История Псковской православной миссии. Протоиерей Константин Шаховской (2)

М.Лобанова: Здравствуйте, дорогие друзья! В цикле «Псковская православная миссия. Биографии» мы продолжаем рассказ о жизни протоиерея Константина Шаховского. Сегодня вторая часть программы. Передачу веду я, Марина Лобанова. О жизни протоиерея Константина Шаховского рассказывает историк Псковской православной миссии Константин Петрович Обозный. Итак, 1944 год. Немцы отступают, Советская армия наступает…

К.Обозный: Отца Константина Шаховского арестовали весной 1945 года…

М.Лобанова: Да, хотелось бы еще вот что уточнить: ведь немцы предлагали эвакуироваться тем, кого явно могут арестовать советские власти?

К.Обозный: Да, действительно, все происходило по-разному. Например, по воспоминаниям отца Сергия (Гарклавса), епископ Иоанн (Гарклавс) и рижское духовенство получили указание от немецких властей о том, чтобы эвакуироваться на Запад, чтобы они не оставались в Риге. То есть это была некая позиция. В городах более мелких, таких, как Печоры или в некоторых латвийских городах некоторые священники оставались. Отец Георгий Тайлов, о котором мы уже рассказывали, жил у своей тещи в селе Гавры, где более-менее спокойно пережил смену власти и продолжал осуществлять свое церковное служение. Никто особенно не настаивал на его эвакуации. Хотя, конечно же, многие священнослужители, особенно те, которые пережили страшный год советского лихолетья в 1940-41 году, понимали, что оставаться в Прибалтике, оставаться на родине рискованно, и не только для жизни и свободы, но невозможно будет продолжать свое церковное служение. И поэтому очень часто для тех, кто уезжал на Запад, оставлял свою родину, главным мотивом была возможность продолжать свое миссионерское, священническое служение среди русских людей, которые в огромном количестве тоже уезжали на Запад. Они уезжали в Польшу, в Германию, в Австрию. И в лагерях для перемещенных лиц эти священнослужители, члены Псковской православной миссии, члены внутренней миссии в Латвии и Эстонии, клирики Латвийской и Эстонской Церкви продолжали свое служение, тем самым духовно поддерживая своих соотечественников, своих единоверцев, оказавшихся в очень тяжелых условиях. С одной стороны, изгнание, голод, нищета, лишения, полная незащищенность; с другой стороны, угроза репатриации в Советский Союз, угроза, которая продолжалась несколько лет.
Но отец Константин Шаховской остался на родине. Более того, отец Владимир Попов, зять отца Константина, вспоминает, что епископ Рижский Иоанн (Гарклавс) собрал духовенство, которое имело отношение к Псковской миссии и Латвийской епархии. И было выработано такое устное соглашение, что священнослужители пожилые, болящие, раненые должны уезжать на Запад, а те, кто был еще в силах, энергичен, молод, должны были оставаться на территории, которую должна была освободить Красная армия. Но это свидетельство устное, документов таких не обнаружено, но это один из возможных факторов того, почему Шаховские остались на родине. Я думаю, что это было связано все-таки еще и с тем, что несмотря ни на что, несмотря на тяжелую жизнь, которую в Эстонии вела русская диаспора, несмотря на давление, которое всегда ощущала на себе русская диаспора со стороны националистически настроенной части эстонского общества, и в Латвии это тоже было, и в церковной жизни это так или иначе проявлялось, и, конечно, советский террор 1940-41 года, несмотря на все эти моменты, очень трудные и искушающие, все-таки отец Константин делает выбор в пользу того, чтобы остаться на родине, остаться с Россией, остаться, что бы ни было.

М.Лобанова: В какой местности он находится на момент ареста?

