«Правда выше закона». Хлеб-соль русской экономики

Программа «Архивная история»

Тема: фонд Валдайского Иверского монастыря в Архиве Санкт-Петербургского Института истории РАН

Гость: Павел Владимирович Седов, доктор исторических наук, заведующий Отделом древней истории России Санкт-Петербургского института истории Российской академии наук

Эфир: 29 августа 2022 г.

АУДИО

 

«Правда выше закона». Хлеб-соль русской экономики XVII века.  От «пирожка» и «сковородочки» до «дорогой иномарки». Как устроена коррупция (зачеркнуто) экономика и судебное дело в Московской Руси.

 

Марина Лобанова:

Дорогие друзья, здравствуйте, в эфире программа «Архивная история», это совместная программа радио «Град Петров» и Санкт-Петербургского Института истории Российской академии наук, мы рассказываем про архив этого института. Сегодня мой собеседник Павел Владимирович Седов, доктор исторических наук, заведующий Отделом древней истории России Санкт-Петербургского института истории Российской академии наук.

Павел Владимирович, вы уже не первый раз в эфире нашего радио, но первый раз в этой программе. Расскажите про документы, с которыми вы работаете в архиве Петербургского института истории.

 

Павел Седов:

Мои специальные интересы касаются истории России XVII века, и последнее время я более занимаюсь второй половиной семнадцатого столетия, в первую очередь потому, что в архиве нашего института отложился уникальнейший комплекс документов, который позволяет ввести новый, огромный новый материал по разным сферам жизни России XVII столетия. Это фонд Валдайского Иверского монастыря. В чем уникальность этого комплекса документов? Обычно монастырские фонды, в которых сохранились очень ценные сведения, они преимущественно хранят приходо-расходные книги. Приходо-расходная монастырская книга – это ценнейший источник. С указанием года и часто конкретной даты в течение года фиксировались едва ли не все траты монастыря. То есть мы здесь можем изучать цены, мы можем изучать повседневность, можем встретить царские вклады, посещения первых лиц государства этой обители и так далее. Но в Валдайском Иверском монастыре сохранились, и причем в очень большом объеме, письма, отписки представителей монастыря из разных городов. Вот Валдайский Иверский монастырь входил в Новгородскую епархию, значит, у него большая переписка со своим Новгородским подворьем, такая же огромная переписка со своим Московским подворьем, со Старорусским подворьем, и со многими селами, где тоже были представители монастыря, приказные старцы. То есть каждую неделю на протяжении десятилетий монастырь отсылал и получал большое количество корреспонденции. Причем она скрыта от посторонних глаз, таким образом, мы встречаемся с отписками, в которых могло быть осуждение действий власти, рассказ о том, как обходить закон, в конце концов, просто повседневные обстоятельства жизни столицы, городов, сел, то есть это огромный материал.

 

…каждую неделю на протяжении десятилетий монастырь отсылал и получал большое количество корреспонденции, причем она скрыта от посторонних глаз, таким образом, мы встречаемся и с осуждением действий власти, и рассказом о том, как обходить закон…

 

Авторы этих писем, отписок, монастырские стряпчие, которые, как тогда говорили, за делами ходили, они дают нам такой коллективный портрет современника, они, эти стряпчие, очень многие – яркие люди. Среди них встречаем музыканта, представляете, во второй половине семнадцатого века на столичном подворье, в конце столетия, Афанасий Шалашник его звали, он не только был очень способным стряпчим, но он спевал партес, как он пишет в своем послании в монастырь, в доме боярина Василия Васильевича Голицына, это известный фаворит царевны Софьи, сам он играл на скрипке, он вошел в ближний круг Петра, конечно, он был там не на первых ролях, что называется, смотрел за происходящим из-за спины более значительных людей, но участвовал в святочных поездках государя, участвовал в его военных потехах, и он об этом тоже всё пишет. А другой стряпчий, в Новгороде, Венедикт Самсонов, горький пьяница, но мы видим, чувствуем его индивидуальность в его посланиях, они эмоциональны, они содержат большое количество, может быть, даже лишних подробностей для документов, которые, собственно, представляют из себя отчет перед своими властями, и там мы тоже находим живые подробности повседневной жизни. То есть сопоставление приходо-расходных книг вот этих отписок, повторяю, они очень значительные по объему (вот 30 лет я их читаю и конца не видно), они дают нам очень интересную панораму жизни России второй половины XVII века.

