«Признаком того, что отец Александр в своих трудах прикоснулся к наиглавнейшей для Церкви теме, и является массовая настороженность…» Протоиерей Лев Большаков о трудах протопресвитера Александра Шмемана в программе «Экклесия».

Прот.А.Степанов: Здравствуйте, дорогие братья и сестры! У микрофона протоиерей Александр Степанов. В эфире программа «Экклесия». Сегодняшний выпуск нашей программы приурочен к 25-летию со дня кончины видного православного богослова, известного священника, автора многих книг о жизни Православной Церкви и прежде всего, о богослужении, протопресвитера Александра Шмемана. Сегодня мой собеседник – настоятель церкви Успения Божией Матери в г. Кондопога Карельской и Петрозаводской епархии, протоиерей Лев Большаков.

Прот.Л.Большаков: Здравствуйте!

Прот.А.Степанов: Я знаю, что Вы, отец Лев, уже в 1970-80-е годы познакомились с книгами, статьями отца Александра, и они сыграли в Вашей жизни, так же, как и в моей, определенную роль. Для меня как для главного редактора радиостанции было большой неожиданностью столкнуться с тем, что некоторые наши слушатели звонят и протестуют против передачи в эфир бесед отца Александра. Эти беседы он проводил на радиостанции «Свобода» в 1970-80-е годы, и, на мой взгляд, они очень интересны и содержательны, а многим людям они кажутся странными, звучат обвинения в «протестантизме», в том, что он слишком политизирован, слишком много внимания уделяет вопросам культуры. Его творчество не приемлется, не распознается как православное. Что для Вас ценно в творчестве отца Александра Шмемана?

Прот.Л.Большаков: Чрезвычайно ценным было для меня лично соприкоснуться с этим творчеством. Мое первое знакомство с ним произошло в то самое время, когда я только-только воцерковлялся. Полагаю, что чтение его статей сыграло здесь роль принципиальнейшую, как и другие вещи, которые свидетельствовали о подлинности и реальности церковного Таинства и сформировали церковное сознание, в котором главное получило статус главного. Тогда это, наверное, были главы из книги «Евхаристия», печатавшиеся в «Вестнике», которые мы так редко, с таким трепетным ожиданием и радостью получали тогда из Парижа в самом начале 80-х, когда он еще был жив. В то время еще не было так распространено говорить о Церкви широко, это требовало известной смелости, не такой отчаянной, как в 1930-е или в 60-е годы, но все же то время требовало поиска главного, чтобы стать церковным человеком. Не случайно именно эти его статьи были учительными для нас. Мы тогда сориентировались на Литургию, как на главное событие в Церкви. Мы не только почувствовали это сердечно, с чего, конечно, начинается обращение человека (я хорошо это помню по себе, и знаю о других также), но было и абсолютно необходимое для каждого взрослого человека ясное понимание происходящего. Понимание происшедшего со мной, который пришел в Церковь и пережил обращение к Богу, объяснение того, чем живет Церковь, ее таинств, того, что является стержнем ее жизни, – Литургии. Не какое-то психологическое переживание мы испытываем при совершении службы, а мы участвуем действительно в Событии, в конкретной перемене: то, что было хлебом и вином, становится Телом и Кровью Христовыми. Разрозненные люди, как бы они ни были объединены общими чувствами, становятся целостны, как Церковь, как Таинство. Это стало очевидно через то, как он разъяснял, не какие-нибудь свои идеи, а литургическое богословие, каким богата, прежде всего, православная традиция. Уж если говорить о православности в серьезном смысле слова, а не о внешней обрядности, за которой могут скрываться какие угодно суеверные предубеждения, надо говорить о Православии как оно содержится, выявлено в богословии святых отцов, прежде всего, литургистов, и не только конкретно Иоанна Златоуста или Василия Великого, но всех, кто является авторами читаемых нами молитв. Я бы посоветовал тем, кто с настороженностью относится к трудам отца Александра, обратиться к тому, что они на самом деле предпочитают. Если они предпочитают церковную жизнь, если они в самом деле хотели бы остаться верными традиции Православной Церкви, то прежде всего они обратились бы к богослужению как к главному событию, богатству и непрерывному творчеству церковного народа, попытались бы уяснить, чем живет Максим Исповедник или Симеон Новый Богослов, или Иоанн Кронштадтский, почему Литургия является преимущественным даром. Православная Церковь в особенности умеет раскрыть этот дар как суть, основу, красоту и любовь своей жизни. Вот где главное-то. Конечно, понимать трудно, это требует усилий. А кому не хочется понимать – с того и спроса нет.