К.Обозный: Отец Константин вместе со своим семейством на рубеже 1944-45 годов жили на одном из хуторов под Печорами, потому что при бомбардировке было разрушено их жилище, и они жили на хуторе – там, где работал отец Константин в качестве батрака для того, чтобы заработать на хлеб и поддержать семью.
Весной 1945 года отец Константин был арестован по обвинению в сотрудничестве с немецкими спецслужбами; это обвинение было стандартным и предъявлялось всем членам Псковской православной миссии. Отец Константин был отправлен в печально знаменитую ленинградскую тюрьму «Кресты». Несколько месяцев проходило следствие, и, конечно, отец Константин претерпел страшные мучения, страшные испытания. Следователь НКВД Жигаль должен был разоблачить отца Константина как резидента немецкой разведки, то есть доказать, что отец Константин не сам был шпионом, но что у него была разветвленная сеть его осведомителей, которых он должен был рассекретить и выдать советским органам. Очень долго у следователя ничего не получалось, хотя отец Константин прошел все возможные пытки, весь поток всевозможных испытаний и допросов. Его помещали в маленькую камеру, в бокс, где невозможно было ни лежать, ни сидеть толком, можно было только стоять. Отец Константин претерпел и физические мучения, потому что после следствия уже в лагере потерял все зубы, они были выбиты. Но самые главные страдания, об этом он рассказывал Володе Попову, это были пытки бессонницей. Ему не давали спать. Допросы происходили по ночам, а в дневное время заключенные не имели права даже садиться на кровать, не говоря уже о том, чтобы лечь и поспать. Допрос начинался сразу после отбоя и заканчивался под утро. То есть только час или полтора в сутки можно было как-то прикорнуть. В конце концов отец Константин понял, что его физические и моральные силы на исходе, и тогда он дает следователю согласие, говорит, что он напишет список агентурной сети, которой он руководил в городе Пскове во время немецкой оккупации. Отец Константин, когда писал этот список, молился Господу, чтобы ничего не перепутать, чтобы память его не подвела. Он написал список из двадцати человек, и обрадованный следователь поехал в Псков, чтобы произвести аресты тех, кто был указан в этом документе. Но отец Константин указал в этом списке своих прихожан, которых он отпевал, будучи настоятелем храма преподобного Варлаама Хутынского, и все эти люди уже ушли из жизни. Поэтому, когда следователи приехали в Псков, стали наводить справки, то никого не смогли найти. Следователь приехал вне себя от ярости, но после этого мучения прекратились, следствие закончилось, был скорый суд, и отец Константин получил десять лет исправительно-трудовых лагерей и пять лет поражения в правах, то есть пять лет нужно было еще вынести в ссылке.
Нужно сказать, что этапирование, то есть следование к месту заключения, отца Константина тоже было обставлено с особого рода жестокостью. Ехали в товарных вагонах, которые снизу доверху заставлялись деревянными ящиками – так казалось более экономично перемещать заключенных к месту их мучений и лишения свободы. И лежа в этих ящиках, ехали заключенные. Отец Владимир вспоминает рассказы отца Константина: утром давали селедку, а вечером поили водой, и один раз в сутки могли сходить заключенные на оправку на какой-то станции. Все остальное время они лежали и едва могли повернуться в этих ящиках. Конечно, большая часть этих узников не доехала до своего места заключения. Но Бог милостив был к отцу Константину, он выжил и оказался в лагере. Причем он работал сначала на лесоповале, потом был в Горьковских лагерях, а в этих лагерях было особенно трудно, но через какое-то время он был отправлен этапом в Воркуту в местечко Абезь. И там он встретился со своими товарищами по Псковской миссии, священниками Николаем Трубецким и Иаковом Начисом. Кстати говоря, эта дружба, которая была и во времена Псковской миссии, которая окрепла в этих страшных сталинских лагерях, продолжалась и после освобождения уже в Прибалтике, когда все вернулись на родину. Слава Богу, и отец Николай Трубецкой, и отец Иаков Начис, и отец Константин, каждый в свое время оказались на родине. Я видел фотографии, где три этих замечательных пастыря, три друга вместе сфотографированы в Печорах, куда они приезжали в гости к отцу Константину.
Отец Константин в этот период времени, попав в лагерь Абезь, находился в очень тяжелом физическом состоянии. И он, наверное, погиб бы, если бы благодаря помощи его друзей не был бы устроен санитаром в лагерную больницу. Это и спасло его жизнь. Надо сказать, что в конце 1940-начале 1950-х годов в лагерях было огромное количество людей с громкими именами – это были ученые, артисты, музыканты, мыслители, государственные деятели, и лагеря были настоящими университетами, где можно было получить огромный багаж знаний. Известно, что в крупных лагерях были свои театры, свои театральные труппы, которые даже гастролировали по лагерям; были свои литературные издания, газеты. Интеллектуальная жизнь в лагерях кипела, и отец Константин рассказывал об этом с каким-то воодушевлением, несмотря на то, что, конечно, условия жизни по-прежнему оставались очень и очень тяжелыми. Например, отец Константин мучился оттого, что остатки своих зубов он потерял в лагере. Но оказалось, что вместе с ним в заключении врач румынского короля, который выточил отцу Константину зубы из немецких подшипников, вставил их, и отец Константин пользовался этими протезами до конца своих дней, уже даже вернувшись на родину в Эстонию.
Кроме того, отец Константин вспоминает, что иногда удавалось служить Литургии. Это происходило либо после отбоя в бараках, либо иногда на лесных делянках, например, особенно он отмечает пасхальную службу, которую возглавлял заключенный епископ.
В 1954 году, когда лагерный срок отца Константина подошел к концу, ему предложили самому выбрать место дальнейшего пребывания в ссылке, и он выбирает село Бандарку Томской области, где на поселении находилась его сестра Ксения Яковлевна.

