Продолжение беседы с Андреем Владимировичем Гнездиловым – сотрудником института им. Бехтерева, одним из создателей и консультантом хосписа № 1 в СПб

Часть 2

Здравствуйте, дорогие братья и сестры. У микрофона протоирей Александр Степанов. Сегодня мы продолжаем беседу с доктором медицинских наук, профессором Андреем Владимировичем Гнездиловым. Мы говорили в прошлый раз с Андреем Владимировичем о смерти. О том реальном опыте смерти, который он и те люди, которые работают, скажем, в первом хосписе, а также и в других подобных местах, получили в результате соприкосновения частого и многочисленного общения с людьми, которые находятся на пороге перехода в иной образ бытия. Конечно, когда мы говорим о смерти абстрактно, святые отцы рекомендуют нам иметь память смерти. Но это все-таки совсем не тот уровень приближения и осознания глубины того, что нам предстоит пережить, какую имеют те люди, которые находятся рядом. Многие из нас, из обычных людей, сопровождали последние дни и часы жизни своих близких. Священники, может быть, встречаются с этим чаще, причищая и исповедуя людей. Но в целом, это все-таки достаточно редкие опыты. Что-то мы знаем из литературы, что-то мы знаем из кино. Если искусство поднимается действительно до этой высоты смерти, какую она имеет в природе нашего бытия.
Вот, может быть, начнем мы именно с этой темы сегодня, с последних дней и часов жизни человека. Что переживает человек, когда узнает, что он болен и болен неизлечимо. Чувствует он это сам, независимо от того, говорят ему врачи или нет. Или он не имеет такого предчувствия обычно. Как принимает он уже вот это известие. Соглашается сразу, или проходит какой-то период времени. У Вас большой опыт, поделитесь, пожалуйста.

Андрей Владимирович: Ну, вы знаете, наверное, понятие смерти оно очень обширное, но возникает еще задолго до того, как человек на самом деле начинает переживать ее в явь. И, наверное, имеет смысл даже, так сказать, положить это понятие смерти где-то в основу мировоззрения. Когда мы иной раз пытаемся узнать человека, желающего работать с умирающими людьми, мы, прежде всего, пытаемся узнать, какого отношение его к смерти. Мы просим иной раз вспомнить встречи с первой смертью в его жизни, с опытом смерти. Будет ли это смерть кошки, собаки, или кого-то из близких людей. Во всяком случае, когда человек осознает, что в мире, в котором он жил, существует смерть, которая уводит человека, или любимые существа из этой жизни, то у него возникает и чувство несправедливости, и чувство разрушенного мира. То есть, может быть выстраивается мировоззрение конструктивное, когда человек понимает, что смерть неизбежна, что все приходящее уходит, все созидающееся разрушается. Такое восприятие смерти уже создает определенное мировоззрение, конструктивное, как я уже сказал. Но бывает деструктивное, невротическое восприятие смерти, когда человек воспринимает смерть как трагедию, как нечто враждебное совершенно, как нечто угрожающее жизни, то, о чем не надо говорить, чего нужно бояться.

Прот. Александр Степанов: Ну, все-таки простите, смерть, безусловно, враждебна жизни. И действительно это какое-то катастрофическое нарушение правды и гармонии мира.

Андрей Владимирович: Вы совершенно правы, но я думаю здесь есть еще одно толкование. Мы предполагаем бессмертным тело наше, и когда мы говорим о бессмертии, мы предполагаем, что мы должны жить в этой жизни, в этой форме постоянно, так сказать. Это было бы самым лучшим. Но ведь это мгновенно может довести до абсурда. Представьте себе бессмертного человека. Уже многие писатели-фантасты пытались представить это, и видели, что это проклятие, и может быть гораздо страшнее, чем сама смерть. Проклятие бессмертия, когда человек не старится, не молодеет. Он все время остается в какой-то форме отлитой и переживает все заново и заново одно и то же.

Прот. Александр Степанов: Действительно, интересно представить себе, в каком возрасте будет человек. Заморозить, и дальше ничего не происходит.

