Патриарх Сергий (Страгородский) (2)

Цикл лекций протоиерея Георгия Митрофанова

«Русская Православная Церковь ХХ века в личностях Патриархов»

Передача 7

Патриарх Сергий (Страгородский)

(часть 2)

АУДИО + ТЕКСТ

А.Ратников:

У микрофона Александр Ратников, здравствуйте!

Предлагаю вашему вниманию вторую часть лекции «Патриарх Сергий» из цикла «Русская Православная Церковь ХХ века в личностях Патриархов». Автор цикла – профессор Санкт-Петербургской Духовной академии протоиерей Георгий Митрофанов.

Протоиерей Георгий Митрофанов:

16 июня 1922 года, Патриарх всего лишь месяц как в заточении, власть в Церкви захватили, как вы помните, обновленцы. Епископат в сомнениях, в раздумьях. И вдруг Сергий Страгородский с двумя другими, менее известными архиереями, признает обновленческое Высшее церковное управление и призывает всех пойти по его пути. Почему Сергий пошел в это сомнительное сборище? Конечно, для него лидеры обновленчества были людьми, на которых он смотрел сверху вниз – и заслуженно смотрел. Но он действовал в привычной для него парадигме. Он видел, что в этот момент перспектива не только освобождения, а сохранения жизни Патриарха Тихона весьма сомнительна. Он видел то, что государственная власть безусловно поддерживает обновленцев. Он видел то, что обновленцы, желая приобрести хоть какой-то авторитет в Церкви, призывают к созыву Поместного Собора. И он решился пойти в движение, которое невозможно было подавить, и возглавить его – с тем, чтобы на будущем обновленческом соборе переиграть вот этих, на фоне его самого, безусловно, дилетантов в церковной политике, невесть откуда взявшихся петроградских попов – Красницкого, Введенского, Боярского и прочих.

А потом, опять-таки, очень выразительный эпизод: он видел, что творят обновленцы в Церкви; ему органически чуждо было то, что они делают. Но он не знал, что им возразить, ибо власть их поддерживала, а Церковь, находящуюся в конфликте с властью, митрополит Сергий представить не мог. Но он все-таки был православным иерархом, православным христианином, и когда он увидел, что собранный обновленцами весной 1923 года собор представляет собой марионеточное учреждение, которым с легкостью манипулирует начальник 5-го отделения Секретно-оперативного отдела ГПУ Тучков, он на этот собор даже не приехал.

А потом, через покаяние вернулся в патриаршую Церковь. Вот здесь ему было бы надо понять, после своего неудачного опыта обновленческого, как опасно пытаться перехитрить тех, кто засел теперь в высших эшелонах власти в России. Весь его многолетний опыт умения выстраивать отношения с чиновниками Российской Империи ни на что не годился в той ситуации, когда его оппонентом выступал выпускник четырехклассной церковно-приходской школы, бывший конторщик, унтер-офицер Евгений Александрович Тучков. За ним стояла какая-то другая сила, гораздо более страшная, с которой пытаться идти на соглашение было очень опасно. Но он как будто забудет об этом своем эпизоде.

Ну а далее, возвращенный Патриархом Тихоном к архиерейскому служению в патриаршей Церкви, он станет, подобно многим, свидетелем его, не побоюсь этого слова, действительно, трагической кончины. У нас обычно святители должны переживать блаженную кончину. Уровень блаженности ведом Господу, но то, о чем мы с вами говорили в прошлый раз, конечно, не может вызвать в нас, я думаю, особенно умилительные чувства. Патриарх Тихон умирал то ли естественной, то ли насильственной смертью, для самого себя осквернив праздник Благовещения подписанием документа, который был для него совершенно внутренне неприемлем – последнего своего послания, в ощущении того, что те многочисленные уступки, на которые он пошел по отношению к власти, возможно, оказываются бессмысленными. И он унес с собой эту тайну – тайну возможного переосмысления того самого пути компромиссов, на который он вступил в 1923 году.