М.Лобанова: Она там находилась с 1940 года…

К.Обозный: Да, вернее, с 1941 года, то есть за несколько недель до начала войны, когда Ксения Яковлевна была арестована и с годовалым ребенком была отправлена в Сибирь. Причем Ксения Яковлевна вспоминает, что когда их привезли в вагонах, а это был конец сентября, уже начались заморозки, их просто выгрузили в лесу, где были прорубленные просеки, и сказали: вот здесь устраивайтесь. У охранников были свои бараки, а заключенные были брошены просто на произвол судьбы, вернее, должны были рассчитывать только на свои руки. Единственное, что спасло этих ссыльных из Эстонии, это то, что за два-три года до этого именно в эти места привезли раскулаченных и зажиточных крестьян с юга России. И они, как основательные и хозяйственные люди, построили землянки, но сами не пережили зиму и практически все вымерли зимой. Видимо, была какая-то эпидемия. Поэтому людей уже не было, а землянки, более-менее еще добротные, в которых можно было как-то существовать, сохранились. И только поэтому можно было как-то жить. Кстати говоря, Ксения Яковлевна была не единственная мать с маленьким ребенком. Ее ребенку был год, и были и другие маленькие дети. Но, как она вспоминает, в эту зиму 1941-42 годов выжил только ее ребенок. Все остальные дети погибли. Конечно, погибали не только дети, но и взрослые. И отец Владимир Попов всегда с некоторым воодушевлением и даже задором вспоминает интересный факт, о котором тоже рассказывал ему отец Константин. В основном в этом поселении были женщины, старики, подростки, которые попали в эту тяжелую ситуацию, но и для них тоже была установлена норма выработки. Они работали на лесоповале, бригады валили лес, а они обрубали сучья, ошкуривали бревна. И была очень жесткая норма, а если норма не выполнялась, то урезался паек. А это было смертельно опасно для людей, которые жили в таких условиях – и тяжелых климатических условиях, и сами они были на грани, а иногда и за гранью истощения. Иногда просто опускались руки, и обессиленные женщины валились в снег. И тогда Ксения Яковлевна, она была бригадиром, говорила: «Бабы, ну что ж мы, не одолеем эту делянку? Если мы одолеем делянку, то сломает Гитлер шею Сталину!» Конечно, если сейчас сказать об этом людям современным, еще часто живущим в советской парадигме мысли, да и в действительности, кто-то скажет: «Где же патриотизм?» Но для тех людей, которые переживали, молились и вспоминали жизнь в свободной Эстонии и тем более жизнь в свободной России, это было каким-то вдохновляющим импульсом – работать, и, может быть, эта работа послужит не укреплению страны, а послужит тому, что этот тяжелый, изнуряющий и античеловеческий сталинский режим рухнет. И это воодушевляло людей и давало им силы для жизни и для труда.
Таким образом, отец Константин выбрал это место своего поселения. Он приезжает в село Бандарку, и вместе с Ксенией Яковлевной они живут последние годы высылки. Ксения Яковлевна рассказывала уже отцу Владимиру Попову, что она очень долго не могла отучить брата сидеть на диване, скрестив ноги, или прятать после обеда ложку в валенок. Эти лагерные привычки сохранялись и долгие годы свободной, вернее, относительно свободной жизни. Привычка, например, курить табак, которая у многих приобрелась у многих священников во время заключения, сохранилась и после их возвращения из лагерей. Когда об этом говорят современным людям, некоторым рафинированным сознанием воспринимающим церковную жизнь, как-то идеалистически, они в ответ скажут: «Как же так? Священник с самокруткой?» Но, действительно, жизнь была такова, когда было очень трудно избавиться от каких-то приобретенных привычек. Но это были тоже черты этого тяжелого испытания, которые священники прошли в сталинских лагерях, выживая в этих нечеловеческих условиях.
Но нужно рассказать еще об одной очень интересной ситуации, которая сложилась в период высылки отца Константина. Поначалу отец Константин не мог служить, но однажды в поселок приехали люди из центра – это было видно, они все были хорошо одеты, в пальто, в шляпах. Они приехали за отцом Константином и сказали ему: «Собирайтесь». Он послушно собрался – его отучили задавать лишние вопросы – и поехал с этими людьми. Собрал вещи, простился с Ксенией Яковлевной и уехал. Привезли его в Псков, очень неожиданно для него, привели в здание, где находился КГБ. Там его очень милостиво принял один из сотрудников, предложил попить и сказал: «Отец Константин, мы понимаем, что время было трудное (а это был 1955-56 год). Но, как говорится, кто старое помянет, тому и глаз вон. Сейчас новое время начинается, и мы предлагаем Вам очень перспективное место служения – предлагаем Вам служить в Псковском Свято-Троицком кафедральном соборе. Вы будете настоятелем. Вас здесь хорошо помнят, хорошо знают, ценят, и лучшей кандидатуры мы найти не можем. Но одно небольшое условие: Вы как настоятель, конечно, будете видеть паству и священников, людей, которые приходят в храм и случайно. И если Вы кого-то увидите подозрительного, Вы нам сообщите, позвоните. Вам ничего не нужно будет делать, просто дайте сигнал». Отец Константин замялся и сказал: «Знаете, это довольно ответственное поручение и ответственное место служения. Я не могу так сразу же дать ответ. Мне нужно подумать. И посоветоваться с семьей». А дело в том, что семья отца Константина в это время жила в Тарту, а от Пскова это всего несколько часов езды.