Прот.А.Степанов: Могу добавить из своего опыта, что я познакомился впервые с именем отца Александра Шмемана через его статью о причащении. В то время я тоже еще только-только делал первые шаги в Церкви, и в окружении интеллигенции, увлекавшейся Православием, была масса людей, которые, как я теперь ясно понимаю, увлекались абсолютно вторичными вещами. К примеру, для кого-то это было связано с монархией и с какими-то политическими взглядами, для кого-то было связано с культурой, историей, иконой.

Прот.Л.Большаков: Помните, как когда-то в ноябре было принято ходить специально на Литургию Чайковского? Одно дело память человека, а другое дело – предпочтение людей как бы церковных.

Прот.А.Степанов: Совершенно верно. Она и сейчас служится в Преображенском соборе. Для меня эта статья была адресована людям, которые уже знают суть и содержание, но, даже только коснувшись по касательной той темы, которую он раскрывал в этой статье, меня это сориентировало как-то правильно. Здесь говорится о чем-то самом главном.

Прот.Л.Большаков: Самое главное, что происходит в Церкви, всегда будет настораживать, пугать и испытывать людей. Может быть даже, признаком того, что отец Александр в своих трудах прикоснулся именно к наиглавнейшей для Церкви теме, является массовая настороженность. Церковь никогда в своем главном не будет массовой. Отстаивать святыню, Таинство приходилось людям и задолго до нас. Я напомню Симеона Нового Богослова. А Иоанн Кронштадтский разве не был на подозрении у современников с его ежедневным причастием и с его литургическим вдохновением?

Прот.А.Степанов: Мне кажется, что есть определенная связь между отцом Иоанном Кронштадтским и отцом Александром Шмеманом в этом смысле.

Прот.Л.Большаков: Безусловно, и эта связь наикрепчайшая. Люди могут быть сколько угодно разных вкусов, художественных, политических, идейных, психологических предпочтений, это совершенно неважно. Здесь целостность Церкви и проверка на подлинность: Литургия как совершеннейший опыт соединения человеческого и Небесного. Что еще хотелось бы сказать об отце Александре? Можно, конечно, читать его просто как человека своего времени, сочувствуя его идеям, подробно вникать в его размышления, содержащиеся в дневниках, но что касается понимания главного, Таинства, Евхаристии, Церкви как Таинства в целом, тут проходить мимо нельзя. В то время, которое Вы вспоминаете, в 1983 году, когда отец Александр уже умер, мы жили единодушно всем православным Петербургом. Духовная академия была нашим центром, там мы собирались на службы. Я помню, как жалко было опоздать на первые минуты Всенощной, так хотелось услышать, хотя бы взбегая по лестнице, как поют «Блажен муж». Хорошо они пели на два хора молодыми голосами. Жаль было, когда прибегаешь, а уже «Свете тихий», ехать надо было издалека. Любили приходить по средам на акафисты, когда после акафиста владыка Кирилл читал проповеди. Это были не просто проповеди, а такие очень содержательные учительные беседы. Мы впитывали их не меньше, чем читали статьи отца Александра Шмемана. Приходили на совсем другие проповеди отца Николая Гундяева в Преображенском соборе. Также отец Николай Тятников в Девяткино тоже учил, собирал народ, и туда являлись. Мы были у себя в Шувалово в любимом нашем Спасо-Парголовском храме при нашем отце Василии, для которого Литургия была средоточием и радостью жизни, эта любовь и радость его о Литургии чувствовалась и изливалась на нас. Эти свидетельства очень разных людей были, в сущности, об одном. Почему эти книги попали так в свое время? Может быть, попади они в другом контексте жизни, это была бы еще одна богословская литература. А они попали в самую живую точку, на подъеме любви и внимания к Церкви как таковой, к Церкви ради самой Церкви. Потом пришлось широко вокруг вспахивать, убеждать, защищать церковное содержание от разных наносных и второстепенных влияний, отсюда все нестроения. Нестроения возникают, когда слишком легко живется. Во времена, когда главное – это единственное, что надо, на нестроения у людей не хватит ни времени, ни сил, да и интереса к нестроениям не будет: к политике, к идеологии, к национализму, к профессионализму и всяким «измам». А когда Христос в центре, и Церковь собирает уникальной и земной и небесной жизнью, тогда все, что говорит о преимуществе Таинства над всем остальным, – это уже не теория.

