Река: от Гераклита до Мандельштама

М.Михайлова: Здравствуйте, дорогие братья и сестры, с вами радио «Град Петров», программа «Словарь» и ее ведущая Марина Михайлова. Сегодня мы добрались до слова «река». В Библии во второй главе Книги Бытия есть упоминание о четырех реках, которые протекали в Раю. Здесь говорится о том, что в Раю текло четыре реки: Из Едема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки. Имя одной Фисон: она обтекает всю землю Хавила, ту, где золото; и золото той земли хорошее; там бдолах и камень оникс. Имя второй реки Гихон [Геон]: она обтекает всю землю Куш. Имя третьей реки Хиддекель [Тигр]: она протекает пред Ассириею. Четвертая река Евфрат. (Синодальный перевод) Действительно, колыбель человеческой культуры Междуречье, как мы знаем из истории, из Библии знаем, эти четыре реки текут по Райскому пределу. Вот эти четыре реки – место, где начинается жизнь человека. И, действительно, это мы знаем из учебников истории, люди живут там, где есть вода, причем пресная вода. К морю человек выходит все-таки уже достаточно поздно, потому что море – это огромные, горькие, тяжелые воды, которые нужно преодолевать, пересекать. А река это часть нашей жизни. И поговорить о том, что такое река и как это слово звучит в русской культуре, в русской поэзии, а может быть, и не только в русской, мы сегодня хотим с Натальей Федосеенко, кандидатом философских наук. Здравствуйте, Наташа. Н.Федосеенко: Здравствуйте! М.Михайлова: И Ириной Сисейкиной, кандидатом филологических наук. Здравствуйте, Ира. И.Сисейкина: Здравствуйте! М.Михайлова: Сегодня у нас такое чудесное слово «река», и первый вопрос мой такой традиционный и самый простой. Какие самые первые, может быть, случайные даже ассоциации, воспоминания, связанные с рекой? Что такое река, Наташа, для Вас? Н.Федосеенко: Река – это всегда некое умиротворение. Т.е. когда человеку плохо, он часто идет к воде. Вода завораживает тем, что в реке заключается и движение и покой одновременно. Т.е. сам взгляд на воду приносит некий покой, некий мир. А с другой стороны, это вечное движение. Т.е., может быть, река так затягивает, потому что она и есть наша жизнь – вот так же и спокойно и суетливо, и течет и бурлит иногда, и несет свои воды. Кроме того, река очень похожа на нас: у каждой реки свой характер. Взять горную речку, очень быстрые, прозрачные, каменистые реки. Я на многих реках была. Взять Обь, она песчаная, очень полноводная. Взять какую-нибудь маленькую речушку Ишим, она как жизнь в этом городке, такая почти застойная, чуть затянутая зеленью. Т.е. река во многом определяет, наверное, даже характер людей, живущих на берегах. Вот если взять наш Петербург, обилие рек и их неспокойный характер: мы гораздо быстрее передвигаемся по городу, чем жители другого города. В Петербурге, если посмотреть, спокойными походочками «вразвалочку» очень мало кто ходит. М.Михайлова: Ну, в Москве река мельче, а люди бегают быстрее. Н.Федосеенко: Да. Это, конечно, связано и с большим городом. Но тем не менее. Вот такие ассоциации, просто то, что рождается в связи с эти образом, первое, что пришло в голову, первое, что родилось. М.Михайлова: Т.е. река как зеркало мира и образ мира. Н.Федосеенко: Да, во многом. М.Михайлова: Жизни вообще как потока. Ирина, а Вы о чем думаете, когда говорят слово «река»? И.