Для митрополита Сергия иного пути просто и существовать не могло. Но тогда он оказался в положении одного из шестидесяти епископов, приехавших в Москву на похороны Патриарха. А далее происходит эпизод очень значимый и очень противоречивый. Здесь, уже вы извините, мне придется в такую формально-казуистическую сферу погрузиться, но вы должны в необходимости этого отдавать себе отчет. Мы уже говорили о том, что Предстоятель Церкви не имеет права назначать себе преемника с полнотой своих прав. Хотя Патриарха Тихона Поместный Собор в порядке исключения обязал это сделать, не будучи уверен, что Собор не будет разогнан, не будучи уверен, что Патриарх не будет арестован или убит. Патриарх Тихон сделал это.

И действительно, после его кончины было оглашено его завещание, согласно которому он передавал власть одному из трех Местоблюстителей: либо митрополиту Казанскому Кириллу (Смирнову), находившемуся в это время в ссылке; либо митрополиту Ярославскому Агафангелу (Преображенскому), находившемуся тоже в это время в ссылке; либо митрополиту Петру (Полянскому), находившемуся в это время в Москве. Обратим внимание, что Сергия Страгородского среди них не было. Показательно, что лично наиболее близкими Патриарху в этой группе Местоблюстителей были Агафангел Преображенский и Петр Полянский. Митрополита Кирилла он поставил первым именно потому, что уже тогда было очевидно, что авторитет именно этого иерарха, когда-то однокашника митрополита Сергия по Санкт-Петербургской Духовной академии, является самым непререкаемым в Русской Церкви – несмотря на то, что после 1918 года он только несколько месяцев провел на свободе к этому времени; остальное время он провел в ссылках.

Митрополит Петр (Полянский) лишь до конца 1925 года осуществлял управление церковными делами и был арестован. При этом митрополит Петр знал, что когда арестуют его в декабре, то два других митрополита-Местоблюстителя остаются также в ссылках. И что же здесь делать? Тогда остается только один выход: до появления на свободе одного из Местоблюстителей епархиальные архиереи должны управлять своими епархиями самостоятельно, на основе тех канонов и соборных решений, которые уже существуют в Церкви.

Но разве может такое быть? Без центра власти, без единоначалия? Мы, конечно, не римо-католики, но все-таки нужен же нам свой «папа Московский». И что же делать? И вот здесь как раз возникает та самая ситуация, в которой оказался митрополит Петр. Он, конечно, понимал, что он не имеет права назначить себе преемника с полнотой своих прав. И это впоследствии очень четко будет заявлено в его письмах, которые, впрочем, станут известны церковным историкам лишь в 1990-е годы. Но он решил, понимая очень хорошо психологию нашего епископата, которому обязательно нужен какой угодно центр, лишь бы это был центр, назначить заместителем своим иерарха, который бы находился на свободе и который бы был как-то способен управлять церковными делами, но в качестве всего лишь управляющего делами, а не предстоятеля.

Полномочия Местоблюстителя и Заместителя Местоблюстителя в сознании митрополита Петра не были тождественны, ибо Собор дал только Патриарху Тихону полномочия назначить себе преемника с полнотой своих прав. И вот митрополит Петр тоже называет себе трех заместителей: митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский), митрополит Киевский Михаил (Ермаков) и архиепископ Ростовский Иосиф (Петровых). Казалось бы, проблема решена, хотя и довольно условно.

А далее происходит следующее. Митрополит Сергий (Страгородский) заявляет о своем намерении приехать в Москву и приступить к исполнению обязанностей заместителя, но власти не допускают его в Москву. Нужно отдавать себе отчет в том, что, собственно, власти тогда контролировали передвижение архиереев довольно жестко. Тогда он пишет письмо в Москву о своем намерении вступить в исполнение обязанностей заместителя Местоблюстителя. Но в это время в Москве группа архиереев во главе с архиепископом Екатеринбургским Григорием (Яцковским) создает орган, который называется Временный Высший Церковный совет, который заявляет о том, что в виду отсутствия у нас Местоблюстителей, ибо все они арестованы, эта группа архиереев временно берет на себя управление высшей церковной власти, тем более, что заместителя Местоблюстителя в Москве нет. И что самое поразительное: через несколько дней Временный Высший Церковный совет получает от властей регистрацию. То есть официальное признание получает то, чего не имело патриаршее Высшее Церковное управление, но что имело обновленческое Высшее церковное управление в лице Синода.