Ведь какая главная проблема, может быть, одна из наиболее жгучих проблем в истории XVII столетия, в первую очередь, второй половины века? Это подготовленность и закономерность петровских реформ. Петровский поворот – одно из самых грандиозных событий отечественной истории, поэтому неслучайно и историки, и философы спорят, что такое петровские реформы. Ну, наверное, все знают, что для западников, так называемых западников, реформы Петра были спасительны, закономерны, естественны, проистекали из предыдущего развития страны, а для так называемых славянофилов или почвенников Петр всё погубил, направил страну совершенно в другом, несвойственном ей направлении. Но когда формировалась вот в первой половине XIX века эта полемика, когда она возникла, мы еще так мало знали по истории XVII века, предпетровскому времени, что вот такие категорические оценки – они были еще возможны. Сейчас, конечно, трудно найти историка, который скажет, что Петр всё выдумал, ничего это стране не нужно было.

И мы увидим с вами, как шел этот процесс, причем шел на низовом уровне.

В чем еще уникальность этого комплекса? Дело в том, что частные архивы в России почти не сохранились. То, что сохранилось – это ничтожно малая часть того, что было. И поэтому мы преимущественно русскую средневековую историю видим глазами царской грамоты, царского указа, то есть это официальное делопроизводство. Но жизнь, мы знаем, всегда, в России в том числе, она отличается от предписанной нормы, она идет своими, иногда даже каким-то потаенными путями, обходя непреодолимые препятствия. Мы попытаемся посмотреть на жизнь России второй половины XVII века глазами современника, заинтересованного современника, который, что называется, в каждой бочке затычка, он лезет во все дела, потому что там везде могут быть интересы его родной обители.

 

…частные архивы в России почти не сохранились. То, что сохранилось – это ничтожно малая часть того, что было…

 

Ну, вот давайте начнем с экономической истории, без нее никуда. Важнейший аспект экономической истории XVII века – это проблема формирования всероссийского рынка. Почему это так важно? Сложился в XVII веке всероссийский рынок? Что это значит? Есть разные критерии определения, что такое всероссийский рынок, наиболее распространенное представление состоит в том, что должна быть корреляция цен, то есть вот есть главный товар – хлеб, и если в каком-то районе страны неурожай, там резко растут цены, то купцы должны туда везти хлеб, и, таким образом, цены выравнивались. То есть если есть такая корреляция цен, взаимозависимость – это сложившийся всероссийский рынок. Об этом в свое время писал Ленин, цитата Ленина в советское время была, конечно, «принята к исполнению», исследователи искали-искали этот всероссийский рынок, и торговлю – нашли, торговля была очень активная, а вот с рынком – сложнее.

Давайте посмотрим на эту проблему, есть этот рынок или нет, глазами иверских документов.

Тут нужно обратить внимание на одно очень важное обстоятельство. Обычно хлебные цены изучали по приходо-расходным монастырским книгам. Такого-то числа такого-то года в таком-то месте куплен четверик ржи, дано семь копеек… Но это заблуждение, что указанная цена является ценой рыночной, ничего подобного!

…

 

Если взять наших великих классиков – Ключевского, Костомарова – когда они изучали торговлю XVII века, они оперировали двумя десятками случаев хлебной торговли с указанием цены за весь XVII век. А здесь по одному Новгороду речь идет только во второй половине XVII века о многих сотнях случаев.