Сисейкина: О реке, конечно. Но слово «река» фонетически создает два разных образа, они равноправны. Об одном Наташа сказала, – это образ такого потока, полноводного, ровного. Но первый-то звук «р» фонетически создает образ реки, конечно, горной. Или если не горной, то реки с порогами, бурной. Если даже ровная, то пороги где-то тоже будут. Но это тоже, конечно, входит в представление о жизни: полное и ровное течение жизни в целом, если говорить философски, что жизнь – поток. А если говорить о судьбе человека или страны, или какого-то сообщества, то там, наверное, без водоворотов не бывает. И вот эта звучная «р», с которой начинается слово, создает гул реки, шум реки, реки горной. И вот мне на память приходит название рек нерусских. Они находятся на территории России, но понятно, что названия давали народы, живущие там. Есть в Сибири река Кынгарга, что означает «барабанщица». Это горная река, и даже если не знать перевода, её звук слышен в этом имени. Енисей – река, конечно, величественная, но она такая плавная, очень широкая. Ангара прорывается сквозь ущелья, и в названиях рек это тоже есть. А вот полноводная Нева в своей такой вот какой-то… Н.Федосеенко: …Женственности. И.Сисейкина: …Державным течением, может быть, каким-то таким женственным началом тоже представляется. А насчет того, что мы так бежим, потому что реки и каналы, не знаю… Я так думаю, что дамы в XVIII-XIX веке в своих нарядах вовсе не носились, несмотря на речные берега (смеются). М.Михайлова: Да и вообще люди как-то мало спешили в то время. Это уж какой-нибудь мелкий чиновник бегал, Акакий Акакиевич. А те люди, которые жили чуть выше и ниже его по социальной лестнице, не суетились. Вот мне очень понравилось то, что Наташа сказала: река – это некий образ человеческой жизни. И я очень люблю стихотворение Арсения Тарковского, которое рассказывает о том, как человек сидит у реки. Вы его, наверное, помните, но я его прочитаю. Он у реки сидел на камыше, Накошенном крестьянами на крыши, И тихо было там, а на душе Еще того спокойнее и тише. И сапоги он скинул. И когда Он в воду ноги опустил, вода Заговорила с ним, не понимая, Что он не знает языка ее. Он думал, что вода – глухонемая И бессловесно сонных рыб жилье, Что реют над водою коромысла И ловят комаров или слепней, Что хочешь мыться – мойся, хочешь – пей, И что в воде другого нету смысла. И вправду чуден был язык воды, Рассказ какой-то про одно и то же, На свет звезды, на беглый блеск слюды, На предсказание беды похожий. И что-то было в ней от детских лет, От непривычки мерить жизнь годами, И от того, чему названья нет, Что по ночам приходит перед снами, От грозного, как в ранние года, Растительного самоощущенья. Вот какова была в тот день вода И речь ее – без смысла и значенья. Н.Федосеенко: Замечательное стихотворение. Если продолжить поэтический ряд, есть очень красивое стихотворение Александра Кушнера «Дунай». Вот здесь то, с чего мы начали разговор: и зависимость характера реки от людей, которые населяют берега, и в то же время зависимость человека от реки. Дунай, теряющий достоинство в изгибах, Подобно некоторым женщинам, мужчинам Течет во взбалмошных своих дубах и липах, Души не чая, пристрастясь к веселым винам. Его Бавария до Австрии проводит, Он покапризничает в сумасбродной Вене, Уйдет в Словакию, в ее лесах побродит, И выйдет к Венгрии для новых впечатлений. Всеобщий баловень, ни войны, ни затменья Добра и разума не омрачают память, Ни Моцарт, при смерти просивший птичье пенье В соседней комнате унять и свет убавить. Вертлявый, влюбчивый, забывчивый, заросший В верховьях готикой, в низовьях – камышами, И впрямь, что делал бы он с европейским прошлым, Когда б на будущее, посудите сами, Что ж выговаривать и выпрямлять извивы, Взывать к серьезности, а он и не старался, А легкомыслие? Так у него счастливый нрав, Легче Габсбургов и долго жить собрался… Ну, такое очень шуточное… М.Михайлова: Легкомысленное. Н.Федосеенко: …и в то же время очень яркое стихотворение, показывающее нрав реки. И.Сисейкина: Я подумала, что, возможно, на наше традиционное восприятие Дуная наложила, конечно, отпечаток музыка. М.Михайлова: Конечно, Штраус. И.Сисейкина: Музыка Штрауса, вальсы. И тут уже в слове «Дунай» это задано. М.Михайлова: Дуновение, легкомысленность. И.