Что это за люди? Очевидно, что за этими людьми стоит Тучков, который теперь уже не через священников-обновленцев, а через архиереев, вступивши с ними в определенного рода отношения, готов взять под контроль управление церковной жизнью. Что делать в это время митрополиту Сергию – тем более, что его самого члены Временного Высшего Церковного совета приглашали вступить в этот самый орган управления. Он отказывается это делать, и запрещает священнослужение всех епископов, которые вступили во Временный Высший Церковный совет, это десять архиереев. Имел он право это делать? Ни один епископ не имеет права другого епископа запрещать в священнослужении. Даже Патриарх, строго говоря, не имеет права запрещать в священнослужении другого епископа. Нужно созывать Синод, и только Синод как собрание архиереев может это сделать. Но Синод собрать было невозможно, и митрополит Сергий сделал это сам.

И вот здесь произошло нечто неожиданное: большая часть наших епископов поддержала действия митрополита Сергия, прекрасно понимая, что за Временным Высшим Церковным советом стоит ГПУ. Это, конечно, митрополита Сергия окрылило, хотя и расстроило Евгения Александровича Тучкова. Он не ожидал от Сергия такого рода активности и твердости. Тогда Тучков придумывает новую комбинацию: закончился срок ссылки Местоблюстителя митрополита Агафангела (Преображенского). Человек уже очень преклонных лет, находившийся на восьмом десятке, он представлялся Тучкову человеком, безусловно, сломленным в трехлетней нарымской ссылке. И вот Тучков встречает его по дороге из ссылки, сам выезжает из Москвы, и в Пермской пересыльной тюрьме происходит их встреча. Он предлагает митрополиту Агафангелу вступить в должность Местоблюстителя в связи с арестом митрополита Петра и в связи с пребыванием в ссылке митрополита Кирилла и в связи с отсутствием в Москве митрополита Сергия, тем более, что он только заместитель. Митрополит Агафангел заявляет о своей готовности вступить в обязанности Местоблюстителя. Что должен сделать митрополит Сергий в этой ситуации? Естественно, уступить. Потому что ведь он только заместитель Местоблюстителя, а тут приезжает сам Местоблюститель, назначенный Патриархом. Но митрополит Сергий отказывается передать митрополиту Агафангелу полномочия главы церковной иерархии, заявляя о том, что уж коль скоро его митрополит Петр назначил заместителем, то только он может это сделать – передать права управления Церковью митрополиту Агафангелу. Хотя митрополит Петр его назначил всего лишь заместителем.

Между заместителем и Местоблюстителем возникает конфликт. Тучков дает возможность митрополиту Петру получить информацию обо всем происходящем. И митрополит Петр пишет письмо митрополиту Сергию, в котором обязывает его передать свои полномочия митрополиту Агафангелу, признать его главой церковной иерархии. И митрополит Сергий отказывается это сделать, говоря о том, что находясь в заключении, митрополит Петр уже не правомочен решать эти вопросы. И самое примечательное заключается в том, что большая часть епископов поддерживает митрополита Сергия. Речь идет о событиях апреля-мая-июня 1926 года. Епископат доверяет митрополиту Сергию. Своей твердой позицией в отношении григориан он доказал свою способность противостоять давлению власти, а престарелый митрополит Агафангел, только что вернувшийся из ссылки, вряд ли это сможет делать столь же успешно. Начинают вспоминать былой административный талант Сергия как церковного политика. Большинство епископов поддерживает Сергия, заместителя Местоблюстителя, а меньшинство – Агафангела, Местоблюстителя. И в этой ситуации митрополит Агафангел уступает, заявляя, что он больше не будет вообще претендовать на права Местоблюстителя. Он, действительно, скончается в 1928 году.

Здесь возникает очень серьезная коллизия. Строго говоря, митрополит Сергий поступал здесь совершенно неправомочно. Но он мог указать на авторитет епископата – большинство же епископов поддерживает его. Раз мы не можем собрать формальный Архиерейский собор, мы можем рассматривать их волеизъявление как волеизъявление собора. Можно на это возразить: если без всяких канонических оснований, только на том основании, что ему доверяют епископы, он берет в свои руки бразды правления, а что будет он делать, если ему перестанут доверять епископы? А это случится, и случится очень скоро – через полтора года. И как нетрудно догадаться, митрополит Сергий и после этого останется у власти.