М.Лобанова: Отец Константин не видел свою семью уже более десяти лет…

К.Обозный: Да, и он понимал, что есть реальная возможность увидеться со своими близкими и дорогими людьми. И надо сказать, что сотрудники госбезопасности пошли навстречу. Его спросили: «Сколько Вам нужно дней?» Он сказал: «Хотя бы дня три, чтобы посоветоваться». «Ну что ж, через три дня мы ждем Вас здесь. И надеемся, Ваш ответ будет положительным». И отец Константин отправляется в Тарту к своему семейству. Тут уже Татьяна Константиновна, младшая дочка, вспоминала, как однажды поздно-поздно вечером вдруг раздался стук в окошко, мама пошла открывать двери, и оказалось, что это – отец. Конечно, это было так неожиданно. Когда отца Константина арестовали, Татьяна была совсем маленькой, ей едва исполнилось полтора года, поэтому, конечно, она не могла помнить папу. И поначалу она очень напряженно относилась к этому незнакомому, истощенному человеку, немного угрюмому. Но к концу этого трехдневного отпуска отца Константина она уже привыкла к нему, почувствовала тепло этого человека, родство с ним, и, конечно, ей было очень нелегко прощаться.
А отец Константин вернулся в Псков после этих счастливых трех дней в семье, опять встретился с тем человеком, сотрудником госбезопасности, и сказал: «Знаете, я посоветовался с женой, я всегда с ней советуюсь, она у меня умудренная опытом, и она мне не рекомендовала соглашаться». «Как, это ведь для Вас такой шанс? Ведь Вам еще столько лет нужно быть в этой ссылке, и неизвестно, как еще будет складываться судьба, а здесь все открыто для Вас: Вы соглашаетесь, и с завтрашнего дня будет подписан указ церковноначалием о Ваше утверждении в должности настоятеля Псковского кафедрального собора». Но отец Константин оказался непреклонен. Тогда начинается другой разговор: «Что же, раз Вы не соглашаетесь, я позвоню епископу». Он звонит епископу, тогда епископом был Иоанн (Разумов), кафедра только-только была возрождена, до этого времени Псковский благочиннический округ и Псковская епархия входили в состав и окормлялись Ленинградским митрополитом. И епископ вызывает к себе отца Константина. Встречает его и начинает журить: «Ну что ты, да подпиши ты эти бумажки. В конце концов ведь от тебя ничего не требуется. Подпишешь, и можно ничего не выполнять, никто проверять не будет. А ты нам очень-очень нужен, нам нужны образованные люди, нам нужны миссионеры, нам нужны те, на кого мы можем положиться, кто не подведет, кто надежен». И так уговаривает отца Константина в течение некоторого времени. Отец Константин молчал, ничего не отвечал, но в конце концов терпению его пришел конец. Он, конечно, повел себя невыдержанно, резко и сказал в глаза епископу очень жесткие слова: «Владыка, Вы – подлец». Это, конечно, выходит за рамки церковного послушания, смирения, но для отца Константина компромисс с госбезопасностью, с советской властью, даже такой внешний, формальный, был невозможен, потому что тем самым он предавал своих друзей, своих пастырей, своих братьев во Христе, которые сгинули, погибли в лагерях. И он не мог пойти на это. Конечно, владыка Иоанн был возмущен дерзостью священника, он сказал: «Это хулиган какой-то. Вон отсюда!» И на прощанье пригрозил, что пока он здесь на кафедре, в Псковской епархии отцу Константину не найдется места для того, чтобы служить.