Сисейкина: Да, некая легкомысленность, такие два такта – «ду-най». Либо мы уже через вальс воспринимаем реку и изгибы. М.Михайлова: Думаю, да, несомненно. Если говорить о реках и их характерах, то конечно, Россия – это страна больших рек. Я не хочу сказать, что больше нигде реки не текут. Однажды была такая история, когда я сказала неосторожно по радио, что Петербург один из самых красивых городов мира, и потом одна женщина откуда-то из Германии написала письмо: «Я, когда слышу Михайлову, радио выключаю, потому что она говорит, что Петербург самый красивый из городов». Так вот, дорогие братья и сестры, не выключайте радио, если вы не соглашаетесь с тем, что русские реки велики и красивы, потому что я понимаю, что есть Амазонка и Нил и еще много всего разного. Но все-таки вот такого большого количества огромных рек, какое есть у нас, особенно на северо-западе, мало где можно встретить. У нас какая-нибудь река малоизвестная, та же самая Непрядва или Калка, на которой было сражение… Когда читаешь слово «Калка», думаешь, ну там что-нибудь небольшое течет, а это огромная река! У нас такие масштабы… А Волга вообще где-нибудь рядом с Казанью, не говоря уже про Астрахань, – это какое-то такое пространство, которое «редкая птица долетит до середины». Наши реки огромны. И вот это и задает какой-то особый характер восприятия реки. Потому что вся традиция народной песни – вот это ощущение одновременно и простора, какой-то широты и радости, и в то же время опасности. Вот эта маленькая лодочка, которая еле-еле видна в этих волнах бушующей матушки-Волги. Вот эта малость человека, его беззащитность перед такой мощью природы, простора этого. Нет такого чувства, что река – это еще и грозная такая сила? Н.Федосеенко: Безусловно, есть. М.Михайлова: А то мы начали с каких-то таких веселых ассоциаций… Н.Федосеенко: Безусловно, есть, хотя грозная стихия традиционно как-то больше с морем связана. М.Михайлова: Это правда. Н.Федосеенко: Там воды еще больше. М.Михайлова: И больше, и это мертвая вода, ее нельзя пить. Н.Федосеенко: И берега не видно. Все-таки река как-то менее связана с опасностями по сравнению с морем. Поэтому в поэзии пловцы, сражающиеся со стихией – это всегда морские пловцы. Вот как-то в речных просторах нет. Ну, за исключением опять-же, простите, шутливой фразы Пушкина по поводу «Кавказского пленника». Когда его упрекнули, что он не спас черкешенку, то Пушкин просто отшутился: да, сунься-ка в эти горные реки, я там плавал, не только никого не спасешь, еще и сам утонешь. М.Михайлова: Да, а еще у Пушкина чудная шутка в «Онегине», помните? Он утром «сей Геллеспонт переплывал». Да, из окна пушкинского дома в Михайловском видна речка Сороть. Его перепрыгнуть можно, этот Геллеспонт, если хорошо разбежаться, там же такой высокий берег. Так что он любил эти игры с размером, «большое-маленькое». Н.Федосеенко: Да, обыгрывал постоянно. И.Сисейкина: Сороть разливается, наверное, в половодье, но не размером с Геллеспонт. Н.Федосеенко: Скорее всего, это страшное начало связано с метафорой реки – «реки крови», что-нибудь такое. В качестве метафоры очень часто используется, вот у того же Тютчева, его стихотворение на историческую тему и на тему течения жизни: От жизни той, что бушевала здесь, От крови той, что здесь рекой лилась, Что уцелело, что дошло до нас? Два-три кургана, видимых поднесь… Здесь вот этот поток крови, река как река крови. Эта метафора расхожая, начиная с романтизма, очень часто используется в литературе. М.