…

 

Значительная часть монастырской отчетной документации, скажем, из Новгорода, например, она была связана с тем, что ежегодно Иверский монастырь, как и все землевладельцы, и церковные, и светские, должен был натуральным налогом сдавать в казну с каждого крестьянского двора по два четверика ржи, по два четверика овса. Это зерно поступало в качестве жалованья местным служилым людям. Стрельцам, в первую очередь, так называемый стрелецкий хлеб. И что получается? Получается, что эти огромные, в масштабах всей страны, эти огромные запасы зерна – они не товарным образом использовались. Они в качестве денежного товарного налога поступали в государевы житницы и также безденежно раздавались служилым людям. То есть большая часть местного хлеба свободно на рынок не поступала. Большая часть не на рынок шла, не в свободную куплю-продажу, а мобилизовывалась государством. Значительные объемы царская власть тоже таким образом, нерыночным способом, аккумулировала, и уже в интересах казны продавала в Архангельске иностранным купцам. То есть большая часть свободного зерна не участвовала в этой хлебной торговле.

…

 

Что еще очень важно: дороги. Мы в подробностях знаем состояние дорог… Разумеется, цены на это реагировали. … С каждым днем товара в пути становится всё более и более невыгодной его транспортировка. И, таким образом, это общий вывод, российский рынок находился только в процессе складывания…

…

 

…разумеется, цены на хлеб реагируют на состояние дорог…

 

Возьмем другой аспект: суд. Одна из основных задач монастырского стряпчего – это отстаивать в суде интересы своей обители. По крестьянским делам, по всяким экономическим делам, судебным, отвечать на иски. Одновременно у стряпчего в Москве, в Новгороде на руках могло быть несколько десятков дел, иногда (есть списки такие) по восемьдесят дел он ведёт одновременно.

Часто представители монастыря давали оценку – как осуществляется суд. И здесь мы видим такие оценки, которые для нас покажутся странными. Ведь это же XVII век, люди немножко думали иначе, поступали иначе, чем мы, и в их представлении суд был не совсем то, как мы это себе представляем.

Вот пример. Я вообще люблю эти цитаты, потому что они языком XVII века позволяют нам, если хотите, пообщаться со свидетелем. Живым свидетелем тех событий. Вот в 1673 году крестьяне Шумского погоста… они поддерживали свое дело в Москве, они отбивались от Успенского Тихвинского монастыря, и когда их дело попало на рассмотрение из приказа в боярскую Думу, то крестьяне написали об этом так: «если бояре вопрутся и велят быть за монастырем, то нужно будет искать милости у государя». Вот смотрите: вопрутся – это значит упрутся, заупрямятся. Но это – высший законодательный, судебный, исполнительный орган страны – боярская Дума, коллективный совет высших сановников государства, представителей аристократии. То есть они могут заупрямиться. А если откажет дальше сам государь, то, цитата, «с государеву указу и смерть и живот». То есть здесь челобитчики рассматривают постановление Думы как мирской закон, который подвержен человеческим страстям и может быть даже результатом упрямства. А вот царская воля сомнению не подлежит. И выражение XVII века «то ведает Бог да великий государь» вполне выражало сближение царской и Божьей воли, которые одинаково следует принимать со смирением.

В этом же отношении другое, еще более выразительное свидетельство мы находим в отписке из Москвы 1691 года, когда представитель монастыря в ответ на требование своего начальства наконец добиться, добиться исполнения того, что монастырю нужно было, он не без вызова написал так (тут чувствуется этот подтекст): «Что государи изволят и как велят помечать на том деле, так и будет по их государскому изволению, а не по вашему властелинскому самовольному хотению». Действительно, дерзко пишет. «А добровольного хотения и до скончания переделать невозможно». И дальше ключевые слова: «А на государскую милость образца нет, как государь изволит, так и будет, а хотя и отнято, и больше того пожалует». То есть здесь нетрудно заметить, как далеки подобные утверждения от рационалистического осмысления закона. «…государь, аки Бог, и мала и велика чинишь». Даже если он поступит несправедливо, это нужно принять со смирением, и надеяться на следующее государево жалованье.