Прот.А.Степанов: В беседах отца Александра затрагиваются темы отнюдь не только литургические. Они очень широки по своей тематике. Также, когда мы читаем «Дневники», то видим, что он касается абсолютно всех тем. Как Вам кажется, это хорошо или плохо? Может ли человек, живя сосредоточенной духовной жизнью, быть внимательным к другим проявлениям жизни?

Прот.Л.Большаков: Безусловно. Только тогда начинается серьезное понимание того, чем Господь человека наградил. Скажем, поэзия, когда духовный человек зряч и здоров, когда Дух Божий человека коснулся. Если бы Духу Божию это было чуждо, Дух Божий не носился бы над водами. А он и с нами носится. Как носится наседка с цыплятами, так и Дух Божий над проматерией, над сотворенным Им детищем. И впечатлений больше. Впечатления точнее от всякого искусства, когда они проверяются, поверяются духовным опытом на истинность. Если мы можем отстаивать достоинство каких-то явлений культуры, то прежде всего потому, что они прошли такое испытание истинностью в сознании трезвого, глубоко верующего христианина. Тому, в чьем сознании такое испытание не прошло, судить не стоит о многих вещах. Опыт жизни расширяется чрезвычайно. Где Дух Господень, там свобода. Это означает огромные возможности для человека прославить Бога не только в прямолинейном смысле, пропев псалом, но и увидеть животворящую Божественную силу. Вочеловечившийся, воплощенный Бог позволяет человеку воплощать Божественную мудрость в иногда очень простых вещах. Фраза, произнесенная пушкинской героиней: «Я другому отдана и буду век ему верна», означает одно с точки зрения психологии, и могла быть поставлена в один ряд с фразами из Флобера, но совсем другое в ней прочитает человек, знающий, что такое верность Божественному смирению. Тогда и достоинство сочинения выявится иначе. Много в этом роде можно говорить. Сам отец Александр, когда передавал свои впечатления о литературе, говорил больше, чем я бы мог сейчас сказать.

Прот.А.Степанов: Я думаю, людям, которые делают самые первые шаги, свойственно предельно сужать круг, есть единое на потребу, и только это кажется важным.

Прот.Л.Большаков: Я хотел бы поправить. Думаю, человеку не стоит заботиться о том, что ему сужать, а что расширять. Если он делает первые шаги в Церкви, значит, он сориентирован, его ведет это переживание.

Прот.А.Степанов: Я не говорю о том, что человек это осознает, но он, делая эти первые шаги, отбрасывает многое из того, что раньше его интересовало и казалось важным. И теперь, когда он нашел эту евангельскую жемчужину, ему хочется пренебречь всем остальным. Но по мере жизни в Церкви человек начинает находить жемчужины еще и в том поле, которое он раньше отбросил.

Прот.Л.Большаков: Собственно, жемчужина все та же. Бриллиант всегда бриллиант. Его можно огранить, в каждой грани будет сверкание своим цветом. Чем эта огранка изящнее, богаче и многообразнее, тем выявленнее красота этого единственного бриллианта. Это драгоценность Божественного присутствия в человеке, просверкнет ли она в стихотворении Тютчева или в каком-то маленьком шопеновском сочинении, отнюдь не духовном, но в котором есть искренность и чистота. Да еще если это сыграно не гордо, не нарочито, а целомудренно, то все вместе – это красота, данная Божественным дарованием. Я уж не говорю о таких глубоких прямых свидетельствах, как редкие, но вернейшие явления архитектуры или музыка Баха. Так что надо иногда остеречься судить об этих вещах свысока.