Михайлова: Да, и между прочим, я тут вот взяла с собой Мандельштама. У него, правда, конечно моря больше, чем рек, несомненно. Но у него тоже река как кровь, которая течет по сосудам. И, соответственно, тело города и тело человека, которого он любит, – это совершенно одна и та же стихия. Такая циркуляция невской воды и голубой крови в жилах, в каналах. Это очень знаменитые стихи: Я научился вам, блаженные слова: Ленор, Соломинка, Лигейя, Серафита. В огромной комнате тяжелая Нева, И голубая кровь струится из гранита. Декабрь торжественный сияет над Невой. Двенадцать месяцев поют о смертном часе. Нет, не соломинка в торжественном атласе Вкушает медленный томительный покой. В моей крови живёт декабрьская Лигейя, Чья в саркофаге спит блаженная любовь. А та, соломинка – быть может, Саломея, Убита жалостью и не вернется вновь! Вот эта голубая вода, которая течет через гранит, голубая кровь струится из гранита – что это такое? Это полное уже взаиморастворение. И мне кажется, раз уж мы в Петербурге собрались, то надо поговорить о Неве, не просто абстрактно о реке, а вот о той реке, что у нас за окнами студии течет. Как мне кажется, образ Невы задает наш великий и прекрасный и единственный, в общем, русский поэт Александр Сергеевич Пушкин. Н.Федосеенко: Начиная с «На берегу пустынных волн…» М.Михайлова: На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих полн, И вдаль глядел. Пред ним широко Река неслася; бедный чёлн По ней стремился одиноко. По мшистым, топким берегам Чернели избы здесь и там… И тот же самый образ реки появляется и в финале этого торжественного вступления, который очень многие знают с детства: …взломав свой синий лед, Нева к морям его несет И, чуя вешни дни, ликует… Красуйся, град Петров, и стой Неколебимо как Россия, Да умирится же с тобой И побежденная стихия… Н.Федосеенко: Как заклинание некое. М.Михайлова: Да. Получается что Нева – это и есть та самая артерия, которая течет, вот эта наша голубая вода, голубая кровь. Она, действительно, питает город, мы все пьем невскую воду, и без нее наша жизнь невозможна была бы. У нас есть звонок. Добрый вечер, слушаем Вас внимательно! Слушательница: Здравствуйте! Спасибо за интересную передачу! М.Михайлова: Спасибо! Слушательница: А вот скажите, пожалуйста, «река», «речка» и «речь» – эти слова имеют какой-то общий смысл, происхождение или корни какие-нибудь? Спасибо! М.Михайлова: Спасибо, да. Это хороший вопрос, потому что вообще-то, если мы откроем словарь Фасмера, то мы увидим, что там можно найти основания для того, чтобы считать эти слова неоднокоренными, поскольку все-таки в современном языке они разошлись. Но в принципе, это один и тот же корень. Потому что речь – это то, что течет и движется. На этом и основано, собственно говоря, разделение, разведение языка и речи. Язык как некая неподвижная такая сущность и речь как поток речевой, опять же. Мы так говорим, а это даже не метафора. Спасибо Вам за вопрос. Н.Федосеенко: Да, и если обратиться к этимологии, то первоначально «рекчи» –одна из форм, еще ближе к реке. Т.е. эта «к» появляется в звучании слова «говорить», отсюда еще ближе слова смыкаются. М.Михайлова: Да. Так вот, Нева, державное течение Невы, ее прекрасное пространство, и Нева, конечно, определяет город, задает во многом его красоту. Вот давайте о ней немножечко поговорим, чем Нева отличается, может быть, от других рек, которые мы видели? Размахом, размером… Н.Федосеенко: Размеры-то, конечно, это очень относительно, поскольку никто их детально не сопоставлял. А вот то, что исток и устье – это два больших водоема, это, конечно, то, что отличает её. М.Михайлова: Впечатляет, конечно. Н.Федосеенко: Да, не с фонтанчика, не источника, не с родничка она начинается, а вот эти две связи совершенно необычны. А кроме того, наводнения – это тоже то, что показывает своенравие и отличие Невы от других рек российских. Везде наводнения весной, когда тают снега, а в Петербурге наводнения осенью, когда ветер меняется и начинает дуть с Финского залива. Конечно, это река с другим характером. Не случайно она «державная». И.