Андрей Владмирович: И представьте себе бесконечно увеличивающееся количество людей, если учесть, что рождение-то мы не ограничиваем? Мир будет переполняться бесконечным количеством людей.

Прот. Александр Степанов: Ну, это как-то Бог устроит, допустим, расселит нас куда-нибудь. Но все равно вот эта сама статичность положения человека, который не стареет и не двигается вот к этому концу.

Андрей Владимирович: Во всяком случае, чем ужасна смерть? Прежде всего тем, когда мы чувствуем, что мы не завершили свою жизнь. То есть, когда преждевременная смерть, когда мы не выполнили той задачи, которая возлагалась на нас в течение жизни.

Прот. Александр Степанов: Когда интуитивное чувство этой задачи есть.

Андрей Владимирович: Есть, конечно. И вот этот момент смысла жизни, он всегда встает тогда, как только возникает вопрос о смерти. Если есть смерть, то каков смысл жизни? Вот бессмысленность смерти, она, так сказать, начинает толкать мысль к тому, что и жизнь бессмысленна. А здесь мы уже не можем так просто согласиться, что наша жизнь бессмысленна. В конечном счете это обращается, что мы бессмысленны. Для чего нам тогда наш разум, если он лишен смысла. Как он берется судить о каких-то серьезных проблемах.

Прот. Александр Степанов: Да, вот отсюда конечно следует, действительно, если мы живем только какими-то временными вещами, то они более или менее бесконечно могут возникать. Если мы суетимся о приобретении одного, другого, третьего, над созданием каких-то временных из этой жизни ценностей, то смерть всегда будет несвоевременна, потому что всегда можно что-то еще придумать, что-то еще сделать и что-то еще улучшить. А вот если человек живет чем-то еще более глубоким, то тогда может появиться ощущение выполненности, ощущения итога. Это конечно задает определенную перспективу самой жизни.

Андрей Владимирович: Мне кажется, вы знаете, вот удивительно, Евангелие как раз дает очень точное указание – ищите, прежде всего, Царство Небесное, остальное приложится. Это Царство Небесное, как бы истина, которая не открыта, а которую надо еще открывать. И каждому надо открывать на своем месте. И смысл даже не в том, что ты выбираешь какую-то определенную цель, правильную или неправильную. Ты можешь выбрать любую цель, но если ты верно служишь ей, то ты исполняешь тот долг и рано или поздно растешь.

Прот. Александр Степанов: Хорошо. Но если вернуться к приближению к смерти, к последнему этапу жизни человека.

Андрей Владимирович: Во всяком случае, вот вы говорите об информации. Мы постоянно сталкиваемся с ситуацией лжи. То есть, боязнь смерти, она порождает ложь. То есть, не надо говорить человеку правды, он не вынесет это. И, в конечном счете, врачи скрывают, имея на то основания, боясь, что как бы человек не покончил жизнь самоубийством, узнав о своем заболевании. Близкие то же самое, стараются щадить его, думая, что они могут довести его до смерти. А он так и не узнает об этом. Но вы знаете что, ведь помимо вербальной, то есть, словесной информации, мы еще можем получать информацию через ситуацию, через взгляды, через действия, через голос. Не то, ч т о я говорю, а к а к я говорю. Это уже открывает глаза. Обмануть человека можно только тогда, когда он уже сам хочет быть обманутым. А на самом деле приближение смерти, конечно же, чувствуется. И более того, я Вам могу сказать, что в нашей жизни мы очень часто проходим над пропастью, под которой смерть. И когда у нас сжимается сердце, мы не можем понять, в чем дело? Мы просто идем рядом со смертью. Потом мы может, когда-нибудь узнаем о том, что мы действительно были на волосок от смерти, потому что циклы нашей жизни, они как бы повторяются. Вот неспроста люди иногда удивляются какому-то совпадению дат – даты рождения ребенка вдруг совпадает с датой смерти кого-то из родителей, стариков, дедушек, бабушек. И вот эти циклы, через которые проходит человек, вот эта синхронность, когда рождение и смерть — удивительны. Бывает, когда человек умирает в день своего рождения. И это не просто его установка, это какая-то близость к этому моменту, к кризисной ситуации. Ведь само рождение – это тоже кризисная ситуация, и смерть тоже кризисная ситуация. И моменты рождения и смерти, они как-то связаны друг с другом. Поэтому здесь очень много интересных аналогий можно привести. Я уже говорил вам как-то, что это еще статистически недостоверно, как человек рождается, так он и умирает. Легко рождается, легко может и уходить.