А отец Константин вернулся в свое место ссылки. Через некоторое время он переехал в Томск. И в Томск смогла приехать к нему семья из Эстонии, и какое-то время отец Константин служил в Томске, где и познакомился с Володей Поповым, будущим своим зятем.
С 1955 года отец Константин начинает служить, сначала в поселке Тагур Томской области, потом и в самом Томске, где он совершал священнослужение до 1965 года. А в 1965 году вокруг него собирается довольно дружная община томской интеллигенции, и это, конечно, не понравилось уполномоченному, не понравилось партийному руководству города. И в 1965 году под давлением властей архиепископ Новосибирский Павел (Голышев) переводит отца Константина в восточносибирский город Канск. Отец Константин в Канске не смог прижиться, а в Томске у него была хорошая дружная община, и он возвращается в Эстонию, в город Пярну, где работала врачом его старшая дочь Елена. Татьяна Константиновна Шаховская вспоминала, что когда она училась в Томске, ее вызывали к директору школы и предлагали публично отречься от отца-священника. Это было начало 1960-х годов, когда начались гонения на Церковь – так называемая хрущевская антирелигиозная кампания, одной из важных черт которой была задача психологически и эмоционально подавить священников и верующих, подвергнуть их тотальному контролю эмоциональному давлению. «Прорабатывались» и близкие родственники священнослужителей, их жены, их дети. И Татьяна Константиновна, а она уже училась в старших классах, сказала, что никогда папу не предаст. Потом вызывали ее маму, самого отца Константина и говорили, что такая неуступчивость дочери может ей стоить будущей карьеры. Действительно, в Томский университет Татьяна Константиновна не смогла поступить как дочь священнослужителя, тем более отбывавшего наказание по политической 58-й статье. И только вернувшись в Эстонию, Татьяна Константиновна смогла поступить в университет в Тарту и получить высшее образование.
Когда отец Константин вернулся в Эстонию, он долгое время не мог получить места служения. Сложилась такая ситуация, что в Печорах в храме Сорока мучеников умер настоятель, и прихожане этого храма узнали, что отец Константин вернулся и живет в Пярну, недалеко от Печор, и ходатайствовали перед владыкой Иоанном (Разумовым) для того, чтобы разрешили отцу Константину стать настоятелем. Но тяжелая встреча, которая закончилась ссорой между отцом Константином и владыкой Иоанном, все-таки не позволила владыке Иоанну свои принципы переступить, и он остался неколебим. Благословение не было получено. И только благодаря митрополиту Алексию (Ридигеру), который в то время возглавлял Эстонскую епархию, отцу Константину удалось получить место в отдаленном приходе в деревне Ямы, которая находится недалеко от Пюхтицкого монастыря. И на этом приходе отец Константин служил последние годы, будучи человеком уже больным, немощным. И, конечно же, этот последний период его жизни был очень трудным. С одной стороны, он вернулся на родину, в круг близких друзей, единомышленников, но советская власть всячески мешала таким людям, как отец Константин, в полноте послужить Церкви и верующему народу.
Отец Константин Шаховской скончался 4 июня 1972 года в Неделю Всех святых, причем эта кончина наступила скоропостижно. Он был похоронен на старинном кладбище города Пярну. Память об отце Константине и опыт отца Константина сохраняется и угадывается в служении отца Владимира Попова, митрофорного протоиерея в Любятовском храме города Пскова.