Сисейкина: Нева не была бы такой знаменитой Невой, если бы не было Петербурга. Н.Федосеенко: Они взаимосвязаны. И.Сисейкина: Да, и на ее геологические особенности никто бы кроме специалистов-гидрологов не обращал бы внимания. Но поскольку она взаимодействует с городом и стала частью города, и город начинался с Невы, и главной площадью города была Нева в петровское время, то вот она и стала знаменита. И если совершить экскурсию по Неве, по невской акватории, то город смотрится совсем иначе, чем он смотрится с берегов, дворцы выстраиваются по-иному. И вообще, моя любимая экскурсия, на которой я была много раз и готова ее повторять – это по рекам и каналам. Потому что город предстает в каком-то совершенно другом виде, состоянии. И для нас сейчас эти каналы, сама Нева – это все не связано с транспортом. М.Михайлова: Мы не оттуда смотрим, мы смотрим сверху. Конечно! И.Сисейкина: А город-то строился как окружение вот этой водной площади. М.Михайлова: Лодочки были у всех, грузы перевозили по каналам, это было гораздо удобнее. И.Сисейкина: Сейчас движение какое-то возобновляется и уже даже очень много транспорта на каналах, его пытаются регулировать. Я еще хотела вспомнить другого поэта. Поэты много писали о Неве, но я хочу вспомнить поэта-москвича, именно москвича, Булата Окуджаву, знаменитого тем, что он воспел Арбат, воспел Москву, и московский образ жизни тех времен, когда проходила его молодость. Но у него есть и стихотворение, посвященное Неве, я целиком не смогу его воспроизвести. Обращение к Неве как «дочери Петра»: Н.Федосеенко: Как замечательно. И.Сисейкина: Нева Петровна, возле вас — все львы. Они вас охраняют молчаливо. Я с женщинами не бывал счастливым, вы — первая. Я чувствую, что — вы. Послушайте, не ускоряйте бег, банальным славословьем вас не трону: ведь я не экскурсант, Нева Петровна, я просто одинокий человек. Мы снова рядом. Как я к вам привык! Я всматриваюсь в ваших глаз глубины. Я знаю: вас великие любили, да вы не выбирали, кто велик. Бывало, вы идете на проспект, не вслушиваясь в титулы и званья, а мраморные львы — рысцой за вами и ваших глаз запоминают свет. И я, бывало, к тем глазам нагнусь и отражусь в их океане синем таким счастливым, молодым и сильным… Так отчего, скажите, ваша грусть? Пусть говорят, что прошлое не в счет. Но волны набегают, берег точат, и ваше платье цвета белой ночи мне третий век забыться не дает. Вот это о наводнении, так я полагаю, сказано – «идете на проспект, не вслушиваясь в титулы и званья». Такое почтительнейшее отношение Окуджавы к «Неве Петровне» не может не быть нам близко. М.Михайлова: И трогательно и особенно приятно, что это из Москвы. Была же когда-то Москва и нежной и вежливой по отношению к нам, были же времена. А вот Нева еще становится в русской поэзии, особенно в начале века, рекой памяти и забвения. Вот это сейчас особенно пронзительно перечитывать, потому что мы живем в эпоху, в чем-то сопоставимую с эпохой русских революций начала XX века. Мандельштам говорит: Петрополь, город твой, Твой брат, Петрополь, умирает! И я понимаю, что когда мы видим сейчас эти страшные зияющие дыры разрушенных домов, эти какие-то чудовищные изменения в городе, то мы понимаем, что у нас еще больше оснований сказать эти слова: «Твой брат, Петрополь, умирает!» Мандельштам пишет о Неве как о Лете: Все перепуталось, и сладко повторять: Россия, Лета, Лорелея. Действительно, река эта становится как бы границей между миром живых и мертвых, она уже как будто принадлежит некоему другому миру. Все перепуталось, и некому сказать, Что, постепенно холодея, Все перепуталось, и сладко повторять: Россия, Лета, Лорелея. Река Нева в каком-то совершенно новом виде появляется в «Реквиеме» Ахматовой. Вот я сейчас ехала сюда и вспоминала, что в «Реквиеме», так же как и у Пушкина в «Медном всаднике», образ реки – это начало и