А вот наш уже нам знакомый Венедикт Самсонов, стряпчий, он из Новгорода пишет в 1658 году. Так он подытожил свой отчет и свои рассуждения о необходимости усердных хлопот по судебным делам: «Всякое дело вымысля, а не ветром делают». То есть нужно обдумать, а не полагаться на случай. «Суд что вода, кому Бог помочи подаст, одним судом прав и виноват». Представление о присутствии Божиего промысла в суде, с напоминанием о древней практике «Божьего суда» через испытание водой, здесь уживается в сознании стряпчего с его пронырливостью, необходимостью знания приказных обычаев. И, также как и древний «Божий суд», суд XVII века понимался как проявление высшей правды, но в новых условиях нужно было проявить смекалку, добиваться своего, «вымысля, а не ветром».

Здесь мы сталкиваемся с двумя характерными для отечественного юридического сознания категориями: правда и закон.

И если в латинской традиции… закон – это высшая категория, то в русской традиции правда выше. Правда принималась как Божья правда, которая может быть даже и жестоким образом явлена в царской воле. И ко всему этому нужно относиться со смирением. Ну, смирение смирением, а, как говорится, «бойся не закона, бойся судьи». Мы сталкиваемся с произволом чиновников. Вот сейчас, конечно, мы тоже с этим можем столкнуться, но, все-таки, мы защищены целыми институциями, публичностью того, что происходит в суде, состязательностью процесса, много чем, а в XVII веке было совсем не так. Когда челобитчик входил в приказную палату, в приказ, за ним закрывались двери и свидетелей того, как с ним разговаривает начальство приказное, боярин, воевода, свидетелей нет, кроме дьяков и подъячих, которые, конечно, всецело поддержат воеводу в любом случае. И человек чувствовал себя беззащитным.

 

Здесь мы сталкиваемся с двумя характерными для отечественного юридического сознания категориями: правда и закон.

 

Вот следующий случай. В 1659 году новгородский дворянин обнаружил в вотчине Валдайского Иверского монастыря своего крестьянина, представил документ, у него всё в порядке было с правами на этого крестьянина, ему этого крестьянина вернули. Но по закону, по Соборному уложению 1649 года, за каждый год, когда другой собственник незаконно использовал крепостного, следовало платить штраф. А тут за много лет получалась очень большая сумма. И новгородский дворянин, а дворяне этого уезда не отличались состоятельностью, они обычно такие небогатые были, он поставил вопрос о своем законном праве выплаты в его пользу этого штрафа. Здесь же рядом стоял и иверский стряпчий, как противная сторона в суде, и он описал ситуацию и привел слова воеводы, полагаю, очень близко к истине. Воевода сказал дворянину: «Полно де и того, что человека тебе отдали, а еще де ты спрашиваешь зажилого, а буде станешь много докучать, и я де велю твоего человека пытать, а как де будет не оговорится, и ты де в то время сам увидишь». То есть что имеется в виду? Подымут на дыбу вот этого крепостного и потребуют от него, чтобы он оклеветал своего господина. «И ты увидишь, что будет». И дворянин замолчал и от дела прочь.

А вот перед нами другая ситуация, где стряпчий жалуется на мздоимство приказных. Мы еще подробнее об этом поговорим. Вот он пишет, что от приказных «отнюдь нет никакой к дому святому любви и радения, только и радение их чтоб всё брать, а неведомо за что… нагло накинутся, да как хотят перевертывают ваше им благословение…». То есть всё время шли подношения. «…что по 10 ефимков (то есть по десять серебряных западноевропейских монет им дали) они того и в дело не ставят, будто и забыли». И дальше слова, ради которых я привожу эту цитату: «на словах гладят, а всё ко взяткам ладят». Это поговорка. Вот от этого тоже страдали. И монастырский стряпчий сам часто обходил закон, сам часто давал взятки, но когда у него не получалось, когда дело клонилось не в его пользу, это, конечно, вызвало его осуждение.