Прот.А.Степанов: Формально это не относится к православному церковному преданию.

Прот.Л.Большаков: Слава Богу, Вы употребили слово «предание». Это то, что содержится в опыте, не всегда зафиксированном словом. И даже касательно предания. Один человек с исключительно строгой проверкой отнесется к любой иконе и скажет, что это не византийский образец, и мне ваша петербургская «живопись» не нравится. А другой скажет, что он молился у этой иконы в Александро-Невской лавре, и мама его молилась, поэтому, конечно, это икона, хотя она и не написана в строгой византийской традиции и не похожа на Дионисия.

Прот.А.Степанов: Взять, например, икону, перед которой молился Серафим Саровский.

Прот.Л.Большаков: Да, это просто часть картины. Предание в данном случае идет уже от Серафима Саровского, от его молитвенного опыта, а не от традиции византийской иконописи. Надо полагать, чью-то душу искренне и серьезно тронула музыка со светскими приемами, которую отвергнет любитель знаменного распева. Восстановление того богословского сознания о Таинстве, содержащегося в трудах отца Александра Шмемана и других богословов нашего времени, тем более не выпадает из предания, а очень даже в него входит. А что касается культуры, была бы она не нужна, не ею пользовалось бы православное предание, чтобы себя воплотить и передать. Чтобы что-то передать, надо иметь что-то, в чем это можно передать. Мы не передадим своему другу попить просто указанием на воду, а подадим в каком-то стакане, а лучше в хорошем стакане. Так и предание должно иметь добротную культурную форму.

Прот.А.Степанов: Сосредоточенность на главном, его целостность, целостность восприятия мира, культуры, всего, что есть вокруг, – это мне кажется одной из самых главных интуиций отца Александра.

Прот.Л.Большаков: Да. Он читал постоянно, как можно заметить по «Дневникам», и это помогает ему быть самим собой, быть в состоянии восприимчивости к главному. Ведь не телевизора насмотревшись, не наслушавшись какой-нибудь болтовни и суесловия, мы будем восприимчивы к главному.

Прот.А.Степанов: Интересно, что он и телевизор смотрел. Конечно, не все подряд. Но когда он смотрел, он умел из этого выудить эти жемчужины: что в этом духовного, относящегося к главному?..

Прот.Л.Большаков: У человека было развитое сознание, было и культурное развитие и духовная интуиция. Надо быть ему за это благодарными. Мне кажется, главная причина, почему возникают подозрения относительно него, – это невидение в Церкви главного. К сожалению, это встречается достаточно часто. И не рискуй спрашивать многих людей: «А что для тебя главное в Церкви?», а то такое услышишь… Все, что угодно может быть: постороннее, внешнее, формальное. А наипаче знаете что? Я сам. «Мне Бог помогает», – скажет человек. «Было так-то, и вот, я успокоилась». Это означает, что человек сам себе центр, и Бог вокруг этого центра тоже должен как-то обернуться и удовлетворить потребности. А если иначе обращаться к Богу, не ставить себя в центре, тогда, пожалуй, какая-то передислокация произойдет в воинстве Христовом. Кто куда встанет – трудно сказать.

Прот.А.Степанов: Если вернуться к творческому наследию отца Александра, то помимо книг о богослужении, о Божественной литургии, есть еще важная книга, тоже вдохновившая меня в свое время, – это «Исторический путь Православия».