конец, такая кольцевая композиция. Начинается «Реквием» с того, что Перед этим горем гнутся горы. Не течёт великая река… Вот эта Нева, остановившаяся в своем течении, скованная льдом, этим страшным смертным холодом. А в конце, когда Ахматова говорит, что, может, памятник поставят, она вспоминает, говорит, думает о том, что бывает весна. И тогда И пусть с неподвижных и бронзовых век Как слезы струится подтаявший снег, И голубь тюремный пусть гулит вдали, И тихо идут по Неве корабли. Вот этот лед, который сковывал реку в начале поэмы, в конце он просел, он раскололся, он тронулся, и вот корабли пошли по реке. И тут мы, конечно, выходим к такой теме, которая тоже центральная и в русской поэзии и вообще в мировой – река как образ судьбы, и индивидуальной человеческой судьбы… Н.Федосеенко: И всеобщей, как у Толстого в «Войне и мире»: река – поток, движение всех к одному. Эта тема потока не случайно отсюда и даже жанр «Войны и мира» Толстой определяет как «роман-поток», потому что есть такое всеобщее движение, сердца всех начинают биться в унисон, все желают победы, а отсюда есть монолитность всех людей, к каким бы сословиям они ни принадлежали и какими бы характерами они ни обладали. М.Михайлова: Да, река может становиться очень часто в литературе символом общей судьбы и индивидуальной судьбы. Вот у той же Ахматовой пятая элегия, самое начало: Меня, как реку, Суровая эпоха повернула. Мне подменили жизнь. В другое русло, Мимо другого потекла она, И я своих не знаю берегов. Она это пишет уже, насколько я понимаю, в послевоенные годы, когда реализуются эти огромные, грандиозные, чудовищные проекты изменения течения рек. Когда разворачиваются русла сибирских и не только сибирских рек. Меня, как реку, Суровая эпоха повернула. Здесь уже между человеком и потоком нет отчетливой разницы. И, конечно, мы не можем не вспомнить замечательное изречение Гераклита, которое все знают, что нельзя войти два раза в одну и ту же реку. Правда, у него там немножко по-другому сказано. Я не поленилась проверить, как там точно у него написано во «Фрагментах». У него там сказано так: «На входящего в одну и ту же реку текут все новые и новые воды». Т.е. это уже немножечко другое. Мы-то говорим попроще: «Нельзя войти в одну и ту же реку». А оказывается что и можно и нельзя, потому что «на входящего в одну и ту же реку текут все новые и новые воды». И может быть, именно поэтому – потому что река все-таки обладает свойством сохранять нечто. Она становится символом не только забвения, вот как та самая река Лета, но она становится и знаком памяти. Вот для меня, например, подлинность того же самого Михайловского во многом определяется тем, что течет та же самая река. Можно очень многое там изменить и утратить, но вот эти поля, холмы, рельеф, речки, они, слава Богу, еще те же самые. Вот река памяти – как вам этот образ? У меня есть стихотворение про это – про то, как ребенок вспоминает свое детство. Это тоже Тарковский: Река Сугаклея уходит в камыш, Бумажный кораблик плывет по реке. Ребенок стоит на песке золотом, В руках его яблоко и стрекоза. Покрытое сеткой прозрачной крыло Звенит, и бумажный корабль на волнах Качается. Ветер в песке шелестит, И все навсегда остается таким… А где стрекоза? Улетела. А где Кораблик? Уплыл. Где река? Утекла. Ну, можно представить себе, что и яблоко съели… Н.Федосеенко: Как-то очень грустно. Вообще, конечно, к реке уважение испытывали с древности. Вот пока Вы читали эти замечательные строки Тарковского, я вспомнила Гесиода «Труды и дни», где он дает правило на все случаи жизни человеческой. Так вот у него там много внимания уделено реке. Но главное наставление Гесиода – не загаживайте реку… М.Михайлова: Ох, как актуально! Н.