Так вот тогда, в июне 1926 года, происходит еще один интересный эпизод. Значительная часть наших епископов находится в ссылках или в Соловецком лагере. Понимая, что от митрополита Сергия, канонические права которого очень неопределенны, власти ожидают нового послания с изложением своей позиции относительно отношений государства и Церкви, группа соловецких епископов пишет послание, которое должно было бы стать проектом послания митрополита Сергия властям. Это послание митрополит Сергий получит уже после того, как он сам напишет свой проект послания или проект декларации, который он также передаст властям 10 июня 1926 года.

Поражает в этих двух документах то, насколько они созвучны, насколько многие важнейшие положения в этих документах совпадают один с другим. Вот смотрите, что пишет Сергий в 1926 году властям, в документе, который, казалось бы, был призван подчеркнуть его лояльность власти. Говоря о попытках Патриарха Тихона добиться признания, легализации Церкви и о том, что он продолжает дело Патриарха Тихона, митрополит Сергий пишет: «Я взял на себя от лица всей православной староцерковной иерархии и паствы засвидетельствовать перед советской властью нашу искреннюю готовность быть вполне законопослушными гражданами Советского Союза, лояльными к его правительству и решительно отмежеваться от всяких политических партий, чьи действия направлены во вред Союзу». Мягко, но вполне достойно, в духе последний посланий Патриарха. А далее: «Но, будучи искренними до конца, мы не можем замалчивать того противоречия, которое существует между нами, православными, и коммунистами-большевиками, управляющими Союзом. Они ставят своей задачей борьбу с Богом и Его властью в сердцах народа. Мы же весь смысл и цель существования нашего видим в исповедании веры в Бога, в возможно широком распространении и укреплении этой веры в сердцах народа. Они признают лишь материалистическое понимание истории, а мы верим в Промысл Божий, в чудо и так далее. Отнюдь не обещая примирить непримиримое и подкрасить нашу веру под коммунизм и религиозно оставаясь такими, какие мы есть – староцерковниками, или, как нас величают, «тихоновцами», прогресс церковный мы видим не в приспособляемости Церкви к современными требованиям, не в урезке ее идеала и не в изменении ее учения и канонов, а в том, чтобы при современных условиях церковной жизни, в современной обстановке суметь зажечь и поддержать в сердцах нашей паствы весь прежний огонь ревности о Боге».

Согласитесь, это напоминает, скорее, послания Патриарха Тихона периода гражданской войны. А дальше – еще больше. Ведь вы помните, что главным требованием властей было обязать наших Предстоятелей назначать архиереев только приемлемых для власти, после согласования их кандидатур с органами ГПУ. И Сергий продолжает: «Обещая полную лояльность, обязательную для всех граждан Союза, мы, представители церковной иерархии, не можем взять на себя каких-либо особых обязательств  для доказательств такой нашей лояльности. Не можем взять на себя, например, наблюдение за политическим настроением наших единоверцев, хотя бы это наблюдение ограничивалось тем, что за благонадежность одних мы ручаемся, а других будем лишать такого ручательства. Для этой цели у Советской власти есть органы более подходящие и средства более действительные. Тем паче не можем взять на себя функций экзекуторских и применять церковные кары к недоброжелателям Советской власти».

А дальше он как будто просто издевается над ГПУ: «Одно из завоеваний революции есть свобода Церкви от всякой политической и государственной миссии. Мы отнюдь не можем отказаться от этого завоевания, да и верующий народ не простит нам этого отказа».

Кажется, что же происходит? Неужели этот самый Сергий, который всегда был готов к разным компромиссам? И здесь он, в ответственнейший момент пишет такое послание, заведомо неприемлемое для власти. И власти его и не примут. И чем же объяснить тогда, что через год появится его Декларация, документ, написанный совсем в другом тоне?

На самом деле Сергий, скорее всего, понимал, что проект Декларации не будет принят властями. Но зато тот эффект, который он произвел на епископат был, конечно, ошеломлящий. Его стали поддерживать те епископы, которые потом будут его самыми непримиримыми противниками. Но тогда они поверили, что во главе церковной иерархии оказался, действительно, твердый и непреклонный иерарх, который, как им казалось, уже ненужные, излишние, бессмысленные компромиссы Патриарха Тихона аннулирует и поведет Церковь по такому твердому пути.