Прот. Александр Степанов: Наверное, и живет очень легко. Если человек рождается в любящей среде, в своей семье, то конечно он и живет очень легко, и если он сам не испортил свою жизнь очень сильно, не потрудился над этим, он и умирать будет, наверное, тоже легко. Отсюда вот преемственность, в частности, церковный образ жизни, когда человек рождается в какой-то духовной среде, всю жизнь пребывает в этой среде, впитывая ее с младенческих лет и развивая в течение всей жизни, он в гармонии совершенной и умирает. Мы знаем, как святые умирали – Амвросий Оптинский, который был очень болен, он почти всю жизнь болел. И вот такая замечательная, светлая смерть. Да и почти все святые, преподобные особенно, которые доживали подчас до глубокой старости, умирали удивительно светло. И эта смерть, она озаряла всех окружающих.

Андрей Владимирович: В подтверждение Вашим словам могу сказать очень интересно. Меня как-то интересовал вопрос, и вопрос очень запретный: “Как бы вы хотели умереть, если бы вам была дана возможность выбрать, свободно выбрать смерть?” И один монах мне ответил совершенно поразительно так: “Мне неважно, где я буду, что со мной будет. Самое важное для меня, чтобы я умер в молитве, обращенной к Богу”. Это, так сказать, к Создателю. Удивительный ответ, который может для многих послужить утешением. Потому что одни говорят “хотел бы умереть дома”, “хотел бы умереть в окружении родственников любящих” и т.д. Легко, незаметно, быстро, во сне и т.д.

Прот. Александр Степанов: Но ведь все эти процессы, они очень важны для человека, для христианина важно оставаться в сознании приближающейся смерти, и в состоянии молитвы, обращенности. И осознания своих слабостей, грехов и, так сказать, возможности раскаяния. И это удивительное состояние, когда человек уходит. Иные в своих предсмертных пожеланиях буквально проявляются как на фотографической бумаге, вся жизнь его проявляется. Иной раз до слез можно впечатляться такими словами, вот больной говорит: “Ничего мне на надо, бросьте пачку “Беломора” в гроб, больше ничего не надо”. Это ужасает, насколько одинок этот человек, насколько вот в нем сломана вера, надежда. Вот эта пачка сигарет “Беломора” или папирос, она уже фактически означает какой-то смысл ухода от жизни, и абсолютно какая-то бесперспективность.
Жуткая какая-то выжженность.