Федосеенко: Да, VIII век до нашей эры, но Гесиод предупреждал от буквального загаживания, потому что все равно это где-то скажется в твоей судьбе. Если ты вдруг сделал недостойное дело в воде. Вода – это святое. Отсюда – святые источники, отсюда святая вода. Все это связано с очень древним почтением к воде. Ну, а о нашем времени говорить, конечно, сложно, потому что покажите мне ту реку, которая не загажена. М.Михайлова: Да, причем в каком-то промышленном масштабе. Ну, вот тут же мы должны вспомнить, конечно, и реку Иордан, которая глубока и холодна. Она не столько большая, сколько она, действительно, холодная горная река. И вот Христос входит в воды иорданские, и весь мир становится другим. И в этом смысле Он поступил строго противоположно тому, о чем говорит замечательный философ Гераклит, потому что мы действительно можем войти в одну и ту же воду, в одну и туже реку. Мы входим в нее каждый год во время Крещения, когда все воды оказываются святыми, освященными водами. Ну, и конечно, когда думаешь о реке в связи с историей, памятью, судьбой человечества, рекой как священным явлением природы и жизни, то тут нельзя не вспомнить Державина. Вот это стихотворение, которое как-то очень отпечатывается памяти у всех, кто когда-нибудь Державина читал: Река времен в своем стремленьи Уносит все дела людей И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей. А если что и остается Чрез звуки лиры и трубы, То вечности жерлом пожрется И общей не уйдет судьбы. Я торжественней и, в общем, страшнее этих слов не знаю просто, потому что человек с таким равнодушием царственным наблюдает вот эту самую реку времен, перед которой бессильно всё, включая и «звуки лиры и трубы». Н.Федосеенко: А с другой стороны, вот мы начинали с того, что реки очень разные, у них разные характеры. Даже у одной реки можно в разное время с разным характером столкнуться. Река – это ведь и очень лирическое место. М.Михайлова: Конечно. Я помню, как однажды на Рождество в музее Ахматовой, там такие ёлки бывают, думаю, что и сейчас бывают каждый год… Там была такая штука прекрасная – надо было взять три фасолины и положить их в кармашки, а на кармашках были написаны разные желания. Вот какие бывают желания у людей? Я, например, свою фасолину положила туда, где было написано «Хочу лежать на диване и читать Пушкина». Мне кажется, для филолога не бывает ничего лучшего. Только если можно в лодочке плыть по реке и читать Пушкина. Но чтобы еще солнце в нос не светило, а было такое на закате. А вот больше всего фасолинок было не там, где было написано «Хочу быть богатым», а там, где было написано «Хочу кататься с любимым человеком на лодочке при луне». Н.Федосеенко: Ну, тогда Каролина Павлова здесь просто напрашивается для того, чтобы ее процитировать. Река несется, И шибче льется В реке струя. И с девой мимо Неутомимо Скользит ладья. Плывет далеко По воле тока. И звездный хор, Блестя широко, Лучом упрека Встречает взор. Ведет путь млечный В мир бесконечный Вдали над ней. И вздох сердечный К той воли вечной Взлетел грустней. Есть ладья, дева, любовь – полный набор в стихотворении Каролины Павловой. И.Сисейкина: Такие мотивы частые и у Блока, можно вспомнить «Стихи о Прекрасной Даме». М.Михайлова: И не только, да. Мы встречались с тобой на закате, Ты веслом рассекала залив Я любил твое белое платье… Вот это такое, с одной стороны, стандартное… Это всегда загадка поэзии. Ведь очень часто можно сказать: «Ну, и что тут такого особенного? Ну лодочка, ну речка, ну девушка в белом платье…» Н.Федосеенко: И каждый раз красиво. М.Михайлова: А каждый раз, как только ты читаешь эти слова, очень простые слова, они рождают некое переживание, потому что мы все видели это. И.Сисейкина: Не только видели, мы и сами были! И лодочки были, несомненно. М.Михайлова: Были, это правда. Н.