Правда, никому из них не было ведомо, что еще в декабре 1924 года, при жизни Патриарха Тихона, митрополит Сергий (Страгородский) обратился к Тучкову с секретной запиской, в которой  предлагал Тучкову разрешить созыв церковного Собора и гарантировал при этом, что Собор примет такие решения, которые вызовут у Советской власти совершенно приемлемую реакцию. Он, в частности, говорил о том, что он гарантирует власти на этом Соборе принятие резолюции следующего содержания: «Освобождение всех православных граждан СССР от присяги императору и его наследнику, ибо великий князь Михаил Александрович отрекся от престола в пользу народа, а также, усматривая в окончательном утверждении Советской власти в пределах СССР изъявление воли Божией о судьбах нашего Отечества».

Второй пункт, очень важный, который войдет в резолюцию будущего Собора: «Этот строй (т.е. коммунистический строй) не только не противен христианству, но и желателен для него более всякого другого. Ибо православная наша Церковь своими уставными чтениями из отцов Церкви, где собственность подчас называлась, не обинуясь, кражей, своими прологами, житиями святых, содержанием своих богослужебных текстов; всем этим Церковь в значительной степени участвовала в выработке вышеописанного антибуржуазного идеала, свойственного русскому народу. Церковь призывает радостно приветствовать узаконенный Советской властью в СССР коммунистический строй, а богатых и неимущих во имя той же веры ему безропотно подчиниться».

Когда читаешь эти строки, поражаешься тому, насколько они тождественны тому, что говорили обновленцы. Это было, может быть, самое страшное. Потому что в конечном итоге представить коммунистический строй как христианнейший после того, как большевики уже сделали в отношении Церкви и тысяч христиан – это было почти кощунство.

И Сергий тем не менее предлагал подобного рода вариант Тучкову в конце 1924 года, в момент тяжелой болезни Патриарха Тихона, сам будучи еще, по существу, никем – одним из епархиальных архиереев. Этот документ остался лежать в архиве Тучкова, хотя Тучков после такого документа мог преисполниться к Сергию гораздо большего доверия. Вот почему и странно было Тучкову наблюдать все эти неожиданные проявления твердости митрополита Сергия в отношении его же ставленников из числа епископов.

Но, тем не менее, летом 1926 года митрополит Сергий пережил период наибольшей популярности в среде русского епископата. Об этой записке не знал никто, а Сергий выступал в качестве строгого поборника твердой позиции в отношении власти. Но вот прошло несколько месяцев, и Сергий оказался арестован в ноябре 1926 года.

Предшествовал этому аресту довольно странный эпизод, когда по инициативе архиепископа Павлина (Крошечкина) несколько эмиссаров объехали всех русских епископов, проводя опрос их относительно того, кого бы они хотели видеть Предстоятелем Русской Церкви. Этот опрос привел к тому, что семьдесят с лишним епископов высказались за то, чтобы Предстоятелем Русской Церкви считать находившегося в очередной своей ссылке митрополита Кирилла (Смирнова), который, впрочем, и был первым Местоблюстителем. После этого странного мероприятия начались массовые аресты епископов. До сих пор историки спорят, не было ли все это провокацией ГПУ.

Был арестован и Сергий. Он провел в тюрьме несколько месяцев – кстати, оказавшись в довольно сложном положении: кто теперь должен возглавить церковную иерархию? Очередной заместитель? Но Иосиф Петровых даже не получил возможности выехать из Ростова. Получалась какая-то странная ситуация, когда уже не заместитель Местоблюстителя, а заместитель заместителя Местоблюстителя должен был возглавить церковное управление. И это был полный канонический тупик.

И вдруг 20 марта 1927 года митрополит Сергий был освобожден. Мы не знаем всех обстоятельств пребывания Сергия в заключении. Мы не знаем, какие с ним велись переговоры. Но мы можем только по его дальнейшим шагам предполагать, что происходило в тюрьме и какие обязательства взял на себя митрополит Сергий (Страгородский).