Прот.Л.Большаков: К этой книге могут прицепиться многие люди, которым не нравится, когда без конца критикуют любимый нами заповедник «Православие», где все, что есть – пускай стоит. Людям, не слишком искушенным в знании этого предмета, кажется опасным, что он и там покритиковал, и здесь поставил под подозрение нужность того или иного пути или явления. Конечно, можно было бы написать такую книгу иначе. Было бы неверно сказать, что он был лишен критицизма. А почему нет? Есть люди, у которых обострен критический взгляд, главное, что он по существу. Этот его критический подход ко всему, что мешает главному быть впереди, происходит от рвения. Ни один из уважаемых Церковью проповедников, память которых она бережет, не был благодушным в отношении всего подряд. Стоило бы заняться и изучить, как они проповедовали, как они свидетельствовали об истине. Такая традиция, которая идет от митрополита Иллариона, «Слово о законе и благодати», – она от первых благодатнейших, веселых переживаний русского христианина, который прославляет Бога за этот дар благодати. Это чувство веселья и радости о Христе – единственное. И это замечательное свидетельство. Но через несколько сотен лет Церковь нажила-таки в своем опыте многие трудности, препятствия к тому, чтобы свидетельствовать о главном. Появились исторические тяготы, влияние государства, политики, чрезвычайное влияние латинского богословия, которые многие наши сограждане до сих пор считают православным. Это, кстати, очень острый предмет критики отца Александра – бездумное согласие с совершенно ненужным влиянием католицизма на русское богословие. Это серьезная тема, которую надо прояснить. Определенность православного опыта должна быть доступна человеку. Не то, что ему по его жизни кажется традиционным, а то, что действительно является таковым. Так что такой критический дух необходим. Пусть не каждый автор, пишущий о Церкви и таинствах, должен следовать такому подходу, но кто-то, хорошо знающий предмет, должен следовать ему. Отец Александр взял на себя такой труд.

Прот.А.Степанов: Мне кажется, что «Исторический путь Православия» – книга критичная в отношении взаимодействия Церкви и государства: синодальный период, византийский период. Это единственное, что мне запомнилось как предмет для критики. А в остальном, сравнивая с другими книгами по истории Церкви, наоборот, он совершенно оставляет в стороне какие-то личные качества, слабости людей.

Прот.Л.Большаков: Это потому что он заботится о главном. Если мы будем знать, какой патриарх в каких отношениях был с каким императором, без конца вычитывать событийные перипетии, это будет скучно и замусорит память.

Прот.А.Степанов: Может быть, как раз кому-то будет весело и интересно читать все эти дрязги. В 1920-е годы священник Сергий Мансуров, который, к сожалению, очень недолго прожил, начал писать книгу, которую не закончил. Мне кажется, что в каком-то смысле книгу, задуманную им, написал отец Александр.

Прот.Л.Большаков: Да, по-своему, конечно, но продолжил тот дух: Церковь – это святое, мы должны писать историю святости, а не историю исторических перипетий.

Прот.А.Степанов: Мы уже назвали Литургию. Что еще, как Вам показалось, вдохновляет его даже внутри годового богослужебного круга? Я думаю, никто не мог пройти мимо книги «Великий пост», и, конечно, «Пасхи»: пасхальные переживания, Великая Суббота, вся Страстная седмица.

Прот.Л.Большаков: Это был такой его подарок или подарок судьбы, переживание Великой Субботы с самого начала церковной жизни стало моим основным переживанием. Самое удивительное, что, предчувствуя его Великим постом, я заранее знаю, что не обманусь в ожиданиях. Настанет Великая Суббота, и будет то, что существует не от нашей способности к восприимчивости и тем более не от нашего воображения, а существует как факт. Это тоже об истинности православного сознания, которого хотелось бы пожелать каждому верующему человеку. Страстная пятница, в которую мы поем: «Покажи нам и славное Твое Воскресение», неотрывна от Пасхи, которая, кстати, оторвана в католическом современном переживании.

Прот.А.Степанов: Акцент там поставлен именно на пятницу.