Федосеенко: Вот у Эдуарда Лимонова – конечно, можно к нему относиться по-разному, но он и писатель, и писатель довольно интересный, – у него есть «Книга воды», совершенно замечательное произведение, где все лирические встречи он связывает с водой. Небольшие прозаические зарисовочки о какой-то встрече, как правило, с женщиной, с девушкой, такие романтические встречи. Книга строится по главам: сначала идут моря, потом озера, потом реки и потом фонтаны. М.Михайлова: А ручейки он забыл? Н.Федосеенко: Ручейки там тоже есть, но я просто большие главы беру. Т.е. сама композиция книги определяется водой. М.Михайлова: Это идея-то великая. Вот Бродский, уж кто больше в русской поэзии XX века. Он говорил о том, что на воду можно смотреть бесконечно. Потому что в ней есть та самая тонкая игра даже не смыслов, а именно сущностей, вот созерцание воды – это, между прочим, одно из самых лучших духовных упражнений. И тут я не могу не вспомнить свою любимую книгу про Винни-Пуха. Помните, они там играют в такую чудесную игру. Они лежат на мосту через речку и бросают в реку палочки, а потом бегут посмотреть, чья палочка выплывет первой. Река – это еще образ созерцательной жизни. Н.Федосеенко: Своеобразное гадание. М.Михайлова: Скорее, такое раскрытие сущностей. Чья палочка придет первой? Собственно говоря, это не означает гадать, а это означает как бы самого себя увидеть, каков ты вот в этом потоке времени. И мне очень хочется поделиться с вами своим таким некоторым филологическим подозрением. Вот мы говорили про это стихотворение Державина: Река времен в своем стремленьи Уносит все дела людей И заканчивается это все ужасно: что если что-то остается, То вечности жерлом пожрется И общей не уйдет судьбы. И вот я думаю, что у Осипа Мандельштама есть ответ на это стихотворение. Ответ достаточно парадоксальный, потому что там речь идет не о реке, а о пустыне. И это опять же очень актуально, потому что вот перекрываются реки, кислород. У нас все отравлено, отнято, и жизнь как бы ускользает из рук. Русская культура находится в таком кризисе сегодня, как мне кажется, что мы не можем даже оценить его масштабы. И вот Мандельштам об этом пишет сто лет назад. Он предчувствует войны и революции: Отравлен хлеб, и воздух выпит. Как трудно раны врачевать! Иосиф, проданный в Египет, Не мог сильнее тосковать! Под звездным небом бедуины, Закрыв глаза и на коне, Слагают вольные былины О смутно пережитом дне. Немного нужно для наитий: Кто потерял в песке колчан, Кто выменял коня — событий Рассеивается туман; И, если подлинно поется И полной грудью, наконец, Все исчезает — остается Пространство, звезды и певец! Во-первых, это стихотворение написано ровно тем же размером, что державинское, а во-вторых, если отрезать последнюю строфу Мандельштама и прикрепить к Державину, то получится… Н.Федосеенко: Оно получится более оптимистичным. М.Михайлова: Да. Все пропало, но: …если подлинно поется И полной грудью, наконец, Все исчезает — остается Пространство, звезды и певец! К чему я это? Что есть некая река жизни, вот этот поток бытия, который есть в нашем сердце, мы можем его чувствовать. И даже тогда когда кажется, что уже все отнято и раскрадено и рассеяно, – все равно: …если подлинно поется И полной грудью, наконец, Все исчезает — остается Пространство, звезды и певец! Вот такие мысли появляются, если прислушаться к слову «река». Мы можем, наверное, пожелать нашим слушателям радоваться и смотреть на эти реки, которые текут через наш город. Н.Федосеенко: Несмотря на серую мрачную погоду. М.Михайлова: Да. Ну что же, я хочу поблагодарить наших гостей – Ирину Сисейкину и Наталью Федосеенко, филологов, поблагодарить нашего оператора прямого эфира Татьяну Брашнину. Спасибо всем, кто слушал нас сегодня. Мы говорили сегодня о слове «река» в программе «Словарь» на радио «Град Петров». Н.Федосеенко: Спасибо! И.Сисейкина: Всего хорошего!