Андрей Владимировитч: Да, жуткая выжженность. Другой, лишенный всякой собственности говорит, что ничего тоже мне не надо, сожгите меня, похороните на участке под березкой, которую я сам посадил, никаких крестов не надо и прочее.
То есть, вот последние слова умирающих людей, они очень значимы. Они значимы не только потому, что они содержат в себе тот или иной итог жизни, они еще значат как поддержка близких, как пример для близких.
Я всегда восхищаюсь тем моментом, когда люди находят в себе силы попрощаться с близкими, оставить им какие-то заветы.
Ну, конечно, идеальной является смерть Пушкина. Когда он узнал у врача, что положение его безнадежно, он позвал детей – благословил их, простился с женой, написал письма, лег под икону и стал умирать, ждать смерти. И вот эти моменты, когда люди обращают внимание на родственников, это очень важно. Потому что сам человек, это не только он один, это его близкие. И вот очень важно то, что помощь хосписа, она обращена не только на самих больных, но и на их близких. И последние слова, и последнее общение с близкими, оно всегда может создать либо психологическую поддержку для близких, либо наоборот. Вот здесь мне кажется так важно, чтобы в бригаде (извините, что я говорю в “бригаде”, которая ухаживает за больным) был и священник и родственник. Потому что священники создают вот эту атмосферу, которая позволяет принимать смерть не как страдание, не как наказание, не как бессмысленную трагедию. Трагедия – это уже таинство. Когда приходит священник, сразу же смерть превращается в таинство. И тому примеров очень много.
Однажды мы пошли со священником причащать одного умирающего человека, в это время в палате находился агонирующий больной, который несколько дней находился без сознания. И когда вошел священник с Дарами в руках, внезапно этот агонирующий человек пришел в себя и такими умоляющими глазами посмотрел на священника, что тут без слов было понятно, что он просит причастить его. И вот к нему подошел священник, причастил, и, уходя, повернулся, чтобы проститься. А больной уже скончался. Но вот эта последняя минута его принятия Святых Даров, слезинка благодарная, которая выкатилась у него на глаза, уже последняя слеза в его жизни, это удивительная какая-то созданная атмосфера просветленности смерти. Нет ужаса смерти, а есть какое-то ощущение продолжения жизни.
И вот я думаю, почему мы как-то все время просим, чтобы люди причащались перед смертью, исповедовались, потому что само таинство причастия – оно дает какую-то надежду больному. Во-первых, во исцеление души и тела. Вот эти слова, они дают человеку как бы почувствовать поддержку удивительную. Затем даже таинство, когда больной уже скончался, и родственники остаются. И вот эти святые песнопения “со святыми упокой” человека как бы духовно посвящают в атмосферу святости. И это так важно, близость святого, потому что, что есть понятие святого? В каждом человеке есть понятие святого. Это понятие святости – оно дает смысл жизни. Потому что мы говорим – ужасен человек, в котором нет ничего святого: ни родителей, ни Бога, ничего. У каждого должно быть что-то святое, ради чего надо жить. Даже сама жизнь может являться святостью, если вот так к ней относиться, по-святому.
Поэтому вот приближение какое-то, или приобщение, или обращение к святости, это утешает родственников, когда они понимают, что есть возможность общения даже с умершим человеком, связь не прерывается, любовь продолжается. Она в иных формах, и ты можешь еще заслужить прощение своего близкого, которому ты не уделил столько внимания, но конструктивно использовал свет и потом пошел делать добрые дела. Ты стараешься загладить свою вину, и смерть наступает как великий учитель, учитель жизни. И в этом никак не усомнишься, когда смотришь на трансформацию превращения тех родственников, которые потеряли близкого человека. Это может быть действительно смертью, психологической смертью – умер близкий человек, и жена его или муж уже тоже вместе с ним умерли. Они ходят на работу, они выполняют какие-то действия, но это все автоматически, они уже убиты. Есть наоборот, которых возродила эта смерть, она приобщила их к каким-то высоким понятиям, к святости, истине какой-то. И люди пытаются что-то сделать для других людей. В них открылось живое какое-то чувство к жизни. И поэтому, когда мы привыкли по стереотипу считать, что страдание это всегда плохо, это неправда, именно страдание иногда раскрывает человека с самых лучших сторон. И опыт страдания ничем не заменишь. Мы всегда знаем, что важен не умный человек, а человек сочувствующий, который может сопереживать с тобой. Вот это его ценность, необходимая. Поэтому когда человек что-то пережил, он гораздо глубже того человека, который проехал по жизни с одним великим удовольствием или понятием счастья.

Прот. Александр Степанов: Ну, что же, я думаю, в заключение мы должны вспомнить слова апостола Павла, который свидетельствовал о себе, что “Жизнь для меня Христос, а смерть для меня приобретение”. Я бы может, перефразировал эти слова таким образом: “Если жизнь для меня – Христос, то смерть для меня – приобретение”. То есть, если мы живем жизнью духовной, то смерть оказывается небессмысленной.
Спасибо большой, Андрей Владимирович, я думаю, что мы еще встретимся и сможем продолжить нашу беседу.