Прот.Л.Большаков: И без сопереживания Пасхи. Страстная неделя, Страстная пятница, Великая Суббота, Пасха – это абсолютно необходимо. Как не может быть красивого, главного слова без акцента, который не может быть проговорен кое-как, вяло, так не может не быть в высшей степени акцентирована вся наша церковная жизнь. Конечно, она акцентирована Пасхой. Конечно, она чувствует себя на подъеме, на восхождении. Всякий верующий человек это знает, богослов или мало знающий человек, если он искренне живет Церковью, то для него подходить к Страстной неделе – это великий дар. Помните, когда мы были на 25 лет моложе, приходили на Страстной неделе в Духовную академию на службу? Те, кто были утром на службах в понедельник, вторник и в последующие дни, могли получить билетик на Пасху. Это было так важно, так и должно было быть. Сейчас начинается новый год, и мы говорим всем своим духовным чадам: «Позаботьтесь об отпуске, подберите какие-нибудь отгулы на Страстную неделю и на первую неделю поста. Не пропустите понедельника и вторника. «Се, Жених грядет в полунощи» поется один раз в год. Как же не быть в это время в храме?» Надо быть в церкви, участвовать в самом этом сгустке Таинства, события, услышать эти молитвы, погрузиться во все это, не знать ничего ни налево, ни направо. Великая тишина белой Великой Субботы – это предел, а то, что совершается через несколько часов, Пасха – это что-то совсем запредельное. Человек может быть подлинным, реальным участником и предела того, что возможно на земле, и запредельного переживания. Все это конкретно. Поддержать в этом, сориентировать в этом, быть в этом отношении «стрелочником», который указывает, где верно, – это отец Александр умел. Во всяком случае, для нас он таковым был. Еще и за это надо быть ему благодарным, за вдохновение Великого поста и Страстной недели. Пожалуй, я у других не читал такой определенной строгой настойчивости принять всерьез Великий пост не просто как очередное, может быть, в высшей степени полезное аскетическое упражнение, а как время иного, особенного события.

Прот.А.Степанов: Совершенно верно. Я думаю, пост воспринимается большинством, как просто период аскетических упражнений.

Прот.Л.Большаков: Где и у кого мы могли бы найти объяснение, в связи с этим, почему нас особенным образом радует Литургия преждеосвященных даров. Как без нее обойтись? И как хорошо, что ее можно служить вечером. Это становится дорого людям, которые уже это поняли и почувствовали, они приходят, и опять эта потрясающая тишина. Один из признаков истинности события – это то, что оно выдерживает глубокую длительную тишину. Когда собралось много людей, и все в этом сосредоточены, все участвуют в этом, как одна душа, и совершенная тишина. Черная завеса закрыта, сейчас она откроется и вынесут чашу с Преждеосвященными Дарами. О, какой дар! Конечно, это высшая точка жизни. Отец Александр был этому исключительно сильный свидетель. Только в православном переживании возможно это – Великий пост, как заря Пасхи.

Прот.А.Степанов: Я бы хотел закончить наш разговор об отце Александре Шмемане свидетельством его сына, который был у нас не так давно. Я спросил его: «Почему не осталось какой-то богословской школы, учеников, которые бы в книгах что-то развили в этом смысле?» И он сказал абсолютно точную и верную вещь, что отец Александр никогда не был кабинетным академическим богословом. Он был, прежде всего, пастырем. И его пастырские плоды видны в сегодняшней Американской Церкви. Мы мало знаем о современной жизни Православной Церкви в Америке, но если бы поинтересовались, то узнали, что она переживает удивительный подъем. Приходит огромное количество американцев, не русских эмигрантов, как это происходит в Европе, например, в Германии, где приходят в приходы главным образом Зарубежной Церкви, которая является таким заповедником «русскости» за границей. Американская Церковь уже давно перешла на английский язык, и на сегодняшний день это действительно Церковь американцев, не имеющих никаких русских корней, но пришедших именно в Православие. Открывается очень много новых приходов, во главе этих приходов, как правило, стоят бывшие ученики отца Александра Шмемана. Поэтому слова Христа: «По плодам узнаете их» в Америке видны совершенно удивительно.

Прот.Л.Большаков: Все-таки не только в Америке. Наша радость о Церкви, рожденная в 1970-х и 80-х годах, так поддержана им, и тоже может быть отнесена к числу таких плодов.

Прот.А.Степанов: Спасибо, отец Лев. Сегодня наша программа была посвящена отцу Александру Шмеману, его творчеству, его наследию, его влиянию на современную жизнь Православной Церкви. Моим собеседником был настоятель церкви Успения Божией Матери в г. Кондопога Карельской и Петрозаводской епархии, протоиерей Лев Большаков. Спасибо отец Лев, что пришли к нам в студию. На этом наша программа закончена, ее вел протоиерей Александр Степанов, всего вам доброго!