…

И дворянин замолчал и от дела прочь.

 

Какие выводы мы можем сделать. Во-первых, в обыденном сознании правда выше закона. Во-вторых, сами челобитчики стремились склонить на свою сторону приказное начальство, воеводу, и, в сущности, проблема коррупции, к которой мы дальше перейдем, в российской истории она обоюдоострая. От нее не только страдало подвластное население, но и само население стремилось решить свои задачи, предлагая довольно крупные средства чиновникам, для того, чтобы не разориться, для того, чтобы не проиграть судебный поединок.

У меня есть несколько статей, посвященных подношениям в московских приказах XVII века, в Новгороде во второй половине XVII века и в Новгороде в петровское время. Поэтому вот здесь такая широкая палитра есть, и в городах, и в столице, как всё это на деле происходило.

Исследователи давно уже заметили, что подношения чиновником в XVII веке были трех видов: это почесть, то есть это подношение, которое выражает уважение…

Есть подношение за исполнение конкретной приказной работы… Подъячие в массе своей не получали ни копейки из казны… то есть молчаливо признавалось, что они кормятся от дел. И поэтому нужно было прийти со своей бумагой, дать на чернила, обязательно позвать этих подъячих пообедать к себе на подворье, почтить их на Николин день рыбкой,  к Рождеству подвезти мясо, на Пасху тоже подношение традиционно, но это всё почесть, она в основном шла натурой.

А вот посул – он впервые выделен в русском законе в конце XV века как незаконное подношение, сопряженное с нарушением царской воли, с нарушением закона. Посул всегда крупнее, деньги давали в бумажке или подавали памятцу, то есть дело еще не сделано, но мало ли что пообещали за это дело, и писали собственноручно такую записочку, что я от того дела обещаю… 50 рублей. Это очень большие деньги. 50 рублей – это стоимость очень дорогого коня, то есть это дорогая иномарка.

 

 

Марина Лобанова:

Вот эта тема: «правда выше закона». Можно себе представить, что закон где-то записан, а где правда записана?

 

Павел Седов:

По многократным оценкам участников суда, которые мы находим во внутримонастырской переписке, правда по конкретному судебному делу понималась как собственная правота.

 

А где правда записана?

 

Когда представитель монастыря писал своим властям, что по закону ничего нам не светит, у нас нет никаких законных прав, он дальше пишет, что… а я говорил… (подъячим или дьяку), чтоб они поступили по бозе (по божески), чтоб они сделали в правду. В правду – это «на нашу руку». Это вообще удивительная вещь. У меня складывается впечатление, что наряду с существованием конкретного закона, Соборного уложения 1649 года, это первый печатный свод законов Российского государства, он довольно большой по объему, это такая внушительная книга, впервые детально регламентированы очень многие стороны жизни, закон существовал, конечно, без него невозможно… Но Иверский монастырь был очень богат, приказные в Москве, в городах были прикормлены, и в ответ монастырские власти ожидали, что «по правде», «по справедливости» за это им что-то должно перепасть от начальства. Поэтому в данном случае правда понималась как собственная правота.

Но было бы неправильно свести высокое и такое вневременное в России понятие как правда только к этому, это будет неточно. Все-таки существовало понятие справедливости.

В XVIII веке было записано такое семейное припоминание, о том, как родоначальник, предок этой семьи добивался справедливости у Алексея Михайловича, его несправедливо, вот этого предка, обвинили, отняли у него по суду всю его земельную собственность, то есть он вообще потерял источник существования. Он пытался добиться справедливости, его много лет, много лет таскали по приказам, и только когда дело дошло до самого царя, царь разобрался и ему вернули поместье. И здесь вот это убеждение в том, что царская воля выше закона, она как воля Божья, и вот это тоже, это тоже – правда.