М.Лобанова: Вы с ним знакомы?

К.Обозный: Да, с отцом Владимиром мы очень давно знакомы, уже около двадцати лет, и сам отец Владимир говорит, что самое лучшее, что он имеет в своем священническом опыте, это, конечно, заслуга отца Константина. Отец Владимир иногда рассказывает такие вещи, которые не знают даже дочери отца Константина, потому что все свободное время, еще до того, как он был рукоположен, он общался с отцом Константином, расспрашивал его о жизни в Печорах до советской власти – ведь тогда в Печорах можно было совершенно свободно читать труды Николая Александровича Бердяева, Семена Людвиговича Франка, отца Сергия Булгакова. Все это было доступно, и опыт, и глубина христианской философии, богословия была неисчерпаемая у отца Константина, и он этим делился со всеми, кто к нему обращался. Прежде всего это был отец Владимир Попов. После смерти отца Константина Владимир Попов обращается к владыке Иоанну, совершается его рукоположение в городе Печоры и потом назначение в город Псков в Любятовский храм. С 1972 года отец Владимир является настоятелем этого храма, где застает еще интересную личность – священника Сергия Желудкова. Это такой, можно сказать, церковный диссидент, правозащитник и активный борец с советской властью; человек, который в то время находился под церковным запретом не без влияния советской власти, но жил при храме. Отец Владимир тоже очень интересно рассказывал об отце Сергие, о том, какие долгие вечера они вместе проводили.
Отец Константин Шаховской – человек уникальный. Он прожил не очень долгую жизнь, с 1905 по 1972 год. Но он оставил вклад и в жизни отца Владимира Попова, и в жизни воспитанников церковных школ, с которыми он общался, и те, кто сейчас живет в Томске, тоже вспоминают отца Константина. В разных местах, где бы ни служил отец Константин, семена христианского просвещения, христианской веры и любви были щедро посеяны этим пастырем.

М.Лобанова: Время нашей программы истекло. В двух передачах мы говорили о протоиерее Константине Шаховском. Цикл передач «Псковская православная миссия. Биографии» веду я, Марина Лобанова, и историк Псковской православной миссии историк Константин Петрович Обозный рассказывает биографии участников Псковской православной миссии. Напомню, что этот цикл передач посвящен 70-летию основания миссии. Всего доброго! До свидания!

К.Обозный: До свидания, Марина! До свидания, дорогие радиослушатели!