И что же началось после его освобождения? Началась череда почти что чудесных явлений. Во-первых, как были рады выходу Патриарха Тихона из заточения, который, в общем и целом, воспринимался как единственный законный Предстоятель, так и здесь многие облегченно вздохнули, когда на свободу, наконец, вышел митрополит Сергий. Почему вздохнули? Не только потому, что ему сочувствовали, а вот по этому, уже очень хорошо ощущавшемуся многими чувству, мелкому, страшному чувству – если уж Сергия освободили, значит, и нас не посадят, нас, связанных с ним каноническими узами. Значит, нашел мудрый Сергий такие слова для новых властителей России, что они, может быть, нас гнать не будут.

И действительно, Сергий получает разрешение приехать в Москву, чего не имел раньше. Он собирает 18 мая 1927 года совещание из нескольких архиереев – в общем, архиереев не очень известных, не очень авторитетных и даже совсем не авторитетных, как, например, митрополит Серафим (Александров), митрополит Тверской, которого называли «Тверской-Лубянский» и оказались правы. Он к этому времени был уже секретным осведомителем ГПУ. И еще ряд архиереев, включая будущего Патриарха Алексия Симанского. Семь человек вместе с самим Сергием. Они собираются в Москве и 20 мая получают справку административного отдела НКВД о разрешении деятельности Синода в составе вызванных митрополитом Сергием в Москву архиереев.

Вот теперь попытайтесь напрячься в смысле восприятия бюрократической терминологии. 25 мая 1927 года заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий и временный при нем Патриарший Священный Синод собираются на совместное заседание. Вас уже не коробит от этого сочетания? Если он заместитель Местоблюстителя, то какой может быть при нем даже временный Патриарший Синод? А вообще, как Синод, согласно постановлению Поместного Собора 1917-18 гг., собирался? Из кого он состоял? Из архиереев, частично избранных Поместным Собором, и архиереев, частично вызывающихся Патриархом как временные члены на его заседания. Мог заместитель Патриашего Местоблюстителя собрать какой-то Синод? Естественно, нет. Это был не Синод. Может формально заместитель Патриашего Местоблюстителя запретить в священнослужении епископа? Нет. А Синод может. Только Синод настоящий, а не такой, какой собрался в мае 1927 года.

Но Сергий собирает такой Синод, и он получает регистрацию от власти. Вот этот столь незначительный термин «справка административного отдела НКВД» было то, чего десять лет тщетно добивался Патриарх Тихон. Эта была как раз та самая регистрация, официальное признание властями Высшего Церковного управления. Мы уже говорили об определенного рода наивности Патриарха Тихона. Он думал, что если власти признают Высшее Церковное управление, то они прекратят гонения. Это в правовых государствах, там, в российском имперском прошлом, там, на Западе, то, что власть признает законным, она не пытается репрессировать. У нас же, как мы будем знать из уст недоучившегося семинариста, «нет таких крепостей, которые бы не могли взять большевики», а уж тем более собственные законы. Сегодня признают – а завтра ликвидируют. И все. Но они этого еще не предполагали.

И вот, наконец, ценой каких-то компромиссов получена вот эта самая регистрация. И далее Сергий пишет распоряжение о том, чтобы все епархиальные архиереи обратились в местные власти с просьбой о регистрации их епархиальных управлений. Действительно, нельзя было, наверное, многим архиереям ностальгически не вспомнить то самое имперское синодальное прошлое, которое помогло сформироваться в нашей иерархии такому уникальному человеку как митрополит Сергий (Страгородский). И из тюрьмы вышел сам, спаси его Господи, и добился того для нас, чего так долго тщетно добивались его предшественники. И вот теперь мы будем жить почти так же, как жили. Конечно, не так роскошно, но, по крайней мере, Церковь будет жить, наконец, спокойно – бок о бок с родным советским богоборческим государством.

А вот далее начинаются вещи, которые даже у тех, кто умилен был митрополитом Сергием, вызывают некоторое недоумение. 1 июля 1927 года он подписывает постановление №95, обращенное к заграничному духовенству, в котором предписывает  к 15 сентября 1927 года дать подписку о лояльности советской власти. Представляете: митрополит Антоний (Храповицкий), митрополит Евлогий (Георгиевский), военное духовенство белых армий дает подписку о лояльности ГПУ? Не было лучшего способа вызвать конфликт, взрыв в русской церковной эмиграции. А главное – зачем? В течение всей весны и лета 1927 года начинают происходить массовые перемещения епископов. Около сорока епископов было перемещено со своих кафедр митрополитом Сергием, который, строго говоря, по канонам как заместитель Местоблюстителя на это права не имел.

Но теперь у него бы временный Патриарший Синод, а Синод имеет право перемещать епископов. Причем, когда размышляли над характером этих перемещений, обращали внимание на то, что архиереи, считавшиеся нелояльными власти, перемещались куда-то на периферию; а те, кто был лоялен, получал назначение более респектабельное. Возникает впервые страшное подозрение о том, что митрополит Сергий делает свои назначения не самостоятельно, а по согласованию с кем-то еще. И вот здесь проступает известное многим архиереям требование власти: вы получите признание, регистрацию, если поставите под контроль ГПУ кадровую политику Церкви. Об этом еще только предполагают, в это многие не хотят верить. Но все ждут, что будет происходить дальше.

А дальше появляется 29 июля новое послание митрополита Сергия, новая декларация, уже совершенно не похожая на то, о чем он писал в 1926 году. Как будто два разных человека писали. Одно только примечательно: чувствуется, что писал человек, умевший писать очень сложные документы, умевший что-то высказывать, так сказать, между строк. Начинает он с того, что вспоминает, как пытался Патриарх Тихон получить регистрацию; радуется тому, что теперь ему удалось эту регистрацию получить. «Теперь наша Православная Церковь имеет не только каноническое, но и по гражданским законам вполне легальное центральное управление. И мы надеемся, что легализация постепенно распространится и на низшее наше церковное управление – епархиальное, уездное и так далее. Едва ли нужно объяснять значение и все последствия перемены, совершившейся таким образом в положении вещей в Православной Церкви».

И далее: «Вознесем же наши благодарственные молитвы ко Господу, тако благоволившему о Святой нашей Церкви, выразим всенародную нашу благодарность и советскому правительству за такое внимание к духовным нуждам православного населения, а вместе с тем заверим правительство, что мы не употребим во зло оказанного нам доверия». Читать это, конечно, тоскливо. Но, с другой стороны – а что же? Дипломатическая фигура речи. Дали нам, наконец, регистрацию – и мы вас за это благодарим. Правда, многие современники риторически возражали: а за что уж так их благодарить-то? За то, что в течение последних десяти лет Церковь гнали; за то, что сейчас, наконец, соблаговолили формально Церковь признать? И что же будет дальше?

Дальше митрополит Сергий продолжает: «Приступив с благословения Божия к нашей синодальной работе, мы ясно сознаем всю величину задачи, предстоящей как нам, так и всем вообще представителями Церкви. Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти, могут быть не только равнодушные к Православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого как Истина и Жизнь со всеми его догматами, преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом. Мы хотим быть православными, и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой – наши радости, а неудачи – наши неудачи».

Вот это тоже станет предметом пререканий. Это какие же у нас могут быть общие радости с большевиками-богоборцами? Наоборот, надо думать, что их радости – это наше несчастье, а их несчастье – наша радость, если они ведут непримиримую борьбу с Церковью. Но Сергий мог указать, что ведь разговор-то он ведет не о государстве, а о Родине. Но здесь можно возразить: ведь, собственно, у христиан родина – это, прежде всего, Царство Небесное. А родина земная принимается постольку, поскольку соответствует идеалу Царства Небесного.

Я вспоминаю слова Константина Николаевича Леонтьева: «Я пойду против моей родины, если моя родина пойдет против Христа». А то, что происходило в нашей стране с 1917 по 1927 год, безусловно, свидетельствовало о том, что с такой родиной не может быть у Церкви общих радостей.

И вот здесь возникает серьезная проблема: кому должна служить Церковь – царству земному или Царству Небесному? А здесь предлагается нечто иное. Нет, деликатно предлагается. Это не радости большевистского государства – наши радости; это радости родины – наши радости. Но если наша родина оказалась такой уродиной, как пропоет впоследствии наш известный бард, рок-музыкант православного вероисповедания, всем известный, из группы «ДДТ», будем приноравливаться к этим обстоятельствам. Но тогда Церковь ли мы после этого? Если мы выживаем в любых обстоятельствах и любой ценой? Конечно, перед нами отдание казуистической дани требованиям Тучкова.

Но дальше митрополит Сергий становится самим собой и начинает говорить о вещах более серьезных, для внутрицерковного пользования. «Мешать нам может лишь то, что мешало в первые годы советской власти устроению церковной жизни на началах лояльности. Это недостаточное сознание серьезности совершившегося в нашей стране. Учреждение советской власти многим представлялось недоразумением, случайным и потому недолговечным. Забывали люди, что случайностей для христианина нет, и что в совершившемся у нас, так же, как везде и всегда, действует та же десница Божия, неуклонно ведущая каждый народ к предназначенной ему цели. Таким людям, не желающим понять знамения времени, и может казаться, что нельзя порвать с прежним режимом и даже с монархией, не порывая с Православием. Такое настроение известных церковных кругов, выражавшееся, конечно, не в словах, но в делах, навлекавшее подозрение советской власти, тормозило все усилия Святейшего Патриарха установить мирные отношения Церкви с советским правительством. Только кабинетные мечтатели могут думать, что такое огромное общество как наша Православная Церковь со всей ее организацией может существовать в государстве спокойно, закрывшись от власти. Теперь, когда наша Патриархия, исполняя волю почившего Патриарха, решительно и бесповоротно становится на путь лояльности, людям указанного настроения придется или переломить себя, и, оставив свои политические симпатии дома, принести в Церковь только веру и работать с нами только во имя веры; или, если переломить себя они сразу не смогут, по крайней мере, не мешать нам, устранившись временно от дел. Мы уверены, что они опять и очень скоро возвратятся работать с нами, убедившись, что изменилось лишь отношение к власти, а вера и православная жизнь остаются незыблемыми».

Что мы можем увидеть в этих строках? Действительно, справедливо говорит митрополит Сергий о том, что Церковь должна существовать в государстве, независимо от того, есть там монархия или нет. Но на каких условиях? И дело здесь ведь не только в монархии, а в том, является ли государство дающим возможность Церкви существовать нормально – или же это государство является гонителем Церкви?

Далее. Он как будто предупреждает людей, которые готовы разорвать с ним отношения, чтобы они пока воздержались от этого. Он верит в то, что политика компромиссов, на которые он пошел, даст положительный результат, и гонения на Церковь не будет. И тогда эти люди должны будут вернуться к активной церковной деятельности.

«Не менее важной своей задачей мы считаем и приготовление к созыву и самый созыв нашего Второго Поместного Собора, который изберет нам уже не временное, а постоянное центральное церковное управление, а также вынесет решение и о всех «похитителях власти» церковной, раздирающих хитон Христов. Теперь же мы выразим лишь наше твердое убеждение, что наш будущий Собор, разрешив многие наболевшие вопросы нашей внутренней церковной жизни, в то же время своим соборным разумом и голосом даст окончательное одобрение и предпринятому нами делу установления правильных отношений нашей Церкви к Советскому правительству».

Это была ложь в устах митрополита Сергия. Он прекрасно понимал, что никакого Собора власти созвать не дадут. Да и нужна ли была ему соборная дискуссия о его деятельности, ибо он, будучи заместителем Патриаршего Местоблюстителя, прикрывшись временным Патриаршим Синодом, по существу получил в свои руки власть в Церкви при одобрении этого, на определенным условиях, пока еще не ясно каких, со стороны государственной власти?

Вот так складывалась ситуация летом 1927 года. Но именно осенью 1927 года, именно в связи с церковной ситуацией в нашем городе, против митрополита Сергия выступит ряд влиятельных представителей духовенства, епископов, которые впервые бросят ему вызов, бросят ему обвинение в том, что он пошел на недопустимые уступки богоборческой государственной власти и взял курс на полное подчинение Церкви атеистическому государству, при этом попирая основополагающие каноны, при этом узурпируя в Церкви власть, при этом, на самом-то деле, даже не спасая Церковь от новых гонений.

А.Ратников:

Вы слушали вторую часть лекции о Патриархе Сергии из цикла

«Русская Православная Церковь ХХ века в личностях Патриархов». Автор цикла – профессор Санкт-Петербургской Духовной академии протоиерей Георгий Митрофанов. Аудиоверсию подготовил Александр Ратников.

Текст: Ольга Суровегина