…

 

Правда понималась как собственная правота.

 

Мы с вами все время задаемся вопросом, а почему в России это такая жгучая проблема. Сейчас это называют коррупцией, тогда такого слова не было. Коррупция вообще слово нерусское, коррупция есть во всех странах, в большем или меньшем объеме. А вот в чем феномен российской коррупции? Истоки этого явления в средневековой Руси позволяют нам назвать, по крайней мере, некоторые такие причины. Чуть позже я их сформулирую. А пока давайте посмотрим, как это вот реально всё происходило. В нашем языковом обиходе сохранилась память об этих средневековых подношениях чиновникам.

Ну, все, наверное, знают что на Руси принято встречать высокого гостя хлебом-солью. Это рудимент въездной почести. Когда наместника встречали (с конца XVI века города возглавляли воеводы), когда воевода приезжал управлять (он приезжал на несколько лет), то его встречали вот этой въездной почестью, и это в первую очередь были хлеб и соль. Только не как сейчас – каравай с солонкой, а подвозили возами, то есть пудами, от каждого крупного собственника. Потому что воевода приезжал не один, он приезжал со своим небольшим отрядом, со своими слугами, семьей, всех надо было кормить. И въездная почесть «символизировала» уважение и готовность подвластного населения содержать чиновников.

…

 

…на Руси принято встречать высокого гостя хлебом-солью… Это рудимент «въездной почести»: подвластное население выражает готовность содержать чиновников.

 

Вообще, это во всех европейских странах мы находим, когда за счет населения чиновник содержится, но поскольку в Западной Европе там из-за того, что есть серебряные рудники, из-за того, что в XV веке с Нового Света хлынуло большое количество золота и серебра, там много вот этой своей монеты, и в более раннее время, намного более раннее время страны Западной и Центральной Европы перешли на оплату труда чиновников в звонкой монете, они могли себе это позволить. А в России, как известно, свое серебро нашли только в конце XVII века, в самом конце XVII века, и денег катастрофически не хватало.

Нет больших развитых городов, нет морской торговли, нет развитой промышленности, всё это приносило огромные доходы у соседних государей, поэтому… Скудные финансовые возможности – и чиновники кормятся от населения.

…

 

Небольшое подношение в просторечии называлась «пирожком». Дело в том, что перед всяким появлением перед лицом начальства – обязательно покупали пшеничный калачик. Не ржаной, обязательно пшеничный. Видно, что были побогаче калачики, вероятно, из очень дорогой, так называемый боярской муки. Это воеводе или митрополиту Новгородскому, очень крупному человеку, дорогой такой, а дьякам поменьше можно было, подешевле, но обязательно нужно было. И поэтому вот это выражение «пирожок» как вообще обобщенное именование всякого подношения – оно закрепилось.

 

Не являйся к начальству без пирожка.

 

Было еще другое: «ударить челом сковородочкой рыбки». То есть вообще гость, когда шел, чтобы уважить хозяев, приходил не с пустыми руками, мог принести с собой рыбу, которую здесь же и пожарят, что называется, на одну сковородку. Но Иверский монастырь подносил возами эту рыбу. То есть, понимаете, на одном возу помещалось 7 щук, больше не помещалось. Сельди подносили тысячами. И, тем не менее, представитель монастыря отчитывался, что «ударили сковородочкой рыбки».

…

 

Вовремя ударь сковородочкой.

 

И вот, например, короткая фраза, но очень выразительная: «боярин ожидает от нас гостинца пирожка, а хочется ему ста рублев…». Вот это уже чистый посул, это четверть годового жалованья боярина или два годовых жалованья дьяка.

…

 

Полностью слушайте в АУДИО.

 

См. также: