История Псковской православной миссии. Протоиерей Николай Трубецкой (3)

М.Лобанова: Здравствуйте, дорогие друзья! В студии радио «Град Петров» Марина Лобанова. Мы продолжаем в цикле программ «Псковская православная миссия. Биографии» рассказ о жизни протоиерея Николая Никаноровича Трубецкого. Сегодня третья, завершающая программа, посвященная лагерному этапу жизни этого выдающегося священника Русской Православной Церкви ХХ века. Свой рассказ продолжит историк Константин Петрович Обозный. Здравствуйте, Константин Петрович!

К.Обозный: Здравствуйте, Марина! Здравствуйте, дорогие радиослушатели!

М.Лобанова: Итак, отец Николай получил в постблокадном Ленинграде, в 1944 году, десять лет лагерей и был отправлен в северные лагеря. И его лагерная жизнь предстает перед нами в его письмах. Может быть, что-то почитаете?

К.Обозный: Да, действительно, в начале 1945 года следствие закончилось, был вынесен приговор – десять лет исправительно-трудовых лагерей и пять лет поражения в правах. Это значило, что еще пять лет нужно было жить в спецпоселении на севере. Отец Николай фактически пятнадцать лет должен был быть на чужбине. В разных точках находился отец Николай, в разных лагерях за десять лет, и уже будучи освобожденным, уже на спецпоселении отец Николай имел возможность встречаться со своей семьей. К нему приезжала матушка Ирина Ивановна и в лагерь, и в спецпоселение. И там отец Николай начинает свои первые богослужения, хотя в его письмах он вспоминает также, что будучи в лагере, своим кругом, потому что там были и священники, и в том числе и из Псковской миссии, и из Латвийской Православной Церкви, с которыми отец Николай сдружился, будучи знакомым еще в довоенный период, вот здесь, в лагере они особенно сдружились. И это братство сохранилось и после освобождения из лагеря. Я думаю, что предстояли перед престолом Божиим все вместе и потом, как когда-то в лагере.
Благодаря письмам отца Николая мы можем восстановить некоторую картину его размышлений. Он писал стихи, присылал рисунки, зарисовки тех мест, где он жил на поселении. Есть интересные воспоминания, которые были опубликованы в журнале «Вестник РХД». Кстати, отец Николай, когда учился в Богословском институте в Париже, был активным участником Русского Студенческого Христианского Движения, участвовал в съездах – и подтверждение этому замечательные фотографии, которые хранятся в семейном архиве Трубецких. Там отец Николай, например, сфотографирован рядом с епископом Пражским Сергием (Королевым), который был большим другом и покровителем Движения в Чехословакии и в целом в Европе. Также есть фотография, где отец Николай сфотографирован с будущей преподобномученицей матерью Марией (Скобцовой). Это уникальные фотографии, которые помогают нам понять, что отец Николай был в самом эпицентре, в самой гуще церковной жизни. Он общался с лучшими представителями Православия 20-30-х годов ХХ века. И вот в «Вестнике РХД» были опубликованы замечательные воспоминания отца Николая о том, что был период, когда он уже фактически находился при смерти, умирал от истощения и от болезни. Он оказался в лагерном лазарете, и по стечению обстоятельств его соседом по койке в этом лазарете оказался бывший партизан, который во время немецкой оккупации входил в диверсионный отряд, который действовал на этих территориях. Этот бывший партизан в послевоенное время стал председателем какого-то колхоза или предприятия и за свои просчеты, авантюры, растраты был осужден и тоже оказался в лагере. И вот встретились, можно сказать, два соперника, два неприятеля, если так можно выразиться. И когда этот бывший партизан узнал, что рядом с ним православный латвийский священник, то он начал с нескрываемой злобой и раздражением похваляться тем, что входил в диверсионную группу, которая ликвидировала экзарха Сергия (Воскресенского) 29 апреля 1944 года по дороге из Вильно в Каунас. Отец Николай сохранил это свидетельство, потом рассказал своим знакомым, и эти воспоминания были опубликованы в «Вестнике РХД». Для нас они, конечно, являются очень важными.

М.Лобанова: А известно имя этого человека?

К.Обозный: Нет, имя его не сохранилось. Но отцу Николаю можно доверять. Другое дело, что, может быть, сам этот бывший партизан из какого-то чувства раздражения, злобы и желания досадить священнику, может быть, приукрасил свои «подвиги» во время оккупации. Но как бы то ни было, такое свидетельство существует.
Отец Николай и после того, когда был оглашен приговор, и когда он уже оказался в лагере, до последнего не мирился с несправедливым обвинением, потому что сам он себя не считал врагом советской власти. И он, конечно же, не участвовал ни в каких шпионских организациях, ни в каких специальных разведках, никаких заданий не выполнял по поручению гестапо или СД. В одном из писем, которые отец Николай присылал своим родным в октябре 1945 года, он пишет следующее: «Вот наступил день мрачной годовщины (то есть годовщины его ареста в октябре 1944 года). Окружающая обстановка, природа и погода так не похожи на прошлогодние этого дня. Лагерный барак, тайга и зима – вот картина настоящего дня. Все время думаю о всех вас и размышляю о себе. Решаю написать письмо о помиловании. Это прошение надо отправить по назначению через Святейшего Патриарха с просьбой положить на нем соответствующую резолюцию. Святейший Патриарх на хорошем счету и, кажется, даже член Верховного Совета. В прошлом письме я изложил суть моего обвинения, но еще добавлю и повторю прежнее обвинение. Я обвинялся по статье 58, параграф 2, в следующем: 1) что не эвакуировался своевременно в глубь СССР и якобы добровольно остался в оккупации, 2) что я принял участие в контрреволюционной организации, то есть миссии, якобы являвшейся филиалом немецкой контрразведки, 3) что был секретарем епархиального управления и разослал по приходам рождественское воззвание митрополита Сергия и опросной лист об ущербе, нанесенном советской властью церквам и приходам, 4) что я был редактором антисоветского журнала-календаря за 1943 год. На суде Военного трибунала Ленинградской области я признал себя только частично виновным, а именно: что не эвакуировался я своевременно не по своей воле, а потому, что в силу молниеносного наступления не успел; что я, служа в миссии, объезжал приходы, совершал в них богослужения и различные требы и никакой антисоветской пропаганды не проводил; что я был секретарем не экзарха, а епархиального управления – организации чисто церковной; что я был только техническим редактором, а не ответственным; что я не был врагом советской власти, ибо спасал и спас от тюрьмы и, может быть, от расстрела (здесь отец Николай перечисляет некоторых людей и в том числе комсомольцев и, как он пишет, «способствовал побегу из лагеря-гетто еврейской четы Рябович, коий побег им удался»). Но все мои доводы были, по-видимому, лишь смягчающими вину обстоятельствами, и Военный трибунал приговорил меня к десяти годам исправительно-трудовых лагерей с поражением в правах на пять лет. Прибавлю, что всего до суда и после суда я провел девять месяцев в одиночной камере предварительного заключения и уже нахожусь три месяца в лагере. Не ожидая амнистии, а считаясь с подходящим моментом – октябрьскими торжествами, я и решаю подать прошение о помиловании через духовное начальство, которое по смыслу и по существу должно представить к помилованию без отказа и оговорок. Впрочем, все это отправляю вам на ваше суждение и усмотрение. Если ничего из этого не выйдет, значит, такова о нас воля Божия».

М.Лобанова: Не вышло, конечно же, ничего из этого.

К.Обозный: Конечно, никакого ответа не было, хотя такие обращения писали многие члены Псковской миссии, обращались и через церковное начальство, и в Верховный Совет, и к Верховному прокурору Советского Союза. Но ничего не получалось. И эти письма помогают понять, что, действительно, главное – это то, что отец Николай не отчаивался и принимал все то, что с ним происходит, как волю Божию, как некоторые испытания, которые нужно перенести, которые нужно вытерпеть, перед которыми нужно выстоять, не пасть. И я хотел вам прочитать еще один отрывок из письма, которое уже пришло в мае 1948 года, в день памяти святителя Николая: «Христос воскресе! Милая Иринушка, детки, фатер! («Фатер» – так он любовно называл своего тестя, отца Иоанна Янсона – К.О.) Еще раз всех приветствую с прошедшим праздником святой Пасхи, а также со знаменательными днями нашего семейства (и он перечисляет именины и дни рождения, которые выпали на май месяц – К.О.). Я получил твои, Иринушка, два письма, а также поздравительное письмо и одновременно рапорт К. (так он называл свою старшую дочь Ирину – К.О.) об успехах с пасхальными рисуночками и освященной вербой. Весьма радуюсь, что все вы пребываете в здравии и благодарю Господа, что Он всех вас хранит и милует. Бесконечно радуюсь и благодарю Бога, что Он послал вам Своего вестника и молитвенника за нас и утешение – владыку Вениамина». Это пишет отец Николай Трубецкой о митрополите Вениамине (Федченкове), который прибыл в 1948 году на Рижскую кафедру. Это знаменитый епископ; в свое время он был главой военного духовенства в армии генерала Врангеля, потом эмигрировал в Южную Европу, был некоторое время сотрудником митрополита Евлогия (Георгиевского) и помогал ему в устроении Свято-Сергиевского Парижского института. После окончания Второй мировой войны владыка Вениамин по движению своего сердца, а, с другой стороны, видимо, поверив и пропаганде советской, возвращается на родину. Слава Богу, владыку Вениамина не посадили в лагерь, не репрессировали, хотя известно, что уже в конце сороковых – начале пятидесятых годов владыку Вениамина устранили от дел и отправили на покой в Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь. Но небольшой период времени владыка Вениамин возглавлял Рижскую кафедру. Узнав об этом, отец Николай очень обрадовался, потому что с владыкой Вениамином он общался и вместе молился Богу, пребывая на обучении в Парижском Богословском институте. Именно поэтому он пишет, что «Бог послал вам Своего вестника и молитвенника за нас и утешение нам – владыку Вениамина. Ведь он – мой бывший духовник, хотя и кратковременный. Я никогда не забывал и не забываю его в своих молитвах, памятуя слова: «Поминайте наставников ваших». Передавайте ему мой сыновний привет с просьбой молиться обо мне». Радуется отец Николай тому, что митрополит был у них дома, приходил два раза и его угощали чаем – то есть он не забыл своих учеников, и таким образом, тоже поддерживал духовно семейство отца Николая.

М.Лобанова: То есть, можно сказать, приходил в семью «врага народа».

К.Обозный: Да и сам владыка Вениамин был из этой породы «врагов народа», врагов советской власти.
И вот еще выдержки из этого же пасхального письма: «Здесь еще далеко до лета. На окрестных холмах у реки еще много снега. Река в двухстах метрах от окна моей работы только еще начинает синеть и пухнуть – видимо, скоро начнется ледоход. По ночам бывают длительные морозики. Накануне Пасхи несколько дней длилась сильная пурга. Недавно видел пролетавших гусей. Птиц здесь увидеть – редкость. Их нет. Растительности тоже нет, кроме болотного кустарника. Низкорослая березка и мох – обычная фауна тундры. Ночи уже нет, круглосуточный день. Вот и вся обстановка, которую украшают десятка три бараков, обнесенных проволокой, и – люди, люди… Дни Страстной седмицы и Пасхи я провел, по милости Божией, по-христиански, насколько это позволяла обстановка. В Великий Четверг исповедался у собрата, а он – у меня. В Пасхальную ночь совершили заутреню вдвоем, как некогда в катакомбах – в четверть голоса, «страха ради иудейска». Однако, в эти дни здесь я был плотью, а сердцем и душой – там, у вас и с вами. Такие дни и воспоминания, связанные с ними, заставляют сердце ныть особенной болью. И тогда не знаешь, как укрыться и где найти себе место». Действительно, как видим, отец Николай сохранял любовь к своим близким, к своим родным, к своему семейству, очень нежно к ним относился. И в то же время он пишет о том, что происходили такие замечательные встречи, и когда отец Николай был перемещен в новое место отбывания наказания, в Коми АССР, в Инту, то там он встретился со своими друзьями, также членами Псковской миссии, протоиереем Константином Шаховским и отцом Иаковом Начисом. Причем эта их дружба, которая возникла еще в довоенный период, окрепла в лагере и продолжалась уже после освобождения. Есть замечательные фотографии в моем архиве, где все эти три батюшки стоят на улице в Риге, и видно, что это не просто друзья детства, но это друзья, которые скреплены Христовым братством, проверены тяжелыми испытаниями, находясь на грани физической гибели. И еще один отрывок из письма, которое было написано уже в 1951 году – как видите, постепенно время идет, хотя внешних изменений, что касается лагеря, заключения, не происходит. Вот что пишет отец Николай: «Сегодня день Вознесения, и первый день долгожданной нами весны. Окружающие массивы тундры еще покрыты голым кустарником и островами грязновато-серого снега. Виднеющаяся невдалеке река Уса разлилась и спокойно катит свои воды в неведомую даль. Едва начинает зеленеть трава, как жесткая щетина лезет из-под земли. Ярко светит уже почти не заходящее солнце. Дует теплый ветерок. Северная весна вступает в свои законные права. Но ни теплота, ни ласковость весны не приносит радости, а осколки воспоминаний о далеком, канувшем в вечность прошлом, грустные думы о неизвестном будущем, разбитые заветные мечты и страшная суровая действительность, медленное умирание в неволе за проволокой – как ядовитые черви точат душу и впиваются в сердце. Ноша семилетних скитаний по тюрьмам и лагерям со всеми физическими страданиями и моральными пытками неумолимо давит своей тяжестью. Подчас начинаешь терять равновесие духа. В борьбе с жестокой судьбой опускаются руки. Но тускнеющий взор все же бодрствует в этой непросветной тьме и ищет спасительной опоры – и происходит постоянное чудо: вдруг перед ослабевающим сознанием яркой молнией вспыхивает реальный образ того смиренного и величественного маяка, которого врата ада никогда не одолеют. До слуха начинают долетать отчетливые и полные радости и надежды голоса наших деток; до глубины сердца начинает проникать скромный, страдающий взор твоих молящих очей. Тогда душа начинает наполняться животворящей силой, сердце – любовью. Жизнь начинает приобретать свой великий смысл. Делается все ясно и светло; появляется неудержимая энергия жить ради правды, добра и истины. Такова почти постоянная метаморфоза моей души. Вчерашний день – как сегодняшний; что было в прошлом году – то и в этом. Варьируются только скорби и горести, им же несть числа.
Мое непосредственное начальство, то есть начальник санчасти и ее помощница – обе вольные, очень милые, на редкость добрые люди, и ко мне очень хорошо относятся. Моими неразлучными – дай Бог, навсегда – друзьями остаются Константин Шаховский и Иаков Начис. Мы подвизаемся все вместе, делим между собой и радости, и горести, и кусок хлеба. Изредка совершаем приношение за всех и за вся в самых настоящих катакомбных условиях. Подвизаться вместе – для нас самое великое утешение от Господа. Оба они тебе и всем кланяются. Очень было бы приятно, чтобы и вы, семьи, держались бы ближе друг ко другу. Константин работает чертежником, а Иаков маляром».
Вот такие, очень живые, непосредственные и очень трогательные свидетельства, которые присылал отец Николай своей семье.

М.Лобанова: Вообще, как образец письма священника своей матушке – это необыкновенное свидетельство для сегодняшнего дня, когда с таким трудом люди изъясняются друг с другом.
И, как я понимаю, отец Николай в лагере работал в санчасти, уже под конец своего срока.

К.Обозный: Да, удалось устроиться в санчасть, потому что по своему физическому состоянию на тяжелых работах отец Николай просто бы погиб. Надо сказать, что довольно многие священники, в том числе члены Псковской миссии, например, отец Георгий Тайлов также работал медбратом в санчасти, и это давало хотя бы какой-то момент для передышки. Хотя и отец Николай вспоминает, что иногда за рабочий день в лагерном лазарете через них проходило до трехсот человек. И у всех свои боли, скорби, перевязки, болезни; кто-то почти умирающий. И нужно было не только перевязать рану, не только дать лекарство, но и сказать очень важное слово, которое, может быть, в этот момент было единственным лекарством, которое могло в человека вселить надежду, вернуть ему веру и помочь ему выстоять в этих нечеловеческих, просто адских условиях.

М.Лобанова: Десять лет лагеря и пять лет поражения в правах. Как я понимаю, эти пять лет отец Николай тоже проводит на севере…

К.Обозный: Да, отец Николай оставался на севере. Слава Богу, была возможность матушке Ирине Ивановне приезжать туда вместе со своими детишками, какое-то время там бывать.
Довольно поздно отец Николай вернулся на родину. С ноября 1960 года и до момента своей смерти 18 марта 1978 года отец Николай служил в рижской церкви Нерукотворного Образа Господа нашего Иисуса Христа. Этот период отец Николай по-прежнему оставался, наверное, одним из самых ярких священников города Риги, одним из самых просвещенных. Трудно говорить о некоей мере и степени страданий, которые выпали на долю, но скорее всего, и в этом смысле он был особенно одарен Господом испытаниями и скорбями, которые выпали на его жизненном пути. Но все это не сломило, а закалило отца Николая. Именно благодаря его служению, благодаря его письмам, благодаря его участию в жизни Церкви во время немецкой оккупации мы сейчас имеем такие замечательные образцы того, как должен жить христианин, – при советской власти, при немецкой власти; какая бы ни была эта власть, нужно сохранять в себе важное качество – ориентир на этот самый маяк, на Церковь, которую врата ада не одолеют никогда. Если мы будем помнить о том, что Церковь это не здание, не структура, не командно-административные отношения, а это Тело Христово, а Глава этого Тела – это Сам Христос, то эта надежда даст нам возможность сохранить веру, сохранить преданность Богу и этими дарами щедро делиться со всеми, кто рядом с нами.

