«История Псковской православной миссии в лицах: протоиерей Николай Шенрок» (2)

М.Лобанова: Здравствуйте, дорогие друзья! В студии радио «Град Петров» Марина Лобанова и историк Константин Петрович Обозный. Здравствуйте, Константин Петрович!

К.Обозный: Здравствуйте, Марина! Здравствуйте, дорогие радиослушатели!

М.Лобанова: В цикле программ «Псковская православная миссия. Биографии» – а я напомню, что этот цикл посвящен семидесятилетию основания Псковской православной миссии, – мы рассказываем о жизни протоиерея Николая Шенрока. В прошлой программе мы остановились на 1944 годе, это уже период эвакуации Псковской православной миссии с Псковской земли. И отец Николай оказывается в Литве.

К.Обозный: Да, отец Николай оказался в Литве, в городе Шяуляй, тогда, в немецкое время, он назывался Шавли. И Шавли был как раз центром управления внутренней православной миссией в Литве. Отец Николай был назначен разъездным миссионером, потому что в этот период времени огромное количество русских беженцев находилось в Прибалтике. В Литве и Латвии особенно много. Естественно, собственных сил Православной Церкви Латвии и Литвы не хватало. И те священники, члены Псковской миссии, которые тоже оказались в эвакуации в Прибалтике, не оставались без дел и продолжали совершать свое миссионерское дело, которое начали еще на территории оккупированных российских областей и теперь продолжали здесь, на прибалтийских землях.
Протоиерей Николай Шенрок также окормлял беженские лагеря, совершал Литургию. Отец Серафим в это время находился в Вильно, потому что в апреле 1944 года отец Серафим заканчивал обучение, и у него были выпускные экзамены. Об отце Серафиме я тоже расскажу немного – он еще не был отцом Серафимом, он был еще только выпускником пастырских курсов. И, кстати говоря, те, кто учился на богословских курсах, должны были проходить богослужебную практику в храмах. И, естественно, будущий отец Серафим приехал в Псковский кафедральный собор, где служил в качестве псаломщика и приобретал свой первый церковный опыт совершения богослужения и помощи в этом своим старшим наставникам и пастырям.
После того, как территория Литвы была освобождена Красной армией от немецких войск, естественно, церковная жизнь замерла и деятельности миссии прекратилась. И осенью 1944 года уже начались аресты членов Псковской православной миссии, в том числе был арестован и протоиерей Николай Шенрок. Это произошло тихо, можно сказать, незаметно, в октябре 1944 года. Пришел лейтенант НКВД, даже без ордера на арест, очень любезно общался и пригласил отца Николая пройти с ним в учреждение для небольшого собеседования и для выяснения каких-то вопросов. Отец Николай, даже толком не попрощавшись с семьей, ушел и вернулся только через одиннадцать лет. Так все произошло тихо, без эксцессов – как иногда в фильмах показывают. В том же фильме «Поп» священника при аресте бьют, издеваются над ним. Здесь же все произошло очень тихо и спокойно, даже вежливо. Отец Георгий Тайлов вспоминает, что когда его везли из села, в котором он служил, в Ленинград в тюрьму, наручников на него не надевали, и они ехали в поезде с офицером НКВД как два приятеля. Отец Георгий понимал, что убегать или прятаться нет никакого смысла. Видимо, этот офицер тоже это понимал, и они вместе трапезничали, общались как два добрых друга, и потом этот офицер доставил его и сдал следователю.
Подобная история, очевидно, произошла и с отцом Николаем. Отца Николая судили, как и всех священников Псковской миссии, по печально знаменитой 58-й статье – за антисоветскую контрреволюционную деятельность, шпионаж в пользу немецких захватчиков и немецких спецслужб. Получил отец Николай десять лет лагерей, и отбывал эти годы в одном из самых страшных лагерей, который унес огромное количество жизней, в том числе православных, не только тех, кто по политических мотивам был осужден, но и многих пастырей, в том числе и из Псковской православной миссии. Это казахстанский лагерь Долинка, в котором, кстати, в октябре 1948 года скончался протопресвитер Кирилл Зайц. Неизвестно местонахождение его могилы. Видимо, это было какое-то братское захоронение. Но отец Николай, несмотря на все испытания, выжил. Более того, полтора года назад я встречался с его внуком, отцом Иоанном Шенроком, и он рассказывал о дедушке очень интересно. Он говорил, что дедушка на следствии держался очень бодро и даже с каким-то трудно понятным оптимизмом. В камере он встретился с другими членами Псковской миссии, людьми церковными, и отец Николай как-то пытался всегда ободрить своих товарищей по несчастью, шутил, не терял присутствия духа, несмотря на, конечно, тяжелые испытания. И отбывал свой срок в лагере, по воспоминаниям близких, людей, которые находились вместе с ним с лагере, с настоящим христианским терпением. Он не был озлоблен, не был подавлен, хотя, конечно, здоровье отца Николая было сильно подорвано в лагере. Но дух его и, главное, вера не только не иссякла, но укрепилась. Сам отец Николай неохотно рассказывал о своем пребывании в лагере, и эти сведения уже его потомки получили благодаря товарищу отца Николая по лагерю, чеху по национальности, который тоже оказался в этом лагере. И он из-за границы прислал письмо, в котором рассказывал, что отец Николай, с одной стороны, был очень болезненным и хрупким, и часто казалось, что просто на волоске висит его жизнь, но в то же время до ареста он был человеком плечистым, рослым, сильным, у него были рыжие вьющиеся волосы – настоящий варяг. Но, как пишет этот чех, с другой стороны, несмотря на физические немощи, на страдания, которые он переносил в лагере, он всегда оставался бодрым, открытым и доброжелательным ко всем и всегда. Он говорил своим товарищам по несчастью: «Бог даст, доживем!» Доживем до момента освобождения. И иногда он даже совершал свое служение священническое, неприметно, тайно, совершал он молебны, и, конечно же, сам молился непрестанно день и ночь.
В 1956 году отец Николай был реабилитирован, как и многие другие члены управления миссией и миссионеры Псковской православной миссии, и был он реабилитирован за отсутствием состава преступления. Семья встречала отца Николая на Рижском вокзале, и они, конечно, не узнали своего папу, потому что из вагона вышел согбенный, маленький, сухонький старичок шестидесяти семи лет от роду. И, конечно, тот богатырь, тот варяг, которого они видели раньше, которого они помнили, весь остался там, в этом лагере, в этих испытаниях. Несмотря на это потрясение, отец Николай сразу начал очень радостно и с вдохновением рассказывать, как он побывал на приеме у Патриарха Алексия в Москве, возвращаясь из лагеря, и даже получил в дар двести рублей – огромную сумму. Так Святейший Патриарх Алексий поддержал отца Николая, и это был тоже некоторый знак того, что члены Псковской миссии понесли страдания не за измену Родине, не за шпионскую деятельность, а получили свои сроки и несли все свои страдания и испытания за служение Христу.

М.Лобанова: А почему произошла эта реабилитация? Понятно, что есть совершенно независящие от самой сути истории Псковской миссии процессы, и даже, может быть, и не нужно об этом здесь говорить, поскольку совершенно странные бывают мотивы в политике, особенно, если это политика тоталитарного государства. Но все-таки можно сказать, даже как-то отстраненно, почему именно в 1956 году реабилитировали участников Псковской православной миссии?

К.Обозный: Есть на то объективные причины. Это период, когда во главе Советского правительства становится Никита Сергеевич Хрущев, который все делал для того, чтобы изменить политику Советского государства в противовес тому, что делалось сталинским руководством. Он старался всячески показать, что теперь началась новая эпоха, что все злоупотребления, все перегибы и все несчастья, которые валились на головы советских граждан – это прежде всего следствие культа личности Сталина и тех, кто поддерживал тирана, и тех, кто исполнял его приказы. Хотя известно, что сам Никита Сергеевич во всем этом также был замешан, но по-видимому из-за этого он с такой энергией эту политику и проводил. И все, кто так или иначе связаны были с репрессиями, конечно, оказались на скамье подсудимых, получили сроки или даже были расстреляны. В том числе и некоторые следователи, которые вели дело в отношении членов Псковской миссии, в отношении членов управления Псковской православной миссии на освобожденных областях России, эти следователи тоже оказались на скамье подсудимых и получали сроки за нарушение социалистической законности и неправильное ведение следственного дела. Поэтому можно сказать, что это была некоторая политика государства, направленная на то, чтобы пересмотреть дела. Хотя удивительно, что вроде бы именно при Иосифе Виссарионовиче Сталине начинается так называемый «новый курс», с сентября 1943 года, в отношении Церкви. Действительно, довольно много было сделано позитивного, хотя очень часто формально внешнего. По крайней мере, разрешили издавать «Журнал Московской Патриархии», был учрежден Совет по делам Русской Православной Церкви при Правительстве, который должен был заниматься вопросами Церкви, реагировать на все проблемы, на нарушения Конституции Советского Союза со стороны местных властей, со стороны советских органов. То есть возможно было, по крайней мере, по документам, открытие храмов, монастырей, открытие духовных учебных заведений.

М.Лобанова: У нескольких историков этого периода есть достаточно обоснованное мнение о том, что одной из сильных сторон власти Сталина было как раз то, что он постоянно менял стиль управления и даже людей. И то, что это происходило постоянно, держало людей в страхе, а кто-то скажет – в тонусе, кому как больше нравится. И эта смена происходила постоянно. Сегодня мы будем делать это, а завтра все, кто это делал, пойдут под расстрел.
Мы сегодня живем уже в XXI веке, и нам часто XX век очень непонятен, хотя, казалось бы, мы все оттуда. И период военной истории нам непонятен, и чтобы его понять, нужно очень многое изучать и заниматься этим, поэтому мы приглашаем к нам историков. Но все-таки, если вернуться к нашему разговору. Получается, что это был какой-то случайный подарок государства – освобождение деятелей Псковской православной миссии. А со стороны Церкви ведь не было предпринято никаких усилий. Это совершенно не имеющее отношение к Церкви деяние власти. И мне кажется, что сами деятели Псковской миссии, выходя на свободу, это понимали.

К.Обозный: В какой-то мере да, хотя не все так однозначно. Почему я начал говорить про новый курс власти – потому что, с одной стороны, новый курс, а, с другой стороны, все, кто служил и открывал храмы на оккупированных территориях, были названы врагами народа, шпионами, предателями, изменниками Родины. То есть это клеймо несмываемое. И вот, с одной стороны, лояльность к тем, кто был послушен Советскому государству и жил по советским законам, и, наоборот, все, кто так или иначе выходил из этого повиновения, все они оказались в лагерях, несмотря на этот «новый курс». И, конечно, то, что сделал Хрущев, – с одной стороны, как раз он начал «закручивать гайки» в отношении некоторой свободы и либеральности к Церкви в Советском Союзе, а, с другой стороны, реабилитация, которая вообще касалась большого числа заключенных. Здесь еще один очень важный момент: люди, которые находились в этот момент в лагерях, говорят, что ситуация была очень напряженная и взрывоопасная. Огромное количество людей скопилось в этих исправительно-трудовых лагерях, в колониях, в тюрьмах. Начались восстания. После смерти Сталина начались настоящие бунты в лагерях. И Хрущев испугался, что может произойти какой-то серьезный катаклизм в Советском Союзе, и поэтому его действия обусловлены не только тем, что он себя представлял как некоторого оппонента сталинского режима, но это был еще и прагматический шаг – нужно было «выпустить пар» и какое-то число заключенных освободить. Хотя далеко не все были реабилитированы. Например, те священники и миряне Псковской миссии, которые были связаны с деятельностью НТС, Народно-Трудового Союза, реабилитации не подлежали. И сколько бы ни писали, оставались в лагерях еще и десять, и пятнадцать и даже двадцать лет, пока уже не получали освобождение во времена Брежнева. То есть эти вещи учитывались, потому что на НТС было поставлено клеймо, что это фашистская организация. Сегодня хорошо известно, что НТС прежде всего придерживался идеи «третьей силы», и его задачей было освободить Россию и от Сталина, и от Гитлера. Такая «золотая середина».
Но если возвращаться к судьбе членов Псковской миссии, действительно, многие из них в 1955-57 году выходят на свободу. Не все, оговорюсь, но многие были освобождены и возвращаются к своему служению. Хотя и здесь тоже были сложности – кто-то получал место, а кто-то не мог, даже получив реабилитацию, получить место постоянного церковного служения. И в то время, конечно, прозябали и влачили очень бедное существование многие бывшие члены Псковской миссии.

М.Лобанова: Да, хорошо, если была семья, куда можно вернуться и к кому можно вернуться. А если нет?

К.Обозный: Да, кто-то еще оставался в Сибири – те, кто кроме приговора получали поражение в правах, как правило, на пять лет. И они не могли вернуться на родину еще какое-то время. А с отцом Николаем было немного по-другому. Когда он вернулся в Ригу, он еще десять лет продолжал служение в храмах, служил в храме иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радосте, в Благовещенской церкви, в Никольском храме в городе Резекне. Прихожанам этих храмов отец Николай запомнился своей тихостью, он даже проповеди говорил очень тихо, но все прекрасно слышали, а главное – эти проповеди достигали их сердец. Те, кто был рядом с отцом Николаем, поражались тому, как горячо молился отец Николай на службе. Невозможно было остаться равнодушным рядом с ним, люди загорались его огнем.
В апреле 1964 года отец Николай почувствовал, что физические силы его на исходе, и он попросился за штат. Хотя и здесь он не выдержал, и когда священники уходили в отпуск или когда не хватало батюшек, то он выходил и замещал священников в некоторых храмах. Конец земного пути отца Николая наступил 6 октября 1965 года. Отец Николай умер в Юрмале от сильного кровоизлияния. Отца Николая Шенрока похоронили на станции Сиверской, рядом с его мамой.
Я хотел еще несколько слов сказать об отце Серафиме, потому что как раз отец Серафим и внешне очень похож на своего отца, и по духу очень близок ему. Он закончил богословские курсы в Вильно; очень интересно и ярко рассказывал о митрополите Сергие (Воскресенском), с которым ему приходилось общаться. Надо сказать, что отец Серафим хорошо знал немецкий язык, и поэтому иногда помогал экзарху Сергию в переводе каких-то документов или в составлении каких-то текстов, поскольку Виленские духовные курсы находились рядом с канцелярией экзарха, можно было часто общаться. Отец Серафим вспоминал, что владыка Сергий был человеком, с одной стороны, властным, епископом, поражающим своим масштабом, своим величием, в том числе и внешним, не только внутренним; а с другой стороны, он был не лишен чувства юмора, по-отечески любил семинаристов богословских курсов. Выпускные экзамены, кстати говоря, экзарх Сергий принимал вместе с другими преподавателями. Когда был выпуск, то в торжественном акте он тоже принимал участие и поздравлял выпускников первого и, к сожалению, последнего выпуска богословских курсов. А через два дня митрополит Сергий трагически погиб. Отец Серафим вспоминает, что они не могли поверить – совсем недавно мы с ним общались, вместе молились, вместе радовались, вместе пели церковные песнопения. И вдруг такая потеря, такая трагедия. Отец Серафим вскоре был рукоположен и служил в рижских храмах. Последнее его место служения, довольно долгого, это Благовещенский храм в городе Риге. Там он был долгое время настоятелем. У отца Серафима был тонкий слух, и к тому же он был прекрасным организатором и проповедником. Где бы ни служил отец Серафим, вокруг него всегда собирались люди и собиралась интеллигенция. Когда я первый раз его встретил, он пришел в храм с тросточкой, в берете, в очках в красивой оправе, и меня поразило, насколько просто светится его интеллигентность. Он был очень учтивым человеком. И никак нельзя было сказать, что это маститый митрофорный протоиерей, который тоже, несмотря на то, что не был репрессирован советскими властями, но переживал очень тяжелые времена – 1950-60-е годы, когда его отец был в лагере, когда и на него оказывалось давление. А он бесстрашно нес свое церковное служение. И многие миряне, и некоторые священники, которые до сих пор служат в городе Риге, в том числе протоиерей Андрей Голиков, считают себя его учениками, поскольку отец Серафим передавал им церковную традицию, еще дореволюционную, которая ему была передана отцом Николаем и теми, кто служил в миссии. Все это передавалось через отца Серафима. И когда мне отец Серафим рассказывал, делился своими воспоминаниями, меня поразило, насколько он, с одной стороны, очень вежливый, корректный, тактичный, но, с другой стороны, когда он узнал, что я собираю материал о Псковской миссии, такое было чувство, что он почти по-отцовски ко мне отнесся, очень тепло и искренне, и, прощаясь, сунул мне в руку несколько лат и сказал: «Это Вам на кофе. У нас кофе очень дорогой». Меня это очень тронуло. Потом мы с ним еще встречались, но, к сожалению, здоровье отца Серафима ухудшалось, и он уже ушел из жизни.
А другой сын отца Николая, о котором тоже стоит рассказать, – это Сергей Николаевич, он родился в 1925 году на станции Сиверской, в 1941 году окончил среднюю школу в Сиверской и вместе с отцом Николаем, братом Серафимом и сестрой Верой переехал в город Псков. Сергей служил курьером в миссии. А Вера Николаевна была чертежницей и, кстати говоря, она сделала карту всех приходов миссии и делала чертежи для реконструкции церквей, для их реставрации. Так что на самом деле это была довольно ответственная работа.

М.Лобанова: А эта карта сохранилась?

К.Обозный: К сожалению, пока эту карту не нашли. Может быть, где-нибудь в рижских архивах нужно искать более тщательно. Я два раза был в Риге и специально приезжал для работы в архиве, но пока эта карта мне не попадалась.

М.Лобанова: Я думаю, что если она была изъята вместе с архивами миссии, то вряд ли ее можно найти.

К.Обозный: С архивами миссии – полная неизвестность. Есть, по крайней мере, две версии судьбы архивов. Официальная версия такова, что когда началась эвакуация, вагон, в котором везли документы миссии, был разбомблен, и весь архив погиб при бомбардировке. Действительно, в это время, февраль-март 1944 года, Псков подвергался очень интенсивной бомбардировке советской авиации, и особенно железнодорожный узел, вокзал, станция Псков и прилегающие станции. Это одна версия. А другая версия, которую тоже не надо сбрасывать со счетов, что архив миссии осел где-то в спецхранах Госбезопасности.

М.Лобанова: Да, мне она кажется более правдоподобной.

К.Обозный: Мы не можем сказать утвердительно по поводу той или иной версии, но, действительно, к сожалению, документов собственно Псковской миссии очень мало сохранилось. Как правило, это копии, дубликаты документов, распоряжений, циркуляров в архиве ФСБ либо в Латвийском государственном историческом архиве, где есть замечательный фонд Синода Латвийской Православной Церкви, и там кое-что относящееся к периоду немецкой оккупации попадается.
Возвращаюсь к Сергею Николаевичу Шенроку. В 1943 году он начинает работать в миссии, работал он экспедитором в Экзаршем управлении в Риге и был курьером, который перевозил документы из Пскова в Ригу и обратно. А в 1944 году, после освобождения этих территорий от немецких войск, он был мобилизован в Советскую армию и служил в армии до 1948 года, в том числе участвовал в боевых действиях, то есть успел повоевать в конце 1944 – начале 1945 года. Он получил ранение, был награжден и в последний год службы в армии приобрел профессию шофера, которая ему впоследствии очень пригодилась. После демобилизации он вернулся в Ригу и работал шофером в городе Риге, сначала в Потребсоюзе, а потом постепенно переходит на церковное поприще. И он становится шофером рижских архиереев. Самые яркие его воспоминания, которые сохранились, – о том, как он был шофером у митрополита Вениамина (Федченкова). Митрополит Вениамин был протопресвитером, то есть главой военного духовенства в армии генерала Врангеля, в 1920 году эвакуировался из Крыма в Турцию, в Болгарию, потом оказался в Европе и в 1945 году, когда закончилась Вторая мировая война, поддавшись на патриотические лозунги, поверив, что в Советской России начинается новая эпоха, в том числе и в церковной жизни, он сознательно возвращается на Родину, по которой все эти годы тосковал. Известно, что митрополит Вениамин хотя и старался очень многое делать для Церкви, но не все ему удавалось. Последнее место его служения – Рига, потом он оказался на покое в Псково-Печерском монастыре и почил в этой обители. Его прах похоронен в пещерах Псково-Печерского монастыря. И Сергей Николаевич Шенрок был шофером у владыки Вениамина, и в это время его арестовали советские спецслужбы. Сергея Николаевича взяли в оборот и предлагали следить за владыкой Вениамином, вести за ним слежку, потому что он приехал из Америки и, наверное, с каким-то умыслом – просто так ведь не возвращаются, наверное, чтобы заниматься шпионской деятельностью. И Сергею Николаевичу предложили следить за владыкой, составлять отчеты. Сергей Николаевич отказался и после этого был осужден. 16 октября 1950 года Сергей Николаевич Шенрок был арестован и осужден по статье 58-1А на десять лет. Он находился в заключении в Коми АССР в лагере Инта. После амнистии был освобожден в октябре 1955 года. Так что он пять лет провел в лагере Инта. Кстати говоря, именно там отбывал свой срок заключения один из героев наших будущих передач Леонид Начис, будущий архимандрит Кирилл. После освобождения Сергей Николаевич полностью уходит на работу в епархиальное управление, работает водителем в Рижском Свято-Сергиевском монастыре. Умер он уже в постсоветские годы, в марте 1993 года. Есть интересная выдержка, которая благодаря воспоминаниям близких Сергея Николаевича сохранилась, и она опубликована в книге протоиерея Андрея Голикова, ученика протоиерея Серафима Шенрока, «Мартиролог церковно- и священнослужителей Латвии, репрессированных с 1940 по 1955 год». Вот этот отрывок из следственного дела. Сергею Шенроку задают вопрос: «Знаешь ли ты, что твой митрополит приехал из Америки?» – «Знаю». – «Знаешь ли ты, что из Америки к нам приезжают только шпионы?» – «Об этом не осведомлен». – «Так вот, мы тебя об этом осведомляем. И если ты не будешь следить за ним, доносить нам, мы тебя загоним туда, куда Макар телят не гонял». – «Если вы знаете, что он шпион, почему не арестуете его? Мне известно, что он за границей много помогал Советской стране, собирал материальную помощь». Но, естественно, попытки перевести в конструктивное русло разговор со следователями были безуспешны, и арест и заключение произошли. И, конечно, все это наложило отпечаток на здоровье и на внутреннее состояние Сергея Николаевича. Вот такая судьба сыновей отца Николая Шенрока.

М.Лобанова: А сегодня есть еще Шенроки?

К.Обозный: Сегодня продолжается эта замечательная линия священников Шенроков, которая была начата отцом Николаем еще до революции. И сегодня внук отца Николая, священник Иоанн Шенрок служит в городе Тукумсе, это сорок километров от города Риги. Отец Иоанн имеет музыкальное консерваторское образование, он замечательный регент, кроме того церковный композитор, очень любит и ценит церковную музыку. И в то же время он еще имеет профессию кузнеца – какие-то вещи для храма, подсвечники, решетки он изготовил собственными руками. Был праздничный ужин после встречи и общения в доме одного из прихожан отца Иоанна. И он тоже демонстрировал изделия их настоятеля, отца Иоанна Шенрока. Вот такое соединение разных талантов, и это кроме того, что он очень хороший проповедник, хороший пастырь. Он закончил также Латвийский университет, уже будучи священником, по курсу теологии. Действительно, человек разносторонний – и богослов, и пастырь, и музыкант, и кузнец. Он такой же могучий, большой, рыжий, как и его дедушка, как его папа, отец Серафим. И несмотря на обилие талантов, несмотря на свой внушительный вид, он очень скромный. И эта интеллигентность, эта скромность и даже, можно сказать, застенчивость – это некоторая фамильная черта всех Шенроков. Когда я был в Риге, мы общались с отцом Иоанном. Он вспоминал о своем дедушке, о своем отце. Я с радостью подарил ему книгу о Псковской православной миссии, и отец Иоанн был очень рад, и до сих пор наше общение поддерживается, хотя, конечно, разделяют нас расстояния и границы. Очень радостно, что этот опыт и эта семейная традиция служения ближним, служения Богу, служения Христу продолжается уже в третьем поколении Шенроков.

М.Лобанова: Слава Богу, что так. И в этом есть какой-то Промысел Божий. И на этой радостной ноте, несмотря на тяжелую биографию отца Николая, мы заканчиваем наш сегодняшний разговор. Для Церкви это слава, когда человек служит ей до самопожертвования, до страдания за Христа.
В двух программах Константин Петрович Обозный рассказал о протоиерее Николае Шенроке и его детях, которые работали в Псковской православной миссии и затем служили Церкви, и о его внуке, который и ныне служит Церкви.
Псковская православная миссия – это та часть истории Церкви, необычайно важная для нас, к которой мы можем прикоснуться через живых людей. Во всяком случае, еще недавно могли. И вот в следующей программе мы будем говорить о семье Начисов, тоже семье, послужившей Церкви. И многие, думаю, вспомнят архимандрита Кирилла (Начиса), поскольку многие в нашей епархии его знали.
Наша программа подошла к концу. Ее вела Марина Лобанова. Биографии участников Псковской православной миссии рассказывает историк Константин Петрович Обозный. До свидания!