непродолжительным.

Мне бы не хотелось довольно много рассказывать о том, как происходила борьба за власть в советском руководстве. Вы все помните, что ликвидировав довольно быстро Берию, вместе со своими сподвижниками – Маленковым, Молотовым – Хрущев продолжил борьбу за власть. И в конечном итоге утвердился у власти сам в 1956 году. ХХ съезд стал временем, когда он окончательно укрепился у власти, и мог уже с легкостью оттеснить на периферию своих сподручных по расправе над Берией и, одновременно, конкурентов.

1957 год стал переломным. Кстати сказать, в этом году передали Троицкий собор Александро-Невской лавры церкви. Казалось бы, год не сулил никаких неблагоприятных перемен, но, тем не менее, они наступили именно в конце 1957 года. Конечно, трудно было и Патриарху Алексию в том числе уловить эти новые флюиды, которые исходили сверху. Тем более  что в мае 1958 года в Москве происходило празднование по поводу сорокалетия восстановления Патриаршества. Это была опять-таки внешнеполитическая акция, акция, которая, как и Фестиваль молодежи и студентов, проведенный в Москве примерно в это же время, призваны были явить миру новый образ советской страны. Конечно, Патриарх не мог эту самую сорокалетнюю годовщину не использовать в качестве еще одного такого шага, когда бы Церковь могла помочь советской дипломатии.

Надо сказать, что на это празднование съехалось столь же много представителей Поместных Православных Церквей, как и на годовщину провозглашения автокефалии Русской Православной Церкви в 1948 году. Были делегации 12 Поместных Церквей, кроме Иерусалимской и Кипрской. Опять была предпринята попытка, вопреки протестам Константинопольской и Элладской Церквей, убедить делегации Церквей подписать ряд так называемых миротворческих документов, которые как бы оправдывали политику Советского Союза и рассматривали Запад как источник агрессии. Показательно, что именно Константинополь и Элладская Церковь, находящиеся в странах, где не было коммунистических режимов, выступили против подобного рода предложений.

Тогда же Патриарху Алексию удалось – это было беспрецедентно – добиться своей первой (впрочем, и последней) встречи с Хрущевым, которая произошла 17 мая 1958 года. К сожалению, мне не доводилось – да и есть ли они? – видеть фотографии этой встречи. Но вы все представляете себе Хрущева, может быть, не так хорошо – Патриарха Алексия. Но смотря на них, можно было, с одной стороны, порадоваться тому, насколько же Предстоятель Русской Церкви выигрышно смотрится на фоне Председателя Совета министров СССР: действительно, барин и холоп, даже если убрать всю архиерейскую атрибутику.

А, с другой стороны, когда я размышляю об этой, так и не исчезнувшей в Патриархе Алексии Первом привычке подчеркивать свое аристократическое происхождение – манерами, интонациями, словами… Простите, я опять отвлекусь, но уж очень живая деталь. Рассказывал мне протоиерей Валентин Чаплин (не путать с протоиереем Всеволодом Чаплиным), это очень старый московский священник, прошедший войну, который в те годы был врачом-фониатором, а, с другой стороны, знатоком церковного пения и даже кандидатом искусствоведения. Его пригласили к Патриарху Алексию провести осмотр. Конечно, ему как архиерею приходилось на богослужении напрягать голосовые связки. Отец Валентин был очень смущен – тогда он был еще мирянин. Вы представьте себе: в 50-е годы встреча с Патриархом! И он вспоминает, что как только я вошел, я сразу почувствовал все свое ничтожество на фоне этого человека, из которого источалось достоинство. Буквально одним из первых вопросов к нему был вопрос: «Не из рода ли Вы Чаплинских?» А он как раз был из рода Чаплинских, и он ему об этом рассказал. И сразу почувствовал, как к нему смягчился Патриарх – к своему собрату, так сказать, по российскому, с польскими корнями, дворянству.

И вот – встреча с Хрущевым. Конечно, эта встреча предполагала попытку наладить какой-то человеческий контакт. Конечно, речь шла о том, чтобы государство оказало помощь Русской Православной Церкви – в частности, в финансировании деятельности братских православных церквей на Востоке, которые должны были поддерживать и советскую политику. Просьба сводилась к тому, чтобы государство выплатило 40.000 долларов Александрийскому Патриарху вместо 20.000, о которых первоначально шла речь, чтобы Болгарскому Патриарху выплатить 300.000 левов. Это, такой, в общем, прагматичный разговор был важен не сам по себе. Для Патриарха Алексия было важно, чтобы Хрущев оценил важность встречи представителей Православных Поместных Церквей. Поэтому он пытался убедить его в том, что, коль скоро невозможно подписать пространный, подготовленный в Совете по делам Русской Православной Церкви документ, который, так сказать, оправдывал «миролюбивую политику Советского Союза» (в кавычках), то нужно ограничиться кратким документом, который подготовили в Отделе внешних церковных сношений – конечно, при участии советских чиновников, которые постоянно вкраплялись в структуру Отдела внешних церковных сношений. И у этого краткого документа больше шансов быть подписанным. Хрущев согласился. Вдохновленный этим согласием, Патриарх стал просить его разрешить открытие новых храмов, создать Патриаршую типографию, смягчить антирелигиозную пропаганду. Хрущев дал ему уклончивые ответы и, видимо, подобно Сталину, решил подождать, насколько успешным будет вот это новое всеправославное мероприятие в Москве.