М.Лобанова: Когда говорят о Псковской православной миссии, то подчеркивают, что прежде всего это деятельность Церкви в условиях оккупации. Но когда мы изучаем биографии тех, кто в этой деятельности участвовал, мы видим, что это – просто деятельность Церкви, в любых условиях. И вот здесь возникает такой вопрос: важно ли христианину, какая власть, как выбрать, как себя вести? Получается, что это – не важно. И участники Псковской православной миссии именно это засвидетельствовали своим жизненным примером. Какая власть – это не важно, потому что проповедь о Христе нужно нести при любой власти.
Итак, мы познакомились с жизнью протоиерея Николая Никаноровича Трубецкого. У него было трое детей – может быть, Вы знаете об их судьбах?

К.Обозный: Я знаю, что сын, Никанор Николаевич Трубецкой живет в Москве. Он родился в 1942 году и был назван в честь своего дедушки. И как раз у Никанора Николаевича хранится часть семейного архива Трубецких, потому что другая часть хранится в Латвии у Дмитрия Ивановича, сына отца Иоанна Трубецкого. Отец Иоанн служил весь период немецкой оккупации в Латвии и тоже известен как замечательный пастырь. Он тоже был осужден после освобождения этих территорий. Это родной брат отца Николая Трубецкого. Я уже говорил в прошлых передачах, что было два брата-священника, а другие два брата были диаконами – Павел и Михаил. И все они были репрессированы после освобождения Латвии. Никто из них не покинул свою родину, все прошли через лагеря и ссылки. Слава Богу, все они вернулись, конечно, с подорванным здоровьем, с тяжелым прошлым. Но все они вернулись домой и продолжали свое служение в Латвийской Православной Церкви, уже в советских условиях, в шестидесятые-семидесятые, а кто-то даже в восьмидесятые годы.

М.Лобанова: Еще раз хочется сказать, что наследие Псковской православной миссии не только в той части истории Русской Церкви, которую можно изучать по каким-то воспоминаниям, исследованиям, документам, не только в том, что на территории, где действовала Псковская православная миссия, люди получили возможность как-то вернуться к своим православным корням, потому что известно, что вытравливая что-то из поколения в поколение, в конце концов добиваешься успеха – можно, например, посмотреть на граждан сегодняшней Российской Федерации. Но те, кто получили возможность почти в середине советского периода еще раз вспомнить, что мы – православные, они получили потрясающий «бонус», можно так сказать, в своей жизни. Но наследие миссии еще и в том, что Церковь ведь не просто состоит из людей, она на людях, на их жизненном подвиге созидается. И вот эти люди тоже внесли вклад в это строительство Церкви здесь, в России, своей жизнью, своей личностью тоже.
И, конечно, заканчивая биографию праведника, мы всегда заканчиваем тем, что сейчас, предстоя у Престола Божия, пусть он вспомнит о нас так же, как мы вспоминаем о нем. И это можно было бы говорить в конце каждой программы о биографиях участников Псковской православной миссии.
Итак, в трех программах Константин Петрович Обозный рассказал биографию протоиерея Николая Трубецкого. В следующих программах мы продолжим знакомство с участниками Псковской миссии.

К.Обозный: Я хотел бы на прощание вам всем порекомендовать познакомиться с книгой, которая вышла в Москве, в 2007 году. Называется она «Дух уныния не даждь ми». Это письма и воспоминания о рижскоградском протоиерее Николае Трубецком, его семье. Большая часть книги – это воспоминания самого отца Николая и его письма из заключения. Это замечательные письма, которые не только рассказывают о том, как жил, служил отец Николай, как он спасался в лагерях и тюрьмах. Но это еще и замечательное христианское чтение, очень вдохновляющее.

М.Лобанова: Спасибо, Константин Петрович. Итак, эта передача завершена, но цикл наших программ не завершен. Мы продолжим в следующих программах. Передачу вела Марина Лобанова. Биографии участником Псковской православной миссии рассказывает историк Константин Петрович Обозный. До свидания!

К.Обозный: До свидания, Марина! До свидания, дорогие радиослушатели!