Надо сказать, что 20 мая «Воззвание к христианам всего мира о борьбе за мир» подписали, но подписали только девять делегаций. Мало того, что его не подписали Константинопольская  и Элладская Церкви, но его не подписала даже Сербская Церковь. Но тут уже сказывались сложные отношения с Югославией, с Иосипом Броз Тито, хотя как раз Хрущев стремился эти отношения несколько нормализовать.

Надо сказать, что 1958 год стал годом, когда Хрущев все-таки сделал свой окончательный выбор. За этим выбором стояли разные мотивы. Надо сказать, что, действительно, Хрущев в каком-то смысле слова был человеком догматического склада. Он, действительно, в какой-то момент поверил, что ему удастся построить коммунизм. А коль скоро это так, то какая может быть Православная Церковь в коммунистическом обществе?

Когда утописты пытаются что-то построить, они, в основном, что-то разрушают – потому что строительству утопий всегда что-то мешает. Это «что-то» надо разрушить – тогда утопия построится. И всегда они нечто разрушают, но ничего при этом не строится. Вот так получилось и у Хрущева: коммунизм надо строить, но этому может помешать, в частности, Церковь. Поэтому надо начать не со строительства коммунизма, а с окончательного разрушения Церкви.

Конечно, времена уже были другие. И мы должны себе отдавать отчет в том, что Хрущев, действительно, внес огромный вклад в историю коммунистической партноменклатуры. Он, действительно, создал систему, при которой партноменклатурщики были гарантированы от физической расправы над ними. И сам он ее избежал, как вы знаете. Но он, действительно, смягчил нравы в партноменклатуре, где, как вы помните, ротация при Сталине была только одного вида – через расстрел. Здесь все было по-другому: секретарь обкома, даже смещенный со своего поста, все равно оставался на руководящей работе вплоть до персональной пенсии. И вот этот гуманизм в отношении партноменклатуры, конечно же, не распространялся Хрущевым на остальную часть нашего общества – в том числе и на Церковь. Хотя кровавых репрессий Хрущев допускать не хотел, ибо это могло помешать созданию того облика гуманной советской страны, который он хотел создать в это время – опять-таки, в интересах внешней политики.

Итак, 16 сентября 1958 года появляется Постановление ЦК, которое санкционирует вступление в силу Постановлений Совета министров СССР «О монастырях в СССР» и «О налоговом обложении доходов предприятий епархиальных управлений, а также доходов монастырей». Казалось бы, что-то такое второстепенное. Но это был первый шаг в проведении политики новых репрессий против Церкви. Первое постановление предписывало сократить число монастырей, монахов и монастырских земельных наделов, довольно небольших. Начинается процесс закрытия монастырей, иногда принимающий очень жестокие формы. Вспомним историю Почаевской лавры.

Второе постановление запрещало храмам продавать свечи по ценам большим, чем цены, по которым они приобретались в мастерских. По существу это была попытка ликвидировать основной источник приходского дохода – подчеркну, не дохода священников, поскольку священники всегда больше полагались на свои требы, которые скрывали от налогового инспектора.

Патриарх Алексий пробовал протестовать против этого, протестовал против этого и председатель хозяйственного управления архиепископ Макарий. Они апеллировали к Карпову, в частности, говоря ему о том, что уменьшение доходов храмов будет означать уменьшение  и неформальных доходов уполномоченных по делам религии в разных епархиях. Я уже говорил вам о том, как через систему взяточничества пытались смягчать деятельность тех или иных уполномоченных. Потому что иного пути не существовало. Ведь это делало их заинтересованными в том, чтобы храмы существовали – дабы они получали что-то от их доходов.

Но эти постановления не были отменены. В ноябре-декабре 1958 года начинается массовая чистка церковных библиотек – и без того довольно скромных и убогих. Допустим, количество книг в лавке любого храма несопоставимо с количеством книг в соборной библиотеке, тем более что речь шла исключительно о книгах богослужебных. И, тем не менее, даже здесь решили провести чистку. Под жесткий цензурный контроль была поставлена вся иностранная литература, которая чудом попадала в библиотеки. Была принята специальная инструкция по порядку пропуска в СССР религиозной литературы и предметов религиозного культа.

28 ноября 1958 года принимается Постановление ЦК «О мерах по прекращению паломничества к так называемым «святым местам». В нем было подсчитано, что таких святых мест около семисот. Это все давало повод для максимального ограничения церковной жизни в разных ее проявлениях.

А в январе-феврале 1959 года XXI съезд КПСС провозгласил идею ликвидации религии в условиях перехода к коммунизму. В январе 1959 года на закрытом партийном собрании по делам Русской Православной Церкви резко критиковалась политика Карпова, и новый член Совета критиковал деятельность председателя столь резко, что отсутствовавший на этом партийной собрании «по болезни» Карпов почувствовал, что ему нужно уже спасаться самому.

Надо сказать, что Карпов за эти годы – а я вам напомню, что на должность председателя Совета по делам Русской Православной Церкви он перешел с должности руководителя отдела по борьбе с церковно-сектантской контрреволюцией наркомата госбезопасности, то есть был прямым продолжателем небезызвестного Тучкова – что за эти годы он, действительно, в чем-то изменился. Не могу сказать – нравственно изменился, потому что нравственно любой советский партийный функционер мог только деградировать, как правило. Но поведенчески изменился. В доносах, которые писались на Карпова его соработниками, часто подчеркивалось то, что у него установились с Патриархом Алексием теплые личные отношения. Даже перечислялись подарки, которые они дарили друг другу – в частности, упоминался телевизор, подаренный Патриархом Алексием Карпову. То есть происходило то, что происходило в советских условиях: так или иначе номенклатура, действительно, мягчела в условиях послесталинского Советского Союза, стремилась жить спокойнее и даже иногда давать спокойно жить другим представителям номенклатуры. То есть начался процесс, который, наверное, новомученикам и представить было невозможно: процесс формирования в Церкви своей номенклатуры, которая имела возможность доступа к закрытым пайкам, к магазинам «Березка», к лечению в ЦКБ и так далее. Те блага, которые Сталин предлагал Сергию: «Вы продукты на рынке покупаете, а на рынке сейчас дорого – давайте мы вас обеспечим», «мы вам транспорт предоставим» и так далее, теперь уже поднимались на другой уровень.

Кого-то из архиереев это могло искренне радовать, кто-то принимал это с отвращением. Но не принять это было нельзя, потому что это был знак расположения власти. А с этой властью нельзя было вступать в конфликты. И вот история доносов на Карпова, просто перечень: «часто встречается с Патриархом», «Патриарх ездит к нему» (это нормально), но и «он ездит к Патриарху» (что странно), что подарены ковры, какая-то антикварная картина. Тут, конечно, явлены и нравы партноменклатуры. Карпов себя чувствовал очень неуверенно в тот момент, когда все это обнаружилось – хотя ничего особенного обнаружить было нельзя. Карпов как был, так и оставался партийным функционером. Но он срочно пишет в марте 1959 года письмо, в котором пытается подчеркнуть свою деятельность, очень важную для государства, которую он осуществляет над церковной жизнью. «Из 14 автокефальных православных церквей мира 9 церквей целиком поддерживают начинания Московской Патриархии (это значит, хорошо – прот. Г.М.). Сейчас предполагается подготовить и провести в течение одного-двух лет Вселенский Собор или совещание Православных Церквей мира (опять Карпов выступает, как видите, как новый Константин. – прот. Г.М.). Как можно проводить эту работу, если мы будем поощрять грубое администрирование по отношению к Церкви и не реагировать на извращения в научно-атеистической пропаганде? Я считаю недопустимым такие действия, как взрыв церковных зданий».

Я думаю, среди вас есть люди, которые помнят взрывы церковных зданий даже в нашем городе – на Сенной площади, например. Да, это такая большевистская традиция, забытая на некоторое время, вновь, так сказать, реанимирована была при Хрущеве. Но Карпов, конечно, понимал, что ему сейчас нужно быть максимально осторожным. Понимал это и Патриарх Алексий. А вот митрополит Николай к этому времени, видимо, уже потерял всякое терпение. Он ведь один раз это уже пережил тогда, в 1948-49 годах, вся жизнь была брошена, принесена в жертву этой политике компромиссов, которая должна была спасти Церковь. Но все перечеркивается. Потом вдруг опять начинается какое-то потепление, опять он делает все возможное и невозможное, чтобы доказать, что Церкви может доверять советское государство. И опять – новый виток. Карпов потом отмечал, что придя к нему, митрополит Николай (это было в феврале 1959 года), «в раздраженном тоне, нервничая и возмущаясь, заявил, что с осени 1958 года началось новое наступление на церковную жизнь, равнозначное походу на Церковь до войны 1941-45 годов».

20 февраля 1959 года посетил Совет и Патриарх Алексий, вновь призывая снизить налоги и дать право открывать храмы. Но Карпов ничего уже сделать не мог, потому что речь шла уже о его – конечно, не жизни, но будущей карьере. Тогда 16 мая 1959 года Патриарх Алексий и митрополит Николай пишут письмо Хрущеву с призывом вернуться к принципам Постановления ЦК от 10 ноября 1954 года – это то самое Постановление, которое ознаменовало собой смягчение политики в отношении к Церкви. Но письмо это было проигнорировано, и начинается новое гонение на Церковь.

 

А.Ратников:

Прозвучала третья часть лекции о Патриархе Алексии (Симанском) из цикла «История Русской Православной Церкви ХХ века в личностях Патриархов». Автор цикла –  профессор Санкт-Петербургской Духовной академии протоиерей Георгий Митрофанов. Аудиоверсию подготовил Александр Ратников.